В темноте, по гололеду, за пятнадцать минут до закрытия магазина - выползла. Иду. Вдыхаю лживый мартовский воздух, проветриваю голову. Ни сладости, ни светлой грусти, только свежесть и формулировки.
Не мало.
Я могла бы быть вот этой бабушкой в сизом пальто, стоящей под единственным фонарем и тоже вдыхающей март. На ней пуховый платок и стоптанные сапоги. Голубица. Кошку ждет.
Но я в положении более исторически благоприятном, под красной шапочкой с дыркой сзади -свернуты в кулек волосы -если их распустить и пожамкать руками -будут волны, это нравится мужчинам.
Если снять бесформенное и бесцветное пальто, а так же вельветовые олдовые брюки с коленками и попой пузырём, и предложить мне платье и каблуки, я буду идти и покачивать бедрами, и это нравится мужчинам. И соотношение моей талии к бедрам именно то, которое равно коэфициэнту, забыла какому. Только по гололеду я уже не пойду в продуктовый магазин за ингредиентами для блинов. Тогда мне придется выдумывать другие маршруты, да и как ходить на двенадцати сантиметрах - надо, чтоб возили.
Иду, боюсь упасть.
Женский бычок. В смысле Агнии Барто. И в смысле окурок, если не сильно присматриваться. Чучело с головой, набитой сомненьями и сожаленьями.
Вчера ночью на скорости, капот распахнулся и ударил по лобовому стеклу. Это был привет от мамы. Квантовый посыл ярости. Потом мне приснилось, что кто- то инкогнито, подарил мне диван и удивительной яркости игрушки, это к переменам. Я и подумать не могла, что к таким.
Так не хочется возвращаться в квартиру, а стоять у подъезда уже надоело, тем более, что каждая минута дорога, я так думаю.
Я открываю дверь железным ключом и начинаю таять он ужаса. Ударом сковородки я угрохала маму моего мужа. Это произошло неожиданно для нас обеих, сюрпризом, так сказать. Нельзя утверждать, что я испытывала к ней ненависть, и что я – отличаюсь особой жестокостью.
Так, психану, пущу слезу, размажу по щекам, посмотрюсь заплаканная в зеркало, милая, хорошая, глазки синие, рот красненький, личико одухотворённое, да и все, а вот надо же -убила сковородкой. Пошлость какая и глупость.
Теперь мы будем ходить голыми по квартире и выкинем старую мебель и вообще, наверное, выкинем все. Начнем новую жизнь. А умнее будет - продать этот бессмысленный хрущ с зелеными сальными обоями, перекошенными окнами и намертво вцементированной ванной, с желтой лампой, и купить квартирку за границей. Я, в легком платье и кедах на велике вдоль северного моря и он, в белых потертых джинсах, уже слегка загорелый и гладкий этой особой импортной гладкостью от штиля мыслей. У нас кошка, собака и мансарда.
Я предаюсь мечтательному планированию и отмываю сковороду. Она даже слегка деформировалась, а я пеку на ней блины. Будут пригорать. Криво стекать и все такое. Они и так у меня не очень.
Нельзя изменять привычкам в такой день. Я перемешиваю яйца, муку, кефир, а мама лежит, спокойная и слегка удивленная в комнате на диване, смотрит телевизор, но, ни фига не видит, поскольку мертва. И передача её любимая-час суда.
Да, блины кривые получаются. Но съедобные, и в процессе успеваю обдумать, что делать. Вот я думаю, куда мне девать маму и прихожу к жуткому выводу - уничтожить по кускам. Это логично, но трудновыполнимо. В телевизоре об этом довольно часто.
Начинаю примериваться к ножам, топорам и к ржавой пиле, что глупо. Пользоваться этим всем я совершенно не умею. Разве что чуть- чуть пилой и то по дереву. Подрамники из ящиков пилила. Уголки спиливала, 45 градусов, при помощи стусла. В данный момент заложенная в мой мозг физическая программа для уголков неприменима.
Зато у меня есть большой полиэтилен, и я стелю его на пол. Для понятно чего.
Муж мой придет поздно, блины его уже ждут, укутанные, и сгущенку я купила и вина себе…
Как он отнесется к прискорбному известию? Может вообще не говорить ему?
И я решаю -если успею что-то предпринять -не скажу, мало ли без вести пропавших, убиенных страдальцев в России, а если не успею, так это она сама упала и ударилась, и на смерть. Он попереживает и успокоится, зато никто не будет ему ныть на кухне о неправильно вымытой посуде и об опасности перепутать лекарства, которых он не употребляет, и том, как другие люди, с высшим образованием, живут как люди, и мог бы он себе найти помоложе, и с квартирой, и без детей…
Потратила полчаса на придание сковородке прежней формы, при помощи молотка.
Устроила колокольный звон, чугунный набат, привлекла внимание, дурра. Я вообще умом не блещу. Я творческий человек, тут главное импульс, подключение к каналам и вкус. А это все есть. Кроме жилплощади. Кроме нормальной жизни. Теперь будет мне шанс, если я смогу привести ситуацию в порядок.
Я стаскиваю тяжелую маму за холодную руку с дивана на пол. Она производит глубокий стук. Мало ли что могло упасть, правда?
Я пробую для начала отрезать один палец и понимаю, что у человека, внутри всего тела расположен скелет и я к этому не готова. Жалкий ножик только делает надрез, а для кости нужен топор. К ударам колокола-сковороды, к глухому падению об пол я приплюсую еще и ярость топора… Это невозможно. Соседи могут заподозрить в ночи неладное. Да и к тому же, палец то я перерублю, а вот шею - нет. И морально и физически - нет.
Это не метод.
Я набираю номер сестры, чтоб с ней посоветоваться и быть может, даже поужасаться вместе, но она не берет трубку. Слушая монотонные гудки, я осознаю очередную глупость моего эмоционального импульса. Нет уж, придется самой, одной.
Я не самостоятельна. Это одна из моих психологических проблем. Мне трудно принять решение и приступить к исполнению.
Но сегодня- то это можно понять. Может, я сделала трудный шаг для преодоления жизненных проблем?
Мама лежит передо мной, мертвая и невредимая. С небольшим порезом на мизинце. Время, остановись. Дай мне прочувствовать этот покой, пролететь, не спеша тоннель, и осязать с наслаждением явное дуновение свободного выбора.
Я выхожу на балкон. Он застеклен, захламлен неведомой ****орией, скопленной за несколько женских жизней, и отрывается один проем. К проёму прибита сетка от комаров, но это уже не проблема -по сравнению с мамой, сетка - это чепуха. Этаж у нас второй, место неосвещенное, глуховатое, в десяти метрах бывшее Жко, без окон, без дверей, пустует лет пять. Там свалка тряпья, калачи человеческие и собачачьи,сухие и свежие, там раньше ютились бомжи, но теперь тёмный март,заморозки на почве, никого нет.
Понятно уже, что я решила аккуратненько сбросить маму с балкона и спрятать как следует, в пластах мусора.
Сбросить маму оказалось делом не простым, она с трудом поместилась в проём и сильно поцарапалась. Она ухнула в жесткие кусты и ветки трещали довольно шумно. С гиканьем разлетелись грубые вороны, прикормленные мною за зиму из форточки куриными шкурками. Я даже не дотумкалась изучить ближние окна - в них горит свет, а тут мама из рамы.
Ну и как мне теперь - тоже за ней, с балкона.?
Ноги переломать и сидеть рядом в тупом недоумении?
Я оделась и спустилась по лестнице, и обогнула наш четырехподъездный дом, на деревянных ногах,вдруг кто нибудь её уже увидел, мне надо будет сделать умно- пройти мимо, умеренно торопливой походкой жительницы ближайших домов.
Я подошла к маме. Может она поломалась, не знаю, и не буду присматриваться, но волосы растрепались. Это ужасно выглядит -я тащу растрепанную маму к Жко.
Мне тяжело, я вспотела, а помочь некому. Многие вещи в жизни приходиться делать в полном одиночестве, и, как правило, это метафизические поворотные пункты. Это я давно поняла, во время родов.
Я освещаю сотовым телефоном помещение. Вижу, что стою ногой в дерьме. Запах соответствующий.
Ха, смотри - ка, звонит мой милый-привет, нет все нормально, когда ты - скоро? Запыхалась? -пресс качала, гантельками махала, блины готовы. С тыквой.
Тыква из деревни. В деревне мама проводит лето, растит урожай. Желтые тыквы, тяжеленные, огромные. Казались мне никчемными. Так, бутафория для живописи.В этом году безденежья пригодились.
А мама ещё является проблемой, и весьма тяжелой. Как я дотащила её, не понимаю. Силы откуда то влились в меня, а теперь иссякли. Стою в темноте и не могу отдышаться. Колотится сердце, сердце волнуется, мой адрес не дом и не улица, а теперь будет и адрес и дом. Все впереди. Беру себя в руки.
Нельзя все запарывать на последнем этапе, как говорит мой муж.
Хотя конечно мы не расписаны, и «муж» слово противное, с налетом собственичества, ладно буду говорить «зайка» или « волчок», но вместе почти десять лет. Последнее время начали друг друга обвинять потихоньку, оба то мигаем, то заикаемся, то груди тяжесть , то защемляется поясница. Нервы от безысходности. Мама живет на два дома, (то есть жила), у неё был обмылок, утробное существо с кряжистыми руками, на мое « зравствуйте» молча смотрел насквозь и вонял какой то кислятиной. Мама каждый день приходила проверять квартиру, ночевала через день, а если хотела нас наказать за что либо, то и несколько ночей подряд. Днем она многозначительно сидела на диване , смотрела телевизор или читала.
Я с ней никогда не ругалась. Мы были взаимно вежливы. Она ставила ложки в банку. А я в сушилку, так гигиеничнее. А она обратно ставила их в банку. Каждый день ложки мигрировали. Или вот , например, в коридоре зеркало, а на полочке расческа, стабильно унизанная счесанными её волосами. Или шуршалала полиэтиленовыми пакетами, пряча их в закрома. Или ходила утром в тапках на каблуках – туда-сюда, туда сюда. Маршрут неясен.
О чем это я? Нет смысла пережевывать этот низкий бытовизм.
Я собралась и уволокла маму вглубь, за простенок, крысы медленно ушли в абсолютную темноту.
Потолок и стены внезапно осветились фарами, слышно, как подъехала машина и заглушили двигатель. Глянула в окно.
Это конец, моя синеокая радость.
Два молодых милиционера, зачем то входят в ЖКО. Они говорят, не улавливаю о чем, потому что сердце бьётся громче их голосов. Видимо, в поисках каких нибудь вещдоков приехали. А им тут еще подарочек - мы с мамой. Прощай мансарда. Прости сынок. Прости любимый. Кошку в тюрьме разрешат заводить или нет? А писать маслом?
Я сижу на корточках в самой тьме, за стенкой, смотрю на противоположную, освещенную.
Чья то рука, уверенно и свободно сделала росчерк-член да яйца. Китайская традиция, Ци Бай Ши, мастерство и школа, образы и символы. Уголь штукатурка.Уведут меня под белы рученьки, так хоть член напоследок увижу…
Милиционеры ужасаются запаху –Интересно, что вы хотели -Армани код?
Чувствую, как они притихли. Что-то громко журчит. Позвякивает пряжка. Тишина. Опять Пряжка. Мужской голос: «и почему от говна всегда пар идет?». Опять пряжка.
Уходят. Хлопают дверцы машины. Скачок света на потолке и по стенам. Уехали. Член погрузился во тьму.
Вот тебе и вещдоки.
Я закидываю маму всякой смердящей гнилью. Я бы не хотела попадать в такую ситуацию. Но попала. Темно и плохо видно. Подташнивает.
Мама исчезла.
Я выползаю на улицу, как животное - почти на четвереньках, вляпавшись в свежие милицейские артефакты. Никто меня не видит. Вероятно, я воняю. Даже точно. Иду домой. Как можно быстрее.
Успела я .
Блеванула.
Для меня это трагедия - блевать. Я даже во время беременности ни разу не соблазнилась. А тут я блеванула, прямо в ванну.
Я наливаю горячую воду. Замачиваю ботинки. Пальто, перчатки, красную шапочку с дыркой (Зачем), трусы, брюки, бегу в комнату. Режу полиэтилен на мелкие кусочки, складываю в пакет. А пакет, в темнушку, закрываю окно на балконе, бля, под балконом след от маминого тела, бегу, под балкон в черных брючках и свитере, в тапках на босу ногу, лью разбавитель номер четыре, пинен, поджигаю, мамой и не пахнет…
Идея…
Стираю, полоскаю, развешиваю.
Звонок в дверь. Темно мне.
Целую.
Хотя обычно, когда приходит поздно, не целую, а ухожу, обиженно просигнализировав об этом спиною.
Надо соблюдать обычаи.
Немножко поругиваюсь.
Едим блины с тыквой.
Ложимся спать в своей келье. Смотрим мультфильмы. Я засыпаю у него на плече. Он еще не знает, что у нас началась новая жизнь, полная радостей и свершившихся чудес.