Ослепительно зеленый каштан, сладострастно изогнувшийся в теплых лучах майского солнышка, склонил тяжелые ветви с гроздьями белых цветов над старенькой скамеечкой. Стоило присесть на скамейку – и каштан окутывал гостя облачком головокружительных ароматов. А, вскружив ему голову, каштан посыпал ее нежными белыми лепестками, как фату молодой невесты.
На месте молодой невесты сидел пожилой Похабень, слесарь ЖЭСа, и весны в его душе не было. Слесарь плевал на весну шелухой от семечек и люто ненавидел солнечных зайчиков.
В жизни слесаря были и нега, и романтизм, но по странному стечению обстоятельств они всегда были вчера. Вчера Похабень интеллигентно приставал к семидесятилетним девушкам и кружился в медленном танце с фонарными столбами. Судя по героическим ссадинам на лице, вчера в его жизни нашлось место и для занятия мужскими видами спорта.
Сегодня перед его глазами плавали наглые зеленые пятна, которые никак не реагировали на попытки слесаря прогнать их вон при помощи жестикуляции. В голове раздавались громкие болезненные удары, и Похабень доподлинно знал, по ком звонит колокол. Да еще эти нехорошие зайчики…
Спасти его могло лишь одно – пол литра холодного пива. Слух неплатежеспособного слесаря неимоверно обострился, и он отчетливо услышал, как дзинькают две запотевшие бутылки в рюкзачке Стасика – соседа и гуманиста. Отоварившись в магазине пивом для себя с Похабенем и колбасой для семьи, Стасик вспомнил, что забыл купить к пиву солененькое. Натурально, Похабень заявлял ноту протеста, но добрые люди всегда лучше нас знают, чего нам надо. Слесарь скорбно смотрел на рюкзачок исчезающего в гастрономе соседа, и звон удаляющихся бутылок отзывался в его ушах нотками траурного марша второй сонаты Шопена.
Слесарь в последний раз клюнул семечку и превратился в недвижимость, а проходившая мимо ничейная сука тут же подбежала и расписалась у него на ботинке в приобретении права собственности.
***
Оказавшись в магазине, Стас сообразил, что в рюкзаке у него пиво и колбаса, чек покоится в мусорной корзине, а у кассирши может быть плохая память на лица. Еще месяц назад проблему помогла бы решить специальная бабушка, менявшая ручную кладь на корзинку и сетовавшая на тяжесть клади и жизни. Но времена изменились. В антикризисном порядке бабушка была отправлена на заслуженный отдых, а вдоль стены установлен стеллаж с металлическими шкафчиками.
Над стеллажом висела табличка, которая честно предупреждала: «За сохранность ценных вещей и документов, оставленных на хранение, администрация магазина ответственности не несет». Возможно, сталь у шкафчиков была недостаточно легированной. Или не особо бронированной – сопромат его знает. Может быть, замки у них были не той системы.
Безусловно, предусмотрительный человек пойдет в магазин в куртке. Его не собьет с толку, что на улице май месяц и подлый организм так и норовит вспотеть. Зато в левый нагрудный карман можно засунуть паспорт, свидетельство о рождении и пару пачек валюты. В правый – портмоне, золото и бриллианты. Пустой целлофановый пакет запираешь в магазинный сейф, и тебе пофиг веники. Хотя, конечно, целлофановые изделия нынче тоже кусаются. Жалко так бездарно лишиться пакета. Одно утешение – авантюрная мысль о том, что жизнь без риска скучна и однообразна.
Куртки у Стасика не было. Драгоценностей, впрочем, тоже, если не считать драгоценностью пиво «Золотое» у него в рюкзаке. Стас представил себя с ценными бутылками в карманах джинсов и саркастически хмыкнул. Игривое воображение этим не ограничилось и нарисовало совсем уж неприличную картинку, на которой из Стасиковых джинсов торчала толстая палка «Докторской» колбасы. Кхе-кхе…
Ладно, шутки шутками. Стас давно уже вышел из того возраста, когда боятся дворников и страшилок на стенах. Он запер рюкзачок в ячейке, крутанул турникет и исчез в торговом зале. В тот же миг в широкую щель между дверцей и косяком ячейки проник чей-то алчный немытый палец. Палец легко повернул язычок замка, и отношения Стаса с рюкзаком вступили в стадию полного отчуждения.
Опустим эпизод охоты на глубоководного кальмара в стружке и немедленно перенесемся в ту трагическую минуту, когда, нервно подпрыгивая у вскрытого сейфа, Стасик лечил охранника магазина ультразвуком. Охранник профессионально колупнул ногтем открытую дверцу шкафчика и решил, наконец, выяснить, почему немой так базедово пучит глаза и пытается прямо с ногами залезть в ячейку.
– Эта-а-а… А шо у вас случилось? Шпрехен зи дойч? – почему-то добавил охранник и от сопереживания выдул большой бубльгумный пузырь.
– Элементарно, Ватсон! – заорал Стас. – В этом шкафчике лежала «Книга жалоб и предложений», и я вам хотел записать туда благодарность за доблестную службу! А теперь ее тут нет! Вы что, не видите, что меня обокрали?!
– Эта-а-а… – снова затянул красноречивый охранник, и Стас успел подумать, что дурака не худо бы было прояснить на предмет сочувствия баскским сепаратистам. – А шо украли? – пошел по свежему следу страж гастронома и, в пылу погони, даже вытащил из ушей наушники для плеера.
– Эта-а-а… – передразнил Стас. – Рюкзак в количестве одной штуки, колбасу в количестве одной палки и пиво в количестве двух бутылок. Ах, да, – добавил Стас интриги расследованию, – еще рулон туалетной бумаги.
– Ну-у-у, – огорчился охранник. – А я-то думал, что что-нибудь ценное. Стыдно, гражданин. Вот пока вы меня тут пустяками отвлекаете, в зале, глядишь, уже бомбу взорвали и кассу чистят.
– Что? Ценное?! – пискнул Стас, ощущая приступ той разновидности аллергии, при которой сильно чешутся руки. – Да для меня, может быть, эта колбаса ценнее, чем для некоторых – таблетки от глупости!
– Во! – сделал глубокомысленный жест охранник, который был гораздо умнее, чем не казался. – Так то ж и написано: «За сохранность ценных вещей, оставленных на хранение, администрация магазина ответственности не несет». Так что, претензиев не принимаем критигорически – и претендент исчерпан.
***
Абстинент Похабень пересохшим языком отсчитывал секунды, оставшиеся до прибытия живительной влаги, когда дверь магазина распахнулась, и из нее катапультировался всклокоченный Стасик. Лица на нем не было, но, куда важнее – на нем не было заветного рюкзачка. Плюхнувшись на скамейку, Стасик осветил последние события в таких выражениях, что, как говаривал Гоголь, «пьяный москаль побоится вымолвить их нечестивым своим языком».
– Стасик, ты лох, – сказал Похабень.
Стасик вежливо попросил слесаря встать и от всей души поблагодарил его за правду. Поблагодарил всего один раз, но сильно. На какое-то блаженное время сознание покинуло обезвоженное тело слесаря Похабеня, а вместе с ним враз угомонились все плотские муки и душевные страдания. Слесарь лежал на скамейке под цветущим каштаном, а по его худой, небритой физиономии весело, как в далеком детстве, скакали озорные солнечные зайчики.