ГЛАВА 9
Легкий ветерок нес с собой горьковатый дымок костра, запахи разнотравья и давленой малины. Для человека, еще совсем недавно барахтавшегося в вязкой тине горячечного забытья, это совсем не так мало, как может показаться. Обычно такой запах говорит о спокойствии светлых сумерек, неспешном отдыхе у маленького костерка, большой кружке горячего кофе и прочих мелочах, из которых складывается такое понятие как хороший вечер. Вот открыть глаза оказалось гораздо сложнее, чем сделать целую кучу выводов. В конце концов, разум и тело пришли к компромиссу и приподняли веки почти наполовину, явив взгляду темнеющее летнее небо. В качестве бесплатного приложения открылась способность пошевелить рукой.
Тут же небо исчезло, и на его месте появилось лицо с невозможно синими глазами.
- Слава Добрым Богам! – обрадовалось лицо. - Мы уже не знали, что и думать.
Он вглядывался в почему-то знакомые глаза, сравнивая их с далеким небом и одновременно пытаясь вспомнить, что произошло, раз о нем так тревожатся.
- Эй, Кор, что с тобой? Ты вообще меня видишь? Что с тобой?
Кор. Наверное, это его имя. Да, скорее всего, так и есть. Кор. Кор…
- Что произошло? – выдохнул он, борясь с внезапно нахлынувшей волной воспоминаний. – С тобой ничего не случилось? Как вы выбрались?
Костерок обрадовано затрещал, получив новое полено, и охапку сухих веток вдобавок. Загудел, помчался охватить угощение, а заодно и плотно обосновался под днищем закопченного котелка.
- Пока ты со Зверем дрался, крестьяне плот к берегу гнали, - рассказывала Эмбер. – Все, кто мог, за шесты схватились. Потом паромщик стал кричать, чтобы мы сей миг остановились, что ты победил, и все такое. Ну, остановились, конечно. Потом тебя долго вылавливали. Паром к цепи прикован, куда захочешь, не поплывет. А в воду лезть они побоялись, вдруг еще какие твари за обедом собрались. В общем, выловили тебя, думали что уже мертвый, но паромщик сказал все равно достать…
Девушка тараторила без умолку, одновременно пытаясь соорудить невообразимый бутерброд, накинуть ему на плечи еще одно одеяло и отмахиваться раскидистой веткой от назойливого комара. Кор блаженствовал в гнезде из соломы и одеял, время от времени прихлебывая из большой чашки кофе.
- Спасибо, Ваша милость! –поклонился развалившемуся в своем гнезде – троне разбойнику ведущий обоза, степенный седой мужик, отзывавшийся на имя Гуан. – Добрые Боги вас послали, не иначе. Мы уж решили – каюк, отпрыгались, ан нет… - он задумчиво потаскал себя за ухоженную бороду, дескать, вон как оно вышло. – Меч ваш диковинный мы сохранили, не извольте тревожиться. Чай, не дурни, понимаем – то редкость необычайная. Так что довезем вас в целости и сохранности, куда скажете. Вы уж простите милостиво, да только с побитой головой в седле трястись не дело.
Кор покивал благосклонно, на всякий случай уточнил:
- А куда едете – то, добрые люди?
- Ясное дело, в деревню, - Гуан. –Наша деревня от замка недалеко, у нас и переночевать можно, да и на постой стать, коли пожелаете. Отдохните, отлежитесь, а там уж и сами решайте, куда вам податься.
Крестьяне с телегой, которым судьба напророчила оказаться на пароме в недобрый час, прекрасно понимали, что могло произойти. Поэтому на просьбу Эмбер подвезти их откликнулись сразу же, еще и расстарались уложить поудобней да помягче, и везли со всей мыслимой осторожностью. Мало того, старший обоза отправил в деревню мальчишку за знахарем, с наказом вытащить того хоть с собственной свадьбы, хоть со смертного одра и во весь опор гнать назад. Без сознания бывший пограничник провалялся, по собственным меркам, не так уж и долго, всего чуть больше суток, но Эмбер успела испереживаться, хоть обозники и утешали ее как могли. Впрочем, выяснив, что утешения заключались в поочередном рассказывании историй, кто и когда лежал весь побитый, и что с ним после этого стало, Кор только хмыкнул. Следовало признать, ему сказочно, невообразимо повезло. Отделаться всего лишь сотрясением головы, с размаху шарахнувшись о воду – о такой удаче можно рассказывать в трактирах долгими зимними вечерами.
Закат был удивительно нежным, словно румянец на щеках юной девушки. Небо на западе стало розовым, у темного края земли горел как расплавленный слиток раскаленный ком металла, от него шло радостное сияние, словно от пера сказочной птицы. Розовый свет захватывал почти половину неба, дальше плавно переходил в нежно голубой, тоже чистый и свежий, словно не поздний вечер, а раннее утро, когда даже солнце отдохнуло и выспалось. Подсвеченные снизу облака загибали выпуклые края, сочные как набухшие лепестки роз, только плотная середина облаков быстро темнела, становилась похожа на окалину на быстро остывающем металле.
- Хорошо – то как! – порадовался разбойник, поплотнее укутываясь в одеяло. – Может, не врут легенды про волшебный источник? Говорят, если в нем искупаться, то молодеешь, душа чище становится, болезни отступают…
- Ну, не знаю как насчет волшебного, но искупались вы и вправду знатно! – недоверчиво хмыкнул Гуан, запуская в бороду пальцы. – А как насчет души, так то вам виднее, конечно… Голова-то болит, поди?
- Да ерунда, пройдет через пару дней! – небрежно отмахнулся бывший пограничник. – Бывало и похуже.
- Ну, пару дней вы уж точно можете в деревне провести, - решил крестьянин, оглаживая подбородок. – Не сомневайтесь, накормим – напоим, и на ночь устроим, все в лучшем виде!
- Верно старшой говорит! – подержал еще один обозник. – Мы хоть и не благородные, да только Добрые Боги жить по–людски всем заповедали. Гость в дом – сами Боги на порог становятся!
На ночлег обоз остановился на небольшой уютной полянке. Вокруг вздымались к низкому небу стройные сосны, роща светлая и чистая, будто ее успели подготовить к визиту людей.
Над вершинами деревьев шумно хлопали крылья ворон, слышалось хриплое карканье. Иногда вершинки вздрагивали, их раскачивало, это пролетал настоящий ворон, которые родились первыми из птиц, оттого и самые мудрые, у корней часто шуршала опавшая листва под лапами перебегающих открытые места зайцев. Рыжие белки как живые языки пламени спешно носились по толстым стволам, спеша подхватить упавшие шишки, пока их не заметили неожиданные гости.
Ночь спустилась светлая, звездная. От костра веяло живым теплом, угольки потрескивали по-домашнему уютно. Когда подбрасывали в огонь новую охапку хвороста, из темноты выступала грозная стена деревьев, бастионом укрывающая путников от внешнего мира, затем там снова все погружалось в темноту. Луна опустилась за край, небо полыхнуло серебряным пожаром. Огромные звезды слились в единую спекшуюся массу, на землю падал странный свет, от которого все вокруг казалось удивительно завораживающим. Не ликующий солнечный, не мертвецкий лунный, а странный волшебный. Именно при нем, а не при луне, могут танцевать легкие цветочные эльфы и феи, свершаться чудеса...
Неудивительно, что и сон пришел такой же дивно – реальный, будто явь поменялась местами с забытьем, и сейчас Кор на самом деле проснулся, отряхнул липкую паутину сна и весело метнулся в небо. Крупные звезды радостно согласились поиграть и носились с ним взапуски по синему бархату небосвода. В чувство всеобъемлющей радости исподволь вкралась струйка светлой печали и разбойник удивился, поняв что сожалеет о той, что осталось внизу, и никогда не присоединится к нему в радостном танце с яркими созвездиями. Пришло осознание, что это не из – за того, что не сможет, а просто… просто ей это не надо. Не захочет. Это осознание наполняло душу печалью, но близость со звездами дарила печали легкость и прозрачность, будто глотку воздуха золотой осенней поры. Той поры, когда так хорошо выйти бродить тропами, на которых не встретишь никого, даже самых близких и желанных людей. Это то одиночество, с которым хорошо рука об руку гулять по берегам реки Времени и дышать тем особенным воздухом, который встречаешь, лишь когда вспоминаешь близких людей, чьи пути разошлись с твоими. Такое настроение отлично дополнить горячим кофе и сесть помолчать, ведь картины памяти стоит смотреть в особой, звенящей тишине…
Пробуждение оказалось намного более неприятным. Истончившаяся к утру ткань сна с треском расползлась под топотом копыт и громкими голосами. Звяканье железа и волна запаха пота, конского и человеческого, окончательно вырвали спящую душу обратно в реальность. В открытые глаза заглянуло ласковое утреннее солнышко… и чья – то, совсем неласковая, бородатая харя с редкими зубами.
-Проснулся, голубок? Вставай, вставай, мама молока принесла!
Древко алебарды вдавило ребра куда-то в область спины, воздух пробкой вылетел из легких. Он еще успел услышать пронзительный крик Эмбер, а потом сознание милосердно померкло, проваливаясь в сверкающую круговерть.
Кор очнулся от мерного покачивания. Сперва показалось, что это болтается голова, потом понял что едет, привязанный к седлу. Веревки опутывали все тело, будто гигантский паук запеленал его в кокон из пеньковой паутины. Перед глазами проплывала вытоптанная земля, мерно двигались широкие копыта. Попытался дернуться, обнаружил, что связан полностью, даже руки примотаны к луке седла. Разбойник осторожно напряг мускулы, все тело отозвалось мучительной болью. Предупреждающе загудело в голове. Он в плену. Сможет ли он выжить, сможет ли обойтись без помощи, если любое движение кажется ему подвигом? С трудом подняв голову, Кор увидел впереди мерно колышущийся хвост еще одной лошади и широкую спину, туго обтянутую суконной серой курткой. Поверх куртки надет доспех толстой кожи, изрядно выцветший и полинявший. А впереди вставал приземистый замок.
Кавалькада двигалась неспешным шагом, бывший пограничник вглядывался в каменные громады, на душе тревожно и мерзко. Замок Бюасси явно строили умелые люди, очень умелые. Для него не пришлось насыпать холм, как делают на равнинах, массивная черная гора послужила отличным основанием. Конечно, потом ее выравнивали, обтесывали, подгоняли, но в такой скале не сделаешь подкоп, древний камень прочен как сталь, стены упираются в небо, а башня разрывает проплывающие облака, разбрасывая обрывки полотнищем флага. У подножия горы множество мастерских, там же и крестьяне, что живут под рукой барона. Вокруг стен выросло целое большое селение, сам собой появился рынок, поставили корчму и постоялый двор. Гора слишком крутая, чтобы можно было подниматься по прямой, дорога делает несколько завитков, везде стоят прикрытые от дождя и ветра опоры со светильниками. Движение по дороге идет круглые сутки, замок не замирает на ночь, не отгораживается от мира толстыми воротами и стальными зубьями решеток, в нем все время кипит жизнь.
Мимо проплыла, мерно покачиваясь, створка открытых ворот, конские копыта зацокали по истертой брусчатке. Потом ощутимо тряхнуло, булыжники замерли на месте, и бывшего пограничника сдернули с седла как мешок с мукой. Сразу же, не давая опомниться, поволокли куда-то, голову поднять не давали и разбойник с тоской созерцал бегущие под ногами камни, ступеньки, деревянные полы…
- Стой, зар-раза! – рявкнули над ухом, и сразу же, но уже совершенно иным тоном, прозвучало:
- Вашсветлсть, доставили!
Сильные руки схватили запястья, безжалостно выкрутили, похожая на толстую мохнатую змею веревка больно вцепилась в кожу. На Кора пахнуло ядреной смесью конского пота, жареного мяса и давнего перегара. Сбоку навалился еще один, прижал к боку острие изогнутого ножа. Одно неловкое движение и хищный стальной клык пропорет печень. Мелькнула мысль, что это либо матерые псы войны, собаку съевшие в своем ремесле, либо очень уж трусят. Слишком уж много внимания уделяют одному полуживому узнику. На затылок вроде бы уже не давили, и бывший пограничник медленно, чтобы лишний раз не тревожить гвардейца с ножом, вдруг он нервный, поднял голову. Вокруг то ли невеликих размеров зал, то ли очень уж большая комната, везде сплошной камень, только под самым потолком прорублены несколько узких стрельчатых не то кон, не то бойниц, сейчас забранных цветными стеклами. Света дают немного, да и тот в основном ложится под ноги цветными пятнами, зато и в случае осады попасть в такое окошко снаружи будет ох как непросто.
В дальнем конце зала, почти у стены, стоит резное кресло, с неудобной высокой спинкой. Явно парадное, очень уж напоминает Королевский трон, разве что размером чуточку меньше. Перед креслом застыл в напряженной позе невысокий полный мужчина, в узконосых, по последней моде, башмаках и напудренном парике. Богатая ткань дублета туго обтягивает выпирающий животик, черты лица мелкие и как-то особо, по-крысиному, вытянутые. Он казался бы смешным, если бы не холодные, злые глаза, взглянув в которые разбойник непроизвольно подобрался.
Мощный толчок швырнул вперед, Кор едва не упал, пробежал невольно несколько шажков. С выкрученными за спиной руками даже ходить сложно, впереди барон де Бюасси с таким лицом, что лучше шагнуть назад и напороться на нож, чем рискнуть приблизиться. Глаза выкатились из орбит, зубы ощерены, словно целится вцепиться в беззащитное горло.
Кор с трудом разлепил потрескавшиеся губы:
- Значит, вот как встречаете гостей, ваша светлость?
Стражники слитно шагнули вперед, встали рядом, ухватили крепко за локти. Барон приблизился, в глазах качнулась темная вода безумия, сжатые губы задрожали от напряжения.
- Почему один? С ним должна быть девка!
- Да он вроде один был… - открыл рот гвардеец. Де Бюасси оборвал его небрежным взмахом руки.
- Я спрашиваю, где девка?
Кор дернулся, в голове сразу же предупрежающе загудел огромный молот. Облизнул пересохшие губы, постарался смотреть прямо и твердо.
- Какая еще девка?
- Не ври! – прошипел барон. Голос утратил сходство с человеческим, будто кто-то с силой протащил точильный камень по зазубренному лезвию. – Где девка?
- Да о ком вы говорите? – бывший пограничник изумленно вытаращил глаза. Хотел на всякий случай еще и слюни пустить, с головой ушибленного спрос малый, но постеснялся. – Что вам вообще надо?
- Ты посмотри, - зло ощерился барон. – Прямо сама невинность, вся из себя белая овечка! А кто мертвяков с погостов тайком выкапывал и всяким шарлатанам продавал для опытов? Скажешь, тоже не ты?
Мысли стаей вспугнутых птиц заметались в голове, наталкивались друг на друга, закричали все разом.
- Вот то-то же! – барон по-своему истолковал молчание пленника. – Так где твоя подельница? И еще я хочу знать, зачем ты так понадобился маркизу, что он назначил награду золотом?
Бывший пограничник уронил ровным голосом:
- Не знаю никакого маркиза.
Тут же тяжелый кулак вышиб из груди воздух, секундой позже зазвенело в ухе. Половина лица вспыхнула, будто ошпаренная кипятком. Он повис на руках у стражей, задыхаясь и ошалело мотая головой.
- Маркиз Гамильтон! – бросил барон, внимательно наблюдая за его реакцией.
Кор вздрогнул, признаться сейчас в разбоях – повесят тут же, ответил твердо:
- Первый раз слышу.
Де Бюасси покачал головой, сверлил Кора взглядом с такой силой, что у того в животе противно заныло.
- Врешь, мерзавец! Приметы дали на вас самые точные! Я хочу знать, зачем вы так нужны маркизу, если он объявил погоню всем соседям!
Птицы в голове заметались еще сильнее, закричали надрывно и жалобно. Кор пробормотал:
- А он не обознался?
- Перестань запираться, скотина! – барон стоял уже так близко, что от крика капельки слюны попали в лицо. Кор брезгливо отвернулся и тут же получил такой удар под дых, что мешком повис в руках стражников. Один из стражей сказал почтительно:
- Ваша светлость, он охотнее будет отвечать под пытками. Когда на дыбу подвесят! Или огнем прижгут.
Барон кивнул.
- Несите. Проследите, чтоб заковали понадежнее. Слишком он крепкий для простого мужичья. И пошлите за палачом.
- Не беспокойтесь, ваша светлость. У нас не забалует, будьте уверены!
За руки грубо рванули, в плечах затрещало. Стражник удовлетворенно хмыкнул, мол это еще цветочки. Второй выкрутил связанные руки так, что Кор поневоле согнулся, так и потащили – понесли. Перед глазами только пол, сначала деревянный, потом каменный, долго спускались по ступенькам, чем дальше, тем более выщербленным. Стали попадаться темные пятна, Кор понял, холодея, от давно въевшейся в камень крови, которую уже не замыть, настолько старая и въевшаяся.
Потянуло сыростью и холодом. Его подвели к стене, прижали к ней спиной. Просторный подвал больше похож на склеп, в стенах толстые поржавевшие крюки, в углу горкой свалены цепи. В раскрытой двери стали еще двое стражей, нацелились короткими копьями. У горна возился сгорбленный мужичок, старательно раздувал огонь. Один из тех, кто тащил Кора, рявкнул:
- Заковать эту сволочь! Немедленно!
Мужик испуганно оглянулся, поспешно поклонился всем сразу.
- Да-да, благородный господин! Сейчас же, все исполню.
- Сделай немедленно! – велел стражник. – Мы подождем.
Они и в самом деле дождались, пока не нагрелся горн, прибежали помощники, разогрели заклепки. Кор лихорадочно прикидывал шансы прорваться, потом уже возможности не будет, а сейчас им придется его развязать…
Стражники шагнули от дверей, прижали его копьями к стене. Широкие листовидные жала уперлись в грудь и живот. Жилистые руки, держащие древка, дрожат от напряжения, готовы в любой момент наколоть его как бабочку на булавку. Тот, что командовал, с кривой улыбочкой наблюдал за лицом Кора, посоветовал негромко:
- Смирись, парень! Даже мамкнуть не успеешь, как они тебя проткнут. Не новичок, вижу, должен сам понимать.
Его товарищ добавил грубо:
- Да, считай ты отпрыгался. Не надо было злить его милость, уродище! Теперь из этого подвала тебя вынесут… но не всего, не всего. Может быть, ты сможешь даже кричать, язык в таких случаях обычно не отрезают.
Бывший пограничник расслабился. Момент не то чтобы упущен, эти головорезы не дали его вовсе. Однако лошади летают, вспомнилась присказка сэра Бервуда. Если у того в замке гвардия сплошь из ветеранов, то здесь в центре всей стражи кучка матерых наемников, битых – перебитых жизнью волчар, что не дрогнув вспарывают пленным животы в поисках проглоченных драгоценностей. Такие и сами ошибок не допускают, и другим не прощают, скорей всего, личная охрана барона.
Помощники кузнеца, молодые здоровые парни, обернули ему руки и ноги мокрыми кусками кожи, чтобы не сожгло железом, кузнец приладил толстые скобы, несколько раз ударил молотом. Разбойник почувствовал, как лодыжки и запястья плотно охватило тяжелым железом.
- Теперь цепи. И к стене! – коротко распорядился гвардеец. – И смотри, на совесть! Найду слабину – запорю лично!
- Да, господин! – заполошно вскинулся кузнец. – Уже делаю, уже делаю…
Помощники подтащили толстые цепи, стражник придирчиво осмотрел обе, звено за звеном, кивнул. Кузнец замкнул цепи на кандалах, верхнюю набросил на крюк так, что плечи едва не вывернуло из суставов. Крюк толстый, глубоко вмурован между каменными блоками, скорее всего – ровесник самого замка.
Хлопнула дверь, Кор остался один. Извиваясь как змея, безуспешно пытался найти слабину в кандалах. Хотя прикован так, что почти висит на руках, при желании можно дотянуться пальцами одной руки до запястья другой, несколько раз сумел схватить железный браслет, давил, крутил, поворачивал, но проклятый кузнец заковал действительно на совесть, выскользнуть невозможно. Сбросить цепь с крюка нечего и пытаться, слишком высоко…
В конце концов усталость взяла свое, накатило безумное полузабытье – полубред. Перед глазами проносились зеленые леса, лица товарищей, потом пришла Она…
Тонкое полотно сна испуганно треснуло от скрипа открывающейся двери. Побагровевший от натуги мужик, пятясь задом, втащил огромную жаровню. Следом шел кузнец с набором крюков, за ним подмастерье волок мешок угля. Челядин с грохотом опустил жаровню на пол рядом с Кором, хмуро глянул на него. Кузнец сказал успокаивающе:
- Не трусь, Дан! Я его лично приковывал. А цепи такие, что не каждый и поднимет.
- Я и не трушу, - так же хмуро ответил Дан. – Но мне это все не нравится.
- А думаешь, мне нравится? - взорвался кузнец. – Я на работу палачом не готов. Мое дело косы и гвозди ковать, а не людей в пыточной подвешивать!
Оба переглянулись, замолчали. Челядин начал раздувать огонь, кузнец глянул на жаровню, где среди углей начали накаляться железные прутья, передернул плечами. С осунувшимся лицом уставился в стену. Кор почувствовал, как по спине пробежала противная струйка липкого пота. Зачаровано наблюдал за прутьями в палец толщиной, что зарылись острыми концами в рдяную россыпь разгоревшихся углей. В голове царила звонкая пустота, будто там поселилось черное беззвездное небо. В небе лениво плавали редкие мысли, вспыхивая подобно звездам. Чаще всего загоралась та, что шептала: «А Эмбер удалось уйти… пусть у нее все будет хорошо…пусть будет…»
Когда прутья стали алыми от жара почти на треть, хлопнула дверь, по ступенькам медленно спустился барон. В этот раз одет в простой черный камзол, никаких излишеств, в кулаке на тонкой цепочке покачивается какой – то камень. За ним несут кучу вещей, сверху в ножнах покоится эсток. Вот даже как…
Барон остановился перед Кором, пробежал взглядом по толстым цепям.
- Нравятся тебе твои покои, сволочь? – издевательски спросил де Бюасси. – По гостю и честь, не обессудь…
Сел на услужливо подвинутый стул, пожевал губами, задумчиво разглядывая подвешенного на цепях разбойника, потом неожиданно заговорщицки ему подмигнул:
- Вот уж не пойму, чем ты так насолил моему доброму соседу! За вас такую награду объявили, что ты мог бы гордиться. В россказни про копание могил я, само собой, не верю, - презрительно отмахнулся де Бюасси. – Стал бы этим маркиз сам заниматься, брешите больше! И ты не чей-то шпион, это уж точно. Чего там у Гамильтона можно нашпионить, скажи на милость? Так что здесь что-то иное… Да и вещи твои уже прощупали по швам, ничего у тебя с собой не было. Или проглотить успел? Ну признайся, облегчи душу…
Бывший пограничник стиснул зубы так, что на скулах заиграли желваки, сверлил взглядом стену напротив.
- Ты, верно, думаешь, что сможешь меня надуть, – не то спросил, не то утвердительно бросил барон. – Хочешь продержаться до последнего, а потом гордо сдохнуть, не сказав ни слова? Ничего не выйдет, скотина! Наслышан я о таких ловкачах, и поэтому, - он покачал перед лицом Кора камнем, – я в свое время запасся отличным амулетом. – Как только начнешь уходить за Грань, к тебе приложат вот эту штучку. Р-раз! – и ты снова здоров! Понимаешь, что с тобой будет? Если надо, тебя будут пытать неделями! Но ты все равно мне все расскажешь.
Он отошел на шаг, склонил голову к плечу. Разбойнику на какой – то миг почудилось, что на него немигающим круглым глазом уставился стервятник.
- Последний раз спрашиваю, - резко сказал де Бюасси. – Где девка?
Кор глубоко вздохнул, поймал взглядом лицо барона… плевок попал точно в глаз. Де Бюасси отшатнулся, словно от удара по лбу, вскрикнул:
- Прижги его!
Кузнец, злой и мрачный, натянул толстую кожаную рукавицу, взялся за темную часть прута. До Кора донесся сухой жар еще когда только начал вытаскивать из углей, затем опалило живот. От жестокой боли он на миг ослеп, из глаз хлынули слезы, он дернулся и обвис на цепях, судорожно хватая ртом воздух. Барон сузил глаза, прошипел:
- Еще!
Боль прокатилась волной по всему телу, разбойник чувствовал, как холодная испарина выступила на лбу. Уже в полуобморочном состоянии скорее догадался чем понял, что кузнец щадит его, прикладывает прут к бокам, а не тычет им прицельно.
- Еще!
Он вздрогнул, прохрипел:
- Я… ничего… не знаю…
- Врешь, сволочь! Еще!
Едкий пот со лба добрался до глаз, все заволокло мутью, сквозь биение собственной крови в ушах Кор услышал:
- Ваша светлость…Я ж не палач…Я сейчас лишусь чувств…
Барон крикнул зло:
- Пошел вон, слизняк! Позови кого – нибудь из стражи. Из моей стражи, понял?!
Бывшего пограничника било крупной дрожью, в глазах темнело. Только бы не сорваться, звенела мысль, только бы не сорваться! Пусть эта адская боль, пусть пытают, только бы не заговорить. Потом и эта мысль ушла, спряталась где – то глубоко внутри, остался только животный ужас, когда видел, как из углей вынимают новый прут с добела разогретым острием. Он почти терял сознание от удушающей вони горелого мяса, губы потрескались, ресницы начисто сожгло жаром металла. Гвардеец, пришедший на смену кузнецу, приметился и воткнул острие прута в бедро. Кор забился, захрипел, перед лазами всплыла милосердная пустота…
Его всякий раз приводили в сознание, окатывали ведрами воды. Разбойник уже ничего не видел, только в ушах шелестело монотонное:
«Что от вас нужно маркизу? Где девка? Где? Что нужно…Где девка? Где-е девка-а-а…»
Он не знал, день сейчас или вечер, он потерял счет времени, вселенная наполнилась болью, иногда была ледяная вода, что обрушивалась откуда – то сверху…
Он так и не понял, откуда взялась новая волна ослепляющей боли. Кор забился в цепях и закричал, срывая горло. Его окатили еще одним ведром воды и внезапно глаза открылись. Боль куда – то ушла, осталась лишь безумная слабость во всем теле. Разбойник безвольно повис на цепях и внезапно сообразил, что сработал баронский амулет.
Усталый гвардеец жадно пил воду, запрокинув кувшин к потолку. Прозрачные струйки стекали по груди, он фыркал и отдувался. Слуги собирали инструменты, чистили жаровню. На полу валялось содержимое дорожного мешка, плащ и меч кто – то зашвырнул в угол.
- А ты крепче, чем я ожидал! – прозвучал откуда – то сбоку голос де Бюасси. Сил повернуть голову не было, Кор просто слушал, судорожно хватая ртом затхлый воздух.
- Мне доставило немало интереса наблюдать за тобой. Мы с тобой еще не раз встретимся, дружок!
На следующий день его снова жгли каленым железом, потом подвесили на дыбу и секли кнутом. Пришли два гвардейца, приковали Кора обратно на крюк, один сильным ударом в подбородок вскинул пленнику голову.
- Ну что, будешь говорить?
Бывший пограничник взглянул ему в глаза, на суровом лице гвардейца ни жалости, ни сочувствия, медленно опустил веки.
- Я уже все сказал…
Стражник покрепче перехватил дубинку, с силой ударил в бок. Затрещали ребра, острая боль резанула по внутренностям. Стражник проговорил медленно:
- От пары сломанных ребер еще никто не умирал. Но вот когда переломаю все…
Ударил снова, Кор задохнулся, обвис на цепи. Еще один удар, лютая боль, теперь каждый вдох давался с неимоверным трудом, осколки костей впиваются в легкие.
- Ну? – рявкнул стражник. – Говори! Иначе тебе это детской забавой покажется!
Разбойник с трудом поднял голову, перед глазами все плывет, вместо лица своего мучителя видно только размытое пятно.
- А вот за это, - прохрипел кровавыми разбитыми губами, - Вот за это я тебя буду убивать очень долго!
Гвардеец вздрогнул, в глазах пленника полыхает звериная всепоглощающая ярость, но в следующий миг замахнулся и ударил по другому боку с такой яростью, что лопнули сразу несколько ребер. Перед глазами у Кора все завертелось, и он провалился в сверкающий калейдоскоп.
Разбойник не знал, сколько прошло времени, очнулся уже один. Сквозь боль, что заполнила собой все тело, начала пробиваться уверенность: все, это уже предел. Больше он не выдержит. Перед глазами плыл кровавый туман, во всем теле противная слабость.
Сквозь шум крови в ушах едва услышал, как отворилась дверь, вошли двое мужиков. Ни на одном нет доспехов, одеты в простые рубахи, подвязанные кусками веревки, и холщовые застиранные штаны. Молча подошли, сдернули его с крюка. Кор мешком свалился на пол, взвыл от боли.
- Ничего, ничего, потерпи. Уже, считай, отмучился. – буркнул один. – Сейчас тебя упакуем и отправим куда следует.
Второй подошел, в грязном кулаке зажат баронский амулет. Осторожно опустил его Кору на грудь. От нового крика, казалось, дрогнули стены. Бывший пограничник чувствовал, как мучительно срастаются перемолотые ребра, кровь толчками рванулась по истерзанному телу. Он скрючился на холодном полу, жадно хватая ртом затхлый воздух. Застонал протяжно, с каждым мигом в голове проясняется, тело наливается силой…
- Ну все, хватит! – предостерегающе крикнул первый. – Барон сказал, чтобы долго не держали…
Кор вдруг перекатился на плечи и развернулся с мощью боевой катапульты. Ступни его ног, утяжеленные кандалами, одновременно ударили в коленный сустав говорившего. Сухо треснула кость, челядин с воплем повалился наземь. А Кор уже взлетал в гибком прыжке, разгоняя тяжелую длинную цепь, что сковывала руки. Железные звенья врезались в висок второго, проламывая тонкую кость. Слуга беззвучно рухнул на пол, даже не успев понять, что уже мертв. Короткий удар в горло прервал мучения его незадачливого товарища, и разбойник, тяжело дыша, рухнул на колени. Огляделся дико, подхватил упавший амулет, стиснул в кулаке. Когда звон в ушах прошел, он неуклюже поднялся на ноги, добрался до вещей, так и валяющихся в углу камеры. Верный клинок легко рассек толстые цепи, но с браслетами на запястьях и лодыжках оказалось сложнее. Провозившись пару секунд, Кор зло сплюнул, и принялся заталкивать в заплечный мешок свое имущество. Все оказалось на месте, даже кошель и шкатулка с непонятным камнем. Торопливо оделся, застегнул пряжки сшитой деревенскими мастерами куртки.
Дверь он открывал с превеликой осторожностью, готовый заколоть любого, кто окажется снаружи. К счастью, коридор был пуст, лишь сполохи от неверного света факелов метались по каменным стенам. Далеко впереди начинались ступени лестницы.
- Ага, разбежались! – ощерился разбойник. – Не дождетесь!
Идти сейчас наверх было совершенным безумием. Пусть этих, в камере, можно уже не опасаться, но на лестнице наверняка охрана, и чем ближе к поверхности, тем ее больше. Нет, если б знать точно, что другого выхода нет, он бы возможно, и рискнул… будь рядом хотя бы взвод тех ребят, с которыми во время оно стойко, как записано во всех уставах Короны «переносил тяготы и лишения» в Седьмом Пограничном.
- Подземных залов негасимый свет… - пробурчал Кор припев детской песенки, покидая пыточную. – Скоро я встречусь с тобою…
Коридор, куда выходила дверь камеры, тянулся в другую сторону, заметно уходя вниз. Он был так длинен, что бывший пограничник скоро перестал понимать, на какую глубину уводят подвалы замка. Дойдя наконец до пересечения с другим коридором, он обнаружил, что ориентироваться в этом подземелье невозможно. На полу и на стенах не было ни единого путеводного знака, а чувство пространства и направления отказало совершенно. Он все больше запутывался в бесчисленных ходах, переходах и поворотах. Скоро Кору стало казаться, что все подземелья специально построены в виде лабиринта, пробитого в толще земли непонятно зачем. На стенах крепились редкие светильники, то ли магические, то ли вообще что – то непонятное. Во всяком случае, как он ни старался, оторвать хоть один ему так и не удалось. К счастью, их света хватало, чтобы не натыкаться на выступающие углы.
Разбойник почувствовал, что начинает уставать. Наконец в полной растерянности он замер на развилке едва освещенных ходов, похожих как две капли воды. Пол одного, кажется вел вверх, другой продолжал опускаться вниз. Попытавшись прикинуть, сколько он уже прошел, Кор решил, что все еще находится в пределах замка. А это грозило столкновением со стражей, наверняка уже обнаружившей побег, и пустившейся в погоню. Поколебавшись, он шагнул вниз. В тесном пространстве шаги отдавались невнятным зловещим эхом. Светильников становилось все меньше, в воздухе повис запах плесени. Должно быть, сюда не особо часто заходили люди. Кор довольно хмыкнул. В коридорах его голос разлетелся, породив эхо. Последующие коридоры освещались уже чуть лучше. Скоро он вышел в широкий туннель, явно часто использующийся. По стенам ярко горели светильники, почти не было видно пятен плесени. Да и воздух здесь казался боле сухим. Но далеко впереди в полу зияла огромная дыра с неровными обломанными краями. Вдоль одной из стен вроде оставался проход, но узенькая дорожка с торчащими осколками камней не внушала доверия. Покопавшись в мешке, Кор вытащил моток веревки, покачал ближайший к провалу светильник. Как и прежние, этот на совесть был вмурован в стену, и даже беспощадное время не поколебало его крепости. Накинув петлю на толстое снование из позеленевшей бронзы, он обвязался веревкой, как делали пограничники, взбираясь в горы. Если он сорвется, то страховка не даст упасть в бездну. Главное будет не удариться о камни, что холодно и враждебно выпирают из стен колодца. Пристроив мешок за плечами, он осторожно ступил на узкий выступ. Дорожка такая крохотная, что встать всей ногой нет никакой возможности, почти половина подошвы свисает над пустотой… Ощущая себя мухой, он полз, цепляясь за стену, едва передвигая ноги, когда впереди послышались голоса. Из–за поворота вывалился десяток стражников, на миг замерли, разглядывая зависшего над пропастью человека, потом разом бросились вперед.
- Добрые Боги – в душу – мать… - затейливо выругался разбойник, прикидывая, успеет ли он пройти карниз. Получалось, что не успеет. – Медом вам здесь намазано…
Сухо щелкнул о стену арбалетный болт. Кор невольно вздрогнул, тут же опора вывернулась из под ноги, и он сорвался. Сильный рывок за пояс едва не порвал его пополам, веревка натянулась, перегибаясь через край колодца. Беглец задрал голову. Пятно света застыло высоко, вылезти возможности не было. Остро ощущая свою уязвимость, он начал спускаться, вспоминая все известные молитвы Добрым Богам, чтобы не перетерлась веревка. Стены внезапно разошлись в стороны. Веревка застряла на выступе где-то вверху и теперь натянулась почти посередине колодца. В стенах появились трещины и выемки, но дотянуться до них не было никакой возможности.
Внезапно его ноздрей коснулся запах свежести. Сквозь тяжелый запах плесени, который уже успел стать привычным, пробивался слабый ток свежего воздуха. И тогда он увидел внизу воду. Ее почти скрывали выступы и наплывы камней, но это явно было озеро. Ему пришло в голову, что он может отвязаться, упасть в воду и плыть, пока его не вынесет на поверхность. Но тут же Кор понял, что подземное озеро может и не выходить никуда. Вдруг в лицо ударил сильный поток чистого воздуха, рвущегося из темного провала напротив. Если бы он спускался с другой стороны, то оказался бы почти у самой пещеры. В том, что это именно пещера, разбойник не сомневался. Он стал раскачиваться. Раз за разом все сильнее…как вдруг веревка где-то высоко соскочила с выступа, сразу став длиннее. Рывок, когда он пролетел свободную длину, оказался куда сильнее первого. От боли в руках и плечах помутилось сознание, но тут же в голове прояснилось, будто кто-то выплеснул на макушку ведро колодезной воды. Баронский оживляющий амулет работал без перебоев, на совесть…
Подождав, пока в ушах перестанет гудеть от напряжения, Кор подтянулся и снова стал раскачиваться. Его крутило, он не видел пещеру, но был уверен, что раскачивается в нужном направлении. Внезапно подошвы ударились о камень. Он на миг завис на самом краю пещеры, натянутая веревка тащила назад, пока не сообразил разжать онемевшие пальцы и тяжело плюхнуться на колени.
Сверху доносились неясные звуки, потом пугающе отчетливо донесся лязг металла по камню
- Режь! – неожиданно четко услышал он. – Руби узел, болван!
Веревка, свиваясь кольцами, унеслась во тьму. Наверху разочарованно заорали, поняв, что беглец избежал страшной участи.
- Да пошли вы… - зло прохрипел разбойник. – Волки позорные!
Он с трудом встал и обнажил клинок. Амулет болтался на шее, исправно поддерживая хозяина, но в желудке поселилось противное сосущее чувство голода, мышцы дрожали от нечеловеческого напряжения. Кор покрутил головой, пытаясь увидеть хотя бы лучик света, но со всех сторон обволакивала первозданная тьма. Лишь в лицо неизменно дул поток свежего ветра. Хватая воздух сухим горлом, бывший пограничник побрел вперед, натыкаясь на камни и осторожно прощупывая пространство мечом. Стало заметно холоднее и он вытащил из мешка плащ. Дорога снова пошла вниз, идти стало легче. Кор окончательно утратил чувство времени и просто повалился на пол в очередной маленькой пещерке. Очень хотелось есть, а еще больше пить. Он пожалел, что не обыскал свою тюрьму внимательнее, и не нашел, в чем можно было бы нести воду. Пробовал поспать, бросив плащ поверх большого плоского камня, но лишь на некоторое время провалился в тяжелое темное забытье, от которого заболела голова. Пришлось вставать, влезать в лямки тощего мешка и идти, покачиваясь и пригибаясь под низкими сводами пещер. Теперь разбойник почти не ощущал ни темноты вокруг, ни камней под ногами, ни усталости в измученном теле. Он шел и шел, пригибаясь, протискивался между камнями, иногда проползал под слишком низким потолком. Ладони ободрались до крови, часто попадал головой или плечом в выступающие камни и хрипло ругался, проталкивая воздух сквозь пересохшее горло. Скоро не осталось сил даже на ругань. Он упрямо продолжал идти, даже когда стало казаться, что идти уже невозможно, что вокруг одна сплошная стена и злые камни, как вдруг понял, что теряет равновесие. Кор тяжело рухнул на колени, больно ушибив руки. До него, как сквозь стену, доносился непонятный пульсирующий гул, потом пришло понимание, что это кровь стучит в висках. Как – то вяло подумалось, что вот сейчас он умрет, и его кости будут вечно лежать в толще земли, обдуваемые ветром. Он удивлялся, что остается таким спокойным, и радовался, что амулет облегчил боль, что уже не нужно никуда идти и ему почти не хочется пить.
Сквозь тьму пробился слабый свет, становился все ярче, скоро перед глазами встало бесконечно милое лицо в обрамлении облака золотых волос. Такие родные глаза смотрели с болью и сочувствием, он углядел прозрачную, будто капля жидкого хрусталя, слезинку. Маленькая ладошка ласково прикоснулась к щеке, тонкие пальчики пробежали по грязной, в засохших ссадинах коже. Она молчала, но в этом молчании он слышал больше, чем могли передать любые слова. Показалось, будто толща земли над головой разверзлась, слышно чудесную музыку. Он разлепил потрескавшиеся губы, иссохшие как пески пустынь, прохрипел заскорузлым горлом:
- Я… приду! Жди меня, я… приду!
Образ отдалялся, таял, а Кор еще долго держал на внутренней поверхности век ставшее самым дорогим на свете лицо, вглядывался в синие как озера, глаза.
На мягких лапах подкралось забытье, приняло его в ласковые объятия.