Проект: 1150/ Великий Новгород
Автор: Д.А. Авдусин – доктор исторических наук, профессор Московского университета.
ИСТОРИЯ НОВГОРОДСКИХ ОТКРЫТИЙ
Об открытиях Новгородской археологической экспедиции написано немало: это и научные труды ее сотрудников, и книги, созданные по ее материалам, и исчисляемые сотнями журнальные и газетные статьи о раскопках и тех, кто их производил.
Рассматривая историю археологического изучения Новгорода, нельзя не отдать дань уважения тем, кто добыл первые сведения по археологии этого города. К числу их относится, прежде всего, Е.А. Болховитинов(1), чья работа донесла до нас мысли об археологической топографии Новгорода, о мощности культурных напластований, о сохранности дерева в местной почве. Интерес к новгородской истории был велик, и вопрос об археологических изысканиях в этом городе возникал неоднократно. В XIX в. здесь даже производились раскопки, результаты которых, к сожалению, до нас не дошли, как не дошли и материалы раскопок, осуществленных Н. Рерихом в Новгородском кремле в 1910 г.(2)
Таким образом, раскопки в Новгороде, начатые под руководством А.В. Арциховского в 1929 г.(3), никак нельзя считать продолжением дореволюционных археологических работ В.С. Передольского или Н. Рериха. Практически такого прецедента не было по всем древнерусским городам, так как осуществлявшиеся в них единичные расколки церковных развалин не преследовали широких исторических целей. Н.И. Репников в Старой Ладоге производил раскопки небольшого городища, которые не решили множества теоретических и практических задач, вставших перед исследователями Новгорода. В конце 20-х годов еще никто не умел достаточно полно выявить историю хотя бы одного маленького древнерусского городища, их копали неохотно, редко и неумело. Даже такой видный археолог, как А.А. Спицын, писал, что «содержательное городище – большая редкость» (под содержанием городища он понимал в первую очередь вещи, а не сооружения). А ведь в новгородской почве имелась масса сохранившихся деревянных сооружений. Об этом уже хорошо знали, но почти не представляли характера данных сооружений и возможности их фиксации.
При раскопках городищ уже тогда уделяли внимание выявлению перекопов – мест, где слои, а следовательно, « вещи разного времени перемешаны. Если перекоп останется незамеченным, это может повлечь ошибочные выводы. Перемешанные слои обычно выявляли путем наблюдений над вертикальными разрезами культурного слоя, которые стремились делать возможно чаще. Но при сохранности дерева оставлять частые земляные перемычки – значило пренебречь наблюдением над остатками сооружений. Предстояло найти оптимальные соотношения частоты профилей и планов сооружений в условиях раскопок в городе. Особенности конструкций домов и деревянных мостовых не были известны, и это, в частности, обусловило ошибку Н.И. Репникова, когда он объявил мостовую, обнаруженную в ходе раскопок Н. Рериха, полом жилища. Следовало найти способы, которые позволили бы выявить особенности конструкций. Не существовало классификации городской керамики хотя бы потому, что о ней вообще ничего не знали. Неизвестны были также приблизительные типы вещей, которые могли встретиться при раскопках. Предметы, известные по раскопкам курганов, специфичны и не моложе XII–XIII вв.; поэтому сведения о них мало помогали, так как при раскопках городов должны были встретиться предметы всех веков II тыс. н. э., и хронологию всех находок надо было создавать почти заново. Возникали и многие другие вопросы, которые следовало если не решить, то найти пути к их решению, Вот почему так трудно было отважиться взять на себя научную ответственность за вторжение в культурный слой древнерусского города, да еще столь важного для отечественной истории.
Поэтому первые раскопки производились не в самом Новгороде, а на Городище, которое в позднее время получило название Рюрикова. Летописи сообщают, что там жили новгородские князья. Несомненно, что на Городище был и княжеский архив. Документы, хранившиеся в нем, давно погибли, но от них остались свинцовые печати, являющиеся важным историческим источником. Н.П. Лихачев собрал и сохранил сотни печатей. Но собирание печатей имело и отрицательную сторону, так как в поисках свинцовых кружков, за которые можно было получать хорошие деньги, население изрыло ямами культурный слой Городища. Поэтому раскопки здесь не дали желаемых результатов, хотя они в какой-то степени подготовили исследователей к изучению городских слоев. Произведенные в том же 1929 г. раскопки курганов под Новгородом позволили еще раз познакомиться с типичными для них вещами. Тогда же велись археологические работы на Курском городище в Новгородской земле, что было важно для изучения приемов раскопок в тех местах, где сохранилось дерево (на Курском городище сохранность его была сравнительно хорошей). На этом подготовительный период закончился.
В 1932 г. начался первый этап раскопок в Новгороде. Государственная Академия истории материальной культуры поручила А.В. Арциховскому произвести раскопки на Славенском холме, с которым ряд историков связывал место древнейшего ядра Новгорода. Работы продолжались четыре сезона (1932, 1934, 1936, 1937 гг.)(4). Древнейших слоев, которые предполагал найти А.В. Арциховский, на Славне не оказалось. Результаты этих раскопок были настолько же удивительны, насколько малы их масштабы. Выбор места работ обусловливался городской застройкой. Пришлось копать там, где не было ни построек, ни улиц, ни садов, ни огородов. Этот вынужденный выбор, тем не менее, оказался удачным. Раскоп и прирезанные впоследствии к нему участки (общей площадью 508 кв. м при максимальной толщине культурного слоя 3 м) заключали четыре ремесленные мастерские и крепостную стену.
На Славне была открыта изба XII в., принадлежавшая сапожнику. Вокруг нее было обнаружено много ремней, вырезок, подметок, остатков обуви и обрывков кожи. Сапожник сам обрабатывал шкуры: около его избы найден ящик из колотых плах, в котором имелся толстый слой шерсти и известь (волос со шкур удалялся с помощью извести). С сапожником соседствовали другие ремесленники. Найдена частично сохранившаяся маленькая кузница, где ремонтировали инструменты. Маслобойные жомы свидетельствуют о мастерской, в которой давили масло из конопли и орехов. В другой мастерской делались глиняные игрушечные птички. Открытие этих мастерских, расположенных на ограниченной площади, впервые позволило говорить о Новгороде как о ремесленном городе(5). Чтобы оценить принципиальную новизну этого утверждения, надо вспомнить, что до того времени господствовала теория торговых городов. Буржуазная наука отводила Новгороду роль торговой фактории, торгового центра. В ее представлении Новгород был городом, в котором жили и которым правили купцы. Утверждение А.В. Арциховского предопределило общий вывод М.Н. Тихомирова о ремесленном характере древнерусских городов(6).
Крепостная стена, открытая еще в 1932 г. и доисследованная в течение остальных трех полевых сезонов(7), была построена, как удалось доказать А.В. Арциховскому, посадником Федором Даниловичем в 1335 году. Открытие стены важно, во-первых, с точки зрения стратиграфических возможностей датировок. Слой строительных остатков этой стены разделяет культурные напластования на два горизонта. Все, что лежит ниже его, древнее середины XIV в., все, что выше, – моложе. Этому соответствуют уже известные даты найденных вещей. Появилась возможность датировать и другие вещи. Так, стеклянные браслеты – любимое украшение древнерусских горожанок – были найдены только ниже слоя 1335 года. Следовательно, их носили лишь до середины XIV века. Таким образом, это стратиграфическое наблюдение облегчило датировку сооружений и вещей. Во-вторых, находка стены наглядно показала юго-восточную границу Новгорода в середине XIV века.
При раскопках на Славне нашли много вещей; для городских раскопок 30-х годов это было исключительное изобилие. Здесь имелись и инструменты ремесленников, и их продукция, и оружие, и предметы прикладного искусства, и свинцовые печати, и монеты, и многое другое. Впервые начал выясняться облик средневекового города. А.В. Арциховский справедливо пишет, что раскопки на Славне заложили основы археологии Новгорода. Они показали несостоятельность принципа преимущественного внимания к сдоям какого-то одного периода, так как невозможно предусмотреть, что именно будет найдено. Слои всех веков, изучаемых археологией, заслуживают равного внимания.
Одновременно с экспедицией, возглавляемой А.В. Арциховским, в Новгороде эпизодически производили раскопки и другие археологи: С.М. Смирнов, Б.К. Мантейфель, А.А. Строков, М.К. Каргер, Г.П. Гроздилов(8). Результаты их работ были большим вкладом в археологию Новгорода, но основной экспедицией, изучавшей историю города, оставалась экспедиция А.В. Арциховского. В то время она была крохотной, и ее начальник один обрабатывал полученные материалы (это было еще возможно). Тогда еще никто не знал, что студент П.И. Засурцев, впервые участвовавший в экспедиции в 1937 г., станет постоянным членом ее коллектива и автором многих трудов по археологии Новгорода.
Раскопки на Славне составили первый этап археологического изучения Новгорода. Второй этап начался в 1938 г. раскопками на Ярославовом Дворище, продолженными в 1939 году. За два года было раскопано 456 кв. м при толщине культурного слоя до 3,5 м, а в одном случае даже до 4,7 м.
Ярославово Дворище – место, где сначала был двор Ярослава Мудрого, а после выселения князей на Городище находилась вечевая площадь. Естественно, что с этим объектом было связано много ожиданий. Однако основную часть дворища занимал небольшой завод, и в довоенные годы копать там было нельзя. Пришлось ограничиться периферией этого вечевого центра. Свободное место имелось только у церкви Николы на дворище, преимущественно с ее южной стороны. Здесь и были заложены раскопы(9).
В 1938–1939 гг. одним из наиболее существенных объектов, вскрытых раскопками, были деревянные мостовые. Хотя сохранность бревен оказалась плохой, все же удалось составить более или менее четкое представление об этих сооружениях. Основой мостовой были три продольные бревна – лаги, на которые настилались поперечные плахи, это классическая конструкция русских деревянных мостовых. Ширина их в среднем 4 м, что также типично для Новгорода. Перпендикулярно основной мостовой шла другая, видимо, это был съезд с улицы в переулок или на усадьбу. Каждая мостовая состояла из трех слоев: на старый, износившийся и утонувший в грязи настил клали новый. Впервые для этих слоев мостовых был употреблен термин «ярус», примененный ранее и на Славне, но в несколько ином значении, а впоследствии занявший главное место в терминологии Новгородской экспедиции. На основании изучения открытых раскопками мостовых, а также тех данных, которые удалось получить при современных строительных и хозяйственных работах в Новгороде, А.В. Арциховский заключил, что город в XI–XV вв. был сплошь замощен. Подобные мостовые в Западной Европе нигде не встречались. Правда, сейчас известен военный лагерь X – XI вв. в Дании (10), где нашли деревянную мостовую, но иную по конструкции, поэтому ее нельзя сравнивать с новгородскими. Впоследствии выяснилось, что мостовые новгородского типа имелись во многих древнерусских городах. Но до раскопок в Новгороде о мостовых ничего не знали.
Кроме мостовых, в 1938–1939 гг. был прослежен ряд деревянных настилов, которые, видимо, являлись полами новгородских жилищ. Но изучение конструкции домов было еще впереди. В эти же годы археологи обнаружили сооружения, представленные деревянными трубами двух типов. Первые делались из расколотого вдоль, выдолбленного, а затем вновь соединенного бревна. Другие же составлялись из горбылей или даже целых бревен и представляют собой четырехугольный в сечении желоб. Трубы второго типа определили правильно – как часть водоотводной системы, устроенной для осушения болотистого новгородского грунта. Трубы же из выдолбленных бревен были приняты за водопровод. Открытый при раскопках хорошо сохранившийся обширный погреб размером 4,4 х 4,2 м, имел 14 венцов общей высотой до 2,1 м. Пол состоял из гладко обтесанных досок. Долгое время этот погреб оставался образцом хорошо сохранившегося сруба. Обнаружили около 9 тыс. зерен различных злаков и сорняков. Среди них основную массу составляли зерна ржи: сохранились единичные зернышки яблонь и огурцов. Так были получены первые археологические сведения о новгородском сельском хозяйстве. Где-то неподалеку от раскопа в древности, вероятно, была кузница, на что указывают 63 найденные крицы. Интересны и многие другие находки: обрывок кольчужного плетения, отороченного медными кольцами, три вислых свинцовых печати и ряд деревянных изделий, позволивших впервые представить утварь жилого дома, принадлежавшего рядовому горожанину.
Обработка материалов раскопок 1938–1939 гг. впервые производилась не только начальником экспедиции. Гидротехнических сооружений Новгорода коснулся в своей статье Н.И. Фальковский, кожаную обувь описала Л.И. Якунина, определение зерен организовал И.И. Никитин, который привлек к этой работе ряд специалистов из Тимирязевской сельскохозяйственной академии(11). Однако все эти люди не являлись сотрудниками экспедиции.
Раскопки в Новгороде возобновились лишь после Великой Отечественной войны. В 1947 г. Новгородская археологическая экспедиция АН СССР приступила к работам в центральной части Ярославово Дворища. Завода здесь уже не было. Великий Новгород, испепеленный, взорванный и растерзанный фашистами, лежал в развалинах. Но уже строились жилые дома, восстанавливались предприятия, воспрял памятник тысячелетия России. Раскопки 1947–1948 гг. составляют третий этап археологического исследования Новгорода. Широкий размах работ, их механизация, множество новых открытий, а самое важное – начало создания коллектива научных сотрудников экспедиции падают на эти два года. Культурный слой мощностью до 4 м был вскрыт на площади в 836 кв. м. Впервые в практике советских археологических экспедиций для выброса, просмотренной и перетертой руками земли были применены транспортеры, что дало возможность более эффективно использовать средства, предоставленные для раскопок. Новгородская экспедиция едва ли не первой освоила нивелир, ускоривший производство и точность измерений. Сотрудниками ее стали Б.А. Колчин, А.Ф. Медведев, Г.А. Авдусина, А.В. Кирьянов; в 1947 г. в работе впервые участвовал тогда еще студент Московского университета В.Л. Янин. Начальником экспедиции, как всегда, был А.В. Арциховский. Послевоенные раскопки на Ярославовом Дворище превосходили все довоенные работы в Новгороде. Перед археологами предстали срубы, настилы, мостовые, частоколы, водоотводные трубы. Каждый день находили десятки всевозможных предметов, многие из которых были бы гордостью довоенных раскопок. В 1947–1948 гг. начался расцвет Новгородской экспедиции.
В центре Ярославово Дворища были открыты многочисленные срубы XII–XIV веков. Впервые их оказалось так много. Представилась возможность изучать новгородские постройки, характер которых до тех пор практически оставался неизвестным. Размеры этих срубов были скромные, в них отсутствовали всякие следы печей, что долгое время казалось необъяснимым. Многочисленны были и деревянные трубы, обнаруженные не только в центре вечевого Новгорода, но и на Чудинцевой улице, где в 1947 г. экспедиция также вела работы. Местность там возвышенная, поэтому существование здесь самотечного водопровода представлялось сомнительным. На Ярославовом Дворище был открыт деревянный колодец с полом и крышкой. В него входили три деревянные трубы, а выходила только одна (это установили по наклону труб). Для водопровода такое сооружение, по меньшей мере, загадочно. И тогда было высказано первое сомнение в существовании водопровода. В центре Дворища обнаружили три сменяющих друг друга настила. Руководитель раскопок предположил, что открыта часть вечевой площади. Но и здесь возникли сомнения: скромные размеры этой площади (а ей больше негде было располагаться) вызывали недоумение и не соответствовали прежним представлениям о буйном новгородском вече.
Было найдено большое количество вещей. Особенно интересны изделия из дерева и кости, ранее почти неизвестные. Имелись и очень крупные предметы: две калитки типа садовых, бочка, подводная носовая часть ладьи. Из сочинения Константина Багрянородного давно известны лодки-однодеревки, вытесанные и выдолбленные из одного ствола. К такой однодеревке прикреплялись шпангоуты, и на них нашивались дощатые борты. Найдены были и шпангоуты, и лодочные заклепки, и черпак для отлива воды. Обнаруженный санный полоз XIII–XIV вв. по форме совпал с полозьями саней, изображенных в рукописи сказания о Борисе и Глебе. Мелких предметов оказалось также много, в том числе веретена со следами надевавшихся на них каменных грузиков-пряслиц, облегчавших их вращение. Сами пряслица исчислялись десятками. Еще ранее археологи установили, что такие пряслица из розового камня-шифера – изготовлялись в домонгольской Руси только близ города Овруча на Волыни.
Из деревянных вещей нужно упомянуть гребни, часто орнаментированные, ложки, многочисленные мутовки – суковатые палочки для сбивания масла, точеные чаши и многое другое. Впервые на некоторых деревянных предметах увидели надписи: на днище одной из бочек было написано «Юрищина», на сапожной колодке – «Мнези». Это имена. В 1948 г. нашли деревянную линейку с надписью: «Святого Иеваноск...». Это «Еваньскый локоть», упоминаемый в XII в., в уставе Всеволода Мстиславича. Оригинал локтя (так сказать, эталон меры длины) хранился в церкви Ивана на Опоках, а находка 1948 г. – копия указанного образца, к несчастью, обломанная. Были найдены и другие вещи с надписями, позволившими предположить широкую грамотность населения средневекового Новгорода.
Металлических предметов было найдено также много. Как известно, фосфористые соли в земле многих русских городов предохраняют металл от разрушения. Благодаря этому железо мало ржавеет, покрываясь, только характерным синим налетом; бронзовые вещи часто совсем не окисляются, поэтому стоит больших трудов убедить занятых на раскопках рабочих, что найдено изделие из меди, а не из золота. Среди железных вещей были орудия труда, оружие, бытовые предметы. Медные вещи представлены украшениями, складными весами, медной крышкой сосуда с тайнописью, которую впоследствии расшифровал В.Л. Янин. Встречались и свинцовые вислые печати. Коллекции Новгородской экспедиции разрослись чрезвычайно. Раскопки 1947–1948 гг. расширили наши знания о быте простых новгородцев, они обусловили дальнейший успех исследований Новгорода (12).
Четвертому этапу раскопок в Новгороде посвящено очень много книг и статей, благодаря которым он получил широкую известность. Работы были продолжены в 1951 г. на левом берегу Волхова в Неревском конце, много раз упоминаемом в летописи. Было известно, что культурный слой здесь более мощный, нежели в местах прежних раскопок, что здесь хорошо сохраняется дерево и некоторые другие органические вещества. Об этом говорили небольшие раскопки, произведенные Новгородским музеем в 1932, 1941 и 1948 гг. в Неревском конце, а также наблюдения во время прокладки водопровода. Большой пустырь, ограниченный Дмитриевской, Садовой, Тихвинской улицами и улицей Декабристов, был удобен для раскопок. В то время никто не думал, что там будет вскрыта огромная для археологов площадь – более чем в гектар. Эта задача перед экспедицией встала внезапно. Для ее выполнения потребовалось большое число рабочих и научного персонала, умение эффективно использовать механизмы и приборы, создание полевых лабораторий и решение ряда других практических задач. Здесь-то и пригодился опыт послевоенных раскопок на Ярославовом Дворище: существовал уже сложившийся коллектив научных сотрудников, полностью обеспечивавший научную часть экспедиционных работ; был опыт работы с механизмами, удалявшими землю из раскопа; на Ярославовом Дворище уже имелась реставрационная лаборатория. Таким образом, ясно, что без раскопок 1947–1948 гг. не могло быть успеха ни в 1951 г., ни в последующее время.
Раскоп 1951 г. открыл деревянную мостовую улицы. Сравнив ее направление с направлением улиц на старых планах Новгорода и, проведя геодезическую съемку (ее осуществил М.Н. Кислов), удалось установить, что открыта древняя Холопья улица. Было также вычислено место, где Холопья пересекалась с Великой улицей. Этот перекресток вскрыли в 1952 году. Обе улицы хорошо известны по летописям, и с ними связаны многие драматические события истории Новгорода. Ранее в Неревском конце встречалось до 15 слоев мостовых. В 1951 г. их обнаружилось почти вдвое больше – 28. Они имели уже известное устройство. Грязь с мостовых была счищена особыми скребками и лежала по сторонам улиц, перемешанная со множеством скорлупы лесных орехов – любимого лакомства горожан. Из «Устава о мостех», датируемого XIII в., известно, что в Новгороде существовала особая мостовая повинность. Мощение улиц было обязательным. Мостовые в Новгороде – обычное явление не только для XIII в., но и для X в., к которому восходит древнейшая мостовая.
Перед экспедицией встал вопрос о хронологическом членении напластований, толщина которых достигала 7,5 м. За основу было взято понятие «ярус», выработанное еще в годы довоенных раскопок. Ярус – это комплекс одновременно существовавших сооружений и образовавшихся тогда же напластований. Опорой каждого яруса первоначально служила мостовая, а поэтому и ярусов оказалось 28. Каждый из них в разных местах имел разную толщину, и все ярусы отличались по толщине друг от друга. Хронология их была установлена по найденным предметам, даты которых известны. Это свинцовые печати с надписями, стеклянные и каменные бусы, стеклянные браслеты, монетные клады и т. п. Таким образом, вся толщина новгородских напластований была разделена на короткие датированные отрезки, чем удалось достигнуть небывалой до тех пор точности датировки – до 25 лет. Со временем удалось определить или уточнить даты множества изделий, ранее датировавшихся суммарно двумя-тремя веками. Новгородская хронологическая школа оказалась пригодной и для древностей других городов: Смоленска, Москвы, Киева и пр.(13).
В процессе новгородских раскопок был использован, видоизменен и усовершенствован метод дендрохронологии, предложенный американскими археологами. Они изучали изменение толщины годичных колец секвойи и получили возможность точно ответить на вопрос, в каком году эта секвойя была срублена. Такую точность им обеспечила долговечность секвойи, живущей иногда до 4 тыс. лет. Легко было сравнить только что срубленное дерево с тем, что было срублено тысячу лет назад и найдено при раскопках. Но в России таких деревьев нет и, никогда не существовало. Пришлось построить сложные графики для бревен новгородских мостовых, срубов, частоколов, связать их хронологию с датами бревен, лежащих в фундаментах церквей, время постройки которых известно, и таким образом получить точную хронологическую шкалу. Точность датировки увеличилась, ошибка в определении возраста сооружения теперь сводилась к 2–3 годам (14). Разработанный метод был успешно применен Н.Б. Черных к датировке мостовых и построек в Смоленске и других городах(15).
Открытые срубы были изучены до мельчайших подробностей П.И. Засурцевым. В результате им была предложена классификация новгородских построек и их реконструкция (16). Изучение фундамента позволило установить этажность дома. Однако верхние части домов почти не сохранились; в лучшем случае они были представлены одним-двумя бревнами, лежащими рядом со срубом, но нельзя было определить, относятся ли они к этому срубу или к соседнему. Пришлось прибегнуть к изучению миниатюр древнерусских летописей, к этнографическим аналогиям и другим материалам. Не меньше трудностей возникло и при выяснении назначения построек: был ли это жилой дом, хлев, мастерская или амбар. Выделить жилые дома помогли печи, остатки которых наконец-то были найдены. Эти печи делались из камней и глины, не имели дымоходов и топились по-черному. В тех случаях, когда их не обнаруживали, часто оказывалось, что дом имел подклет – низкий нижний этаж, а печь находилась на втором этаже. В подклете обычно хранили хозяйственный инвентарь. Занятие хозяев дома определяли по инвентарю, если его обнаруживали. Часто жилище ремесленника было и его мастерской. В хлеву находился слой навоза, в амбаре иногда оставались остатки зерна.
Территория усадьбы ограждалась частоколом, и это помогло изучить не только отдельные дома, но и усадьбы в целом. Усадьбы принадлежали лицам различного социального положения, но чаще их владельцы были людьми богатыми, как потом выяснилось, – феодалами. На территории таких усадеб иной раз жило много зависимых людей, в том числе ремесленников, Каменные дома являлись большой редкостью, их пока открыто только два (один – в 1953–1954 гг., второй – в 1963 г.). Мощные фундаменты, свидетельствуют о том, что это были многоэтажные постройки. Площадь одного из них – 60 кв. м – много больше дома рядового новгородца. Как выяснилось, усадьба, на которой он стоял, принадлежала целой династии новгородских посадников XV века. Сам дом был построен Юрием Онцифоровичем. Новгородцы стремились украсить свои дома. Доказательством этому служат части двух резных деревянных колонн, которые некогда подпирали крышу крыльца (17). Одна из колонн украшена выпуклым плетением и имеет два медальона, в одном из которых изображен кентавр, в другом – грифон. Прикладное искусство представлено тысячами произведений. Это преимущественно резьба и скульптура из дерева и кости. Они стали сейчас объектом специального искусствоведческого анализа. Узоры найденных колонн близки барельефам белокаменных владимирских соборов и предшествуют им. Встречаются украшения и других частей дома: фигурные наличники окон, резные коньки крыш, доски карнизов. Дома вдоль улиц стояли свободно, открывая доступ солнцу и воздуху.
На Неревском раскопе окончательно установили назначение деревянных труб. Они оказались дренажными. Почва в Новгороде была сырая, поэтому дома ставили на подклетах. С влажностью боролись и иным способом: в нижнем этаже многих домов вкапывалась бочка без дна, от нее отходила деревянная труба; трубы от трех-четырех соседних домов вели в общий водосборный колодец, из которого одна такая же труба шла в следующий водосборный колодец или прямо к реке. Таким образом, отводилась вода, собиравшаяся под домом (18). Видимо, из-за сырости почвы в Новгороде не было землянок, более теплых, чем срубные дома. Но под городом, в сухой местности Перынь, такие землянки есть(19). Срубные же дома новгородского типа встречаются на сыром киевском Подоле, хотя в Киеве обычным типом жилища была землянка. Следовательно, строительство землянок связано не с северным или южным типом жилищ, как полагают некоторые археологи, а с характером почвы.
В начале раскопок в Неревском конце экспедицию финансировала АН СССР, а с 1952 г. – и Московский университет, к которому постепенно, но сравнительно скоро перешла ведущая роль в исследованиях Новгорода. Площадь раскопа 1951 г. составила 324 кв. м, что и сейчас для городских раскопок много. В 1952 г. были заложены новые раскопы общей площадью 1 520 кв. м. Такой размах работ объясняется, прежде всего, находкой нового вида исторических источников – берестяных грамот, открытых 26 июля 1951 г. на раскопе, руководимом Г.А. Авдусиной. Она стала первым археологом, взявшим в руки эти исторические документы. В тот год нашли десять грамот. На березовой коре, обработанной особым образом, были процарапаны буквы. О берестяных грамотах написано много. Но следует подчеркнуть, что новгородское открытие свидетельствует о высокой тщательности работ и научного наблюдения в этой археологической экспедиции: свитков бересты встречается много тысяч, а грамоты среди них единичны, и их нельзя пропустить.
Грамоты содержат бытовые и хозяйственные подробности, деловые поручения, сообщают политические новости, рассказывают о конфликтах, являются долговыми расписками, духовными завещаниями, феодальными обязательствами и т. п. Их дата – XI – XV вв., то есть они почти смыкаются по времени с древнейшей русской надписью (20) и лишь на сто лет не доходят до книгопечатания. Впрочем, на бересте, видимо, начали писать в X в., так как древнейшие писала найдены в новгородских, слоях этого столетия; может быть, грамоты на березовой коре дожили до печатных книг, но мы их не знаем, так как в новгородских слоях XVI в. береста не сохраняется. Важность берестяных грамот в том, что они освещают и те стороны жизни новгородцев, о которых молчат письменные документы. Из берестяных писем мы черпаем обильные сведения о жизни и быте простого народа, узнаем, о чем и как думали эти люди, вникаем в особенности древнерусского разговорного языка, получаем сведения о, казалось бы, навеки утраченных явлениях (например, о системе обучения детей грамоте).
Первое научное издание и исследование грамот принадлежит А.В. Арциховскому, решившему ряд вопросов в сотрудничестве с другими авторами(21), в том числе М.Н. Кисловым, который в процессе изучения этих грамот стал видным палеографом. Он исполнил все прописи грамот, и часто их научная трактовка была дополнена именно им. Организационные способности и энергия М.Н. Кислова, постоянного парторга Новгородской экспедиции, в значительной степени способствовали ее успехам. Говоря о грамотах, следует напомнить слова А.В. Арциховского, что Новгородская экспедиция нашла не какой-то погибший архив, а порванные и брошенные на землю письма. Ведь грамоты встречаются в слоях разного времени и на разных усадьбах. Это частные письма, причем нередко письма простых людей: крестьян, ремесленников, мелких торговцев.
Следовательно, – и это было революцией в представлениях о древней Руси – в Новгороде даже простые люди были грамотны.
Сразу же нашлись противники этой гипотезы, утверждавшие, что за крестьян и ремесленников писали писцы-профессионалы. Иногда, конечно, было и так. Но В.Л. Янин отметил, что в большинстве случаев в письмах, исходящих от одного человека, детально совпадает почерк. Второй аргумент несколько более пространный. А.Ф. Медведев открыл инструменты, которыми писались грамоты, в древности их называли «писала». Это костяные или металлические стержни с острым концом. Они встречаются не только в Новгороде, но и во многих древнерусских городах(22). В Новгороде их десятки, и вряд ли можно думать, что все они потеряны во дворах усадеб писцами, пришедшими написать письмо. Ими пользовались люди, жившие на этих усадьбах и писавшие письма без посторонней помощи. И, наконец, надписи встречаются на многочисленных предметах быта; днищах бочек, сапожных колодках, оселках, пряслицах и т. п. Вряд ли сапожник, чтобы написать на колодке имя заказчицы или на бочке название засоленной в ней рыбы, звал писца, а грамотные владельцы сапожной колодки или бочки были представителями знати.
Ответ ясен: грамотность была распространена в Новгороде широко, в том числе и среди простого народа.
Есть грамоты, адресованные крестьянам, ремесленникам и другим простым людям. Но есть письма и посадникам. Доказано, что здесь не простое совпадение имен и отчеств; в ряде грамот указана и должность адресата, например, «челобитие господину посаднику новгородскому Андрею Ивановичу» (грамота № 310). Было замечено, что титулование «господину» применялось к посаднику и его жене. Видимо, это был официальный титул. Более того, обращаясь к посаднику, надо было не «кланяться» ему, а «бить челом». Лишь одно письмо к посаднику начиналось «поклоном», но в конце письма автор спохватился и добавил обязательное «челобитие» (23).
Новгородским грамотам посвящена обширная литература. Анализ берестяных грамот дан в книге В.Л. Янина (24), которая представляет собой редкий пример сочетания научности исследования и популярности изложения. Автор не ограничился, как это принято в популярных изданиях, пересказом уже известных фактов и выводов. Он ставит важные вопросы русской истории и многие из них успешно решает. Книга В.Л. Янина открывает широким массам доступ в тайны исследовательской деятельности, но она содержит и важные заключения, адресованные специалистам. На археологическом материале В.Л. Янин воссоздает ряд ярких картин новгородской политической истории. Новгородские берестяные грамоты как исторический источник исследовал Л.В. Черепнин (25). Еще в 50-е годы им посвятили работы и зарубежные авторы(26). Ныне библиография вопроса стала еще обширнее.
Вряд ли имеет смысл раскрывать здесь содержание той или иной грамоты или группы грамот, ибо такая иллюстрация была бы случайной. Но следует сказать о самом важном выводе, который сделан был при их анализе, – это вывод о том, что правящим классом в Новгороде являлись феодалы, а вовсе не купцы. В грамотах постоянно упоминается о феодальных повинностях, феодальной зависимости, крупном и мелком феодальном землевладении. Новгород в отличие от южных городов служил притягательным центром для феодалов. Причина тому – его республиканский строй. Чтобы пробиться к верховной власти, новгородский феодал должен был жить в городе, участвовать в политической жизни столицы, плести там интриги, а в поместьях он оставлял вместо себя ключников, нещадно эксплуатировавших крестьян. В княжеских же землях феодалы не любили жить вблизи князя; только в своих поместьях они оставались фактически независимыми. Измерив территорию боярских усадеб, вскрытых во время раскопок, В.Л. Янин установил, что на площади древнего Новгорода укладывается около 300 таких городских феодальных поместий. Это число совпадает с числом «золотых поясов», неоднократно упоминаемых в источниках. Видимо, на новгородском вече присутствовали только эти «золотые пояса». Лишь крупные землевладельцы имели право голоса.
Но Новгород – прежде всего город ремесленников. Все то, чем он богат, создавали эти зависимые люди. Количество открываемых ремесленных мастерских возрастает с каждым годом. Сейчас их известно уже несколько десятков. О широком развитии ремесленного производства свидетельствуют многочисленные находки изделий ремесленников. Они ясно говорят, что почти все потребности горожан удовлетворялись местным производством. Привозили же только то сырье, которого в городе не было, и изделия из такого сырья.
Базой ремесла являлась черная металлургия и обработка железа. К сожалению, металлургические мастерские в Новгороде пока не открыты, а кузница у стены посадника Федора оказалась маленькой. Возможно, что в противопожарных целях такие мастерские размещались за пределами городского вала. Технологию производства и обработки железа с помощью современных металлографических методов изучил Б.А. Колчин(27). Он исследовал большое количество железных изделий и орудий. Орудия кузнецов известны в полном объеме, за исключением, пожалуй, наковален. Их не выбрасывали даже тогда, когда они ломались, а перековывали в другие изделия. В XI–XII вв. кузнец обычно был универсалом: он производил изделия всех типов. Но уже началась и специализация ремесла, достигшая огромного развития в XV–XVI веках(28). Б.А. Колчину принадлежит также работа о деревообрабатывающем ремесле Новгорода. Он собрал, классифицировал и датировал все основные типы деревянных изделий. Его работа является важным справочником для археологов, работающих в русских городах, культурный слой которых сохраняет дерево. Автор рассмотрел также вопрос о деревянных механизмах, как стало известно, широко распространенных в древней Руси (29).
В работе А.Ф. Медведева (30) обстоятельно изучено оружие ближнего и дальнего боя, защитное вооружение, предметы снаряжения коня и всадника. Назначение многих предметов впервые установлено автором. Анализ предметов вооружения свидетельствует о самобытности и богатстве древнерусского оружия. История новгородского стеклоделия изучена Ю.Л. Щаповой благодаря применению метода спектрального анализа. Типологический метод помог выяснить внешние признаки русских изделий, спектральный анализ химического состава стекла – технологические особенности его производства. Удалось установить, что в конце XI в. на Руси имелось много стеклоделательных мастерских (31). Наиболее распространенным украшением горожанок в XII–XIII вв. были стеклянные браслеты. Они встречаются в городских слоях в огромном количестве. В первые годы раскопок в Неревском конце на площади в 100 кв. м было найдено около 5 тыс. обломков браслетов. Монголо-татары разрушили русские города, а с ними и стеклоделательные мастерские. Но Новгород наряду с некоторыми другими неразоренными городами продолжал производить стекло. Однако мода на стеклянные браслеты прошла, и в начале XIV в. они исчезли (32).
В Новгороде обнаружено много сапожных мастерских. С.А. Изюмова установила форму обуви, исследовала технологию ее производства (33). Горожане редко носили лапти. В Новгороде найден лишь один лапоть, да и тот нельзя датировать, поскольку он находился в перекопе. Ювелирные изделия Новгорода изучаются М.В. Седовой (34). Среди них немало вещей привозных. Найдено, например, много шумящих привесок из соседних чудских земель, височное кольцо из далекой земли вятичей. Весьма характерно, что скандинавских украшений крайне мало. Как и следовало ожидать, их нашли в слоях конца X – начала XI века. Почти все находки скандинавских вещей на нашей территории датируются именно этим временем, то есть они появились на сто лет позже пресловутого «призвания варягов»(35). Заметим, что смысл этой позднейшей легенды В.Л. Янин видит в создании прецедента для призвания в Новгород князей из других городов.
Сведения о торговле Новгорода, основанные на данных раскопок, встречаются в разных работах. Обычно говорится о привозных товарах: цветных металлах, ценном дереве, хлопчатобумажных тканях, сосудах из-под каких-то товаров, грецких орехах, наконец, о кладах дирхемов. Сотрудники экспедиции сейчас работают над этой важной темой (36).
В результате раскопок в Новгороде получены важные сведения о новгородском земледелии. В Неревском конце найдено уже не 9 тыс. зерен, а такое количество горелого зерна, что его увозили автомашинами. Новгородскому земледелию посвящена статья А.В. Кирьянова (37). Изучив не только зерна злаков, но и семена сорняков, он пришел к важным выводам: найденное зерно было только местным, значит, можно считать преувеличенными представления о нехватке в Новгородской земле своего хлеба; в X в. основным злаком являлось просо, и лишь с XI в. – рожь; рожь была озимой культурой, а пшеница – яровой; огурцы и вишня получили распространение уже в X веке.
Несколько слов о свинцовых вислых печатях. В одной из своих работ В.Л. Янин отметил, что среди русских печатей XI–XV вв. новгородский материал занимает не менее 90%. В настоящее время 1 542 древние русские печати обработаны, изучены и изданы В.Л. Яниным (38). Одной из наиболее трудных задач была их атрибуция, то есть установление принадлежности. Но это не являлось для В.Л. Янина самоцелью. Печати приобрели значение исторического источника, что хорошо видно из его работы о новгородских посадниках (39). Автор показал институт новгородского посадничества в его развитии – от зарождения до падения, нарисовал широкую картину политической истории и классовой борьбы в Новгороде. Впервые и сразу широко В.Л. Янин привлек новые исторические источники, не только печати, но и берестяные грамоты. Он выска¬зал гипотезу о происхождении Новгорода. Город сложился, по его мнению, из трех поселков, впоследствии ставших новгородскими концами – Славенским, Неревским и Людиным(40). В. Л. Янин считает, что поселок Славно населяли новгородские словены, Неревский (Наровский) конец– чудь, аристократический центр Людина конца (Прусская улица) – видимо, кривичи. Книга В.Л. Янина как бы вытекает из работ Новгородской экспедиции, дополняя проводимые ею исследования материальной культуры раскрытием политической истории Новгорода.
В 1962 г. начался пятый этап работ Новгородской экспедиции. Его основное содержание – широкий маневр, раскопки в разных частях города, изучение истории складывания городской территории. Это обусловлено стремлением расширить источниковедческую базу, проверить выводы, сделанные по материалам Неревского раскопа. Но большое значение при этом имеет активная охрана культурного слоя, которому угрожает интенсивное строительство, развернувшееся в Новгороде, как и в других наших городах. Экспедиция ведет раскопки на месте будущего строительства на Первомайской улице. Здесь обнаружен один из упомянутых выше каменных домов и (сбылась мечта коллектива!) берестяная книжечка. На месте строительства телецентра найдена богатейшая ювелирная мастерская. На Суворовской улице, где должен быть построен новый корпус медучилища, огромной толщины культурный слой был исследован в течение одного сезона, в итоге открыты новые грамоты, содержащие интересные сведения о топографии древнего Новгорода. На месте строительства гостиницы обнаружен Готский двор, то есть двор иностранных купцов, упоминаемый в письменных источниках. Здесь же еще одна важная находка – берестяная грамота, написанная по-латыни готическим шрифтом. Почерк беглый, привычный, значит – писец был поднаторен в письме на бересте. Можно надеяться, что берестяные грамоты будут найдены и в других странах, как предсказал еще в 1951 г. А.В. Арциховский. Его предположение о распространенности письма на бересте уже давно подтвердилось: с 1952 г. Новгород уже не единственный город, где известны такие письма. В Смоленске их нашли 10, в Пскове – 3, в Старой Руссе – 4, в Витебске, при случайных земляных работах, – 1 грамоту (41).
Для нынешних раскопок в Новгороде характерна еще одна черта. Культурный слой каждого раскопа, как и раньше, делится на ярусы, но они уже не опираются на мостовые. Приобретенный опыт позволяет обойтись без «печи», от которой нужно танцевать. Как и раньше, из каждого бревна деревянных сооружений берут спилы для дендрохронологического анализа, но теперь дату определяют тут же на раскопе, так как новгородская дендрохронология разработана детально и необходимые графики давно построены.
Древнейшая дата, которую пока дает дендрохронология для новгородского культурного слоя, – 953 год. Как в первый год раскопок, так и поныне отсутствуют слои IX в., к которому восходит первое упоминание о Новгороде (так же как неизвестны слои IX в. в Киеве, Смоленске, Чернигове, Пскове и вообще во всех древнерусских городах, появившихся, как и Новгород, в конце IX века). Вероятно, их и не найдут, так как они исчезли. Ведь первые поселения в Новгороде были ничтожно малы по сравнению с территорией современного города. Несомненно, они занимали самые удобные для застройки места, поэтому здесь строили здания в течение всех одиннадцати веков новгородской истории. Если так, то слой IX и начала X в. неизбежно уничтожен перекопами, и вещи этого времени должны встречаться в более поздних слоях. И они там встречаются, но, имея широкую датировку, в пределах двух-трех веков, не могут быть выделены из общей массы.
Новгородская экспедиция отвергла то объяснение, которое давалось ранее названию Новгорода и сводилось к противопоставлению его мнимым антиподам – то ли Старой Ладоге, то ли Старой Руссе. По-видимому, название «Новгород» получил не столько город, сколько его новые укрепления. Возможно, это произошло тогда, когда новыми общими укреплениями были обнесены все три первоначальных поселка (или два из них, находящихся на одном берегу), ранее имевшие только собственные небольшие валы или частоколы небольшой протяженности.
Находки в Новгороде показывают единство русской культуры. Почти каждой вещи, обнаруженной здесь, можно найти аналогии в других русских городах. Приблизительно одинакова, например, конструкция домов, форма и материал гребней, сходны даже торговые связи. Одинаковы не только формы многих вещей, но и комплекс находок в целом. Различие состоит в массовости материала, которая открывает наибольшие возможности для исследования. В этом преимущество Новгородской экспедиции.
Новгород стал центром исследования древнерусских городов и школой кадров археологов. Многие участники раскопок в Новгороде давно уже руководят другими экспедициями: А.Л. Монгайт – раскопками в Старой Рязани, А.Ф. Медведев – в Старой Руссе, Д.А. Авдусин – в Смоленске, в Пскове копает «новгородка» И.К. Лабутина, раскопками в других местах руководят В.В. Седов, М.В. Седова, М.Д. Полубояринова, В.И. Матвеева, Н.С. Шеляпина и другие.
Раскопки в Новгороде – это шаги в неизведанное. Новгородская экспедиция осуществила целую цепь взаимообусловленных открытий, некоторые из них ее коллектив предвидел. Работа экспедиции – пример научного сотрудничества, коллективной деятельности, упорства в достижении намеченной цели и организационного таланта. Результаты работы Новгородской экспедиции получили широкую известность и признание. В 1966 г. А.В. Арциховскому и В.Л. Янину за открытия в Новгороде была вручена Ломоносовская премия. Присуждение Государственной премии 1970 г. коллективу Новгородской экспедиции в лице А.В. Арциховского, В.Л. Янина, Б.А. Колчина, П.И. Засурцева, А.Ф. Медведева – заслуженная оценка его огромной работы и успехов.
Примечания:
(1) Е.А. Болховитинов. Исторические разговоры о древностях Великого Новгорода. М. 1808; В.С. Передольский. Новгородские древности. Новгород. 1898.
(2) А.В.Арциховский. Археологическое изучение Новгорода. «Труды Новгородской археологической экспедиции». Т. 1. Материалы и исследования по археологии СССР (далее – МИА), № 55. 1956.
(3) А.В. Арциховский. Раскопки 1929 г. в Новгородском округе. «Материалы и исследования Новгородского музея». Вып. 1. М. 1939.
(4) А.В. Арциховский. Раскопки на Славне в Новгороде. МИА, № 11. 1949.
(5) А.В. Арциховский. Новгородские ремесла. «Новгородский исторический сборник». Вып. 6. 1939; его же. Раскопки на Славне в Новгороде, стр. 151.
(6) М.Н. Тихомиров. Древнерусские города. «Ученые записки» Московского университета. Вып. 99. 1946.
(7) А.В. Арциховский. Раскопки на Славне в Новгороде, стр. 132–136; его же. Археологическое изучение Новгорода, стр. 10–11
(8) А.В. Арциховский. Археологическое изучение Новгорода, стр. 10–11.
(9) А.В. Арциховский. Раскопки восточной части Дворища в Новгороде. МИА;, № 11. 1949.
(10) J.Brondsted. The Vikings. Penguin books. L. 1965, р. 174.
(11) Н.И. Фальковский. Из истории водоснабжения и канализации Руси. «Водоснабжение и санитарная техника», 1939, № 6, стр. 90–91; Л.И. Якунина. Новгородская обувь XII–XIV вв. «Краткие сообщения Института истории материальной культуры» (КСИИМК). Вып. XVII. 1947; А.В. Арциховский. Раскопки восточной части Дворища в Новгороде, стр. 171.
(12) А.В. Арциховский. Новгородская экспедиция. КСИИМК. Вып. XXVII. 1949; его же. Раскопки в Новгороде. КСИИМК. Вып. XXXIII. 1950.
(13) Б.А. Колчин. Топография, стратиграфия и хронология Неревского раскопа. МИА, № 55. 1956.
(14) Б.А. Колчин. Дендрохронология построек Неревского раскопа. МИА, № 123. 1963.
(15) Н.Б. Черных. Абсолютные даты деревянных сооружений древнего Смоленска. «Материалы по изучению Смоленской области» (МИСО). Вып. VI. М. 1967.
(16) Б. А. Колчин. Дендрохронология построек Неревского раскопа. МИА, № 123. 1963: его же. Новгород, открытый археологами. М. 1967.
(17) А.В. Арциховский. Колонна из новгородских раскопок. МИА, № 169. 1969.
(18) А.Ф. Медведев. Водоотводные сооружения и их значение в благоустройстве Новгорода Великого. МИА, № 55. 1956.
(19) В.В. Седов. Древнерусское языческое святилище в Перыни. К.СИИМК. Вып. L. 1953.
(20) Д.А. Авдусин. Гнездовская корчага. МИА, № 176. 1970.
(21) А.В. Арциховский, М.Н. Тихомиров. Новгородские грамоты на бересте (Из раскопок 1951 г.). М. 1953; А.В. Арциховский. Новгородские грамоты на бересте (Из раскопок 1952 г.). М. 1954; А. В. Арциховский, В. И. Борковский. Новгородские грамоты на бересте (Из раскопок 1953–1954 гг.). М. 1958; А.В. Арциховский, В.И. Борковский. Новгородские грамоты на бересте (Из раскопок 1955 г.). М. 1958; А.В. Арциховский, В.И. Борковский. Новгородские грамоты на бересте (Из раскопок 1956–1957 гг.). М. 1963; А.В. Арциховский. Новгородские грамоты на бересте (Из раскопок 1958–1961 гг.). М. 1963.
(22) А.Ф. Медведев. Древнерусские писала X–XV вв. «Советская археология» (СА), 1960, № 2.
(23) Д. А. Авдусин. Смоленские берестяные грамоты из раскопок 1966 и 1967 гг. СА, 1969, № 3.
(24) В.Л. Янин. «Я послал тебе бересту...». М. 1965.
(25) Л.В. Черепнин. Новгородские берестяные грамоты как исторический источник. М. 1969.
(26) А.Л. Xорошкевич. Зарубежные отклики на открытие новгородских берестяных грамот. «История СССР», 1958, № 5.
(27) Б.А. Колчин. Черная металлургия и металлообработка в Древней Руси. МИА, № 32. 1953.
(28) Б.А, Колчин. Железообрабатывающее ремесло Новгорода Великого. МИА, № 65. 1959; А.В. Арциховский. Новгородские ремесла.
(29) Б.А. Колчин. Новгородские древности. Деревянные изделия. М. 1968.
(30) А.Ф. Медведев. Оружие Новгорода Великого. МИА, № 65. 1959.
(31) Ю.Л. Щапова. Стеклянные изделия древнего Новгорода. МИА, № 117. 1963.
(32) М.Д. Полубояринова. Стеклянные браслеты Древнего Новгорода. МИА, №117.1963.
(33) С.А. Изюмова. К истории кожевенного и сапожного ремесел Новгорода Великого. МИА, № 65. 1959.
(34) М.В. Седова. Ювелирные изделия древнего Новгорода. МИА, № 65, 1959.
(35) Д.А. Авдусин. К вопросу о происхождении Смоленска и его первоначальной топографии. «Смоленск». Сборник статей. Смоленск. 1967, стр. 77.
(36) Е.А. Рыбина. Из истории южного импорта в Новгород. СА, 1971, № 1.
(37) А.В. Кирьянов. История земледелия Новгородской земли X–XV вв. МИА, № 65. 1959.
(38) В.Л. Янин. Актовые печати древней Руси. Т. 1–2. М. 1970.
(39) В.Л. Янин. Новгородские посадники. М. 1962.
(40) В.Л. Янин. М.X. Алешковский. Происхождение Новгорода (К постановке проблемы). «История СССР», 1970, № 2.
(41) Д.А. Авдусин. Смоленская берестяная грамота. СА, 1957, № 1; его же. Смоленские берестяные грамоты из раскопок 1964 года. СА, 1966, № 2; его же. Смоленские берестяные грамоты из раскопок 1966 и 1967 гг. СА, 1969, № 3; его же. Смоленская экспедиция. «Археологические открытия 1968 года». М. 1969; Н.П. Дроченина, Б.А. Рыбаков. Берестяная грамота из Витебска. СА, 1960, № 1. Раскопки в Пскове вели Г.П. Гвоздилов и И.К. Лабутина; в Старой Руссе – А.Ф. Медведев. Грамоты не опубликованы.
*Авдусин Д.А. История Новгородских открытий.//«Вопросы истории» № 6. 1971 г. С. 41–54.
*Отв. А.Н.Одиноков