Приближалась осень, листья пожухли и стали опадать. Сашка совсем не любил такую пору. На сердце становилось грустно и тревожно. Так тревожно, что хотелось плакать. Тогда он стремился к животным: корове Зорьке, собаке Джульке, коту Серому, козе Бяшке. Это он придумал имя Джулька.
Сначала все называли пса Джульбарсом, но Туська быстро заметила подвох, сказав, что так называют только кобелей. Рассмотрев физиологию животного в деталях, Сашка стал называть собаку Джулькой и даже обрадовался от возможности увидеть щенков. Но бабушка опечалилась, сказав: “Еще один рот и заботы о щенках”.
Странный сон приснился Сашке прошедшей ночью. Он провожал маму с каким-то дядей в военной форме и тот, как и попавший под поезд мужик, сорвался под вагон, в котором ехали солдаты. Сашка не видел, чтобы военному отрезало голову. Он даже уверен, что обошлось все благополучно, так как невидимый военный произнес тогда, обращаясь к Саше: “Ну, что стоишь, помоги и верь в удачу”. Эти два слова, произнесенный вместе, весь день звучали в ушах и где-то в мозгу Сашки, который даже не знал, что у него есть мозг.
И вновь, Туська расшифровала Сашкин сон, сказав, что с ним что-то произойдет в самое ближайшее время. На вопрос о том, когда произойдет, она по-цыгански ответила: “Я же говорю. Когда придет время!”
К середине дня Сашка забыл о сне и был весел, но отчего-то возбужден. Все, что придумывал хитрый Толя, теперь не волновало младшего брата. Он, того не понимая, ждал свершение Туськиных предсказаний. Вечером, на закате солнца, все услышали курлыкание, идущее откуда-то с неба. Снижался журавлиный клин. Он уже был на расстоянии выстрела охотничьего ружья. У Сашки екнуло сердце и, почему-то закружилась голова.
И вдруг, где-то за станцией в колках раздался звук выстрела. Сашка, который внимательно смотрел на стаю журавлей, заметил, что одна из птиц стала кружиться, как кленовый лист. В этом кружении, Сашка увидел беду. Ясно было, что стрелял какой-то глупый мальчишка. Мальчишек с оружием была пропасть, но какой негодяй стрелял в этих царственных птиц? Мой милый журавлик, прости и держись, это – ошибка!
Ясно, что клин сядет где-то на Хопре, в камышах, заводях и старицах. Ах, какие счастливые птицы!
До ночи Сашка провел в колках, где предположительно мог сесть раненый журавль. То, что он ранен – не было сомнения. Вернулся Сашка весь в слезах. Бабушка и дедушка были, почему-то, совсем молчаливы. Толя и его брат – тоже. Никто не ругал Сашку за блуждание в ночи - всем все было ясно.
Вечер. Улетают журавли. Картина
- Я слышал. Стреляли не из винтовки, а из охотничьего ружья дробью – сказал дедушка, мой родной дедушка.
Это подняло мне настроение.
- Журавль ранен – продолжал дедушка.
А он разбирался в звуках выстрелов ружья и винтовки. Сашкин дед был латышский стрелок и принимал участие в революции, за что и был проклят семьей отца-мельника, у которого было несколько дойных коров и свиньи, а мать была дочерью зажиточного сыровара.
- Самая главная опасность для журавля – собаки – сообщил дед с, почему-то, усилившимся акцентом.
Но Сашка любил этот акцент и гордился дедом. А кто не гордился бы дедом, который видел Ленина.
- Нужно походить с Джулькой на поводке – продолжал дед.
Спустя малое время, дедушка вышел уже одетым, с какой-то веревкой в руках и направился к конуре Джульки.
- Мать! Я пойду с Джулькой. Нужно искать сейчас же. У нас в Латвии был такой случай, когда по ошибке сбили журавля, но собаки загрызли его – сообщил дед, и мне стало одновременно и лучше, и тревожней.
Я ожидал дедушку почти всю ночь. Дед появился только под утро с мешком, в котором что-то шевелилось.
- Не пугайте птицу. У нее перебито крыло. Я позову фельдшера Помогайбо утром. Птица будет с коровой в хлеву. Они поладят.
Фельдшера Помогайбо, доброго хохла, все любили и называли - Помогай Бог. Фельдшер гордился, что местные мужики и бабы так поняли его фамилию, и не стал возражать.
Всем не терпелось хоть одним глазком увидеть принесенное чудо, но никто не решался нарушать запреты деда. Только дед заходил в хлев за коровой, а однажды привел фельдшера, который наложил на крыло шину. Сашка не понимал, что такое шина. Несколько дней никто не решался даже спрашивать о журавле, но на пятый день дед сказал, что птица будет жить, но будет ли летать, зависит от господа бога.
Сашке стал понятен смысл слов “помоги” и “верь”, сказанных прикатившейся к его босым ногам головы. Более того, он стал относиться к памяти о погибшем и его моргнувшей и шепнувшей голове без страха, а с сожалением, трепетом и тревогой.
Журавля назвали Журкой.
- Журка – Шурка! Так дразнили их мальчишки, что только поднимало Шурку в собственных глазах и сближало маленького человека с птицей. Действительно, отношения этих двух существ быстро переросли во что-то особенное. Журка встречал мальчишку гортанными курлыканиями.
По прошествии двух месяцев крыло принимало привычный вид. Оно перестало волочиться и втянулось в отведенное ему место. Журка ожил, стал бегать, подпрыгивать и, обычно, располагался на доске, которая шла через весь хлев на высоте двух метров. Это как бы защищало его от назойливых мальчишек, но спал он всегда в гнезде, сооруженном дедом на полу за загородкой, которая защищала его от неосторожной Зорьки.
Дедушка подсказал, чем питаются журавли. Шурка теперь был озабочен пропитанием журавля. Он знал, что Журка поглощает зерна пшеницы, ячменя, овса, гречки. Журка не прочь клевать ягоды: бруснику, клюкву; проглатывать корневища; рыбу и лягушек.
Но где это все найти в конце ноября.
Наступала зима, и Шурка волновался за пропитание журавля! Зерновые были найдены. Но в военное время все было трудно достать. Дед, как начальник почты, договорился и послал Шурку в “Заготзерно”. Знакомый начальник покачал головой, но выписал по несколько килограмм ржи, овса и ячменя. Сашка притащил мешок весом в десять килограмм. Потом на болоте собирал бруснику и клюкву. Бабушка была рада и сказала, что теперь будем варить кисели. Шурка, как завхоз, сказал: “Ба! Пошли за клюквой Тольку”.
И ничего не дал, а спрятал в чулане. В декабре, когда настали холода, туда перевели и Журку. Никаких лягушек и рыбы, хотя Сашка ходил в столовую, где все дети по праздникам ели картофельные котлеты. Но Сашку выгнали.
Неожиданно открылось, что Журка клюет горох и фасоль. Но больше всего он любил корневища болотных растений, которые накопал дедушка на болоте и в ямах, заполненных водой, пока они еще не замерзли. С этим добром Журка постоянно ковырялся.
Он вел себя спокойно, как бы понимая, что родные уже на юге и ему остается только ждать и ждать.
Иногда Журку выпускали на веревке на улицу. Даже зимой, в морозы. Здесь Шурка был строг и всегда вовремя забирал журавля домой.
Наступили страшные морозы, и Шурка настоял пустить птицу в помещение почты, где Журка расположился в кладовой. Именно здесь были стопки журнала “Нива” и “Пробуждение” и связки крафт-бумаги. Именно на специально выделенных журналах и на бумаге Журка сделал подобие гнезда.
Потом, когда, в шесть лет, Шурку отдали в школу, он делал из этой бумаги тетради лучше, чем у других. Правда, разлиновывать их было мукой.
Журка, стоически все перенес: и болезнь крыла, и холода, и военные пайки, и отсутствие его любимых рыбы и лягушек.
В этом году весна пришла рано, и Журку стали чаще выпускать. Со слезами на глазах Шурка отвязал Журку и разрешил гулять по двору, огороженному плетнем. Он со страхом наблюдал за птицей второй раз в жизни, молясь, чтобы Журка не покинул двор.
Случилось все-таки! Журка не выдержал и “встал на крыло”. Сердце у Шурки упало, но не успел он позвать дедушку, как Журка, сделав круг, вернулся во двор.
- Умница! Ты понимаешь, что еще рано! – думал Сашка.
Сашка прекрасно осознал, что полет Журки – тренировка пред окончанием срока заточения. Он обязательно должен увидеть журавлей, и услышать родное, призывное курлыкание и трубно ответить. Нет, он не просто должен позвать своих сородичей, он должен попрощаться с людьми, спасшими его, вылечившими и выкормившими его этой жуткой зимой.
Кончалась война, и никакие железные птицы скоро совсем не будут тревожить журавлей.
И в эти радостные весенние дни потянулись стаи журавлей обратно на север – свою родину. Так случалось, что надо улетать с юга, где много пищи, где так вольготно, и никто из журавлей не знает, почему опять возвращаются они на хмурый север, но чувствовали только – надо!
- Эх, человек. Ты думаешь, что журавли, кошки, собаки и другие животные не понимают, что делают? Как ТЫ ошибаешься! Я знаю, что они все знают – такие мысли не покидали голову Сашки. Не покинули они его голову, и когда Сашка вырос и стал Александром Васильевичем.
Весной, выздоровевший Журка, стал нервничать, все время смотреть в небо и, Сашке казалось, что журавль прислушивается. Он стал много и сытно питаться.
- Готовится к полету – думал Сашка.
Много раз поднимался Журка в воздух и подолгу проводил в полетах, несколько раз даже курлыкнул в воздухе.
- Все. Скоро окончательно встанет на крыло – сказал мой все знающий дедушка Карл Иоанович (Константин Иванович).
Пришел день, когда Журка как будто что-то услыхал, и начал курлыча кружить над домом. Круги становились все шире и шире и, вдруг, он направился к невидимой Сашкой точке. Эта точка все разрасталась и разрасталась - все увидели, куда направляется Журка.
Мальчишки побежали в поле, чтобы увидеть, как улетает клин журавлей и присоединившийся Журка. Сашке трудно было провожать Журку. Он вновь просил бога и первый раз не за себя, а за птицу. Слезы радости и печали стояли в глазах у Сашки.