Било было деревянным. Белёсое, изветренное старостью и солью до источных седин плоти, оно свешивалось с ритуального шеста на такой же, как и само, измочаленной временем плети из пальмовых жил, давно уж претворившись в некий бестелесный дух, обезличенный и безликий, как то и подобает предмету, принадлежащему всем и никому. Казалось, чем более истончается оно в самости, тем боле проникается святостью и... неприкасаемостью. Не от того ли и били в него всё реже и реже, хоть неизменная колотушка всё так же висела подле, убелённая солёною сухостью влаги, как и то, из чего надлежало ей извлекать звук.
Когда-то, в незапамятные времена прадедов, когда деревенька копошилась дюжиной крохотных хижин вкруг пустырной площадки с остолбованным пылею центром, било было молодым и речистым, а голос его, - глухой и отрывный, - разносился далёко окрест - от террас каменистых предгорий до лагуны Рассветной Воды, так что где бы ты ни был, - собирал ли тростник, копал ли клубни, иль мастерил сети на берегу, - ты слышал его. Так говорят те, чьи тела давно уж покинула всякая звонкость созвучий, но не память о ней.
Говорят ещё, будто где-то, в позабывшихся в невиди землях, откуда родом были праотцы наши, било было не деревянным, но из странного, твёрдого, как камень и блестящего, как перламутр раковины материала, зовущегося "металл", и что голос его был певуч и преливен, как ветер в пещерных колодцах. Мне тяжело поверить в такое, ибо тяжело представить, ведь то, чего никогда не видел – непредставимо.
Мы не знаем что такое "металл", как не знаем уже многое из того, что знали и умели предки. Мы продолжаем ещё хранить память о самом существовании знания, но не его самое. И тут уж ничего не поделаешь, утерянное не вернуть, на всё воля духов.
Наши иглы, наконечники гарпунов и копий, как и кое-какие предметы обихода, мы делаем из рыбьей кости, а ножи, топоры, острия стрел, скребки и рубила – из горного камня – чёрного, как ночь и остро-сверкающего, как молния в ней. Камень растёт по склонам вулканного леса, но не весь он одинаково пригоден: самые лучшие россыпи – на самых опасных кручах: духи горы отдают её плоть смельчакам. И это правильно.
Вместо била же пользуемся мы утробным плодом Океана – спиральною Раковиной, - бездонной и протяжной, как он. Её голос подобен колыханию сфер небесных, и когда в неё трубит один из Сильнейших, то кажется, будто врата миров отворяются одни за другими и дух устремляется во след Зову. Часто, у стоящих слишком близко, кружится голова, сознание покидает их, а тело падает бездыханным. На ощупь же она ласковая и нежная, как волна младенца. Впрочем, сказать это могут немногие, ибо прикасаться к Раковине имеют право лишь те, кто его имеют. Но мне можно.
В Раковину трубят редко. Дважды в году возвещает она о самой короткой ночи и наикоротком дне, дабы напоминать людям о неизменности круговерти сущего, а ему – о том, что мы это помним. Звучит она и в предвестьи солнечных и лунных затмений. Тогда зов её кажется тих и причуден, ибо не должно вторгаться безудержью в трепещенье того, что склоняется в сон на яву, что ни явь есть, ни сон. В такие минуты к Раковине прикасается один лишь Верховный Шаман, да и тот – с позакрытыми настежь очами, когда прочие падают ниц и лежат в неподвижной пыли до неслышно пробудного знака. Ибо всяк нарушающий звуком, движеньем иль взглядом сокровенную тайну того, что творится в не-свете-не-тьме, - обречён на излетье рассудка, что не в силах объять непостижь.
Звучит Раковина и в минуты беды: огонь ли охватит жилища, пробудятся ли духи Горы, ниспослав за грехи яд и пепел, или, может, глубины морей покарают нас Длинной Волной, - тогда вострубит она протяжно и нестерпимо, так что и самые бессильные повскакают на ноги свои и побегут, повинуясь исполнить то, что исполнить велит.
Вот какая она, наша Раковина.
Луна сегодня огромная, лишь ломтика не достаёт до полноты, и зелёная, как глаза утопленницы, что увлекают тебя омутью. Опасная Луна. Но я сижу на пороге хижины, смотрю на Луну и думаю.
Царит ли в этом мире справедливость? И если да, то в чём же её смысл, да и есть ли он? Как случилось, что прадед прадеда нынешнего вождя принуждён был сняться с исконной земли племени, покинуть родовые наделы, погосты и капища и, спешно погрузив на лодки людей и самый необходимый скарб, пуститься прочь, предавшись на волю ветров и течений, в никогда не объятную ширь, к обретению новой земли?
Старики говорят, всему виною было нашествие чуждых. Они, чуждые, появились внезапно, из ниоткуда, их корабли были громадны, как горы, и словно горы, укрыты лесом тонкостройных мачт с кронами парящих парусов. Говорят, будто были они светлы кожею, но темны душой и свирепы, как демоны подземного царства, что не ведая ни жалости, ни пощады, убивали всех – от старейшин до жён и детей, - просто из радости убивать. Они охотились за нами, как мы охотились за "дикими свиньями" (не знаю, кто это такие, но наверное, очень опасный зверь), - их белые тела укрывали чёрные одеянья из такого же блестящего металла, что и их оружие, против которого оказались бессильны и дротики наши, и каменные топоры, и... молитвы. Они виделись нам жуткими, нечеловеческими демонами, воплощением совершенного зла из ночных кошмаров наших безумцев.Через какое-то время, нам, вроде бы, удалось поразить некоторых из них, а одного мы даже взяли живым, доказав тем самым, что пришельцы вовсе не бессмертные боги и не всемогущие демоны, но обычные люди, - пусть и много сильней и кровожаднее нас. Впрочем, когда мы это поняли, - было уже поздно: большая часть племени была перебита, ранена иль обессилена. Тогда вождь собрал всех, кого сумел собрать и ушёл в море. Так говорят легенды.
Я смотрю на Луну и стараюсь представить себе всё это, но получается у меня плохо, как если бы я, перепившись сбродившего сока батайи, попытался бы вспомнить не вполне воплотившийся сон. И всё же, какая-то тонкая долька, не утерявшая связи с духами предков, говорит мне, что всё так и было на самом деле, или очень похоже на так, и что я, малой, но важною частью, есть один из числа тех, тогдашних, кои, спасшись, положили начало всему, что сейчас.
Если верить старикам, люди плыли целых две полных Луны и ещё четверть по пустынным просторам морей, а когда они, наконец, нашли землю, то были настолько изнурены плаваньем и неверием, что очень долгое время отказывались уходить хоть на чуть за пределы той крохотной бухты, что обнаружили первой, из страха, что отдалившись – не найдут уже ничего, всё окажется сном и виденьем, а проснувшись – и вовсе исчезнет, а с ним и они, ибо известно, что растеряв память о собственных снах, человек навечно теряет и душу. Потому и спали они в повальной обнимке, сторожа и во снах исподвольное бегство в неправильность, из которой не будет возврата.
Говорят, они плыли по Солнцу и звёздам, неизменно держась на восходное утром светило, но я думаю, что течения, нет-нет, да и сносили их к югу. А значит, наша прежняя родина должна находиться где-то там, за страною заката, по ту сторону Огненных гор. Не от того ли и мёртвых своих хороним мы главами туда же? Хотя... старики утверждают, будто так оно было всегда...
Мы и по сей день боимся моря. Впрочем, нет, не боимся, мы любим его и боготворим, умилостивляем жертвами и просим улова и ласки. Но вместе с тем и опасаемся подпасть под его власть, крепко держась за сушу, словно в любой момент может она уйти у нас из-под ног. Никто ещё не отдалялся от берега до полной его недостижимости, никто не выходил в море на дольше и дальше, чем на день иль два, даже в сезон синей рыбы и гигантских креветок. Хотя, один такой, всё таки, был, и ему возлагают легенды.
Его звали Янако. Он не был ни вождём, ни сыном тогдашнего вождя, приходившегося прапрадедом нашему. К тому времени мы успели обследовать всего только ближние заводи, обеспечив себя свежей питьевой водой из сбегающих к берегу ручейков, а изучив особенности прибрежья, наладили промысел рыбы, моллюсков и придонных устриц, но лишь на очень ограниченном пространстве вдоль наших стоянок. Вглубь суши мы продвинулись и того меньше: расчистили от деревьев и кустарника прилегающие к лагуне склоны и высадили на них ямс, маниоку и кое-что ещё из семян, привезенных предками с нашей утерянной родины. Мы разведали окрестности вплоть до гребня хребта Огненных гор, отыскали россыпи чёрного камня, места кладки птичьих яиц, целебные травы и несколько видов цветной глины для посуды и статуэток. Этого было вполне достаточно для сытного, беззаботного существованья. Но не более.
Мы всё ещё были далеки от полного представления о мире, в котором выпало нам оказаться, прекрасно понимая, что освоили лишь крохотный его уголок. Да, мы сумели превратить его в свой дом – удобный, знакомый и даже приветливый. Но по-настоящему родным он так для нас и не стал, ибо все его удобство, тепло и безопасность виделись нам условными. Нас не покидало чувство, что они не наши, но лишь милостиво дадены нам на время и в любой момент могут быть отобраны вновь, а тогда – новое изгнание, чужбина иль смерть. Мы по прежнему не знали, что лежит по ту сторону Огненных гор и самых ближних лагун. Мир за пределами известного мог таить в себе любые опасности. И мы были на чеку.
Мы отыскали места Силы и воздвигли в них капища духам этих мест. Шаманы приносили им щедрые дары, а взамен просили немногое: научить познаванию правильности окружающего, дабы вписаться в него верной частью и жить в ладе и мире. Они просили поведать им истинные имена гор и ручьёв, лагун, ущелий и водопадов. Они вопрошали названия не только неведомых им животных и растений, но и знакомых прежде, ибо любая вещь в новом месте меняет себя, а значит и имя. Мир вокруг представляется нам отражением яви во сне, колыхаемой рябью. И дабы отображение его в нас было ясным и чётким, следовало успокоить рябь, как успокаиваем мы рябь лагун, желая разглядеть затаившуюся на дне устрицу. Правильность имён успокаивала рябь восприятья, ибо правильность – всегда покой, и самый дальний зов звучит в тиши. Но знать имена вещей было ещё недостаточно, нужно было и правильно их произносить, одним, совершенно особым образом, даже если произносишь их про себя. Это одно и создавало пронцанность зова в сути. Шаманы учили новые имена, и степень их пронцанности несла познанье мира. Правильность его углублялась и ширилась, и вместе с нею раздвигались границы дома, становившегося нашим настолько лишь, насколько в силах были мы постичь его правильность. Но мир был мал и замкнут известным нам пространством, а потому границы уходили вглубь и замыкались в себе.
Впрочем, куда это меня занесло, я ведь, хотел про Янако. Ах, да, замкнутость... Душа человека, как птенец в яйце, замкнута охранным коконом, и жизнь, на первых, самых важных порах развития, - от зачатия до осознания себя, - проистекает внутри, кормясь собственным содержимым. Содержимое всё полнится собою, доколь не распирает кокон и тот не лопается под нестерпимым устремлением жить. Птенец впервые отверзает очи и видит мир. Но обнаруживает, что по прежнему ограничен, на сей раз - охранным гнездом, обрамившим снаружи окружность границ дозволенной самости. Он сидит в гнезде своей самости и оттуда зрит мир. Он впитывает цвета и звуки, запахи и очертания вещей, составляя представление о мире, и в нём крепнет ощущение, что мир этот принадлежит ему. Казалось бы, его заботит одно лишь пропитание и безопасность, но где-то там, внутри, исподволь, невидимо и неслышно, ни чем не проявляя себя, у него растут крылья. В какой-то момент он чувствует необоримую внутреннюю потребность встать на ноги. И мир, тот час отзываясь на его храбрость, становится шире и многограннее просто от того, что сам он стал выше. Птенец чувствует, что если он поднимется ещё, то увидит и многое другое, сокрытое до времени за гранью горизонта восприятья. И он делает первый, робкий и неумелый взмах странными, неведомо зачем существующими отростками, издавая при этом хриплый, оскорбляющий уши звук – прообраз будущих песен. Когда же он научается летать, то постигает, что мир – необъятен, и никакие, пусть даже самые мощные крылья, не вознесут его достаточно высоко, для того, чтобы охватить его взором весь. Но он понимает также, что жить – значит стремиться взлететь выше.
Янако был родом из клана Ястреба. Может быть, всё дело заключалось именно в этом? Когда-то, на земле наших предков, племя делилось на шесть изначальных кланов, по шести животным, давшим начало всем прочим: Буйволу, Зайцу, Осьминогу, Ястребу, Леопарду и Черепахе. Кланы состояли друг с другом в тесном родстве, но разнились по множеству признаков. Во главе каждого стоял вождь, или предводитель, так и называвшийся – Голова. Вторым человеком клана всегда был шаман, именовавшийся Хвостом. Между ними располагались все остальные, составлявшие тело, или туловище того животного, что было их пращуром. Если между Головой и Хвостом царили уважение и взаимопонимание, то и тело чувствовало себя гармонично, и каждый орган в нём знал своё место, задачи и способы их достижения. Если же отношения эти нарушались, то наступал разлад и тело заболевало, ибо органы, позабыв своё предназначенье, принимались за исполнение чужих, но не ведали: как? – и гармония целого рушилась, ибо рушилась правильность.
Но животные были разными, а значит, разными были и правильности. Наиболее важные "хвосты" были у Лерпарда и Осьминога, а наименее – у Зайца и Буйвола. В клане Черепахи вообще всё было иначе и его вождь совмещал в себе и роль настоящего шамана. Хвост у Черепахи имелся, но был настолько мал, что превратился в потешный, невидимый глазу придаток, и присуждался, как правило, человеку ущербному телом и умом – придурковатому или калеке. Остальные органы раздавались в строгом соответствии с личными заслугами и переходили внутри семьи не по наследству, но по общему выбору достойного. Так, в каждом клане были свои Уши, Глаза, Лапы, Пасть или Клюв, Почки, Печень и Сердце. Во главе клана всегда стоял мужчина, даже в тех из них, где явно преобладало женское начало, как в Зайце и Черепахе. "Хвостами" могли быть как женщины, так и мужчины, кроме клана Леопарда – самого мужского их всех, где женщинам отводилась второстепенная роль во всём. Кланы делились на семьи, каждая из которых могла насчитывать многие десятки человек. Глава семьи был обладателем ритуального титула: Левая Задняя Лапа Леопарда, Печень Буйвола или Правое Крыло Ястреба, - и все члены его семьи относились к тому же, что и он, органу тела их животного-покровителя. Поэтому, повстречавшись случайно, люди из разных семей и кланов тут же безошибочно определяли принадлежность каждого, но всё равно говорили друг другу, как того требовали правила вежливости и обычаи: я – Аори из Правой Лопатки Зайца; я – Мауи – Левый Рог Буйвола, - если речь шла о самом главе семейства; я – Патажайя из Пятого Щупальца Осьминога.
Во главе племени стояли двое: Большой Вождь, избирайшийся Советом Старейшин на всю жизнь, и Верховный Шаман, назначавшийся сообща шаманами всех родов. В Совете Старейшин было по одному представителю из каждого клана, но старейший от Черепаха имел два голоса вместо одного: дабы голоса никогда не делились поровну, а также за свою мудрость.
Старики говорят, наша родная земля была богата, обширна, и разнообразна необычайно, так что и помыслить нельзя, и каждый из родов занимал на ней свою территорию, отличную от другой, - по образу жизни и потребностям своим.
Клан Буйвола составляли земледельцы. Они селились на плодородных равнинах и вдоль берегов ручьёв и рек, занимаясь выращиванием овощей, семян и питательных клубней, из которых приготовлялась большая часть нашей пищи. Кроме того, они содержали одомашненных свиней и кур. Их мужчины отличались спокойным, покладистым нравом, были крепки и трудолюбивы, используя для работы не только руки и ноги, но и голову, точнее, ороговевшие надлобные наросты, кои применяли в виде кувалды, площадки для ношения тяжестей и сотни других мелких домашних потребностей. Женщины Буйволов, - хоть и редко привлекали красотой, - были наделены отменным здоровьем и меньше всех умирали при родах, рождая таких же здоровых детей. У многих из них бывали по три, а то и по четыре груди с несколькими сосками на каждой. Буйволы не интересовались ни чем, выходящим за рамки привычного и знакомого, твёрдо придерживались обычаев, не любили новшеств и всего, что могло бы поколебать устоявшиеся представления. Даже их шаманы, и те заботились исключительно о ближнем и земном: здоровье, дождях, урожаях. Поселения Буйволов считались одними из самых зажиточных, дома в них были велики и просторны, изобилуя всевозможной домашней утварью, до коей были они большими мастерами. Лучше прочих обжигали они посуду, плели цыновки, готовили пищу, и вели хозяйство.
Зайцы занимались собирательством. Точнее, должны были им заниматься. Несмотря на то, что у их клана были законно отведенные ему земли, редко когда Зайцев заставали именно там, зато их можно было встретить повсюду, особенно в районах стыков родовых наделов и сред обитания. Они обладали удивительной способностью к обнаружению съестного и всего, что так или иначе сгодилось бы к употреблению. Поэтому, помимо, собирательства ягод, орехов, лесных плодов, грибов, трав и кореньев, они подбирали всё, что угодно, даже бесполезное им самим, но что с готовностью обменяли бы у них другие: лианы и растительные волокна для сетей и цыновок, цветные стручки и семена для украшений и отделки одежды, блестящие камушки и дикий мёд, соль и земляные краски, слитки жёлтого металла, клейкий сок и даже яркие перья птиц и змеиные кожи, - всё что угодно.
По нраву были они незлобивы, но необязательны, ленивы, хитры, а порою, и вороваты, так что полагаться на них в чём-то по-настоящему важном мог, разве что, тот, кому больше полагаться было не на кого. Их женщины выделялись миловидностью и хрупким сложением, но красота их тускнела за неряшливостью и отсутствием ухода. Впрочем, многие находили их привлекательными из-за особенно длинных, стоячих ушей, покрытых неизменным светлым пухом. У мужчин уши были много короче, а пух темнее, что никоим образом не отражалось на исключительно чутком слухе тех и других. Зайцы, более, чем все прочие, были непостоянны в помыслах и делах своих, редко какое начинание доводя до конца. Они почти не строили постоянных жилищ и даже их собственный Голова не сумел бы в точности сказать: где именно находится в данный момент то или иное семейство его клана, а собрать Зайцев всех воедино было задачей невыполнимой и с помощью колдовства.
Осьминоги обитали на побережье и были рыбаками и мореходами. По их преданиям, жизнь зародилась в Океане из чернильного пузыря Великого Осьминога, лишь затем выйдя на сушу и приняв тысячи разных обличий. Посему, Осьминоги считали себя древнейшими из людей и хранителями самых сокровенных таинств, и были заносчивыми и высокомерными, гнушаясь всех прочих родов. К счастью, никто не посягал на их территории и земли – просто потому, что не знал что и как с ними делать, - иначе, не миновать бы беды. Осьминоги были единственными из всех, кто умел по-настоящему плавать, да что там плавать! – они жили под водой, чувствовали и любили её мир не меньше, чем земной, а может, и много больше. Их лодки и снасти изумляли изяществом и безукоризненностью в работе, а об их способностях предсказывать погоду ходили легенды. Говорили, что Осьминоги знают языки рыб и всех обитателей моря, а с их помощью могут с лёгкостью освоить и любой другой, ибо никто кроме них был не в силах войти в контакт с духом Великого Осьминога, прародителя всего сущего. Поэтому их ещё и побаивались, ведь знание языков приравнивалось к знанию истинных имён и обладатель такого знания получал неограниченную власть над тем, чьё имя было ему известно.
Их женщины не отличались особой красотой, но были сильны и выносливы, как мужчины и часто выходили в море наравне с ними. Чешуйчатое покрытие их груди часто слагалось в удивительно красивые, переливающиеся на свету узоры, по которым шаманы и знахари читали состояние той или иной женщины и даже предсказывали её будущее. А шаманами, надо сказать, были многие из женщин Осьминогов, считаясь одними из самых могущественных среди всех, ибо занимались они не только насущным, но всем, что над и под водами мирозданья – от Луны небесной до дна морского. Они вопрошали и получали ответы на очень и очень многое из того, о чём другие не в силах были даже помыслить, не то что изложить внятно. Чешуйчатый покров мужчин был много тусклее и преобладал, в основном, на локтях, плечах и коленях. Зато у них был головной гребень – главная особенность и гордость их клана. Гребень был и впрямь великолепен, особенно в минуты возбуждения и опасности: тогда он распушивался, наливался пунцом и вибрировал в такт позваниванию спинных позвонков, в кои переходил длинным хребетным наростом, на подобие плавника. И мужчины и женщины клана в равной степени умели плавать и нырять, как рыбы, а время их нахождения под водой считалось и вовсе ограниченным одним только их желанием.
Осьминоги кормили всё племя рыбой и дарами моря, а также, добывали всевозможные раковины, - от перламутровых, жемчужных и совсем маленьких, свёрнутых в виде ушка, служивших нам единицей обмена, - до удивительных, ни кем не виданных диковин, чья родина – сокровенные глубины. Хотя бы уже по одному этому Осьминоги могли бы быть, - если б только того захотели, - самым богатым кланом племени. Дай их-то возможности, к примеру, запасливым Буйволам, - уж они бы постарались на славу. Но Осьминоги не стремились к богатству и изобилие вещей их не привлекало. Их жилища были построены хорошо, красиво и удобно, как и всё, что они делали, но внутри были почти пустыми, пропуская насквозь солнечный свет и солёный ветер. Все имевшиеся у них излишки Осьминоги вкладывали в новые лодки, сети, снаряжение и рыболовные снасти. Даже украшения их женщин, и те происходили из моря, а всё, что касалось моря было их, Осьминогов, тайной и держалось под великим запретом.
Ястребы были воинами, разведчиками, проводниками и следопытами. Они несли неустанный дозор по внешним границам всех кланов, там, где пределы племени переходили в неизведанные, ничейные земли или в наделы других племён. Всю свою жизнь Ястребы проводили в движении и, хоть у них и были постоянные селения, зовущиеся "гнёздами", - в одно и то же время в них находились немногие из той или иной семьи. Единственные их всех, Ястребы строили свои жилища из камня – просто потому, что селились в горах, ущельях и на отвесных кручах, где кроме них самих смогли бы удержаться, разве что, горные козы да ящерицы, и каждый их дом походил на крепость. Селились они и в пещерах, если те соответствовали требованиям, главное из которых заключалось в их неприступности. Ястребы были суровы и невозмутимы, словно и сами сделаны из камня. Добиться расположения одного из них было делом нелёгким, а заслужить дружбу – и вовсе равнялось подвигу. Зато, достигший того мог быть уверен: побратим-Ястреб не задумываясь отдаст за него жизнь. Их поселения были очень отдалены друг от друга, ведь они растянулись по всей длине внешних границ, так что члены различных родов могли не видиться месяцами и более, а точное месторасположение селений не было известно даже самому Большому Вождю, разве что сам он был из Ястребов. Ястребы были нелюдимами и появление одного из них в каком-нибудь глубинном селении, на базаре, ярмарке или праздненстве всегда было событием. Их нельзя было спутать ни с кем: Ястребы были красавцами, все, как на подбор: высокого роста, безупречного сложения, стройные и гибкие, они ступали по земле так, что под ними не хрустнет и сухая былинка, словно и не ходят они вовсе, а летят над. У них были тонкие руки и шея, узкое, подвижное лицо и взгляд, обращённый, казалось, сразу во все строны и углы пространства. Впечатление это усиливалось благодаря их поразительным глазам: огромные, усечённые к вискам, непроглядно зелёные, с продолговатым ярко оранжевым зрачком, - они гипнотизировали и пригвождали к месту всякого, в кого вперивались в упор, что, к счастью, происходило крайне редко. Волосы на голове у Ястребов заменяли самые настоящие перья, и принадлежность к тому иль иному семейству клана соответствовала их раскрасу. Во всём племени не было девушки, которая, хоть раз в жизни, завидев Ястреба, не зарделась бы на него, зачарованная, и, - помани он её малейшим мановением пера, - полетела б за ним на край света, отдалась бы вся и навсегда, в безотчётной радости, лишь захоти он того.
Но Ястребы редко хотели чего бы то ни было. Возникая, словно сотканные из ниоткуда, они, казалось, лишь малою частью принадлежат этому миру и, стягивая на себя всё внимание окружающих, подмечая мгновенно каждый их взгляд, движение, а может, и мысли, - сами при этом оставались по ту сторону любого действа, будто и вправду были ожившими духами своего прародителя или кого-то ещё, дальнего и настолько иного, что всё человеческое интересовало его вскользь и невзначай, - лишь на краткий миг, достаточный для того, чтобы познать, оценить и... оставить равнодушным. Никто и никогда не видел Ястреба потерявшим невозмутимость и хладнокровие, а честь и благородство были для них столь же естественны и неотделимы, как собственная кожа.
Женщин-Ястребов видели ещё реже, чем мужчин, но видевшие их хоть однажды – не забывали уже никогда. Говорили, что во всём племени не сыскать подобных красавиц. Но это было не совсем так: женщины Ястребов были не самыми красивыми, но самыми притягательными из всех из-за исходящей от них неизъяснимой силы и какого-то пронзительного, враз покоряющего очарованья. Будь то женщины Осьминогов – тут же заговорили бы о колдовстве. Но Ястребы не занимались ни колдовством, ни магией, ни потаенными сношениями с духами предков. Их шаманы были такими же воинами и следопытами, как и прочие члены клана, направляя своё искусство на достижение земного выживания в условиях, никак тому не способствовавших. Если Осьминоги кичились древними знаниями, пониманием картины строения мирозданья и природы вещей, - то Ястребы развивали в себе чисто практические навыки. Говорили, будто они умеют делать себя невидимыми или обращаться в скалы и деревья до полной неотличимости, а их шаманы, якобы, способны чувствовать пространство и плести пальцами его нити так, как иные плетут цыновки. Говорили ещё, что умели они парить в недвиженьи, видеть происходящее за горизонтом или по ту сторону гор и знать с точностью до полу-полёта стрелы местонахождение любого зверя и человека, а также и многое другое, всего и не счесть. Но, кто теперь знает это наверняка? Ходили слухи, что их женщины не рожают, как все, живорождённых младенцев, а сносят их в яйце, высиживая, как птицы, но и то были не более, чем сплетни и россказни. Правда же заключалась в том, что новорожденный Ястреб бывал окутан плотным, непроницаемым коконом, действительно, напоминавшим яйцо. При рождении кокон надрезался, высвобождая голову ребёнка, а тело продолжало находится внутри ещё несколько недель, до конечного созревания, по завершении которого происходила торжественная церемония снятия кокона, оголения плоти и вхождения в мир.
Леопарды были охотниками и воинами. Быстрые, ловкие и бесстрашные, - они, словно, воплотили в себе сам дух их отца-породителя. Обитали они в лесах и на прилесных пространствах высоких трав, и не было равных им в силе, отваге и умении выследить и поразить врага, - будь тот враг зверь или человек. Как мужчины, так и женщины Леопардов славились своей красотой, и красота эта была столь же ослепительна и нестерпима, как сияние солнца, принуждая их, идя на охоту, раскрашивать лица и тела свои цветной грязью, дабы притушить их блеск. Во всех же прочих случаях они, напротив, всячески подчёркивали свою неотразимость, что было вовсе не так уж трудно: пигментация кожи Леопардов была таковой, что пятна и переливы находились в прямой зависимости от развития мускулатуры у мужчин и округлостей у женщин, и чем сильнее выражены были одни – тем ярче подчёркивались другие. Деление же на семейства внутри клана производилось по виду когтей и зубов, точнее, клыков и резцов: и те и другие заострялись и красились в различные цвета, создавая рисунки причудливые и устрашающие. Говорили, будто бы у Леопардов существует тайный язык, в котором слова заменяются сочетаниями и игрой цветных пятен на шкуре от прикосновения к ней того или иного раскрашенного когтя. Но никто ещё не осмелился хоть раз спросить о том у них самих.
Селения Леопардов таились в глубине непроходимых чащоб, а тропы, ведущие к ним, были замаскированны, неприметны и содержались в великой тайне, так что даже приглашённым туда гостям завязывали глаза. У Леопардов соблюдалось строжайшее разделение между женщинами и мужчинами. Главными во всём были мужчины, подчинённая роль женщин распространялась на все сферы жизни, особенно же на те, что так или иначе касались или могли касаться охоты. А к охоте в клане Леопардов относилось всё: оружие и материалы для его изготовления, одежда и личные вещи охотников, охотничьи трофеи, а также одежда и пища из них приготовленные. Одного прикосновения женщины к чему-либо из этого бывало достаточным для осквернения предмета, навсегда сделав его непригодным. Если же такое прикосновение делалось в тайне или оставалось незамеченным – то неизменно влекло за собою неудачу в охоте, несчастный случай, а то и смерть. Поэтому, женщины Леопардов были отстранены от большинства важных дел и почти во всём предоставлены самим себе. Они селились в особо огороженной части деревни и любая физическая близость с ними требовала от мужчины-охотника сложных очистительных обрядов, постов и молитв. Малые дети росли с женщинами, но по исполнении мальчикам шести лет, они переходили в лагерь мужчин и воспитывались ими сообща. Шаманы клана тоже избирались из числа мужчин и занимались охотничьей магией, в коей достигли неимоверных высот. Считалось, что Леопарды способны перевоплощаться в любое животное, и прежде всего – в самого Леопарда, и что в ходе охоты они делают это постоянно, настигая таким образом добычу, прячась или заметая собственные следы. Лишь случайно раненый, такой зверь сбрасывал с себя животное обличье и превращался в человека, раненого в той же степени и месте, что и его оборотень.
Помимо того, что Леопарды были красивы и искусны в охоте, они были ещё и воинственны, испытывая постоянную потребность в противоборстве не только с животными, но и с людьми, а потому непрестанно изыскивали поводы для вражды с соседями и, если не находили таковых в иноплеменниках, были вполне способны перенести свои вожделения на другие рода своего же племени. В таких случаях требовалось всё умение Большого Вождя и Совета Старейшин для утихомиривания Леопардов, что достигалось ценою лести, подарков, заверений в вечной дружбе, а то и организации настоящей хорошей войны с внешним врагом. Леопарды приносили нашему племени много пользы, но и много тревог. Не одна война с соседями была развязана Леопардами или при их непосредственном подстрекательстве, да и к собственым соплеменникам относились они немногим лучше. Более всех прочих Леопарды ненавидели Осьминогов и, если бы между землями двух этих кланов не простирались наделы Буйволов, всегда способных откупиться от Леопардов богатыми дарами, и Зайцев, глубоко презираемых Леопардами и являвшихся предметом их постоянных издевок, а то и настоящего рабства, будь они поближе к Осьминогам, - не миновать бы нам затяжной кровавой бойни, в которую могли бы быть вовлечены все кланы племени. Но сколь ни были бы унизительны соглашения с Леопардами, люди шли на них с готовностью, принимая, как выбор между жизнью и смертью, и не только из-за страха пред ними: при всей своей агрессивности и неуживчивости, Леопарды были ещё и защитниками всего племени, первыми выступая навстречу любому внешнему врагу.
Однако, при всей своей воинственности, Леопарды боялись Ястребов. Они, конечно же, никогда не признались бы в том в открытую, но все знали; что это так. Хотя именно с Ястребами и должны бы возникать у Леопардов конфликты, ведь и те и другие были по природе своей воинами. Но конфликты не возникали. Леопарды неизменно сторонились Ястребов, а когда встречи меж ними всё же случались, то отступали, без малейших попыток войти в соприкосновение, словно подчиняясь самому духу их присутствия. Леопарды были извечными победителями во всех спортивных и бойцовских соревнованиях, оставляя далеко позади все прочие кланы, опять же, кроме Ястребов: просто потому, что те никогда и ни при каких обстоятельствах ни в чём подобном участия не принимали.
Но был и ещё один клан, который Леопарды оставляли в стороне и покое, испытывая пред ним едва ли не больший трепет, нежели перед Ястребами. То был клан Черепаха.
Черепахи обитали на границе гор и пустынь, там, где древние склоны разрушились, образовав лабиринты пещер и подземных ходов. Они не были ни земледельцами, ни собирателями; ни охотниками, ни, конечно же, мореходами. Не были они и воинами. Они не выращивали растения, не разводили животных и не собирали плодов и семян, да и какие семена в пустыне? На крохотных огородиках вблизи входов в пещеры, у них росли какие-то невзрачные с виду травы, но никто и никогда не видел, чтобы они употребляли их в пищу. Чем питаются Черепахи было вообще неведомо, как неведомо было почти всё, что касалось образа жизни их тел, не говоря уж о душах.
Черепахи слыли долгожителями, а кое кто утверждал, что они и вовсе не знают смерти. Но это, конечно же, было не так, просто их мышление и образ жизни, как бы замедляли ход времени, а может, и сама их природа была таковой, что впускала его к себе лишь по очень малым и медленным крохам? Словно в подтверждение того, малых, несмышлёных детей среди них почти не встречалось, будто те сразу рождались взрослыми и всезнающими. Не было меж ними ни детских игр, ни весёлого смеха, ни проказничества – лишь задумчивое созерцание и тихая, светлая радость, тут же передававшаяся от одного к другому. Возраст Черепаха вообще невозможно было определить на глаз, кроме самых юных и самых старых, отличавшихся от прочих кожно-костяным покровом: у молодых был он цвета свежеомытой водою гальки, а у глубоких старцев имел вид растрескавшейся коры. Их девушки, - при полном отсутствии у них всего, что могло бы восприниматься нами, как красота, - были, тем не менее, очень привлекательны какой-то, исходящей от них грацией, чистотой и неиспорченностью. Их большие, цвета лесного ореха глаза, светились теплом и участием, движения были плавными, а речь завораживала. Кучерявые волосы в мелких завитках незаметно переходили сначала в мягкий серовато-коричневый пух предплечий, а затем – в гибкие пластины спины и надгрудника. У мужчин же, пластины были более твёрдыми, с чётко выраженными сегментами и темнее оттенком.
Их было немного, и жили они малыми семьями, а то и по одиночке, проводя большую часть времени под землёй или в горных пещерах и гротах. Они ни с кем не искали встреч, а часто и вовсе избегали их, так что приходящие к ним, никого не найдя и прождав невесть сколько, уходили восвояси. А приходили к Черепахам все: и расчётливые Буйволы, и плутливые Зайцы, и воинственные Леопарды. Даже смотрящие на всех свысока Осьминоги – и те шли к Черепахам и пропадали у них неведомо где и зачем. Очень редко, но появлялись у них и Ястребы, и тогда все знали: коль уж Ястреб объявился у Черепаха, видать дело его и вправду особое.
Черепахи были мудрецы и знахари, врачуя тела, они врачевали и души, при чём не только людей, но всего живого, а может, и не живого тоже. Частенько можно было наблюдать, как к пещере ковыляет раненый или больной зверь, птица со сломанным крылом или брюхатая самка. Они подходили ко входу, жалобно взывали и исчезали внутри. Земли Черепахов считались неприкосновенными: никому и ни по какому поводу не позволялось пользоваться чем бы то ни было из живущего, произрастающего или находящегося на них без позволения на то хозяев, а о кровопролитии не шло и речи. Ещё на подходе к владениям Черепахов между людьми, словно сами собой, стихали споры и разногласия, гнев и раздражение, зависть и корысть, а их место занимали покой и необъяснимая благость, так что многие, шедшие на встречу с Черепахом и остававшиеся какое-то время наедине с собою и природой, понимали, что никакая встреча им уже не нужна, ибо то, что мучило их и заботило – разрешилось.
За советом и помощью шли все – от последнего человека в роду до Головы клана, а кое-какие шаманы взяли себе за правило устраивать походы к Черепахам регулярно, видя в них едва ли не поклонение святыням и залог успеха во всех начинаниях. Но Черепахи сами решали когда и кому помогать, да и виды помощи могли быть различными. Часто, какой-нибудь знаменитый почтенный шаман, вождь или член Совета Старейшин, напрасно прождав несколько дней и, так и не увидев ни одного Черепаха, уходил ни с чем. И, напротив, - никчемный с виду замухмышка из Зайцев, воришка и плут, - принимался немедля и сразу. Бывало, Черепахи не произносили и слова, лишь положат руку на голову или грудь просителя, подержат немного, и отпустят. И всё. Но такие прикосновения могли раз и навсегда изменить жизнь человека и его самого. В них не видели проявлений чудесного, но естественную отдачу тех сил, коими были наделены Черепахи. Их решения не оспаривались никогда, а советы и предписания исполнялись беспрекословно.
А ещё они были кузнецами. Под землёй, где-то, в неведомых недрах гор, они добывали жёлтый камень, зовущийся "металл" – мягкий, матовый и тёплый на ощупь, словно нежный огонь, изготовляя из него всевозможные вещи – украшения, амулеты, ритуальные обереги, а то и вовсе предметы странной формы, назначений которых никто не знал.
Несмотря на свою любовь к отшельничеству, Черепахи в строгости придерживались традиций племени и соблюдения внешних обрядов, а их представители неизменно участвовали во всех церемониях, само проведение которых зависило от присутствия на них Черепахов, будь то освящение капища, спортивные состязания или ежемесячная ярмарка в день полной Луны. Как правило, на сношения с внешним миром Черепахи посылали своего Языка, Глаз или Ухо, почитавшихся так, как только и можно почитать кого-то, кто неизмеримо древнее, мудрее и опытнее тебя. Черепахи не были шаманами в привычном понимании этого слова. Да, они лечили людей, помогали им словом и делом и, быть может, для отдельного человека это и было главным. Но не для племени в целом.
Потому, что у Черепахов была ещё одна, – самая важная и ценная роль из всех: они были Хранителями: Хранителями памяти. Помимо удивительных способностей своего ума и духа, Черепахи владели тайной сохранения всего, что когда-нибудь было сделано, сказано или даже подумано. То было особое, лишь им одним ведомое орудие для сохранения всякого знания. Они не делали секрета из того, в чём именно оно заключается, но владение секретом само по себе было бесполезно. Ибо никто, ни один шаман или вождь, не могли им воспользоваться. Черепахи хранили память в... картинках! Они начертывали их чёрным соком священного пузыря осьминогов на высушенных пальмовых листьях, плитках обожжённой глины и даже на сводах самих пещер, некоторые из которых, по слухам, были сверху до низу заполнены вязанками средоточий Памяти. Взяв в руки один из таких листов или испещрённых знаками плит, Черепах проводил пальцем по картинкам и... память оживала! События, поступки, даже мысли людей бесконечной давности воссоздавались заново с поразительной лёгкостью и в таких подробностях, о которых не мог бы помыслить и самый могущественный из шаманов-сновидцев.
Надо сказать, Черепахи вообще славились искусством рисования. Свою одежду, немногочисленную утварь и даже тело, покрывали они сложнейшим орнаментом, утверждая, что и он полон скрытого смысла. Иногда, они давали маленькие, покрытые рисунками предметы и кому-либо из приходивших к ним за помощью, а то и начертывали такой рисунок на самом человеке, говоря, что тот отображает некую суть, которая сделает его "правильным". Это не были амулеты, обереги и талисманы, подобные тем, что делали шаманы, совсем нет. Черепахи утверждали, что во всём, что они делают, нет ни капли шаманства или колдовства, что они не общаются с духами и не черпают чужие силы, пусть даже силы природы, - лишь "строят и восстанавливают нарушенные гармонии правильностей". Никто не понимал, что они имеют ввиду, большинство просто верило им, быть может, именно потому, что не понимало. Те же немногие, кто разумели хоть что-то – верили пуще прочих.
Вот это-то и являлось тем главным, что заботило Черепахов по-настоящему: расширение гармоний правильностей, чтобы те охватывали собою всё племя. А было это очень не просто: уж больно несхожими меж собою были его кланы, а душа человеческая устроена так, что подобное стремится к подобному, страшась и чураясь несхожего, и чем глубже отличия – тем шире непонимание и вероятнее неприязнь.
В то время, о котором я говорю, племя переживало период благоденствия: урожаи были изобильны, охотничья добыча и дары морей – богаты и щедры, с соседскими племенами царили мир и согласие, и все они были много слабее нас. Быть может, именно поэтому в Совете Старейшин вновь и вновь поднимался вопрос, витавший в воздухе не одно поколение: требование некоторых родов отделиться и превратить свои кланы в отдельные, ни от кого не зависящие племена, со своими Большими Вождями и Верховными Шаманами. Семейства внутри кланов, в таком случае, превратились бы в рода, а племена, бывшие некогда одним целым, образовали бы союз родственных племён. Инициаторами идеи выступали Леопарды и Осьминоги. Буйволы и Зайцы были однозначно против, справедливо полагая, что такой оборот сулит им больше потерь, чем приобретений. Ястребы занимали нейтральную позицию: как бы это не называли, они и так были сами по себе. Как всегда, всё зависело от Черепахов. Но Черепахи колебались. Они объясняли, что в случае распада племени может произойти одно из двух: либо отдельные племена станут всё более отдаляться, усиливая собственные отличия, что неизбежно приведёт к отчуждению и вражде, либо превратятся в то, что называется словом "народ". Никто кроме самих Черепахов не знал, что это такое: люди знали семью, клан, племя и понимали идею союза племён. Народ же был чем-то совсем другим. Черепахи говорили, что к образованию "народа" могут вести два противоположных пути: слияние многих разрозненных групп в одно целое, с установлением единых для всех языка, культов и обычаев, или же, напротив, - как в нашем случае, - распад одного на многие. Этого тоже никто не понимал: как это многие, распавшись, могут слиться воедино, образовав таинственный "народ"? Но Черепахи утверждали, что такое возможно, правда, добавляя при этом, что мы к нему ещё не готовы. По их словам, преимущества народа над племенем или даже над союзом племён только тогда превысят опасности, когда общее между составляющими его частями будет сильнее разделяющего их. А наше племя до этого, якобы, ещё не дошло.
Бормочу я тут себе да Луне, бормочу, а ведь даже сказать позабыл, как мы сами себя именовали. У каждого из родов был свой особый говор и способ называть те же самые слова, так что звучали они совершенно по-разному, даже признать трудно. Зайцы лопотали скороговорками и проглатывали окончания; Осьминоги присвистывали и пришепётывали; Буйволы изъяснялись медленно, обстоятельно растягивая долгие звуки; Ястребы произносили слова языка человеческого так, словно мгновенно переводили их с некоего иного, - резкими, короткими отрывками, будто вырубленными из камня; речь Леопардов больше напоминала звериный рык – хриплый, гортанный и угрожающий, даже когда шла о чём-то, что Леопарды любили. Черепахи же, казалось, вобрали в себя оттенки всех говоров и наречий, но преобразили их так, что те звучали тихо, вкрадчиво и напевно, словно и не говорили они вовсе, а неспеша перебирали звуки во рту, как то делает ручеёк с камушками или ветер в листве, и что бы ни говорили они – получалось у них красиво и покойно.
Так вот, на языке нашего племени назывались мы ИнуаМариндаПуи, что значит "Настоящие Люди". Из чего следовало, что всех прочих, не принадлежащих в ИнуаМариндаПуи, за настоящих людей мы не считали, по крайней мере, не вполне.
К северо-востоку от нас, в глубине лесных болот, обитали чёрные карлики – Капа, которых мы вовсе не считали за людей, так что даже Леопарды, делая на них очередной набег, относились к нему больше, как к охоте и баловству, нежели, как к войне и не брали в плен ни Капа, ни их жён, а не пожирают своих жертв, - говорили они, - только лишь потому, что те воняют жабами, а кровь их зелёная, тягучая и ядовитая.
На западе жили Бананды – сильное племя, но, как мы говорили, с одной лишней дыркой в голове, что было нам очень на руку: будь они столь же умны, сколь многочисленны – нам бы не поздоровилось. К счастью, Бананды были сумасшедшими. Безумия поражали их по одиночке и стаями, присутствуя постоянно, но сильнее всего проявлялись в полнолуния: тогда Бананды напрочь теряли рассудок, забывая кто они, где и зачем. Некоторые из них залезали на деревья и выли оттуда на Луну, подобно диким псам; иные принимались кататься по земле в криках и корчах; третьи, напротив, начинали дико и безудержно смеяться. Одни воображали себя летучими мышами или совами и пускались с деревьев в ночные полёты, калечась или разбиваясь на смерть; другие считали себя неуязвимыми, невидимыми или бесплотными, - всё в зависимости от того или иного вида своего сумасшествия. В соответствии с этим Бананды делились внутри себя на различные кланы, но все в равной степени ненормальные. У них был даже свой клан Зайца, но в отличие от наших Зайцев, у Зайцев Бананды хвостик был не чёрный, а серый и вдвое короче нашего, а зубы выпирали изо рта не все вместе, а по отдельности. Поэтому, Настоящими Людьми их нельзя было считать никак.
На востоке, вдоль побережья и дальше, жили Мореллы, Туи и Пануивы, - родственные друг другу племена рыболовов и озёрников. С виду, они очень напоминали людей, а их жёны даже славились своей красотой и миловидностью, что делало их желанной добычей Леопардов и их союзников, так что многие из них приводились к нам в качестве рабынь, наложниц, а то и жён. Вот тут-то и начинали проявляться странности.
Обычно, на сороковой день плененья, женщины-Мореллы принимались жаловаться на плохое самочувствие: их кожа высыхала до серости, становясь потрескавшейся и ломкой, как сухие кораллы. Им постоянно хотелось пить, но обычная вода не утоляла их, им требовалась морская. Если их доставляли на берег моря, то Мореллы бросались в воду и на глубине в два их роста садились на дно. Так могли они просиживать несколько суток к ряду, а то и более. Постепенно их здоровье восстанавливалось, а кожа принимала прежний вид, но не на долго. Вскоре всё повторялось вновь и в конце концов они умирали. Лучше всего они чувствовали себя, естественно, у Осьминогов, и даже рожали им детей, - на что не способны были ни с одним другим кланом. Поэтому Леопарды обычно обменивали Морелл Осьминогам, получая за них ценные раковины и жемчуг. Но дети, рождавшиеся от такого союза, бывали ещё более странными, чем их матери: иногда - с жабрами и перепонками меж пальцев, иногда – с плавниками вместо ног, а то и сплошь покрытые настоящей рыбьей чешуёю, а не такой, как у Осьминогов – мелкой и серебристо-зелёной на локтях и коленях. При этом все они были с человеческим лицом и голосом. Рано или поздно они уплывали в море и уже никогда не возвращались.
Туи тоже были похожи на людей, но большую часть времени проводили на дне солёных озёр и горячих ручьёв, питаясь песком, грязью и живущими в них улитками. В отдалении от своих мест, они принимались неудержимо глодать кости, дерево, камни и всё, что попадалось под руку – кроме настоящей пищи, так что очень скоро съедали всю домашнюю утварь, а затем и сам дом. Поэтому, несмотря на их усердие в работе и кротость, держать их было невыгодно и накладно.
Пануивы жили на деревьях или в домах, очень их напоминавших. Их женщины были самыми привлекательными и любвиобильными из всех, отличаясь, к тому же, весёлостью и мягким нравом. Они ели нормальную пищу, но вместо специй и приправ замешивали её на солнечном и лунном свете, щедро присыпая закатной пылью, - иначе она не шла им впрок. Дети, рождавшиеся от них, бывали очень красивыми, особенно девочки, но прозрачными, так что глядя на кого-нибудь из них можно было видеть, как бьётся их сердце, желудок освещается подправленной светом пылью, а в мозгу шевелятся мысли. Их матери прекрасно умели их читать и понимали своих детей без слов. А ещё они отбрасывали две тени – солнечную и лунную, - вне зависимости от того, был ли то день или ночь. По достижении ими поры юности, дети Пануивов исчезали - просто истаивали в перелетьях собственных теней: мальчики – солнечных, а девочки – лунных. Тогда матери говорили, что "ребёнок вернул себя свету". Если сразу после этого мать не беременела вновь, то вскоре умирала: тело её съёживалось до размеров кулачной головки, и лопалось, выбрасывая наружу облачко золотисто-зелёной пыли.
Так что Настоящими Людьми были, воистину, только мы – ИнуаМариндаПуи.
В то время Большим Вождём был Осьминог, а Верховным Шаманом – Ястреб, что во многом решило нашу судьбу. Будь Вождём, к примеру, Леопард или Буйвол, а Шаманом – Осьминог или даже Черепах – я бы, скорее всего, не смотрел бы сейчас на эту безумную Луну и не бормотал бы всего этого себе под нос так, словно рассказываю это тебе, - скорее всего, меня вообще бы не было, как не было бы моего деда, и деда моего деда, как не было бы Янако и... Ах, да, Янако... Надо же, куда это меня занесло по реке времён! Давненько не заплывал я на лодке духа к столь далёким от настоящего берегам, никак не меньше пятого порога... Может, всему виною эта безумная Луна? Ну да ладно, коль уж я оказался в таком далеке, разгляжу-ка я всё до конца, в подробностях, иначе – и себе не прощу, и тебе досадно будет...
Да, Вождём был Осьминог. Когда в лагуне Большого Краба появились корабли пришельцев, лучи заката окрасили их в тёмно-кровавый. Странно, что никто тогда не придал значения этому знаку. Был отлив. Несколько дней до того море штормило и берег был усеян плавником, водорослями, обломками кораллов и огромным количеством раковин, за многими из которых приходилось обычно охотиться в потаенных глубинах. Поэтому несколько кланов Осьминогов из ближайшей деревни бродили по колено в воде, выискивая редкости и диковины, да и просто из удовольствия от пребывания на закатных отмелях. Ибо Осьминоги считали, что в целом мире нет ничего более важного и действенного для очищения духа и тела, чем приобщение к свету закатного светила, стоя в той же воде, в кою вот-вот погрузится и оно само.
Три корабля вышли из-за мыса, - тихо и неслышно, с приспущенными парусами, - как раз в тот момент, когда Солнце коснулось моря, и замерли – чёрно-кровавые, безмолвные, ждущие. Застыли и Осьминоги, неотрывно глядя на необычайное. Несколько долгих минут не происходило ничего. Но вот, Солнце утонуло в море и одновременно с этим раздался оглушительный грохот, громче всех громовых раскатов, и на берегу, в самом центре посёлка, взорвался ослепительный огненный шар. Он разметал вдребезги общинную площадку, близлежащие хижины, женщин, детей, стариков... А на самом большом корабле взвился во след ему сизый дымок. Послышались крики и стоны. Люди кинулись к домам. Чешуйки на их коже вмиг ороговели, как всегда в минуты крайней опасности, а головные гребни заалели пурпуром.
Голова Осьминога был Большим Вождём, а потому находился не в собственном селении, а в Круглом Доме, в самом центре племенных земель, - точке пересечения всех линий Силы, определённой Головой Черепаха. За ним спешно послали гонца. Он появился на берегу к рассвету, как раз когда с кораблей пришельцев спускали на воду лодки. По размерам они превосходили самые большие из лодок Осьминогов и в каждой из них было столько людей, сколько есть пальцев у человека на руках и ногах и ещё столько же.
От взрыва закатного шара у нас было много раненых и несколько убитых, которых мы даже не смогли похоронить, т.к. в селении царил полный разгром, а в сердцах людей – страх и паника. Но главным было даже не это, а то, что Осьминогов лишили ритуала Встречи Восходящего Солнца. Оно появлялось на востоке, за верхушками дальних пальм, и Осьминоги, обернувшись к нему лицом, простирали руки и возносили к светилу первое, на что падал их взгляд – любой предмет или вещь: плод, камешек или даже горсть песка. Солнце освещало его своими новорожденными лучами и затем, на протяжении всего дня этот, освящённый Солнцем предмет служил человеку оберегом. Люди стояли лицом к Солнцу, спиной к морю и, медленно отступая назад по мере восхождения светила, отбрасывали свои тени в воду. Это была самая важная часть ритуала, ибо возрожденное ко дню море запоминало таким образом каждого из Осьминогов, освещаемого и хранимого самим Солнцем, - что было для него залогом безопасности и неприкосновенности в течении этого дня. Но теперь Осьминоги не могли повернуться спиной к морю, ведь там были ужасные корабли чужаков, а значит, не могли и встретить Солнце, как то подобает детям его и моря. Это был очень плохой признак, все это понимали с великим горем и трепетом. Но ничего не могли поделать.
Больше прочих понимал это Вождь. Он стоял чуть поотдаль, сокрытый густою листвой, и наблюдал за тем, как лодки пришельцев скользят по тихой воде рассвета. По обе стороны от него стояли Верховный Шаман из Ястребов и Голова Черепаха, оповещённые вместе с ним.
- Плохо, - сказал Вождь.
- Да, - ответил Шаман.
- Что будем делать?
- Поднесём им дары. И посмотрим, что будет.
- Хорошо. Но подготовим и воинов.
И когда лодки чиркнули днищами по дну лагуны, а сидящие в них существа – невиданные, иссиня-чёрные, блестящие, - грузно прыгнули в воду и побрели к берегу, держа на готове смутно угадываемое оружие, - их ждали трое. В центре стоял Язык Осьминога – древний старец с убелёнными солью волосами, худой и высокий, весь в шрамах, костяных браслетах и Обручах Знаний. По бокам его стояли две девушки – самые юные и красивые девственницы клана, умащённые пальмовыми маслами, с гирляндами цветов, колышущихся на обнажённой груди. В руках у каждой было блюдо с дарами: плоды, устрицы, раковины и сверкающие каменья обрамляли две роскошные рыбы.
Пришлецы выползали на берег скопищем неуклюжих жуков. Никогда не видели люди ИнуиМариндаПуи ничего подобного. Их тела отсвечивали чёрным и алым в лучах восходящего Солнца, бряцали сочленениями, потрясали. Головы некоторых венчались устрашающими рогами или странными шипастыми гребнями, у других шипы и острия выходили из плеч, суставов, а то и являлись продолжениями рук. Тогда мы ещё не знали, что то лишь их панцырные одежды, под которыми скрываются тела, почти напоминающие человеческие. Я говорю "почти", потому что по-настоящему человеческими они, всё таки не были: бледные, как личинки подземных мокриц, с жёлтыми, красными или жухлыми волосами, покрывавшими не только их головы, но руки, спину, грудь и даже лица, и с глазами цвета болота или неба над морем в бурю, - они походили, скорее, на духов умерших демонов, чем на существ, в жилах которых течёт кровь людская. Впрочем, всего это тогда мы ещё не знали.
Бряцая блестящими сочленениями, двуногие жуки выбрались на берег и тесным кольцом окружили троих посланцев, заслонив их собой. Затем последовал какой-то короткий шум и... мы впервые услышали голоса пришельцев. Звуки были отрывистыми и такими же колкими и шипастыми, как их тела. Жуки смеялись. За смехом последовало несколько пронзительных криков наших девушек. Чужаки разомкнули круг и мы увидели: Язык Осьминога лежал на песке, ухватившись двумя руками за пронзившее его насквозь копьё. Он был ещё жив, но при последнем издыхании. Двух девушек волокли за волосы к воде. Казалось, они тоже мертвы, а может, просто беспамятны. Блюда с дарами валялись, втоптанные в песок. Жуки расползлись цепочкой и медленно, словно прощупывая почву каждым шагом, стали приближаться к селению.
- Кто они? – прошептал Вождь. – Это демоны смерти?
- Не знаю, - отвечал ему Черепах. – Но кем бы они ни были, - это война.
Вождь подал знак. Десятки воинов из Осьминогов выступили из-под прикрытия ветвей и на пришельцев обрушился дождь стрел. Они отскакивали от них с жалобным звоном, словно протестуя против самого намерения отправить их в цель, подобную этой.
- Это демоны. Они неуязвимы. Что будем делать?
- Оповестите все кланы. Пусть покидают селения и уходят в укрытия. Все, кроме воинов. Их возглавит Голова Леопарда. Шаман, дай знать Ястребам, ты ведь, можешь, верно?
- Да.
- Пусть покидают границы и идут сюда. Срочно. Осьминоги пусть уводят людей в дальние лагуны. И прячут лодки. Буйволы должны постараться спасти хоть часть урожайных припасов. Они тоже должны оставить селения и уйти в леса. Зайцы им там помогут. Черепахи?
- Мы укроем в пещерах себя и знания. И всех, кому потребуется помощь. Думаю, чужаки доберутся туда не скоро, если вообще доберутся.
А чужаки, тем временем, уже подошли к селению. В руках у них, откуда ни возьмись появились горящие факелы. Запылали первые хижины. Они даже не пытались их грабить, не поинтересовались, что или кто есть внутри, - не обращая ни малейшего внимания на вещи, имущество, живых и мёртвых людей, - они лишь уничтожали и жгли. Всех и всё.
- Вождь, мы должны принять бой. Мы обязаны. – Это говорил Сердце Осьминога, - глава воинов клана. – Кем бы они ни были – мы не можем позволить им такого.
- Хорошо. Принимайте бой. Мы уже послали за остальными. Постарайтесь продержаться до захода солнца. К вечеру, думаю, подоспеют Леопарды.
К вечеру Леопарды, и вправду, подоспели. Но было уже поздно. Осьминоги, принявшие на себя первый удар, потеряли десятки воинов, в том числе Сердце, оба Глаза и четыре из восьми Щупальцев. Оставшиеся спешно отошли к дальним лагунам, дабы получше спрятать женщин, детей и ту часть лодок, которая ещё не была обнаружена и сожжена пришельцами. Так началось побоище.
Сперва Леопарды накинулись на врага в открытую, полагаясь на свою ярость и бесстрашие. Но это привело лишь к огромному числу жертв. Чудовища, помимо собственной неуязвимости, обладали страшным оружием: огненными палками. Они изрыгали пламя и смерть. С оглушительным грохотом поражала она человека на расстоянии вдвое большем полёта стрелы, делала ужасные раны, а то и вовсе разрывала на части. Такому не в силах были противостоять и храбрейшие из лучших.
На третий день с начала вторжения, с севера пришли Ястребы. К тому времени уже стало ясно: если мы не хотим быть истреблёнными все до единого, следует срочно менять тактику. Был отдан приказ отходить вглубь территории, рассеяться и попытаться заманить врага в лесные чащи, желательно малыми группами. Но это было непросто. Дело в том, что у каждого клана были свои, исконно традиционные способы ведения войны, и даже когда внешний противник был силён настолько, что против него выступало сразу несколько наших родов, - каждый из них воевал по-своему, отдельными, независимыми друг от друга отрядами. Было совершенно бессмысленно требовать от Ястребов применять тактики Леопардов или от Буйволов – методы Осьминогов: они были просто не способны на такое. Но теперь всё изменилось, ведь под угрозой исчезновенья стояло само существование племени. На военном Совете в пещере Черепахов было решено впервые прибегнуть к действиям смешанных отрядов.
- Вы, Ястребы, - сказал тогда Большой Вождь, - должны будете исполнить главное: заманить врага в лес, чем глубже – тем лучше. Сделайте это путём внезапных нападений и столь же мгновенных исчезновений, так, как только вы одни и умеете. Там, в лесу, их будут поджидать остальные. Зайцы – вы будете копать ямы-ловушки. Буйволы – вы нашпигуете их отравленными кольями и капканами, а затем, вместе с Зайцами замаскируете до полной неразличимости. Вы, Осьминоги, будете ждать наготове со своими сетями, гарпунами и плетёными петлями. Когда враг попадёт в ловушки, на него набросятся Леопарды. Только так и сможем мы одолеть чудовищ и навсегда изгнать их с нашей земли.
Но мы не смогли. Ястребы хорошо справились со своей частью плана. Они налетали на врага внезапными молниями и исчезали, словно растворяясь в воздухе. Именно так мы и сумели впервые причинить ранения нескольким из чудовищ и увидели их боль, страдания и кровь – настоящую, красную кровь, быть может, лишь чуть ярче и алее нашей. Мы поняли также, что их внешний, непробиваемый нашими стрелами покров – не более, чем защитная оболочка, панцырь, схожий с панцырем черепахи, но в отличие от него – снимающийся, как обычная одежда, под которой скрывается плоть – бледная, волосатая, но – человеческая. Мы ещё не сумели убить ни одно из этих существ, но уже поняли, что это возможно. Однако, знание этого досталось нам дорогой ценой. Наши убитые исчислялись уже многими десятками, а раненые - сотнями, и многие из них умирали, не получив надлежащего лечения, которого мы просто не могли им дать: настолько страшны были их раны, а врачеватели-Черепахи сосредоточились в своих пещерах, принимая беженцев изо всех кланов. Дорога туда была далека и опасна, а для раненых и вовсе непосильна.
Чудовища, очевидно, постигли наш замысел и не поддавались на уловки. Они преследовали нас везде и повсюжу, но при этом держались большими отрядами и были очень осторожны. Нам, правда, удалось ранить нескольких из них, но наши собственные потери при этом были слишком велики и мы всё больше отступали вглубь страны. По истечении десяти и ещё двух дней враг захватил уже большую часть побережья Осьминогов и земель Буйволов и Зайцев. Наши поля и жилища были сожжены, а урожаи уничтожены. Лишь в двух дальних лагунах ещё сохранялись в неприкосновенности лодки, спрятанные в тайных гротах с кое-какими припасами и снаряжением.
На пятый день второй фазы Луны Леопарды решили атаковать врага на его территории. Это был шаг отчаянья, не согласованный с Военным Советом, и кроме них самих о нём знал лишь небольшой отряд Ястребов, находившийся в лесной засаде неподалёку. Леопарды надеялись на внезапность, покров ночи и своё искусство перевоплощенья в зверей-оборотней. Они бросили в бой почти всех из ещё остававшихся у них воинов, в уверенности, что таким образом смогут повернуть вспять весь ход войны. Они напали на лагерь пришельцев с трёх разных сторон, внезапно и совершенно бесшумно.
Что было дальше – не знает никто, ибо никто из тех, кто мог бы о том рассказать, не вернулся. Ни один из храбрейших воинов-Леопардов. Они погибли все, до единого человека и по сей день так никому и не ведомо: сколько жизней чудовищ сумели они унести с собой. На утро следующего дня всё было очень тихо. В стане врага ощущалось усиленное брожение, но что оно нам сулит - мы не знали.
Был спешно созван Совет Старейшин. Большой Вождь – Голова Осьминога, - сказал:
- Люди! ИнуиМариндаПуи! Пора нам признать своё поражение. Вчера погибли почти все воины-Леопарды, а мой клан – клан Осьминогов, принявший на себя первый удар чудовищ, потерял почти всех мужчин, а также многих женщин и детей. То же можно сказать о Буйволах и Зайцах. У нас почти не осталось боеспособных воинов, кроме Ястребов, но и те – рассеяны. Они будут не в силах противостоять врагу. Думаю, у нас остаются два выхода: либо принять бой и сражаться до последнего человека племени, либо всем спрятаться в пещерах у Черепахов, схорониться там и выжидать в надежде на то, что чужаки не пришли поселиться на наших землях, а лишь разорить их, и что они уйдут на своих кораблях, как появились. Что скажете, старейшины?
- Откуда можем мы быть в этом уверены? И где гарантия того, что даже если они и уйдут, то не вернутся вновь спустя время? – Сказал Голова Буйвола. – И будут возвращаться снова и снова. Как можно растить детей и строить дома под страхом их постоянной потери? Даже урожай не выростает под страхом собственной смерти.
- К тому же, - добавил Голова Зайца, - мы не знаем сколько времени нам придётся провести под землёй. Быть может, чудовищам здесь понравится и они решат остаться надолго. Или навсегда. Очень скоро у нас закончатся пища и еда. И что тогда? А если они нас обнаружат, то передушат всех, как мышей в норах. Я говорю – нет!
- Но мы не можем и биться до последнего человека, - возразил Голова Черепаха, - это верное самоубийство, посмотрите, что случилось с Леопардами – лучшими из наших воинов. А наш долг – спасти ИнуиМариндаПуи, а не вести их на гибель.
- Есть ещё один один выход, - взял слово Верховный Шаман, Голова Ястреба, - я предлагаю собраться и уйти в горы, к нашим дальним пределам, на земли Ястребов. Там очень много укромных мест, опасных и непроходимых для незнающего их. Там сумеем мы укрепиться и выстоять против любого врага. Даже один или два воина способны преградить ему путь на узкой тропе.
- А что мы будем там есть? Сотни и сотни детей и женщин в диких горах, где не растёт и травинки? – спросил его Голова Буйвола.
- Верно, - поддержал Голова Зайца, - уходить в горы – хорошо для Ястребов, они там у себя дома. Но все остальные там не выживут.
- Мы можем попросить убежища у Бананды. Или у Морелл, - предложил Голова Буйвола.
- Нет, - возразил Вождь, - Бананда нас не примут. После последней войны они нас боятся и ненавидят. А до Морелл не добраться: слишком далеко. Мы не успеем дойти до них незамеченными, только беду на них навлечём, если чудовища нас выследят и по следу пойдут. Так нельзя.
Повисла долгая тишина.
- Скажи мне, Большой Вождь, - произнёс задумчиво Голова Черепаха, - сколько лодок осталось у Осьминогов и хорошо ли они спрятаны?
- Они хорошо спрятаны. Мы сумели спасти около трёх раз по десять больших лодок и чуть меньше этого – малых. И в каждой из них – припасы. Но какой теперь от них прок? Живых и здоровых мужчин нашего клана осталась едва ли пятая часть, их с трудом бы хватило на управление суднами, не говоря уж о...
- Вот именно об управлении я и подумал. И о знании моря. Потому, как всё остальное могли бы взять на себя... все остальные.
- Кто это – все остальные?
- Остальные – это все мы, - ИнуиМариндаПуи, - отвечал Голова Черепаха спокойно. – Точнее, почти все: тяжело раненым и немощным старикам в любом случае придётся остаться, а с ними – тем, кому будут они отданы на попечение. Но все прочие – из всех родов и семейств – должны сесть в лодки Осьминогов и выйти в море.
- Как?! – Воскликнули в один голос Голова Буйвола и Верховный Шаман, Голова Зайца и Правая Передняя Лапа Леопарда, заседавший в Совете от своего клана вместо погибшего Головы. – Выйти в море?! На лодках?! Нам – никогда не знавшим Большой Воды?! А что потом?
- А потом мы уплывём отсюда навсегда. И отыщем себе новую землю, - так же невозмутимо сказал Черепах. – Землю чистую и первозданную, свободную и от людей и от чудовищ, как то было заповедано нам ещё со времён Непроявленных Снов. По тайным преданиям, именно она и была нашей исконной родиной. Пора нам туда вернуться. Она лежит далеко на востоке. И мы её отыщем.
- Но..., - старейшины были в полной растерянности: уж больно ошеломительной казалась им идея Черепаха.
- Все мы уже поняли необходимость ухода отсюда, - сказал Черепах. – В горах нам не выжить, как и в наших пещерах. Это столь же верно, как и то, что не добраться нам до Бананды или Морелл. Нужно смотреть правде в глаза: либо мы уходим по морю, либо принимаем смерть в бою. Я стою не за смерть, а за новую жизнь.
- Но мы не поместимся в лодки!
- А все наши припасы?! И наши животные? Бросить их всех?!
- Я боюсь моря!
- Кто знает сколько продлится наше плаванье? Чем мы будем питаться? Разве мы Осьминоги, чтобы жить в море и есть рыбу?!
- Успокойтесь, - ответствовал им Черепах, - всё великое начинается с готовности на него. Залогом любого успеха служит согласие, вера и отсутствие страха. А поводом для первого шага очень часто является не желание, но необходимость. Море для Осьминогов – всё равно, что земля для Буйволов, горы для Ястребов и леса для Леопардов. Они знают о море всё. С такими проводниками немыслимо потерпеть поражение, верно, Большой Вождь?
Голова Осьминога помолчал, взвешивая все возможные последствия своего ответа, и наконец, кивнул.
- Мы сделаем всё для того, чтобы наше плаванье увенчалось успехом. Я ручаюсь за каждого человека моего клана, как за себя самого. Положитесь на Осьминогов, и мы найдём новую землю!
- Но мы ещё ничего не решили! – возразил Голова Зайца. – Давайте голосовать!
- Ну что ж, проголосуем, - сказал Голова Черепаха и первым поднял обе руки за два своих голоса.
Голова Зайца поднял руку против. Немного поколебавшись, к нему присоединился Голова Буйвола, а затем – Правая Передняя Лапа Леопарда.
- Я – за! – сказал Большой Вождь, Голова Осьминога и поднял руку.
Счёт стал три-три. Все взоры обратились на Верховного Шамана – Голову Ястреба. Он обвёл взглядом всех присутствующих, подолгу задерживаясь на каждом, а потом, засмотревшись куда-то вдаль, мимо всего настоящего, произнёс:
- Что может быть дальше от моря, чем горы? Или подземные пещеры, - добавил он и поглядел на Черепаха. – Но дело не в днях пути, измеряющих расстоянье, а в том, что единит точки пространства. Или дух людской. Человек может жить под землёй и чувствовать себя самым свободным в мире. А может обитать на просторных равнинах – и быть рабом. Ибо дух его пребывает в рабстве. Свобода – вот, что общее между горами и морем, между Ястребами и Осьминогами, между всеми ИнуиМариндаПуи, в коих течёт ещё живая кровь предков. Для меня море – это пространство, отделяющее одни горы от других. Никому не принадлежащее пространство свободы. И я предпочту умереть свободным на вольном просторе, на пути к новым горам, чем погибнуть от рук чудовищ или скитаться обездоленным попрошайкой в земле чужой. Я выбираю свободу! И поведу за собой Ястребов!
Повисла тишина. Выбор был тяжёлым для всех. Но всех обязывал.
- Значит, решено. - сказал Черепах. – Мы поплывём к свободе. Мы спасём ИнуиМариндаПуи и обретём новую, заповеданную нам землю. А Черепахи позаботятся о том, чтобы сохранилась и наша память. Да будет так!
- Да будет так! – ответили ему остальные.
- Нам следует действовать слаженно и очень быстро, - сказал Большой Вождь. – Стариков, больных и раненых нужно переправить к Черепахам. Всех остальных – к лодкам. И тем и другим потребуется охрана, этим займутся Ястребы и Леопарды. Кое-кому из них – по добровольному желанию – придётся остаться с Черепахами: как защитникам и добытчикам съестного на будущее – неопределённо долгое будущее, быть может, навсегда. Остаться смогут и те из Буйволов и Зайцев, кто того пожелает. Думаю, всё же, таких будет немного. Все согласны?
Все были согласны.
- Двигаться к морю будем небольшими группами. Пусть кланы составят их сами так, чтобы в каждой было по одному семейству. Берите с собой лишь самое необходимое из того, что может пригодится в пути, мы не знаем, как долог он будет: семена растений, еду, воду, целебные зелья – всё самое лёгкое. Осьминоги будут проводниками. Наши лодки спрятаны в гротах подземных озёр, у которых есть выход к морю. Путь туда известен только нам. Собравшись вместе, вознесём дары и молитвы духам предков, морей и земли. И да хранят нас Силы!
Так и было. Переход здоровых к морю, а больных к Черепахам занял целых пять дней, так как шли осторожно, кружными путями, вдалеке от проложенных троп. Внешне казалось, будто ИнуиМариндаПуи попросту вымерли, провалились сквозь землю или растворились в воздухе. Чудовища за это время успели обосноваться на берегу. Они укрепили свой лагерь двойным кольцом изгороди из колючего кустарника и возвели сторожевые башни. Их отряды предприняли несколько вылазок вглубь страны, отыскали пару-другую поселений Буйволов, Зайцев и даже Леопардов, но найдя все их покинутыми, просто сожгли до тла. Они выжгли наши поля, уничтожили огороды и угнали всю домашнюю живность, которую смогли найти: свиней, кур, попугаев и гигантских ручных ящериц. Но всё это было уже не важно.
Шёл червёртый день нашего исхода. Семейство Левой Лопатки Зайца медленно продвигалось к условному месту на берегу моря. Группа была небольшой: всего девять взрослых, шестеро детей, да трое примкнувших к ним одиноких путников – женщин-Леопарда, овдовевших недавно от своих мужей-воинов. Их сопровождали два охранника-Ястреба и один Осьминог-проводник. Они как раз приближались к ручью в надежде на короткий привал. Ручей протекал по окраине леса, так что один его берег был лесистый, поросший зарослями густого кустарника, а другой – луговой, сплошь покрытый травами и цветами, ведь стоял самый разгар весны, разве я не говорил об этом? Да, стояла весна.
Отряд только-только показался из леса, точнее, показался Осьминог-следопыт с одним из воинов-Ястребов. Они двигались так, что ни одна птица на ветке не запнулась в разучивании своих песен, и ни один лесной паучок не потерял и нити из развешанных им кружев.
Тогда-то они и увидели его. Чудовище. Оно было по ту сторону ручья, на лугу, как раз напротив них. Чудовище сидело на земле и... У него были длинные, колышущиеся на ветру волосы цвета спелого солнца. Такие же волосы, только кучерявые, покрывали и его лицо до самого носа, а рта было и вовсе не раглядеть. Чудовище сняло с себя пластины защитного панцыря, оголив бледную сероватую кожу, тоже всю в золотом пушке. Оно было одно и казалось совершенно беззащитным. Несмотря на то, что речь шла о бесконечно чуждом им существе, было ясно: этот странный пришелец в данный момент просто отдыхает, нежась на солнце и наслаждаясь цветущим лугом. И, словно в подтверждение, рыжеволосое чудище растянулось на земле, закинуло руки за голову, блаженно потянулось и, казалось, погрузилось в сон.
Несколько мгновений Осьминог и Ястреб неотрывно наблюдали.
- Мы не можем упустить такого случая, - сказал Ястреб, склонившись к Осьминогу.
- Да, - прошептал тот в ответ, - тем более, что оно точно на нашем пути. Вернись назад, предупреди людей, чтобы оставались подальше в лесу. А потом возвращайся. И приведи с собой второго Ястреба.
Когда их стало трое, они обменялись безмолвными жестами и, разделившись, перешли ручей. В руках у Осьминога была сеть и увесистая палица, служившая, обычно, для глушения крупной рыбы. Ястребы держали дротики и луки со стрелами. Они бесшумно подобрались к чудищу с трёх сторон на расстояние броска, кивнули один другому и по знаку Осьминога одновременно накинулись на спящего. Осьминог обрушил на его голову ужасный удар палицы, а Ястребы навалились на туловище. Они набили его рот травой, связали по рукам и ногам и опутали сетью. Всё заняло считанные секунды. Ни звука не нарушило истому весеннего полдня, лишь кузнечики прервали своё треньканье на миг, за тем только, чтобы тут же начать его снова.
- Не может быть, чтобы оно было тут одно, где-то неподалёку наверняка стоит их отряд. И очень скоро они обнаружат пропажу. Нам нужно срочно уходить, - сказал один из Ястребов.
- Верно, - согласился Осьминог, - нам придётся запутать следы и немного изменить маршрут, на случай если они попытаются нас преследовать. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы мы сами привели их к лагуне с лодками. Если потребуется – все мы погибнем, но отвлечём их в обратном направлении. Согласны?
- Согласны.
- Давайте отнесём его назад, в лес, а потом спустимся вдоль русла и перейдём ручей ниже, по ту сторону порога Жёлтого Камня.
Так и сделали. Двое дюжих мужчин из Буйволов несли на жерди подвязанное, опутанное сетью чудовище, а Ястребы охраняли отряд спереди и сзади. От удара палицы на голове пленника зияла глубокая рваная рана, но кровотечение прекратилось, покрыв бурой запёкшейся кровью огненно-золотые кудри.
Их никто не преследовал. К вечеру они достигли лагуны. На следующий день прибыли последние из ИнуиМариндаПуи. Людей и припасы распределили по лодкам и ночью, чуть за полночь, кромешной безлунной теменью, наш флот в несколько десятков судов, бесшумно вышел из трёх тайных заливов и собрался у условного мыса, в полу-дне пути от лагуны Большого Краба, где стояли корабли пришельцев. Был полный штиль, а безмолвие и отсутствие всякого света создавали ощущение абсолютной неподвижности, подвешенности в невесомом пространстве. Тяжелогруженные лодки, ведомые кормчими-Осьминогами, неслышно скользили по гладкой, чёрной, словно из вулканического стекла, воде. Держа курс на восход и сменяя друг друга на вёслах, люди гребли всю ночь.
Когда взошло солнце, люди ИнуиМариндаПуи, - впервые за всю свою жизнь, - обнаружили себя вне земли. Вокруг простиралось открытое море, ни клочка суши не виднелось окрест – лишь вода, одна лишь вода. Послышались крики, плач, горькие сетования. Осьминоги собрали весь флот воедино и Большой Вождь, вместе с Верховным Шаманом, произнесли речь, укрепили народ в вере и вознесли жертвы духам предков и морей. Затем лодки разделили на звенья, по пять больших и три малых в каждом, связали меж собою канатами, а на парусах начертали опознавательные знаки семейств и родов. Больше всего оказалось Буйволов и Зайцев. Из некогда многочисленных Леопардов остались почти одни только женщины, столь же мало было и Осьминогов. Естественные, устоявшиеся в веках пропорции между кланами нарушились необратимо. Но само племя было спасено. Перед ним простирался путь - путь на восток, всё время на восток, к свободе.
И Большой Вождь, стоя на длинном, выдающемся вперёд носу командирского судна, протрубил в Раковину.
***
продолжение следует