Анатолий Максимов. ТАК БЫЛО… Книга вторая. Франция. Часть 3. (39)
Раиса (3)
Квартира, в которой жил Олег, принадлежала людям, уехавшим в самом начале войны в США. При квартире, на седьмом этаже дома, была небольшая мансардная комнатушка для прислуги. Раиса объяснила Олегу мое положение, и Олег мне предложил перебраться в эту комнатушку в любой момент. Я предупредил Павлушу и перебрался, не теряя времени.
Комнатушка была узкой и длинной. У стены стояла металлическая кровать, за ней маленький столик и стул и в самом конце – небольшой умывальник с проточной водой. За занавеской, у изголовья кровати, был небольшой гардероб: металлическая трубка с распялками и две полочки. Обои с вылинявшими розами и гвоздиками дополняли общее убранство моей новой квартиры. Ни батареи, ни электрического радиатора в комнате не было. Олег мне предоставил возможность пользоваться кухней на его этаже.
Дня через два после моего переезда на новую квартиру я неожиданно встретил Варвару Павловну на очередном собрании антропософского кружка. Она мне сказала, что у нее есть знакомая, у которой есть такое же ателье, как у Ивана Степановича, и которая готова меня принять на работу. Я поблагодарил Варвару Павловну и на следующее утро поехал к Ивану Степановичу, чтобы известить его о моем поступлении на новую работу.
За работой в новом ателье я не обратил внимания, что дни значительно укоротились и что зима не за горами.
Зима оказалась лютой. В моей комнатушке вода в кувшине превратилась в лед. Даже в постели, несмотря на несколько одеял, я не мог согреться. И пришла мне в голову потрясающая идея…
Я купил литр древесного спирта, влил половину в ночной горшок и чиркнул спичкой. Появилось голубовато-оранжевое пламя, а с ним и уверенность, что стало теплее. Внезапно горшок раскололся, и спирт начал расползаться по цементному полу и приближаться к обоям. Как долго я боролся с ползучим пламенем – не помню! Помню только, что я разогрелся до такой степени, что, открыв окно для проветривания комнатушки, я не чувствовал холода, идущего с улицы! После этого случая я предпочитал ежиться под одеялом и больше не прибегать к подобному опыту!
У меня появилась возможность заплатить за официальный перевод моего аттестата зрелости на французский язык и отнести его в Сорбонну для заверки и регистрации. В Сорбонне мне сказали, что мой диплом эквивалентен французскому, но они не могут меня принять.
– Почему?
– У вас вид на жительство только на две недели, а наши курсы годовые. Принесите нам годовой вид на жительство, и мы вас примем без оговорок.
В чем же дело?! Я побежал в Префектуру и объяснил создавшееся положение, сказав, что Сорбонна готова меня принять как студента, если у меня будет годовой вид на жительство. И попросил помочь мне и выдать годовой вид на жительство.
– Это, конечно, хорошо, но мы не можем вам выдать годовой вид на жительство, если вы не записаны в Сорбонну!
На какую-то долю секунды у меня остановилось дыхание от злобы на чиновника за его безразличие к моей судьбе. «Ведь все так просто, а он не пошел навстречу!» – подумал я.
Я положил вид на жительство на стол чиновника, сказав, что я в этом удостоверении не нуждаюсь, ибо я и без того знаю, кто я, – а оно понадобится тем, кто будет меня проверять! И ушел…
Всю дорогу не мог разжать челюсти и скрежетал зубами. «Я остался за воротами Сорбонны!..» С этого момента Сорбонна, созданная для облегчения доступа бедных к образованию, в частности, по теологии, оставалась для меня только историческим памятником XIII века! «Неужели я напрасно выписывал аттестат зрелости из Болгарии? И напрасно потратил деньги на его перевод?».
Я долго не мог успокоиться и долго не мог заснуть. Наконец, заснул. Снилось ли мне что-нибудь в эту ночь или нет – не знаю, не помню. Но рано утром раздался стук в дверь.
– Откройте, полиция!
Их оказалось двое. Они отвели меня в Префектуру, к тому начальнику, у которого я был вчера и которому я «вернул» свой документ, удостоверяющий вид на жительство. Мои сопровождающие вышли из кабинета. Начальник молчаливо, долго и пытливо рассматривал меня. Потом он раскрыл тоненькую папочку и вновь посмотрел на меня.
– Вы гражданин Болгарии?
– Да.
– Знаете ли вы, что в Болгарии произошла смена режима?
– Знаю.
– Вам придется вернуться в Болгарию.
– Почему?
– Потому что посол нового болгарского правительства требует выдачи всех граждан бывшего царского режима.
– В таком случае, я объявляю себя политическим беженцем.
– Об этом поговорим потом. А теперь я вам объясню вашу вчерашнюю выходку. Я не дал ей хода только потому, что вашим жестом вы выразили искреннее возмущение, которое я воспринял как протест против непонимания и безучастия в вашей судьбе. Вы, видимо, не знаете и не понимаете, что такое чиновник: это человек, которому государство доверило определенную функцию и наградило определенной властью. Поэтому тот, кто вступит в борьбу с чиновником, всегда окажется в проигрыше. Вы еще молодой, поживете – узнаете.
После небольшой паузы он вдруг обратился ко мне с вопросом:
– Скажите, а как вы живете? У вас же нет права на работу?!
– Да, у меня его нет. Но, чтобы не воровать или не протягивать руку на тротуаре, я выполняю маленькие поручения вроде «отнеси», «передай», «принеси» и т.д.
– Кто вам дает эти мелкие поручения?
– Разрешите оставить ваш вопрос без ответа.
– Возьмите ваш вид на жительство и впредь не бросайте его в лицо чиновнику! Понятно?
Я направился к Сене. Сел на скамейку и призадумался над возможными последствиями для семьи, когда станет известно, что я отказался вернуться в Болгарию. Потом, несколько лет спустя, я узнал, что отец и сестры были обвинены «в содействии моему бегству из Болгарии» и подвергнуты постоянному надзору, дерганью и торможению на работе.
Я пропустил два рабочих дня. Первый – с разрешения хозяйки ателье, а второй – потому, что был арестован и не мог ее предупредить.
– Анатолий, – сказала хозяйка, – вот вам ключи от квартиры и погреба. После работы пройдите ко мне и растопите печь, а я подойду чуть-чуть попозже.
Растопить печь в те годы было не так просто. Ни угля, ни дров не было. Пользовались только древесными опилками, которые загружались сверху и утрамбовывались, оставляя в центре колодец небольшого диаметра для тяги от поддувала до конфорки. Зажигание опилок производилось сверху. Таким образом опилки медленно тлели, создавая иллюзию центрального отопления. Иногда опилки оказывались мокрыми, и квартира заполнялась дымом.
Хозяйка ателье, дама лет тридцати пяти, высокого роста (почти на голову выше меня) и приятной наружности, пришла в тот момент, когда я подметал рассыпавшиеся опилки.
– Ну, как, горит?
Хозяйка приготовила ужин и пригласила меня к столу, Как я ни отказывался, но, в конечном итоге, сел ужинать. После ужина она мне предложила сесть на диван и подала кофе. Потом мы обменялись пустыми фразами (нам не о чем было говорить), и я собрался уходить.
– Вы куда собрались? Вы еще не выполнили вашу задачу!
– Я же затопил печку!
– А ужин, по-вашему, это ничто?
– Это за то, что я растопил печку?
– Ну, ладно, уходите!
Прошло около недели. Хозяйка мне сказала, что я начал работать небрежно – не так, как вначале. Потом она сказала, что мои хождения в Префектуру ее не касаются и не интересуют. «Мне важно, чтобы рабочее место было всегда занято», – добавила она. Потом она мне сказала, что ее ателье – не железнодорожный зал ожиданий для всяких девиц… Намек на то, что за мной зашла (с согласия хозяйки) моя знакомая, чтобы пойти в оперу. Теперь же это мне ставится в упрек!
– Неужели ты не понимаешь, что происходит? – спросил мой коллега.
Атмосфера стала неприятной, и я ушел из этого ателье. Ради курьеза добавлю, что хозяйку я встретил лет через десять после истории с печкой, и мы подружились, соблюдая обоюдную нейтральность.
Продолжение следует.