Офис отца до сих пор был на складе в Ньюарке. Много лет назад они производили там нижнее бельё. Потом перестали. Теперь они ввозили готовую продукцию из Индонезии, Малайзии, или откуда-то ещё, где нанимали на работу детей. Все знали, что там имеют место издевательства, но все до сих пор их использовали, и каждый потребитель всё-таки покупал товары, потому что это позволяло ему сэкономить пару долларов. К тому же, строго говоря, с точки зрения морали всё это было туманно. Это так просто - быть против того, чтобы на фабриках работали дети; это просто - быть против того, чтобы платить двенадцатилетнему ребёнку двенадцать центов в час или какую-нибудь другую сумму. Это просто - осуждать родителей и быть против подобной эксплуатации. Тяжелее, когда приходится выбирать - двенадцать центов или голод, эксплуатация или смерть...
И всё-таки проще всего - не думать об этом слишком много.
Тридцать лет назад, когда они ещё производили в Ньюарке нижнее бельё, отец нанимал на работу многих живущих в городе чернокожих. Он думал, что относится к ним хорошо; думал, что они видят в нём доброжелательного начальника. Но, когда в 1968 году произошло восстание, те самые рабочие дотла сожгли четыре принадлежащих фабрике здания. После этого отец больше никогда не смотрел на них так, как прежде.
Элоиза Вильямс работала с отцом ещё до того, как произошло восстание. "Элоиза будет работать, пока я дышу", - часто говорил отец. Она была для него как вторая жена. Она заботилась о нём в течение всего его рабочего дня. Они ругались, дрались и ворчали друг на друга. Притяжение было настоящим. И мать всё это знала. "Слава Богу, что Элоиза уродливей, чем чернобыльская корова, - любила говорить она. - Иначе я задумалась бы..."
Отцовское место работы раньше состояло из пяти зданий. Теперь из всего остался только этот склад. Отец использовал его как хранилище для грузов, прибывающих из-за границы. Офис его был втиснут в середину склада и доходил почти до потолка. Все четыре стены были из стекла, давая отцу возможность обозревать все товары, имеющиеся в наличии, как тюремный охранник обозревает окрестности, находясь в главной тюремной башне.
Мирон взбежал по металлическим ступенькам. Когда он поднялся наверх, Элоиза приветствовала его крепким объятием и ущипнула за щёку. Он почти ждал, что она вынет из ящика своего стола какую-нибудь маленькую игрушку. Когда он приходил сюда ребёнком, у неё для него всегда был готов пистолет, из которого что-то выстреливалось, или планер, который нужно было собрать из отдельных деталей, или журнал комиксов. Но в этот раз Элоиза просто обняла его, и Мирон был разочарован лишь слегка.
- Входи сразу, - сказала Элоиза. Ни звонка. Ни предварительного разговора с отцом...
Через стекло Мирону было видно, что отец говорит по телефону. Оживлённо. Как всегда.
Мирон вошёл. Отец поднял палец ему навстречу, прося подождать.
- Ирвин, я сказал, - завтра! Никаких оправданий! Завтра, ты слышишь?
Воскресенье, и все до сих пор ещё заняты делами. В конце двадцатого века времени для развлечений всё меньше...
Отец положил трубку. Он взглянул на Мирона, и всё его естество просияло. Мирон обошёл стол и поцеловал отца в щёку. Как всегда, кожа его была слегка похожа на наждачную бумагу и слабо пахла "Старыми специями". Так, как и должна была...
Отец был одет, как член израильского кнессета (1) - угольного цвета брюки и белая, с открытой шеей рубашка, под которой была надета футболка. Белые волосы на груди выглядывали в просвет между шеей и воротником футболки спереди. Было совершенно ясно, что отец принадлежит к семитской расе - грубая тёмно-оливковая кожа и нос, который вежливые люди называли выдающимся...
- Ты помнишь "Дон Рико"? - спросил отец.
- Тот португальский ресторан, куда мы всегда ходили?
Отец кивнул:
- Его убрали. В прошлом месяце. А Мануэль так прекрасно управлял им тридцать шесть лет... И в конце концов должен был его бросить...
- Жаль...
Отец усмехнулся и отмахнулся.
- А кого, чёрт побери, это волнует? Я просто болтаю глупости, потому что слегка волнуюсь. Элоиза сказала, что у тебя по телефону был странный голос. - Его собственный голос стал мягче. - Всё в порядке?
- Всё прекрасно.
- Тебе нужны деньги, или что-нибудь ещё?
- Нет, папа, деньги мне не нужны.
- Но что-то не так, нет?
И Мирон решился.
- Ты знаешь Артура Бредфорда?
Отец побелел. Мгновенно. И начал перебирать вещи на своём столе. Он переставил семейные фотографии, чуть-чуть дольше задержав в руках ту, на которой Мирон держал, подняв в воздух, кубок Национальной Ассоциации после того, как привёл к победе свою команду "Дюк".
На столе стояла пустая коробка из-под пончиков. Он взял её и бросил в корзину для бумаг.
Наконец отец сказал:
- А почему ты спрашиваешь?
- Я кое во что ввязался.
- И это имеет отношение к Артуру Бредфорду?
- Да, - сказал Мирон.
- Тогда развяжись. Быстро.
Отец поднёс к губам кофейную чашечку, какими обычно пользуются в путешествиях, и нагнул шею. Чашечка была пуста.
- Бредфорд сказал мне, чтобы я расспросил о нём тебя, - сказал Мирон. - Он и тот парень, который на него работает.
Шея отца резко вернулась на место.
- Сэм Ричардс?! - Голос его был тих и полон трепета. - Он до сих пор жив?!
- Да.
- О, Господи...
Воцарилось молчание. Затем Мирон спросил:
- Откуда ты их знаешь?
Отец открыл ящик стола и стал там копаться, что-то отыскивая. Потом позвал Элоизу.
Она подошла к двери.
- Где тиленол? - спросил он.
- В нижнем ящике справа. В дальнем левом углу. Под коробкой с резинками. - Элоиза повернулась к Мирону. - Ты хочешь "Ю-Ху!"? - спросила она.
- Да, пожалуйста.
Целый склад "Ю-Ху!"... Он не приходил к отцу в офис почти десять лет, но они до сих пор покупали его любимый напиток...
Отец нашёл бутылку и начал играть с крышечкой. Элоиза, выходя, закрыла дверь.
- Я никогда не лгал тебе, - сказал отец.
- Я знаю...
- Я пытался защитить тебя. Так делают все родители. Они прикрывают своих детей. Когда они видят приближающуюся опасность, они пытаются шагнуть навстречу и принять удар.
- Ты не можешь принять этот удар за меня, - сказал Мирон.
Отец медленно кивнул:
- Но от этого ни в коей мере не легче...
- Всё будет нормально, - сказал Мирон. - Мне просто нужно знать, против чего я иду.
- Ты идёшь против чистой воды зла. - Отец вытряхнул из пузырька две таблетки и проглотил их без воды. - Ты идёшь против голой жестокости, против людей, у которых нет сознания...
Вернулась с "Ю-Ху!" Элоиза. Прочтя всё по их лицам, она молча вручила Мирону напиток и выскользнула обратно за дверь. Где-то вдалеке начал пищать, предупреждая о том, что даёт задний ход, автопогрузчик.
- Это было через год или что-то около того после восстания, - начал отец. - Ты, наверное, слишком молод, чтобы его помнить, но оно разорвало этот город на части. И эта дыра не зашита и по сей день. В принципе, происходит как раз противоположное. Это как с одним из комплектов одежды. - Он указал на коробки внизу. - Одежда рвётся по шву, а потом уже никто ничего не делает, так что она просто продолжает рваться, до тех пор, пока не развалится вся вещь целиком. Это Ньюарк. Разорванная в клочья одежда...
Мои рабочие наконец-то вернулись, но прежними они уже не были. Теперь они злились. Для них я уже не был работодателем. Теперь я был тем, кто их подавлял. Они смотрели на меня так, словно я был тем, кто тащил их предков в цепях через океан. А потом их начали подстрекать склочники. Всё уже было ясно, Мирон. Производительная сторона всего бизнеса уже катилась к чёрту. Оплата труда была слишком высокой. Город уже работал на себя. А потом предводителями рабочих стали бандиты. Они хотели сформировать союз. В принципе, они настаивали на этом. Я, конечно, был против этой идеи...
Через стеклянную стену отец взглянул на бесконечные ряды коробок. Мирон подумал о том, сколько уже раз его отец наблюдал этот вид. Он задумался - о чём же думал отец, смотря на это всё; о чём он мечтал все эти годы, на этом пыльном складе?
Мирон взболтал банку и хлопнул крышечкой. Звук слегка вспугнул отца. Он взглянул на сына и выдавил из себя улыбку.
- Старик Бредфорд попался на крючок гангстеров, которые хотели основать союз. Это именно они и были - гангстеры, бандиты, панки, которые управляли всем - от проституток до цифр; ни с того ни с сего они стали экспертами по труду. Но я продолжал с ними сражаться. И я выигрывал. И однажды Старик Бредфорд прислал в это самое здание своего сына Артура. Чтобы он со мной побеседовал. С ним был Сэм Ричардс... этот сукин сын просто стоял, опершись о стену, и ничего не говорил. Артур сел и положил ноги мне на стол. И сказал, что я соглашусь на этот союз. Что я фактически поддержу его... Финансово. С щедрыми пожертвованиями. Я сказал этому маленькому наглецу, что для этого есть всего одно слово. Вымогательство. И сказал, чтобы он убирался из моего офиса к чёртовой матери...
На лбу у отца выступили капельки пота. Он взял носовой платок и несколько раз промокнул его. В углу офиса стоял вентилятор. Он вращался туда-сюда, дразнясь мгновениями комфорта, которые следовали за удушающей жарой. Мирон посмотрел на семейные фотографии, сфокусировав взгляд на той, на которой его родители были сфотографированы в круизе на Карибах. Может быть, лет десять назад. И на маме, и на отце были надеты "кричащие" рубашки, они выглядели здоровыми, загорелыми, и намного моложе.
Это его напугало.
- Так что случилось потом? - спросил Мирон.
Отец что-то сглотнул и стал говорить снова:
- Сэм наконец заговорил. Он подошёл к моему столу и взглянул на семейные фотографии. Он улыбнулся, словно был старым другом семьи. А потом бросил мне на стол секатор...
Мирону стало холодно...
Отец продолжал говорить; глаза его были широко открыты, а взгляд ни на чём не фокусировался.
- "Представь, что они могли бы сделать с человеческим существом, - сказал мне Сэм. - Представь, как они откусывают по кусочку за раз. Представь не то, как долго займёт умирание, но то, как долго можно продержать кого-нибудь в живых." Вот и всё. Это было всё, что он сказал. Потом засмеялся Артур Бредфорд, и они оба покинули мой офис.
Отец снова взял кофейную чашечку, но она до сих пор была пуста. Мирон протянул ему "Ю-Ху!", но отец покачал головой.
- Тогда я пошёл домой и притворился, что всё в порядке. Я пытался есть. Я пытался улыбаться. Я играл с тобой во дворе. Но я не мог перестать думать о том, что сказал Сэм. Твоя мать знала, что что-то не так, но на сей раз даже она не давила на меня... Потом я лёг в постель. Сначала я не мог уснуть. Всё было именно так, как сказал Сэм - я продолжал воображать... То, как от человеческого существа отрезают маленькие кусочки... И каждое отрезание вызывает очередной вопль...
А потом зазвонил телефон. Я вскочил и посмотрел на часы. Я поднял трубку, но никто не ответил. Это были они. Я слышал, как они дышат. Но никто не заговорил. Тогда я положил трубку и встал с постели...
Дыхание отца стало неглубоким. Глаза его подкатились. Мирон поднялся ему навстречу, но отец поднял руку, останавливая его.
- Дай мне закончить, ладно?
Кивнув, Мирон сел.
- Я пошёл в твою комнату. - Голос его стал более монотонным, безжизненным и каким-то плоским. - Ты, наверное, знаешь, что я часто это делал... Иногда я просто сидел и благоговейно смотрел на то, как ты спишь...
По лицу его побежали слёзы.
- Я шагнул в комнату. Я слышал, что ты глубоко дышишь... Этот звук немедленно успокоил меня. Я улыбнулся. А потом подошёл, чтобы укутать тебя чуть-чуть получше. И тогда я увидел ЭТО...
Отец поднёс ко рту кулак, словно подавляя кашель. Грудь его стала вздыматься. Слова словно выплёвывались из него.
- На твоей постели... Прямо поверх одеяла... С е к а т о р... Кто-то вломился к тебе в комнату и оставил на твоей постели секатор...
Стальная рука начала сдавливать Мирону внутренности...
Покрасневшими глазами отец взглянул на него.
- С этими людьми не надо бороться, Мирон... Потому что ты не сможешь выиграть. И это не вопрос храбрости. Это вопрос заботы. У тебя есть люди, о которых ты заботишься, которые связаны с тобой... А эти люди этого даже не понимают. Они НЕ ЧУВСТВУЮТ... Как можно причинить боль человеку, который не чувствует?
Ответа у Мирона не было.
- Просто уйди, - сказал отец. - В этом нет позора...
Мирон встал. Поднялся и отец. Они обнялись, яростно обхватив друг друга. Мирон закрыл глаза. Обхватив его затылок, отец погладил его по голове. Мирон уткнулся в него и застыл. Он вдохнул "Старые специи". И мысленно перенёсся назад во времени, вспоминая, как та же самая рука баюкала его голову после того, как Джоуи Давито ударил его бейсбольным мячиком...
Всё ещё успокаивает, подумал он. После всех этих лет объятия отца до сих пор были для него самым безопасным местом...