ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
Милостивые дамы и господа, благосклонные к моему сочинительству
(а также протестные и ненавидящие) - к вам, как говаривал эффективный менеджер И.В.Сталин, к вам обращаюсь я, друзья мои.
Безусловный гений, хотя ныне нигде и не упоминаемый Вл. Маяковский писал:"Я в долгу перед бродвейской лампионией, // И перед вами (не упомню - какие. А.М.) чудеса, // Перед Красной армией, перед вишнями Японии, // Перед всем, о чем не успел написать"
Начав сочинять пятьдесят с хвостиком лет назад - я тоже по сию пору в долгах как в шелках.
И со сладкими завидками грущу я над текстом Ильфа и Петрова, озаглавленным - "Как мы пишем вдвоем". Где излагают незабвенные мастера и стилисты, что во всех-то редакциях с начальниками прозы происходил у них всегда один и тот же до тошнотиков надоевший соавторам разговор: их просили устранить из фельетона один абзац и дописать две страницы.
Да, хоть и непродолжительные - и это уже при утвердившихся коммунистах! - но всё же застали соавторы времена, когда с колёс у них публиковалось буквально ВСЁ. А что ещё более удивительно - позволялось писать о ЯВЛЕНИЯХ.
Но даже помыслить нельзя было об этом в мои времена. Никакого отображения явлений! Табу! Писать только в рамках и пределах конкретного факта! Не обобщать!
И из десяти фельетонов, как рубка лозы в конном строю, цензура и редакторские подручные партии срубали семь сочинений, иногда и с оргвыводами. А оставшимся трем устраивалось подлинное харакири и оскопление. В самом деле, разве можно сохранить такую фразу:"Поэтому Министерство окружающей среды впредь надлежит нам именовать просто Министерством среды, ибо окружающей уже не стало".
Славная статистика: за сорок пять лет в советской печати мне удалось опубликовать ТОЛЬКО ШЕСТЬ СОЧИНЕНИЙ слово в слово так, как я их написал. Да и то одно сочинение было некрологом по фельетонистскому моему предтече, блистательному человеку и гражданину Леониду Израилевичу Лиходееву. Назывался этот некролог так:"КАКИМИ ВЫ НЕ БУДЕТЕ".
"Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство". (А также отрочество, юношество и зрелость.) В 2008 году "Аргументы и факты" напечатали очерк под названием "Мальчик, недобитый Сталиным". Очерк этот был персонально обо мне, а название не несло примет и черт фигуральности: я был единственным ребенком во всем известном Доме на набережной, волшебнейшим образом уцелевшим от чекистов после расстрела деда и ареста всей семьи.
Но отнюдь даже не отмщение за моих погибших водило мной, гласно и всегда называвшим Коммунистическую партию Советского Союза Коммунистической шатией Советского Союза. Равно как и теперь Коммунистические партии России ("Сколько их, куда их гонят"…А.С.Пушкин, "Бесы") я не называю иначе как Коммунистическими шатиями России. А в главной из них предводительствует т. Зюганов, бывший ретивый старатель так славно потоптавшегося на мне Агитпропа, безнамордничного пса ЦК КПСС.
Тем не менее - и это искренне! - я весьма благодарен коммунистической шатии, которая всю жизнь держала меня категорически невыездным из страны. Что ж, пусть я не мог ознакомиться с семью основополагающими чудесами света, садами Семирамиды, островом Пасхи и загадочной Боальбекской верандой - зато полтора раза, и не как "соглядатай праздный" (так именовал себя Сергей Александрович Есенин) - буквально на брюхе происследовал родную страну. Достигал таких её медвежьих углов, куда не только Макар не гонял телят, но и не гонял овец великий генетик Юлий Яковлевич Керкис, определенный в пастухи любимцем эффективного менеджера Сталина Трофимом Денисовичем Лысенко.
Может, оно и провиденциально, что не в честь даже расстрелянного деда моя мама назвала меня Александром. А Александр по-гречески значит - "защитник людей". И в стране, набитой горем и неустроенностями, в чем, кроме как в фельетонистике, можно реализовать свою защитительность? (Ведь, согласитесь, не защитники же людям наши прокуратура, чекисты, суды и милиция!)
Самыми же подзащитными для себя категориями я обозначил три:
1. Женщины.
2. Дети.
3. Крестьяне.
Свой долг перед женщинами и детьми я закрыл как множеством малоформистских сочинений, так и двухтомным романом "Проконтра"
Частично не в долгу я и перед крестьянами, написав фельетоны "Романтический паря", "Уходя в опрощение", "Из шомполки без охулки" и "Очерк к рождению младенцев Павла и Константина". Правда, очерк был немедля зарублен в Агитпропе ЦК, как и очерк Василия Гроссмана "Привет, Армения!". Наверное, цэкистам не понравилось, что я пишу о десятках брошенных деревень в Свердловской области, населенных всегда одним жителем - бюстовичком-ростовичком В.И.Ленина, главного вурдалака всех времен и народов.
Теперь, чтобы не допустить той свинскости, которую позволил себе Маяковский в отношении вишен Японии - я закрываю долг перед крестьянством трилогией о крестьянине Савелии Дюжеве.
Нынче повадка у бессчетных российских детективщиков, киносериальщиков и прочей шушеры - предварять свои творческие эксцессы титрами и предисловиями:"Совпадения образов героев с реально существующими в стране лицами - случайны, фамилии - вымышлены, шило названо мылом, а обстоятельства условны".
В трилогии о Савелии Дюжеве этого нет. Реальных лиц тут предостаточно, помянуть хотя бы В.Путина, мэра Москвы Ю.Лужкова и московского банкира А.Лебедева. Что же касается Савелия Дюжева - да, не без некоторой собирательности дан его образ. А прототипов данного образа, на что наша надежда при вылезании из общероссийского перпетуум-говна - всё же сохранились тысячи. И, пожалуй, основным прототипом послужил реальный дядя Костя Корешков, крестьянин и один из последних костровых промысловых охотников России. Сам-то рожденный в воронежских черноземьях - с пятнадцати лет оказался дядя Костя на Угрюм-реке, на восточносибирском Витиме. Хорошо хоть не расстрелянный в коллективизацию как член семьи кулака (статья шестьдесят один), а всего-то по ленинскому декрету вместе с матушкой своей побывавший в заложниках, а потом ссыльнопоселенец. И возле студеной реки Витим, уже старик, хотя и каждодневно работный, сидит дядя Костя на кедровом выворотне у костра специальной забайкальской конфигурации, название - нодья. Шапка на старике из меха косули, фасон - арогда, а на боку висит у пояса сумочка-каптурга, а в ней домодельные лепешки-рвотики. В данный момент вечеряет дядя Костя после трудового дня, употребляя из котелка варево бухулер, к нему и лепешки-рвотики. Вопрос только в том, КАК вечеряет старый крестьянин, КАК сидит не в чиппендейловском тронном кресле, а на буреломине, КАК употребляет пищу.
Есть при Министерстве иностранных дел Дипакадемия, и у внешнеразведочных чекистов (откуда проистекли и Путин, и банкир Лебедев) есть надлежащие курсы. И там понаторевшие мажордомы учат дипломатов и лазутчиков, как сидеть цивилизованно, со сдвинутыми коленями, не враскоряку, как носить и какой столовый прибор ко рту, да не водить салфеткой круговым движением вокруг рыла, а эдак изящно, методом промакивания прислонять салфетку к губам.
Но не в коня корм. Так что даже перед телекамерами на руководящих раутах и застольях, на приемах и кремлевских сходняках сидит весь наш руководящий состав враскоряку, будто, согласно индуистским теориям, все в предыдущей жизни были женщинами, а теперь оно отзывается памятью о гинекологических креслах. И Медведев ходит на манер палубного матроса, хоть сообщает о нём печать и страстный Николай Сванидзе вкупе с женой (даже обскакав при этом в славословиях и скорописи Роя Медведева), что уж президент-то наш - он ИНТЕЛЛИГЕНТ АЖ В ТРЕТЬЕМ ПОКОЛЕНИИ!
И зубами, отштукованными в "Евроденте", смачно впиваются названные руководители во французские хлебо-булочные изделия круассаны, хотя…
Ведь вот и собор Василия Блаженного под боком, и Иван-Великий, и при Путине, и при прочих наших важняках состоят теперь церковные исповедники, духовники, окормители - но в чем же дело? Что же не подсказали они: нельзя, нельзя зубами впиваться в хлебы! И уж Алексий №2, патриарх всея Руси (в миру - гражданин Ридигер, агентурная кличка по картотекам КГБ - Дроздов) - что же не шепнул хотя бы он Путину:
-Коллега! Хлеб-то - его кусать не пристало. Ибо хлеб есть тело Христово. Перстами надо отъединять от хлеба кусочки, перстами же отправлять их в рот, а кусать - это шокинг для православного…
Но куда же деваться, извиним наших первых лиц за кусание хлебов. Ибо стаж их во православии всё ещё много короче предыдущего стажа в КПСС.
А дядя Костя Корешков… Вспоминаются тут строки из Сергея Александровича Есенина:
"А даве комиссар на церкови снял крест.
Теперь и Богу негде помолиться.
Так я хожу молиться нынче в лес.
Молюсь осинам. Может - пригодится".
По береговым урезам Витима много осин, но не на них крестится перед трапезой крестьянин Корешков. Посреди бешеных вод Витима стоит гигантская и неприступная базальтовая скала. Кто, в каком веке, каким сверхчеловеческим образом достиг вершины скалы и водрузил там кованый крест - неведомо. И не раз возникали мысли у читинских комиссаров: а вот снять бы, сшибить этот крест! Десантировать на вершину скалы с вертолета монтажников.
Но - удаленно и дорого. Опять же - один вертолет уже рухнул у подножия скалы, да с лучшим во всей противостоящей Китаю армии экипажем.
И прямоспинный крестьянин Корешков, сняв шапку-арогду (всё равно упадет, так высоко задирать надо голову, чтоб обратить взор на крест), крестится на вершину скалы перед трапезой, и не хлебает он бухулер, а снедает, высоко нося ложку ко рту, и сдвинуты колени, и от тела Христова пальцами отъединяет Корешков невеликие кусочки, и чтобы ни крошечки не обронилось.
Их уже нету в живых, всех истинных писателей-деревенщиков, умевших не путать полевой стан с девичьим станом. А то подтвердили бы, что еще жива, наличествует генерация крестьян, сходных с дядей Костей Корешковым, который и стал прототипом моего Савелия Дюжева.
И в первой части трилогии не ведающий страха Дюжев обращается с гневным письмом к Думе: в России ли мы живем или нами уже правит китаец Вэ Пу-тин? С какой это стати у нас по календарю то год красножопой обезьяны, то год неодомашненной свиньи, а теперь вот год желтой крысы?
Естественно, не получает ответа православный крестьянин Савелий Дюжев на это свое гражданственное письмо.
И вот уже (о чём вторая часть трилогии) - в тюрьме, под следствием, по дичайшему, облыжному и нелепому обвинению находится беспримерный семьянин и труженик Савелий Дюжев. Обвинение это сродни читанному мною когда-то милицейскому протоколу, где значилось: "При задержании сквернословил". (Хотя потом выяснилось, что при задержании человек говорил по-английски.)
И покуда Савелий Дюжев в тюрьме, и при помощи кавказского вора Ризо обращается за справедливостью к Страсбургскому суду- автор не может знать, освободится ли Дюжев вообще. И когда. Тем паче - в обращении к Страсбургскому суду Савелий Дюжев очень нелицеприятно высказывается о власти. Которая свою пакостность прячет за красивые слова вроде слова "нацпроект". Точно как стафилококк, который свою губительную сущность прячет за слово "золотистый".
А уж в случае, если Савелий Дюжев всё же обретет свободу - тогда и образуется материал для заключительной части трилогии.
Итак:
ОТ ИМЕНИ И ПО ПОРУЧЕНИЮ
Письмо к Государственной думе с законодательной инициативой православного мирянина, крестьянина и патриота Савелия Дюжева
"Милый, добрый заезженный Пегас,
Мне ль нужна твоя рыхлая рысь?
Я пришел - как великий мастер
Воспеть и восславить крыс!"
Сергей Есенин.
В Москве не знаю, а у нас дак вьюжит,
На улицу хоть носа не кажи.
Под это дело я, Савелий Дюжев,
Хочу свою взбесенность изложить
Я вам конкретно, голяком, по сути,
Уже давно отчасти не кретин:
У нас в Москве хозяйствует В.Путин
Или уже китаец Вэ Пу-Тин?
От Бога, не по щучьему веленью
Середь берез и пращурских равнин
Я в восемьдесят пятом поколеньи
Есть православный, русский, славянин.
Тогда чего же власти потакают
(Тут прям-ки шапкой о землю ударь),
Зачем они нас харей утыкают
В китайский ханаанский календарь?
Пошто нам в святцах экие изъяны,
Пошто нам в вере глыбки полыньи:
То год нам красножопой обезьяны,
То год неодомашненной свиньи…
А нынче вовсе, нате, хоть утрися:
Нас ссильничать взялись и обратать,
Год неприкрыто ихей ЖЕЛТОЙ крысы -
В какие это лезет ворота?
Из депутатов, может, кто и скажет:
Сопи в две дырки, нос бы не совал.
Но патриот я! Беззаветный! Я же
Три раза за "ЕдРо" голосовал!
Я, может, вдвое был бы головастей,
Микитил - ух, да только вот беда:
Пропойцы нас от просвещенья застят
И со столбов срезают провода.
Но ежели вдруг новые повесят
Да не замкнет их в дождь и снегопад -
Пусть в крапочку, но все же телик вести
Берет с Москвы. И зырим, стар и млад.
От этого (не с пустомельства баю)
Духовный рост наш ввысь, а не угас.
Мы тут давно не лаптем щи хлебаем,
А прентаньер кроссовкой "Адидас".
В чем тоже, обозначу, есть обида.
Сочельник вровень глохнет от новин:
Не то фанаты или, ****ь, торсида
Гуляют, ****ь, чужой хэллоуин!
С досады харкнешь. Где приемник? Ну-ка
На радио чего там голосах?
А там тебе талдычат про хануку
Да про какой-то обрезной пейсах!
Ну уж эфир. Не оберешься сраму.
Чего у них на голубом глазу?
А сплошь про Кришну, Грабового, Раму,
Курбан-байрам, намаз и уразу.
А он молчит, как в рот воды набравши,
Наш патриарх.. Ну, просто ё-моё.
Нас призови! Мы в среды не поддавши!
Пошли монасей, воинство своё!
И дьяконов, просфорниц, иереев
С кадилами унутрь студийных стен…
Мы этих бойких радиоевреев…
Оно, в цепах кадило - как кистень.
На чистой вере, вовсе без профита
Порасшибаем в прах и вдребезги
Все микрофоны, студии, софиты,
А ежли кто упорствует - мозги.
Ведь до чего, ведь до какой же чуши:
В селе порушен пращурский уют.
Крыс завезли. ЖЕЛТЮЧИЕ. Из плюша.
В сельпе нагрузкой к водке продают.
Глубинка мы, а вот - пожалте бриться.
Дела подперли - эвон каковы
В углу медвежьем. Что ж тогда в столице,
В пределах белокаменной Москвы?
Нам тут незнамо. Может, что руками
Своими миллионы москвичей
Москву уже одели в желтокамень?
Тогда Москва, нам знать бы - город чей?
Беда России. А ведь ей пристали
От веку иноходь, а не намет и рысь.
И вживе будь отец народов Сталин -
Погнал бы в шею супостатных крыс.
Однако, Сталин - тож не без огреху.
Он на село наслал из городов
Комиссарьё. Крестьянство под ореху
Разделать. Нас. А наплодили вдов.
А вот теперь как раз бы и в обратку:
Крестьян - да в город. Чтоб к забытым дням.
Для наведенья должного порядку.
Чтоб города вернуть к родным корням!
Уж мы впитали "феню" городскую,
По-вашенски лопочем хоть куда,
Кукушка ваша нас перекукует,
А говор наш - вам мрак и лабуда.
В молокопункте сам я слышал энтось:
-Повысит рейтинг кастинг у коров
-Миноритарность - это транспарентность.
-Устроим холдинг. Менеджер - Петров.
А кто из ваших, городских да ушлых,
Народной речи сохранил ступень?
От вас услышим, нам да Богу в уши:
"Заплот", "обабок", "клуня", "охлупень"?
Лежит мертвяк копченый в Мавзолее.
Отрадно нам: он нынче не у дел.
Село да город… Смычку он лелеял!
В каком он томе это намандел?
Нет, нам с Москвой смыкаться нет резону.
Никола Паршин летось был в Москве,
Шакалил там запчасти для "газона" -
Дак волос дыбом встал на голове!
Сплошь в улицах (и нет на них закона)
Шныряют девки. Цуцки на лице.
А на предплечьях колоты ДРАКОНЫ!
Вдогон - на шее, пузе и крестце!
Да ты игде же, наша Русь святая?
Вольно Москве, стелися, исполать.
Но мы селом не ляжем под Китаю!
Нам в этом деле на Москву - покласть!
Бориска Сячин - нам ярмо на шею.
Сельчанин наш, но смутный элемент.
А все ж душой плюс ТЕЛОМ хорошеет,
Вникает в политический момент!
На следствии гундел: мол, я вафлей-ка
Хотел сынку на Пасху .Плюс бутыль
Да денег нет. Ну, я узкоколейку
И разобрал. Сдав рельсы на утиль.
Сидел два года. Где-то за Еланью.
Еще бы два - и то не перебор.
А вдруг письмо. Жене его, Маланье.
И пишет опер. Журавлев. Майор.
Ну, это ж зона. Мы же понимаем:
Бумага - так, конечно, не "верже".
Про Сячина. ЗК. Встречайте к маю.
"Маланье". И, ей-Богу - "госпоже":
"В труде активен что зимой, что летом.
Режим блюдет по букве, "от" и "до".
В ударном темпе шьет бронежилеты.
Как патриот - представлен на УДО".
…Гнилы идейно, всем нутром порочны -
В Москве с ДРАКОНОВ делают тату.
А Сячин наш? Один в России. Точно!
Штаны опустит - видно за версту.
Чего там боль, когда России символ
(В расцветке - точно флагу на манер)
ЗК примерный, верный сын России -
Борис В. Сячин разукрасил хер!
С конца - кумач, а посередке - синий
(Под цвет известных летчицких петлиц)
А дальше бело. В крапочку. Как иней.
Само собою - в области яиц.
Оно, конечно, гимн играть не манит,
Когда лежит оружия в шерсти.
Но уж когда… Да не одна Маланья…
См., не врут - до двадцати шести!
И этим самым знаменосным хером
Такой наделал чудо-ребятни…
Ай, молодца. Куда уж нам, старперам:
Татьяна, Дашка, Фекла, Антони…
Дак вот тогда на сходке нашей сельской
Парфен, паромщик, родом мне свояк,
Сказал впрямик, не белены объелся:
-Наш Сячин во отечестве - маяк.
Тут Зинка Соколова, морда лисья
(Знать, Сячин лишь её не огулял),
Как заорет, хоть прочие телися:
-Маяк? Урчина! Рельсы забашлял!
Ну, Зинке тут от обчества досталось.
Сказал Парфен: - Ну, в рот те бутерброд!
Чего ты, пропаль, к Сячину пристала?
Тебе мы враз наладим укорот.
Куда суешься, старая кошолка?
Нет партбюрей, не будет их музык.
И ты, коряга, выдра, мокрощелка
Зубьев повставь, чтоб прикусить язык.
В твоей избе я был неоднократно.
Живешь спраможно. В горнице герань.
А что в башке? Труха и неопрятно.
Твоей башкой хоть стенку протарань.
Ты классиков читала ли, подруга?
Веками в энтим нету новины:
В России сроду патриот с ворюгой -
Цельномассив. Не разъединены!
А то - как иштребитель без форсажу,
Или вот будто без горшка герань…
Так не бывает: патриот без кражи.
И я те патлы выдеру за брань.
Ты Молотова помнишь, кочерыжка?
При Сталине живал такой микроб.
Навозный жук. Упырь. С кастрюльки крышка.
Его бы помнить? Сто гвоздей во гроб!
Ну, чтой-то с этим, с фрицем, с Риббентропой
Тихушничал да шашни учинял.
Чевой-то с этой мудровал, с Европой,
Да все постерлось, что он навонял
А отчего бессмертно стало имя?
А корешки бессмертия - оттель,
Что сделал он бутылку, сучье вымя,
И ей названье - "Молотов-коктейль".
И кажный день по всей теперь планете,
Когда над кем какой-нибудь да гнет -
В окно бутылку. Разом ваших нету.
И не загасишь, эка полыхнет.
Тут хошь всем миром шапку двинь к затылку.
Дак я слыхал: где Молотов рожден -
Воздвигли символ. Ну, коктейль-бутылку.
Москвой, слыхал, монумент утвержден.
А сколько мы в бесславии живали?
И Сячин нашей славе пионер.
Зову воздвигнуть, видный с всякой дали
Середь деревни триколорный хер!
Чтоб на века. Пошибче пирамидов
От фараонов взявшихся гробниц.
Учесть в ЮНЕСКЕ: дать заданье МИДу.
А постамент, вестимо - из яиц.
Тут по идеям много всяких всячин,
Как Русь одеть в исконные цвета.
Чего молчишь? Высказывайся, Сячин.
Вон за окном-то - начало светать.
…А Сячин - где? Был, да на лавке голо.
Вина на нас, всем нам прощенья нет:
До сих - чтоб круглосуточно - рассолом
Не оснащаем кажный сельсовет!
Пришлося мне к собранию брать слово.
Сельчане, так сказал я, земляки,
Чего сморились, а в глазах полова?
Нам мешкать да волынить не с руки.
И надо нам в цвета родного флага
Раскрасить всякий движущий предмет:
Коров, свиней, молоковозку-флягу,
Хошь браконьерский с речки перемет.
Зело-борзо машины б с тракторами,
Да все, подлюки, встали на прикол
Живем с горючкой в дефицитном сраме
И с запчастями полностью прокол.
Коров раскрасить? Всякий встанет в позу.
Да, с поголовьем сущностный зарез.
Наперечет бараны, овцы, козы,
Не говоря уже о КРС.
Но мы зазряшно, што ли, волго-вятцы?
Не спи, зараза. Трифонов! Евсей!!
Гусей содержишь. В перекрас годятся.
Про Рим слыхал? Вот и начнем с гусей.
Тут он на крик: мол, всей семьей мантулим,
Чтоб не загинуть, вылетев в трубу.
А получаем только к носу дулю.
Ты глянь окрест! Окстись, пошарь во лбу!
С жаною, с дочкой, с зятем Еремеем
Склались, чтоб не остаться на бобах.
Вот от того не часто, но имеем
Чему застрять в оставшихся зубах.
Дак вот в семью купил я зубочистки
И ингалятор (надобно от гланд).
Чу - сбоку надпись. Сделаны не близко:
Изготовитель - "Маде ин Финланд"!
Кати шаром, тю-тю и парафина.
Пошел возжечь угодникам свечу -
Дак и её как импорт угро-финны
Прислали к нам. А пиво? Я молчу!
Во что Россия нынче вносит лепту?
В избе, глядишь, кастрюльки да топчан.
И от австрийцев те кастрюльки "Зептер"!
Ну, а топчан? Вестимо - от датчан.
Стрезва я, Дюжев. Не хватаю лишку:
Вот есть такой, мужик рахат-лукум.
Живет в Москве, важнецкий в Думе шишка.
Мартином звать. Фамилия - Шаккум.
В газетах пишет: с глаз посбросим шоры!
Мол, россияне, на носу тот час,
Когда изделий лучших в мире горы
Россия наворочает для вас.
Он нас, Шаккум, считает за тетерей,
А как стоит? Спиною к алтарю.
Что Станиславский говорил? "Не верю!"
Вот так и я Шаккуму говорю.
С врагом я, Дюжев, нипочем не спелся,
Но во крестьянстве позарез момент,
Чтоб на подворье режущий имелся
Надежный безызносный инструмент.
Коса, серпан, колун, топор, секатор,
Бензопила, фуганки, тёсла тож…
И уж ножи, мачете да "меркатор",
Для всякой цели преотдельный нож.
Я дельну вещь зазряшно не охаю,
Мне дай товар, а гадость - чур-чуры.
Да, нет цены железкам из Охайо
И "золинген" хорош от немчуры.
А наше - что? Какие стали наши?
Взять ножики - беда. Металл каков?
На то лишь годен ножик "мэйд ин раша" -
Подсаживать на печку стариков!
Такими вот теперича мы стали,
Мели, язык, ля-ля да тополя,
И Златоуст уже не кузня сталей,
А карлик-бабаболка из Кремля.
Да взять турнир "Ижевская винтовка" -
Ведь вот оно, крушение основ:
Чего там все берут наизготовку?
Винтовки от германских "виссманнов"!!!
И ты мне, Дюжев, что по-свойски прочишь,
Какой краситель применить к гусям?
Завод "Победа…как их, ****ь…рабочих"?
Из Ярославля? Этим мажься сам!
Мой гусь от веку птица водяная,
Он оперенье в чистоте блюдет.
Он тушу в воду во как окунает
Да клювом холит. Краска и сойдет!
Я, брат, на круг продукцию России
Видал в большом повапленном гробу.
И мне б товары сии да вот сии…
Хотел - да вота, раскатал губу.
От вас, сельчан. я фактов не притырю:
Глядел в компутер, а внутри там сайт.
Какие краски всех лучшее в мире?
"Дюпон", конешно. Равно - "Хаммерайт".
Но только, Дюжев, сердце захолонет,
Нутром замрешь и полишишься сна:
К тем вечным краскам путь нам заборонен.
Не укупить. Заоблачна цена.
До феньки мне гнилые наши ГОСТы,
Но в краску-дрянь не окуну гусей.
Клеймте: мол, Евсей гусям - апостол
И будто для евреев Моисей.
Я - патриёт! Радею нашей расе.
А все ж в сторонку и поберегусь:
Куда ж годится, что гуся покрасить -
Дороже, чем в пуху и мясе гусь?
Тут взялся сход вопить да улюлюкать, -
А ведь заздря гусятника срамим.
Живи. Евсей, а все вы цыц, подлюки!
Живи. Евсей. Тебя не заклеймим.
А мы, народ, как на Руси былинной
Измыслили, чтоб было нам в урок -
Клин вышибем китайский НАШИМ клином,
Чтоб НАША крыса иху - за порог!
Вот был развал его, эСэСэСэРа.
Нам привалило аж от праотцов
ВСЕГО БОГАЧЕ БОЙКОЙ КРЫСЫ СЕРОЙ,
А равно ей - ворюг и стервецов.
России крыса - вещий знак товарный.
Жрет все подряд, хоть падаль, хоть овсюг.
Зовется по-научному амбарной,
А по-простонародному - пасюк.
Взять города… Там о живой природе
Что смыслят? Затоптались на задах.
Там это дело в безнадеге. Вроде
Езды без шин. На голых ободах.
А наблюдений за живой природой?
Ну, кот наплакал: кто попал в централ;
Кто смылся, дувши с молока на воду;
Да кто и сколько под шумок украл;
Какая курва, трепаная вобла,
Да с кем в какую гукнулась кровать,
Омолодившись: в жопошную область
С лица морщины взявшись подевать;
Да кто кого носатей и пархатей,
Кто нажиганил званье - генерал,
Да кто чью дочку злостно обрюхатил,
Да кто пустил китайцев по Урал…
Селом не так в природу мы вникаем.
Мы ей - внутри, а нежить нам опричь.
Нас как овец хоть расстоличный Каин
Не оборзеет под нулевку стричь.
Спознаем бадан, чабер, вербу-вайю,
И как крылом затрепетал бекас,
И белку, что сама-сороковая,
И зверобой в цветочках напоказ.
Пусть городской при встрече с нашим братом:
-Ах, как поет соловушка во рву! -
А мы-то знаем: кроет птичьим матом:
-Живу тут, суки. Суньтесь - пасть порву!
А уж по крысам я знаток немалый,
И наблюдений набралось мешок.
Заткну за пояс книжных анималов
И аж люблю в подпольи крыс душок.
Ну, их не помазаю я елеем,
Но крысам от меня не опасюк.
А потому, что вскормлен и взлелеен
Любой при мне развившийся пасюк!
В семье моей (имею семь сочленов)
На крыс не смотрят - ровно на чуму.
Средь крыс есть главный. Хвост несет поленом.
Мы имя Спикер нарекли ему.
Дак этот Спикер в поизбяных сенцах
Надыбал глечик. Полный. С варенцом.
Каков отец! Наука отщепенцам!
В России всяк бы был таким отцом!
Не сечь мечу по голове повинной:
Над глечиком, распялившися в рост,
Во узость, во малую горловину
Затарил Спикер свой изрядный хвост.
И соскочил. А хвост-то - не размашист.
Подпискнул, чтоб семейство обязать.
Так девять деток порскнули к папаше
И ну. конешно, хвост его лизать!
По жизни нашей, злой да безотрадной,
Глядеть бы век на эти чудеса.
Да вот некстати, будь оно неладно -
Заприморилось мне пойти поссать.
Тут я ему, дотошному Потапе,
Натуралисту, младшему хлюсту,
Велел глядеть, чтоб действо не прошляпить,
Сменив меня на зрительном посту.
И вот-ка Спикер: жаждал - а постился!
Семью вскормил, не впав в жадобный грех.
Тогда уж только сам и посластился.
Отец! Поел - а как? Последней всех!
Нас через ЗАГСы строгою бумагой
Связуют по рукам и по ногам:
Будь моногамен. Вроде как присяга.
А Спикер - многоженец. Полигам.
А у меня в омшанике, в лукошках
Хранятся семиренка и ранет.
Я краем глаза заглянул в окошко -
Вот это да! Ай, Спикер! Слова нет!
Лежат лукошки выско, на повети.
Дак Спикер, на загорбок взяв жену,
С ней приподнялся: а валяй-ка, светик,
Таскай ранеты. Хрупай. Ну и ну!
А та с поветей яблоки кидает,
А на низу другие три жены
(Одна-то вовсе, вижу, молодая)
Приемлют груз, кантуют до стены.
Ведь это - чудо. Экая разумность.
Антропоморфность. Марксу вопреки.
А доложу, что вовсе будет сумно:
Ранет да глечик - это пустяки.
Взять телевизир. Ежли вы не сонны
Да подают бесперебойно ток -
Ведь эки в рамке знатные персоны,
Не оторваться даже на чуток.
Каких тут нет раскрученных сазанов:
Лолита, Путин. лилипутец Шкет,
Жванецкий тут, а то и сам Хазанов…
Ну, все, на ком сошелся клином свет.
Уж тут вылазь на знатных подивиться,
От маяков отечества взбодрись…
А в угол глянешь - голы половицы.
Кати шаром. В помине нету крыс.
Ан вдруг - лавиной! С писками. Волною,
Ну, как на ГЭС идет вода в проран.
Чего им вдруг такое шухарное?
Поберегись, что выдавят экран!
Ан я догадлив. Во-он какое дело:
Сенат нам кажут.Эва, одинок
Пищит с трибуны в зале поределом
Сенатор-шибздик. В титрах - Ветчинок.
Честная мать - по крысьему ощерен,
Когда ухмылку взгонит на уста,
Шмыгучий носом, харькою пещерен,
Вот разве что - отсутствие хвоста.
И матеря крысиные детишкам:
-Опять вам хрупать брюкву да осот?
Как Ветчинок - сгрызайте всюду книжки -
И до таких возвыситесь высот!
Дак я пишу: за щот бессонных бдений,
Не пожалемши время и труда -
Я том подшил крысячьих наблюдений
И шлю вам в Думу. Более- куда?
Теперь вот это: что ж кругом талдычат
Про нефть да нефть, да сколько в ней юрлов?
Брехня сплошная. В ней бы сделать вычет
И молвить о двуглавии орлов.
Орловий символ - это же рутина.
Орла в природе нынче - днем с огнем.
Орел в гербе - как муха в паутине.
Мы эту обветшалость - поотпнем?
Пора как символ пасюка возвысить,
Вокруг орлов пресекши кутерьму.
А уж насчет его - двуглавья в крысе -
У нас намозговатить есть кому.
Министры наши все-то ухоронят,
(Профукают - рачитель не в чести),
Но даже им, что все-то распатронят
Урона крысам - нет. не нанести.
Бессмертна крыса. Словно Русь святая,
Её за так под хвост не пустишь псу.
В курантах даже крыса обитает!
И даже в бомбовозах маки "Су"!
Да што про эту очевидность тренькать.
Есть на слуху слова: Шенген, пурген…
Но есть на свете поважнее хреньки.
Их средь евреев именуют - ген.
Кругом секрет нащот модификаций.
Заборы - во. Нишкни, не подступись.
А там засели Финкели да Кацы.
На всех поклали. Даже на "Гринпис".
Один там ген во кипятилке преет,
Другой - отмокнуть - плещется в тазу.
Ну, а вкруг таза мельтешат евреи.
В халатах белых. С лупами в глазу.
А нам насрать на веты да запреты,
Бывали в той укромненькой версте.
Откуда поразнюхали секреты?
А принесла сорока на хвосте!
Вольно считать огулом, без зазора,
Что мы, сельчане, олухи да пни.
Ан знаем, за высоконьким забором
В каких трудах генетика темнит.
В России прежь из чарочки пивали,
Из емкостей братина и потир.
Избылось. Нету. Новое призвали:
Теперь стакан у нас ориентир.
Вот так, коль жизнь еще не уканала,
Нужны иные к счастию ключи.
Приспел момент зловред-эмбрионалов
Перенацелить и переключить!
Зазря им власть свободу рук вверяет.
Они чего же, иху мать едрит,
Они какой смурной карбид швыряют
В какой самим невнятный ангидрид?
А наш охранник, их оставив с носом -
Как следопыт по этажам шнырял:
Морозов Павлик, Александр Матросов
Там взяты как исходный матерьял!
И Кацы над ретортами потеют,
Над ними Финкель. Сущий хитрый лис.
Матросов Павлик - такова затея,
Такой гибрид клонировать взялись!
Тут без придумок, крою как с натуры:
Каких спешат изобрести юнцов?
Чтоб закрывать бросались амбразуры
Телами родных собственных отцов!
Под это дело ко Кремлю взыскую:
Унять наук сомнительную прыть!
Искоренить тематику такую,
Похерить, раздербанить и закрыть!
И весь кагал клонистов-генетистов
Переключить, погнав негожих - брысь! -
На пасюков, чья масть одноворсиста,
На пасюков, отечественных крыс.
Тогда вполне доволен будет этнос,
В окраске крыс поисчезают "но".
Повдоль, конечно. трудно дать трехцветность,
А поперек - тут самое оно!
При мне такая инициатива,
При мне моё от Бога кви про кво:
Не жополиз и отроду не льстивый -
Я мнение имею таково:
Вы в Думе, ясно - знатные бояре,
А мы, конечно - смерды да говно.
У вас повадка - разом захуярить
Документ из народа под сукно.
Впилися в кресла, окопались крепко,
И ищете, отворотя глаза -
Несостыковки, поводы, зацепки,
Как нам ловчей и напрочь отказать.
Да только номер этот не со мною.
Савелий Дюжев - стрелян воробей.
В роду болезнь не знали - паранойю.
У нас в роду - вперед, да не робей!
Дак чтоб из ваших никакой цепляка
Мне никаких не громоздил препон,
Чтоб не мурыжил дело с переляку
(А ведь средь вас возможен и Гапон!) -
Я от любых затрещин оболочен,
Никто мне в пику не наерундит:
Коснить всего, кругом налог уплочен:
За свет. За землю, процент за кредит.
И при любой чиновничьей сноровке
Не стану я как в тряпочку молчать.
Плательщик я! Кладу в письмо жировки.
При каждой подпись. Круглая печать.
Слюню конверт и марку конвертую.
У печки бурно сохнут сапоги.
А вьюга хлещет. А февраль лютует!
Нет бела света. Не видать ни зги.
Зима окрестность снежурой утюжит -
Но будет мир теплынью воскресён!
К сему - славянский земледелец Дюжев..
Ответа жду. С поклоном. Чао Всё.