На острове Фарос под Александрией, где в 280-ом году до нашей эры было воздвигнуто одно из семи чудес света – Александрийский маяк – сейчас располагается египетский военный форт. Остатки маяка покоятся под более поздними постройками и добраться до них, к великой печали археологов, невозможно – Египетские власти не позволяют разбирать красивое, мощное и полезное сооружение форта.
В этом историческом месте произошла история, далеко не тянущая на звание чуда света, но запомнившаяся мне как военно-советско-морское чудо.
В 1969-ом году Средиземное море бороздили советские боевые корабли, сдерживая экспансию военно-морской армады США в этом регионе. Одна из баз наших кораблей располагалась в Александрии.
Я сдерживал экспансию потенциальных агрессоров в качестве гидроакустика надводного корабля – старшины второй статьи. Это звание соответствует общевойсковому младшему сержанту.
Корабль был ошвартован к бетонному причалу. У этого же причала находилось жуткое количество разнокалиберных, ветхих и убогих посудин египетских граждан. Почему-то в этот раз нас поставили в место, где обычно скапливались торговцы, прибывшие неведомо откуда на Александрийский базар.
Электропитание обеспечивалось по кабелю с берега, поэтому наш стояночный дизель-генератор не работал. На корабле были выключены все механизмы, а на окружающих нас живописнейших судах египтян они по разным объективным причинам не работали никогда.
Была глубокая и необыкновенно тихая ночь. Я стоял на вахте у трапа. Кроме меня, на верхней палубе был еще Лешка Соколов – мой земляк из минно-торпедной боевой части, исполняющий так называемую «противодиверсионную службу». Он должен ходить по палубе вдоль обоих бортов и смотреть в воду.
Инструкция Лешкиной службы была довольно объемной. Приведу только один пункт: «При обнаружении в темное время суток, в непосредственной близости от борта корабля подводного пловца в гидрокостюме, с дыхательным аппаратом и в ластах открывать по нему огонь на поражение безо всяких предупреждений». В это трудно поверить, но такой пункт был и в Лешкиной и в моей инструкциях. Эти инструкции действовали только в Средиземном море, а в Севастополе, где было постоянная база, противодиверсионной службы вообще не неслось. Замечу еще, что в Севастополе вахтенному у трапа выдавался штык-нож, а сейчас у меня был «калашников» и два магазина к нему, так же как и у Лешки. Курить нам, понятно, было запрещено.
- Тоска-а-а… Ходишь, ходишь – ни одного шпиона-диверсанта-агрессора. Оставь покурить, - обратился подошедший Леха, заметив дымок из правого рукава моей «голанки».
- Инструкцию помнишь? Не положено, - я затянулся последний раз и передал сигарету из своего рукава в рукав Лешке – на, нарушай.
И тут ЭТО произошло. «Тук» - не сильный, но отчетливый удар металлом о металл, как будто кто-то снизу слегка ударил молотком о днище корабля. Будь вокруг нас хоть немного посторонних шумов, мы бы не обратили внимания на этот звук. Но в такой тишине… Я посмотрел на Леху с вялым вопросом. Он, тоже вяло, отреагировал:
- В трюме что-то упало.
- Наверное, - согласился я и тут же забыл про этот короткий и немного странный звук.
Лешка пошел от меня служить по палубе к баку, покуривая из рукава.
Минуты через две откуда-то с бака ударила длинная автоматная очередь. Двухсекундная пауза и еще одна – покороче.
Трудно языком передать поднявшийся переполох.
Освещены электричеством были только палуба корабля и часть причала, где он стоял. Множество лодок, баркасов, ботов, судов побольше и весь длинный причал освещались только луной. Все это пришло в движение, и я подумал: «Так будет выглядеть конец света».
Египтяне натягивают над своими плавсредствами этакие тенты различной степени ветхости, чтобы днем спасаться от палящих лучей африканского солнца. Под этими тентами, оказывается, почивал народ числом, так примерно, с дивизию, охраняя товар. Товаром почему-то часто были куры. Дивизия одновременно вскочила на ноги, отчего плавсредства стали раскачиваться и ударяться бортами. Многие тенты, закрепленные на жидких деревянных палочках, упали на головы ничего не понимающих граждан дружественной страны. Припадки клаустрофобии приобрели массовый характер. Перепуганные пленники замкнутого пространства отчаянно рвались на свободу. Многим это удавалось, но с потерями – своими телами они давили клетки, плетенные из лозы, и куры гибли. Непогибшая половина куриной армии обретала свободу одновременно с хозяевами. У курицы и днем-то ума ни хрена нету, а перепуганная в темноте – это совершенно сумасшедшая птица. Она орет и никогда не знаешь, что она в следующую секунду предпримет.
Выбравшиеся из-под тентов ополоумевшие торговцы вытаращенными глазами, криком и прилипшим к ним пухом внушили полоумие своим не попавшим в западню землякам, в полном соответствии с учение русского психолога Бехтерева. Каждый орал что-то свое. Ни один не понимал что происходит, но каждый, включая кур, твердо знал какие звуки надо издавать.
Услышав стрельбу, я повел себя так: моргал глазами секунд пять, вспоминая Лешкину инструкцию (а надо было свою); вспомнив в какой ситуации он может стрелять, передернул затвор, поставил переключатель на автоматический огонь и с взведенном автоматом на груди побежал на бак к Лешке (а надо было остаться на посту, звонить дежурному по кораблю и ни в коем случае не взводить оружие). Пробежав метров двадцать, остановился, сообразив, что сейчас дежурный выскочит на верхнюю палубу выяснять, что за пальба и меня выпорют за то, что я бросил пост. Вернулся к трапу и позвонил вахтенному офицеру. Трубку не снимали. Я понял: дежурный уже мчится по трапам наверх к Лешке. Повесил трубку, закинул автомат за плечо, забыв снять его с боевого взвода, и стал ждать развития событий.
Хлопнула дверь, и я слышал, как офицер побежал на бак. Вскоре оттуда донесся громкий возбужденный диалог. Всего сказанного не разобрал, но несколько раз услышал слово «ласты» и понял: Лешка увидел в воде ласты и начал стрелять.
Мы не были приучены к автомату, как, например, пограничники, которые чуть ли не спят с ним и стреляют на стрельбище почти каждый день. У нас вообще не было личного оружия. Автоматы выдавались только вахтенным у трапа и несущим противодиверсионную службу, а после наряда их сдавали начальнику арсенала
Автомат висел на плече за спиной. Я закинул руку назад и взялся за приклад – нужно же было куда-то определить правую кисть. Затем рука оказалась на предохранительной скобе, а один из пальцев на спусковом крючке. Стоя на посту, я часто так располагал кисть правой руки.
Автомат загрохотал у самого затылка, запрыгал на спине, пытаясь ремнем оторвать плечо, и добросовестно отработал очень длинную очередь, а я в состоянии шока конвульсивно вцепился в предохранительную скобу и не мог снять палец со спускового крючка. Автомат замолчал. За спиной еще звенели, перекатываясь по стальной палубе, гильзы и было непонятно: то ли я все-таки перестал нажимать пальцем на крючок, то ли он выработал все патроны и затих сам.
В ушах звенело, но ко мне вернулась способность соображать, чем я и занялся: «Счастье, что ствол смотрел вверх. Если бы автомат висел на груди, я бы поубивал владельцев кур или вывел бы из строя корабль, расстреляв локационные антенны, а это - срок. И еще одно счастье: мне не разнесло голову, хоть прыгающий ствол и был рядом с затылком. Теперь моя оплошность, хоть и очень велика, на срок в дисбате все же не тянет. Скорей всего мне объявят суток пять губы. Так. Спокойно. Надо убедится, что все патроны вылетели и автомат пуст».
И тут я совершил еще одну непростительную оплошность. Вместо того чтобы отвести затвор и убедиться, что патронов нет ни в стволе, ни в магазине, я отстегнул магазин. В нем патронов не было, и я успокоился. Но в патроннике ствола, как вскоре выяснилось, оставался еще один патрон. Значит, я прекратил стрельбу пальцем, и автомат остановился, не успев выпустить последнюю пулю в небо.
После моего сольного выступления на автомате Калашникова египтяне поняли, что надо спасаться. Они ринулись из лодок на причал. По куриным клеткам, по телам своих коллег, по упавшим тентам, бегом, на четвереньках, всяко. Некоторые падали в воду и добирались вплавь. Вдоль причала бежали куда-то прятаться перепуганные люди, сверкая босыми пятками. Наблюдая этот апокалипсис, я подумал: «Может и потянет мой «подвиг» на пару лет дисбата».
Где-то на воде у самого борта орала курица. Я перегнулся через фальшборт и увидел ее. Бедная, выбившаяся из сил птица, беспомощно распластав крылья, неподвижно лежала на поверхности воды и уже не пыталась бороться за жизнь, но еще сотрясала воздух голосовыми связками.
Сзади раздался топот бегущего по верхней палубе человека. Взглянув в перепуганное и растерянное лицо дежурного офицера, я спрогнозировал: «Войну с американцами мы проиграем в три дня». До меня было еще метров пятнадцать, а он уже спрашивал:
- Что? Что? Что?
Видя растерянность офицера, совершенно неожиданно для самого себя, я заорал, спасая собственную шкуру:
- Ласты!!!
- Да! Да! Соколов тоже видел! Где!? Где!?
- Вот от курицы метра три к причалу. Вот там. Я стрелять начал и не понял, в какую сторону он поплыл.
- Ну, смотри внимательно! Я тревогу сейчас сыграю.
Он побежал к надстройке, а я перегнулся через фальшборт, делая вид, что «смотрю внимательно» и… (о, ужас!) последним патроном снова пальнул в воду из по-прежнему готового к стрельбе оружия.
Офицер развернулся, на ходу расстегивая кобуру «Макарова». Он не спрашивал о причине выстрела. Для него было очевидным: раз я снова стреляю, - значит, снова увидел ласты.
- Где!? Где!?
- Левей от курицы метров пять. По-моему он под корабль ушел.
Дежурный взвел пистолет и пошел вдоль корабля, заглядывая через фальшборт в воду. На правом шкафуте, дойдя до двери, ведущей во внутренние помещения, снял пистолет со взвода, вернул его в кобуру и побежал играть боевую тревогу.
У меня продолжился мыслительный процесс: «При любом исходе этой заварухи будет очень серьезное разбирательство. И не на уровне командования корабля, а с привлечением командования бригады и офицеров КГБ. Надо ли мне было врать про ласты?» Я смалодушничал и решил стоять на своем: ласты видел. Взгляд остановился на стреляных гильзах на палубе. «Во, б…! Если весь магазин выпустил с этого места в направлении курицы, каким образом гильзы оказались слева от меня?»
От египтян до уровня груди меня прикрывал фальшборт, а на верхней палубе по-прежнему никого не было. Пригнулся, собрал все гильзы и высыпал их в нужном месте.
Раздался сигнал боевой тревоги и команда голосом по трансляции: «Боевая тревога!». Корабль наполнился шумом и топотом ног – личный состав разбегался по боевым постам. По громкоговорящей внутренней связи посыпались доклады и команды:
- Подвахтенным наряда противодиверсионной службы построиться на баке с оружием. Главному боцману принять командование нарядом. Доложить о готовности наряда к бою.
- БЧ-3 к бою готово.
- Есть.
- БЧ-5 к бою готово.
- Есть. Задраить водонепроницаемые переборки.
- Боцманской команде построиться в первом коридоре. Форма одежды – рабочее платье, спасательный жилет. Старшему боцману принять командование. Приготовиться к борьбе за живучесть. По готовности доложить (На общепонятном языке это значило, что боцкоманде приказано приготовиться заделывать пробоины в борту корабля ниже ватерлинии, т.е. под водой. Существуют для этого специальные приемы).
- Наряд противодиверсионной службы к бою готов.
- Есть. Наблюдайте за акваторией. Увидите водолаза – стреляйте на поражение. Только, смотри, боцман! Заденете аборигена, - … твою мать! Сам знаешь!
На верхней палубе только я и пять человек наряда противодиверсионной службы. Этих ребят мне не видно – они на баке. А, нет, видно. Ко мне бежит Лешка Соколов с автоматом.
Заработал зуммер телефона.
- Командир вахтенного поста старшина второй статьи Воронин, - (фамилия у меня такая)
Голос дежурного в трубке:
- Я к тебе Соколова направил. Пусть за тебя постоит, а тебя командир вызывает. Он в ходовой рубке.
- Есть.
Лешка сменил меня, и я побежал в ходовую рубку.
- Товарищ капитан третьего ранга, старшина второй статьи Воронин по вашему приказанию прибыл.
- Есть. Старшина, где вы с Соколовым слышали удар по обшивке? – оказывается, Леха уже объяснялся с командиром.
- Около шпиля, в районе сорок второго шпангоута.
Командир корабля внимательно смотрел на меня. Не было в его облике ни растерянности, ни страха. А были спокойствие, уверенность и напряженная работа мысли.
«Не проиграем мы войну в три дня, а может даже и выиграем», - изменил я прогноз.
- У сорок второго?
- Так точно.
До меня стало доходить, о чем напряженно думает командир. Мы сдавали зачеты по устройству корабля, и каждый знал, что по сорок второму шпангоуту проходит переборка, разделяющая румпельное отделение и артпогреб – склад боеприпасов.
Легководолаз не в состоянии доставить в руках мину, способную потопить корабль. Но, если закрепить ее снаружи в районе артпогреба… Диверсант-профессионал так и должен был поступить. Сдетонировавший тротил боеприпасов произведет чудовищный по силе взрыв. Кажется, я побледнел – Лешка-то ласты видел, и удар этот странный был. Похоже – мина на днище. Значит, в любую секунду корабль может превратиться в большое братское кладбище.
Командир подошел к пульту громкоговорящей связи и включил наружные мегафоны (его будут слышать только на верхней палубе):
- Наряду противодиверсионной службы сдать оружие начальнику арсенала.
После манипуляций с тангентой, вызвавших серию довольно сложных звонков во всех помещениях корабля (не буду утомлять вас их описанием), он включил на пульте «циркуляр» (его будут слышать во всех без исключения корабельных помещениях и на верхней палубе) и заговорил в микрофон:
- Отбой боевой тревоги. Оружие и технические средства в исходное. От мест отойти. Большой сбор. Команде построиться на юте. Форма одежды – рабочее платье. Командирам боевых частей прибыть в ходовую рубку.
- Разрешите идти? – напомнил я о себе.
- У вас когда смена?
- В шесть ноль ноль.
- Значит, мы с вами вдвоем на корабле останемся. Идите.
- Есть.
Я побежал на пост. Было понятно, что командир решил эвакуировать личный состав, но мне придется остаться на борту – вахта у трапа никогда не снимается. Не могу сказать, что это порадовало. Я, конечно, трусил. Но делать было нечего.
В самой корме к фальшборту прикреплен флагшток – тонкая металлическая труба длиной метра четыре, на которой по утрам подымается военно-морской флаг. У самого флагштока и должен стоять вахтенный. Когда я подбежал к Лешке, он гаечным ключом закручивал одну из гаек крепления флагштока.
- Чего ты? – спрашиваю.
- Она открутилась немного, и флагшток болтался.
- Нашел время…
Через три минуты на корабле остались только командир в ходовой рубке, и я на своем посту у трапа. Командир постоянно держал связь по радио со штабом бригады.
Вскоре на причал приземлился маленький вертолетик КА-26. Из него вышел человек в штатском костюме с галстуком, по виду египтянин и прошел в ходовую рубку к командиру. Он через мощные корабельные мегафоны что-то говорил по-арабски. Надо полагать, призывал своих сограждан покинуть прилежащую к кораблю акваторию. Делал он это зря – не только вблизи, но и далеко от корабля в лодках давно никого не было. Человек в галстуке сел в вертолет и улетел.
Прилетели еще два таких же вертолетика. Они приземляться не стали, а зависли над водой. Из них, как лягушки, попрыгали в воду четыре легководолаза с мощными подводными прожекторами и принялись метр за метром обследовать днище.
Мины не было. Но на первых минутах работы водолазы обнаружили кое-что чрезвычайно интересное.
Подводная часть корпуса корабля обрастает ракушками очень быстро. Наше днище было покрыто сплошным слоем ракушек толщиной в палец, что совсем не много – бывает и больше. На этот слой ракушек магнитную мину не поставишь – не притянется она стальной обшивкой корабля.
На вертикальной части борта, ниже ватерлинии, на глубине один метр, в районе сорок второго шпангоута водолазы нашли свежезачищенную от ракушки прямоугольную площадку размером около шести квадратных дециметров.
* * *
Комиссия из штаба бригады работала несколько дней. В ее составе были офицеры КГБ. Нас с Лешкой неоднократно вызывали на беседы. Несколько раз мы показывали, где увидели ласты и как стреляли. Показания опрошенных египтян не изменили представление о случившимся – они только слышали стрельбу. Заключение комиссии сводилось к следующему.
Была предпринята попытка диверсионного акта. Под кораблем действовало несколько подводных пловцов-диверсантов. Точное их количество не установлено. Старшина первой статьи Соколов и старшина второй статьи Воронин проявили бдительность, обнаружили диверсантов и, действуя по инструкции, обстреляли их. Поскольку к моменту обстрела, была зачищена от ракушки еще не достаточная площадь борта, диверсанты вынужденно отступили, не выполнив задания.
Мы с Лехой были поощрены отпуском на родину – десять суток без дороги.
* * *
Через год демобилизованные воины - Леха и я – ехали домой в одном поезде.
- Слышь, Леха, а я ведь тогда никаких ласт не видел. И стрелять начал нечаянно.
- Знаю, - сильно удивил меня попутчик и рассказал правдивую историю, столь же не похожую на заключение комиссии, как не похож военный корабль на соленые грибы.
После металлического удара, Леха пошел на бак, докуривая мою сигарету и размышляя: «Чего там такое стукнуло? Может водолаз мину повесил?» И до того ему было скучно одному ночью ходить по верхней палубе, что мысли приобрели криминальный характер: «Вот сейчас «открою огонь на поражение безо всяких предупреждений» по воде – во, концерт начнется! Скажу ласты увидел. Доказать, что их не было невозможно». Так и сделал.
Увидев размеры поднявшегося переполоха, пожалел о содеянном и понял, что будет беседовать с офицерами КГБ, но отступать было поздно. Подбежавшему вскоре дежурному по кораблю выдал первую дезинформацию: «Ласты!» Когда услышал мою ротозейскую пальбу и мой вопль: «Ласты!!!»; он почувствовал, как голова отказывается соображать. Направился ко мне, чтобы попробовать вновь запустить забастовавшую голову. Увидев, что я наклонился и что-то собираю на палубе, Леха спрятался, продолжая наблюдать, и видел, как я высыпал это «что-то» в другое место.
Что это было стало ясно, когда он подменил меня на посту. Кроме того, им были обнаружены еще две гильзы, которые закатились за кнехт и остались не замечены мною. Эти две гильзы заботливые Лешкины руки перенесли в нужное место. Картина прояснялась – я стрелял или тоже из хулиганских побуждений, или по ротозейству. Трудно было представить, что одна и та же хулиганская мысль одновременно посетила наши головы. Значит, оставалось одно – ротозейство.
И тут в умной Лешкиной башке возник план своего и моего спасения. Рискуя, что его застанут за этим занятием, он бросил пост, проник через горловину в румпельное отделение, пытаясь найти причину того странного «тук», и нашел ее. Трюмный машинист, работая днем в румпельном, оставил много гаечных ключей на развернутой ветоши. Полуметровый ключ, лежащий на самом краю рулевой машины, от легкого покачивания корабля упал в трюм и действительно ударил по обшивке, но изнутри. Лешка поднял его и замотал все ключи в ветошь, чтобы скрыть от комиссии истинную причину удара.
Понимая, что этого не достаточно и что мы можем «расколоться» под пристальными взглядами профессионалов из КГБ, и, зная как закрепляется магнитная мина снаружи на корпусе корабля, он придумал потрясающий иезуитский ход.
Один маленький ключ отправил себе в карман. Выбравшись на верхнюю палубу и продолжая рисковать быть застигнутым, он открутил четырехметровый флагшток, на нижнем конце которого была приварена скоба. Этой скобой флагшток крепился к фальшборту. Длины флагштока хватило, чтобы, лежа животом на фальшборте, зачистить скобой борт корабля от ракушки.
Зачищенная площадка располагалась на глубине один метр и имела площадь около шести квадратных дециметров. Эти параметры площадки стали единственным правдивым местом в длинном заключении комиссии.
Александр Румянцев