Смерть, отрывок из рассказа Осень

Афанасьева Вера
       Смерть  представляет собой отсутствие возможности жить в привычной реальности. Она есть экстремальный, пограничный онтологический  феномен, разделяющий бытие и небытие или инобытие, что с точки зрения  нашей нынешней жизни одно и тоже. Она есть предельный переход в неизвестное будущее из известного прошлого, грань, разделяющая различные существования. Темный  временной занавес, после поднятия которого субъект превращается в объект, индивид -  в предмет, живое  - в  неживое,  организм – в труп,  известное – в  неведомое.
        Это  бытийная сингулярность, особая  граница миров с пропускным пунктом, работающим лишь в одном направлении, и самыми неумолимыми таможенными служащими. Онтологический туннель, по которому возможно движение только вперед. Лаз, в который можно пролезть лишь однажды и ведущий Бог весть куда. Дверь, впускающая, но не выпускающая, навсегда захлопывающаяся, когда в нее входят.
       Многие любопытные пытались подглядеть, что происходит за этой дверью, но лишь очень немногие счастливчики ухитрились сделать это, оставшись в живых. И тот, кто смог совершить невозможное, побывав за жизненными пределами, начинает по-новому воспринимать  жизнь, но навсегда сохраняет смутную тоску по увиденному Там. Однако существуют мгновения, когда мрак запредельного разверзается,  и оттуда проливается приглушенный  свет, позволяющий разглядеть Неведомое.
Смерть обуславливает особую эстетику. Погребальный саван есть смертельный аналог подвенечного наряда на  бракосочетании с Вечностью и самая популярная одежда всех времен и народов.  Гроб – экстремальное свадебное ложе, на котором спят лишь в одиночестве. Запах тлена подобен сладкому запаху белых королевских лилий. Сама Смерть – любительница готической косметики, она предпочитает черно-белые контрастные тона, раскрашивая себя и других черными тенями  тлена и белилами  разложения. Смерть стройна и  превосходит  по своим параметрам самую идеальную манекенщицу. Эстетика смерти завораживает, заставляя некоторых живых  подниматься на смертельный подиум и  привлекать  к себе внимание обычно равнодушной человеческой публики различными смертельными трюками и провокациями.
        Смерть  самый непознаваемый феномен. Можно исследовать лишь его земной результат, конечный материальный продукт, мертвое тело, труп, прах, но чрезвычайно трудно разобраться в самом процессе, изучить динамику смерти с каких-либо иных позиций, помимо медицинских или биологических. Сторонние наблюдения здесь мало что могут обнаружить. Истинный же наблюдатель, субъект, познающий смерть на собственной персоне, изнутри, в неинерциальной системе отсчета, связанной с самой смертью, как правило, лишен возможности опубликовать результаты своих исследований на этом свете.
        Эксперименты со смертью, тем более,  собственной, чреваты непредсказуемыми последствиями. Ее эмпирическое познавание чрезвычайно опасно для познающего. И только немногочисленные индивиды,  не боящиеся экспериментировать со смертью, могут обогатить человечество новыми знаниями об этом запредельном явлении.
       В большинстве случаев при изучении смерти довольствуются лишь анализом физиологической составляющей процесса, умиранием плоти. Умирание же сознания, прощание души с телом есть великая тайна, скрытая от смертных, потому что умирающее мышление не способно описать свой финал. Вот почему так важны свидетельства людей, испытавших подлинное умирание  или побывавших в состоянии клинической смерти.
Смерть часто  наступает медленно, поэтапно, умерщвляет плоть постепенно. Умирание и угасание плоти, свойственное старости, не стимулирует желание смерти, напротив, в этот период сознание цепляется за жизнь и всеми способами отвергает смерть. Вот почему старики, которым, казалось бы, наиболее доступны исследования смерти, боятся прислушиваться к ее шагам, не хотят даже думать о ней. Молодые   смерти не боятся, но редко интересуются ею, воспринимая жизнь абсолютной и  бесконечной.
Умирание же души не зависит от возраста. Но душа не хочет и не должна умирать раньше тела, и часто стремится не допустить этого. Вот почему люди с больной, умирающей душой, в минуты просветления осознающие свою  наступающую духовную смерть, жаждут смерти физической, ибо она проще, легче и менее безнадежна.
         Жажда смерти часто возникает из-за несерьезного недовольства жизнью, провоцируется мелочами. Эти  мелочи, помноженные на человеческие слабости и комплексы, в итоге дают существенную величину, подобно тому, как произведение бесконечно малого на бесконечно большое может дать крупный и даже огромный результат. 
          Человек слаб и раним, и поранить его, даже смертельно, может все что угодно. Душа нежна и мягка, любая заноза становится для нее очень болезненной и опасной.  Защитная оболочка, делающая человека менее уязвимым, формируется долго, юные оказываются ранимее зрелых.  Раненая душа думает лишь о себе, забывает заботиться о теле, делает его ненужным, излишним, толкает на смерть.
          Нелюбовь к себе лишает человека необходимой устойчивости. Человеческое существование в этом случае  становится подобным карандашу, поставленному на наточенное острие. Даже легкий толчок может перевести его из неустойчивого состояния жизни в устойчивое состояние смерти. Толчком может послужить незначительная ссора, унижение, потерянные деньги, двойка в дневнике – то, что в другой ситуации забылось бы через день. Не  поддерживаемый никем и не имеющий опоры  карандаш падает, катится, ломается, остается лежать. Смерть,  произрастающая из казуса, мелочи, ерунды, чепухи, еще более  страшна, глупа и  безжалостна. Несоизмеримость причины и следствия в подобных случаях поражает.
        Самый успешный агент смерти – любовь. Смерть – соседка, спутница  и подруга любви. Даже счастливая любовь может толкнуть на убийство, если оно необходимо тому, кого любят. Несчастная же любовь вообще стоит вне морали и  готова абсолютно на все.
Попранная и изувеченная любовь – наилучший, эффектив-нейший стимулятор смерти любящего. Как ничто иное, она убивает желание жить. Раненая любовь умирает в страшных муках и своим умиранием отторгает жизнь, инициирует сильнейшую жажду смерти испытывающего любовный крах  субъекта.
      Подлинная любовь сужает мир до существования единственного индивида, а весь веер жизненных дорог сводит к одной-единственной дороге к  любимому. И если эта дорога становится непреодолимой, то остается лишь путь в смертельный туннель. Когда вся радость жизни сосредотачивается в единственном любимом теле, существование без него становится невыносимым,  нетерпимым, немыслимым.
       И любая мелочь, которая кажется  лишь забавной или досадной нелюбящему, для влюбленного может оказаться роковой и смертельной. Убить любящего может одно случайное слово, одно движение, единственный поступок отвергающего.
       И  оказаться в подобной ситуации может  глупый, и мудрый; урод и красавец; злодей и праведник. Спасти от подобной напасти не может ни здравый смысл, ни помощь близких, ни  вмешательство профессионалов. Лечит только время
       Каждый человек имеет свой фундамент, ту опору, на которой он стоит в этой жизни. Чем прочнее этот фундамент, тем сложнее удержаться, если он разрушен, выбит из-под ног. И чем значительней, крупнее, весомей человек, тем с большей силой он может упасть, разбиться, сломаться, разлететься на куски, как упавшая с постамента статуя.   
       Много имевший и все потерявший  уязвим, не защищен, обнажен, доступен смерти. В одно мгновение уверенность может смениться  беспомощностью, сила -  слабостью, великий ум – безумием.
       Досрочно заполучить сильных духом смерти удается крайне редко,  и она  с огромным рвением принимается за тех из них, кто в какое-то мгновение теряет силу, начинает качаться, находится на грани падения. Они для нее – лакомый кусок, деликатес, экзотическое блюдо. Смерть жаждет их больше слабых, доступных, привычных. И она, желая позабавиться и полакомиться, ведет охоту на сильных, расставляет им хитроумные жестокие ловушки, Отнимает славу, талант, богатство, близких. А затем распахивает окна небоскребов, заряжает пистолеты, заливает  бензин в баки дорогих автомобилей.
       Сильному труднее других сладить со смертью. Он сам встает на ее сторону, дает ей фору тем, что всегда и во всем винит лишь себя. Он не обвиняет судьбу, с которой умел справляться, не обвиняет обстоятельства, потому что привык создавать их, не обвиняет людей,  потому что он сильнее и умнее всех. Сильному никто не поможет, он может помочь себе только сам.