«Одного поля ягода, а чужим умом - враги.»
(Где-то случайно услышанный
автором обрывок фразы)
Косясь на вездеход, лосиха крупной рысью уходила по высоким кочкам и глубоким ямам-промоинам в сторону спасительных густых лиственниц. Грохочущее, вонючее и очень страшное чудовище пороло гусеницами мох и голубику по ее следу метрах в ста сзади, догоняя ее. Кочки и ямы мало мешали чудовищу, а лосиху постоянно сбивали с ритма рыси, заставляя припадать на одно, а часто и на оба передних колена, делая больно ногам, выматывая энергию и снижая драгоценную скорость хода.
Она не знала, что чудовище не умеет бегать по густым и высоким лиственницам, но рвалась к лесу, правильно полагая: где лес - там спасение. Не знала она и про кусочки свинца, которыми с громом может плеваться преследующий ее монстр и, что, попадая в тело, свинец с дьявольской силой ломает кости, рвет мышцы, сухожилия, сердце, печень, мозг, все, куда попадет. Не слышала она и человеческой речи, заглушенной ревом двигателя и лязгом гусениц.
- Дядя Вася, уйдет. Уйдет в лес! Далековато стрелять. Жми, жми! Во, карабин бы сейчас!
- Не уйдет, не уйдет. У тебя пули? В стволе-то?
- Пули, пули... Уйдет, уйдет в лес.
- Не уйдет. Мы ее сейчас справа.
Чудовище стало обходить справа. Лосиха метнулась влево и рвалась к лиственницам уже не по кратчайшему расстоянию, а под острым углом к кромке леса. Гусеничный монстр понял, что надо делать. Он начал вклиниваться между измотанной неравным состязанием лосихой и лесом.
Метров шестьдесят их разделяло, когда железный преследователь дважды грохнул и метнул свой свинец. Первая пуля невидимым шмелем коротко прогудела над головой лосихи низким тоном и ей стало еще страшней. Вторую она не слышала. Свинец толкнул ее в живот сзади и справа. Пуля вошла в брюшную полость, сплющилась и, беспорядочно кувыркаясь свинцовой лепешкой с рваными краями, распорола кишечник. Больно пока не было, но такое ранение всегда смертельно.
- Да обожди ты... Что ты на ходу? Наша уже, наша.
Не понимая, что это за толчок сзади и справа, лосиха продолжала уходить,не снижая скорости. Теперь она бежала параллельно кромке леса, а чудовище перло по кочкам между лесом и лосихой, нисколько не уставая. Ужас перед чудовищем заставил изменить направление бега еще раз и опять влево. Она стала удаляться от леса. Впереди были кочки, ямы, мох, голубика и лишь на самом горизонте сиреневые от цветущего иван-чая склоны сопок.
Через двести метров лосиха замедлила ход и вскоре остановилась. Марафон крупной рысью по заросшим низким кустарником ухабам не мог продолжаться бесконечно - сил больше не было.
Вездеход подошел на двадцать метров. Пассажир Петя стал метить под правую лопатку, а водитель дядя Вася до того был уверен в успехе, что выключил зажигание.
Но тишины не наступило. Головы людей и лосихи повернулись в одну сторону, а взгляды сошлись в одной точке. Метрах в ста, очень низко висел в воздухе, выл турбинами и грохотал лопастями МИ-8, не видимый и не слышимый ранее ни людьми, ни лосихой.
- Внимание в вездеходе! Выйдите из вездехода без оружия! Областная охотинспекция, - рявкнул вертолет двухсотваттным мегафоном, легко перекрыв жуткой громкости речью собственный вой и грохот.
* * *
Вчерашний школьник Петя, первый сезон работающий в геологическом отряде рабочим, нисколько не испугался. Он не представлял, какого размера неприятности начинаются с мегафонного рявканья вертолета.
Дядю Васю от ужаса прошиб пот. Год назад он получил «три условно» за незаконное хранение, ношение и использование «мелкашки», поэтому и пот. В сознании завис простой и известный вопрос: «Что делать?».
Вертолет приземлился. Из фюзеляжа выпрыгнули четыре человека в камуфляжах и с карабинами Симонова в руках. К вездеходу не побежали, а остались у вертолета, присев и придерживая камуфляжные бейсболки руками, чтоб их не сорвал поток воздуха от вращающихся еще лопастей.
- Выйдите из вездехода без оружия! - повторил вертолет мегафонный приказ.
Не знал дядя Вася, что лосиха смертельно ранена и, отдохнув, пройдет совсем немного, затем ляжет и больше не подымится. Дерзкое и неправильное соображение возникло в дяде Васиной голове: «Факт незаконной охоты не докажут - ехали и ехали, а впереди бежала лосиха. Но что делать с ружьем? Второй раз «незаконное хранение»». «И ношение», - жестко подсказал внутренний голос. «Надо рвать к лесу. Там большой ручей. Утопить в яме ружье и выходить сдаваться. И не было у меня никакого ружья - палка была. Пусть докажут. Не найдут они его в яме. А побежал, потому что вездеход без разрешения взял. Думал: убегу, - скажу угнали браконьеры какие-то. На вездеходе уходить нельзя. Они попрыгают обратно в вертолет и зависнут над вездеходом. Ружье не утопишь. Надо пешком».
- Петька, в зону не хочешь? Рвем к лесу! - риторически спросил и приказал дядя Вася.
Петька отдал ему ружье и они запрыгали по кочкам в сторону тех самых густых и высоких лиственниц, намереваясь пройти спринтерскую дистанцию в двести метров быстрей ребят в камуфляжах, которые находились метрах в трехстах от предполагаемой точки встречи с лесом. Маленький и полупустой рюкзачок на спине почти не мешал бежать. В нем небольшая видеокамера и летняя куртка, но Петя решил освободиться и от этого лишнего груза. Правая лямка была уже на локтевом суставе, когда вспомнил, что в кармане куртки завернутый в полиэтиленовый мешочек паспорт, который, понятно, нельзя оставлять преследователям. Рюкзак остался на спине.
Ребята быстро развернулись цепью и начали преследование.
Из-за кочек и ям расстояние оказалось совсем не спринтерским. «Дыхалки» не хватало ни Петьке, ни дяде Васе. Петька предпринял попытку сойти с дистанции. Он замедлил бег:
- Дя Вась, а вездеход-то?
- Скажем угнали - прохрипело в ответ - бежим, немного еще.
Петька послушался. В организме нашлись какие-то резервы и, он восстановил скорость.
Но ребята в камуфляжах бежали значительно быстрее. Они двигались не просто за браконьерами, а к тому месту, где те должны были встретиться с лесом и уйти в него, как бы отрезая их от деревьев. Так же как совсем недавно дядя Вася отрезал лосиху. Это вынудило беглецов принять левей, изменить намеченный ранее ориентир - скособоченную лиственницу, за которой было еще много деревьев, был ручей, была яма в ручье, было спасение от нар, как казалось дяде Васе. Они бежали под углом к кромке спасительного леса, а значит, и без того совсем не спринтерская дистанция стала еще длинней.
Вскоре недостаток скорости еще больше ухудшил положение беглецов. Они отклонились еще левее и бежали параллельно лесу, а преследователи оказались между деревьями и задыхающимися, взмыленными и затравленными браконьерами.
Дядя Вася - не лосиха и понимал, что отворачивать от леса совершенно бессмысленно. На открытом месте их быстро догонят и возьмут, как котят, вместе с ружьем. Положение безвыходное - надо сдаваться. Но впереди метрах в ста он увидел выступ деревьев и, появился небольшой шанс скрыться в этом выступе. Однако тактику ухода надо было менять - не убегут они, не хватит физических возможностей. До того дядя Вася не хотел на нары, что совершил решительный и глупейший поступок, который не спас его от зоны, а наоборот намотал гораздо больший срок.
Он поднял стволы и пальнул в сторону преследователей, но намного выше их голов, градусов под 45 к горизонту, в небо. «И использование» - констатировал внутренний голос.
Этот идиотский выстрел не только распалил азарт молодых и горячих преследователей в камуфляжах, не только напомнил много раз слышанные слова - «под браконьерскими пулями... рискуя жизнью... долг службы», - которые влили в их души ощущение собственной значительности, но и дал законное право применить свои самозарядные карабины. А в протоколе можно будет написать: «Стрелял из охотничьего ружья, пулями, на поражение». И разбирайся следователь.
«Пи-уу, пи-уу», - запели острые и тоненькие карабинные пули над головами и по бокам. Погоня продолжалась.
«Если точно в затылок, расколется череп или только дырка будет?» - дико подумалось дяде Васе, как будто это имело значение. Он знал, что примененное против них оружие не наносит больших повреждений, а пронзает мягкие ткани и кости, как шилом, поэтому мало пригодно для охоты на крупного зверя, но все равно почему-то подумалось.
Петька не думал ни о чем. Он слышал выстрелы, но не понимал, что это за «пи-уу» у него над головой.
Неудовольствия от стрельбы по людям не испытывал никто. Палили с большой увлеченностью и интересом, но и мазали при этом непрерывно. Чтобы выстрелить, надо остановиться, встать на колено, хоть немного успокоить дыхание и прицелиться. Уж очень хотелось пострелять увлеченным работой парням и, они стали отставать, теряя время на выстрелы. Дядя Вася опять поднял ружье и пустил вторую пулю в сторону неприятеля и опять явно выше голов, в небо. Преследование прекратилось. Инспекторы залегли за кочки и загрохотали карабинами, как в самый разгар Сталинградской битвы.
Петька уже скрылся за первыми деревьями того самого выступа. И дядя Вася ушел бы - совсем немного осталось, но пуля кольнула в ногу. Он повалился на кочку и откинул в сторону ружье, правильно сообразив: если держать его в руках могут при подходе и пристрелить.
Возбужденные погоней инспекторы хотели по инерции попинать его ногами, и один уже замахнулся, но старший группы остановил: «Не надо». Осмотрели рану. Она оказалась легкой. Дядя Вася вполне мог идти сам. В вертолете ему перевязали ногу и принялись составлять протокол.
Петьку никто не преследовал.
* * *
Если называть вещи своими именами, Петька был инфантильным. Он не представлял, где находится база геологического отряда, сколько они проехали от нее на вездеходе, как отсюда выйти на ближайшую дорогу. Неведомо ему было, что солнце в середине дня всегда на юге, а уж отыскать на небе полярную звезду - это совершенно непосильная для него задача. Любимым его занятием было смотреть «видики», где тренированные супермены отправляли в нокаут своих противников. Иногда, если удар был особенно хорош, он даже ненадолго переставал жевать «жвачку» от восторга. Мама работала завучем в школе, нанимала репетиторов – готовила его в университет. Из-за лености Петиного ума дело шло плохо. В этом году он провалил первый же экзамен, но настойчивая мама внушала ему, что уж на следующий год он обязательно…
Он полтора месяца проработал в отряде и обрыдли ему эти канавы, макароны с тушенкой, комары и начальник отряда, которому казалось просто позорно маленьким количество вырубленных Петей кустов. Планировал удрать скоро с «трудового фронта» домой к «видикам», а маме сказать, что «дезертировал», чтоб к экзаменам готовиться. В поле, мол, трудно этим заниматься.
До трассы было километров пять, а до таежной дороги, выходящей вскоре
на трассу, и того меньше.
Петька совершил невозможное, - он заблудился. Рев камазовских дизелей отражался от скалистого склона сопки, что сбило его с толку, и он пошел не в ту сторону.
Шел целый день. Вечером ему стало казаться, что шум автомобильных двигателей исходит со всех сторон. Выбрел на охотничью избушку. Нашел свечи, спички и рис пополам с мышиным пометом. Полночи перебирал крупу, отделяя помет. Под утро сварил рис и затолкал в желудок противную, провонявшую мышами кашу. Встал поздно, насыпал в чехол от видеокамеры не перебранный рис, завернул камеру в найденную под нарами портянку и снова пошел. Шел опять целый день. Вечером засыпал в рот сырой рис вместе с пометом. Прожевал две горсти и его вырвало. Отмучился ночь у костра, страшно страдая от холода и мошки. Наутро опять пошел.
В середине дня на открытом, не поросшем лесом месте он нашел тушу лося.
Не знал Петька, что вторая выпущенная им пуля достигла цели. Лосиха прошла метров пятьсот, легла умирать и умерла.
Сев на кочку рядом с сильно пахнущей тухлятиной тушей, он опять не понял, что эта лосиха убита им, Петькой, что он все три дня ходил кругами по одному и тому же месту.
Нашел острый камень, выкромсал кусок тухлого мяса вместе со шкурой, помогая пальцами разрывать жилы, и положил его в костер. Сверху кусок превратился в уголь, внутри остался сырым, а между углем и сырой серединой был слой тухлого, пресного, но пропеченного мяса. Петька впился в него зубами, размазывая уголь по лицу, и услышал вертолет.
В вертолете тоже заметили обедающего охотничка и двигались к нему. Тот прервал трапезу и стал похож на папуаса, исполняющего ритуальный танец. Боясь, что его не заметят, он прыгал, махал руками, что-то орал, как будто его могли услышать, корчил гримасы. На опухшем от мошки и черным от сажи лице белели глаза, ничего не выражающие, кроме желания оказаться на борту вожделенной машины.
Над Петькой вертолет снизился и приказал мегафоном:
- Оставайтесь на этом месте. Мы вернемся за вами через тридцать минут.
«Не вернутся, надуют» - со страхом думал Петя, провожая глазами оранжевый фюзеляж.
Километрах в двух вертолет опять снизился и, как показалось, приземлился, хотя уверенности в этом не было - место предполагаемой посадки не просматривалось.
Три дня блуждания в трех соснах кое-чему научили. Петя ни просто побежал к вертолету, а вначале наметил ориентир - вон там, между двумя острыми сопочками.
Бежал не долго. Как только пересек довольно наезженную дорогу и понял, что она-то обязательно выведет на трассу, он увидел стоящий на земле вертолет с остановленными двигателями и неподвижными лопастями. Сильно успокоенный только что обнаруженной дорогой Петя присел за куст и замер, наблюдая и слушая.
Те самые четыре парня в камуфляжах и еще три человека в аэрофлотовской форме переносили из фюзеляжа под корни поваленного ветром дерева огромные куски мяса. По хорошо слышимым фразам стало понятно, что после выполнения полетного задания вертолет должен вернуться на базу, а демонстрировать мясо незаконно добытого ими в августе лося, с использованием казенного вертолета, не входило в планы ни инспекторов, ни экипажа. Завтра они вывезут мясо на «Ниве» командира вертолета, причем поедут только вдвоем и снимут заднее сидение - таким большим оказался лось.
И тут Петю осенило. Он вспомнил дяди Васины слова насчет зоны и подумалось: «Сейчас отсниму видеокамерой, как они сами браконьерят. Потом скажем, чтоб не заявляли на нас в милицию, а то мы тоже заявим на них».
Начал перемещаться по кустам и отснял длинный фильм. И лица все в кадр попали, и мясо, и вертолет с бортовым номером, и слова все старался записать, а камеру так включил, чтоб она сама дату в нижнем левом углу кадра ставила.
Разыграли по жребию рога. Самый молодой инспектор отпустил опостылевшую остальным шутку: вот, мол, сейчас жребий покажет кто из нас рогоносец. Двух глухарей переносить под корни не стали, а положили в рюкзаки. А камера все снимала и записывала:
- Необыкновенно какой-то большой лосяра.
- Да. Я тоже никогда такого не видел.
- Ну, все вроде. Сейчас пацана заберем и домой. Чего он такой черный был?
- Непонятно, как его три дня ищут. Он же на том месте и остался, где мы их накрыли.
- Там еще протокол писать надо. Лосиху-то они, оказывается, все-таки застрелили. Она там, конечно, протухла уже.
- Значит, на ходу пацан стрелял. Вездеход же не останавливался. Не мог же мужик стрелять и вездеход вести.
Вот когда Петька понял, что за тухлятину он ел.
Турбины завыли, набирая мощность, а Петя потихоньку попятился, вышел на дорогу и пошлепал к трассе.
Уже через три часа мама всплеснула руками, увидев через дверной глазок похудевшего и чумазого сына.
Утром следующего дня, прильнув к глазку, она обнаружила за дверью своего участкового инспектора в форме, а с ним два человека в гражданской одежде и с папками под мышками. Они настойчиво давили кнопку звонка.
* * *
Желтый от многолетнего копчения сгорающим табаком потолок никаких спасательных идей не подсказывал. Их просто не могло быть – взят с поличным.
Не первый час дядя Вася в угнетенном состоянии духа разглядывал потолок с дивана, смолил «Беломор» и ждал когда жена с термосом, пирожками и книгой «Любовь и смерть» уйдет на дежурство. Ему давно хотелось открыть припрятанную бутылку.
Только в этой комнате позволено курить. В остальных потолки, как свежевыпавший снег.
После того, как сын ушел в армию, а старшая дочь, еще раньше, поступила учиться в далеком городе, забота о чистоте квартиры и «чтоб красиво было» поглощало его супругу без остатка. Впрочем, не верно это. Оставалась энергия на заготовку на зиму капусты, огурцов, помидор, на потрясающие блинчики с куриными пупками, на известные многим котлеты из сохатины, на другие кухонные шедевры, а по праздникам на салат «Оливье», от которого настоящего ценителя мог хватить удар от восторга.
Дядя Вася не относился к числу ценителей и не замечал, что сохатина, сваренная на костре в тайге с одной только солью, разительно отличается от приготовленной женой на кухне.
В молодости он пятнадцать лет крутил баранку грузовиков по колымским перевалам. Хороший семьянин, работал без нареканий – предложили в партию – вступил. Но страсть к охоте занимала всю дяди Васину душу, подобно страсти его жены к чистоте, к обновлению интерьера квартиры и к кухонным сольным кулинарным выступлениям.
Задолго до отпуска он подгонял одежду, обувь, ремонтировал многочисленную амуницию, снаряжал патроны. Иногда, к недоумению жены, просто извлекал из сейфа ружье, чтобы подержать в руках. После открытия сезона редкие выходные он не отправлялся в тайгу.
Два раза за пятнадцать лет жена уговаривала не осенью брать отпуск или зимой, а чтоб «как люди» - летом. После первого такого отпуска он навсегда пропитался глубоким отвращением к городу Сочи с окрестностями. К жаре, к горько-соленому морю, к толпам полуголых людей на пляжах, к отвратительным кипарисам и магнолиям, нисколько не похожим на лиственницы; к тяжелой скуке вечерних развлекательных мероприятий и концертов. От запаха чебуреков его тошнило.
После второго отпуска, столь же сильно он возненавидел Крымский полуостров.
Дома жена рассказывала подруге, как хорошо было в Крыму, показывала фотографии. Дядя Вася молча вышел курить в свою комнату, а, когда подруга ушла, тайком от жены порвал в клочья фотографию, где он с детьми и женой улыбался в объектив на фоне «Ласточкиного гнезда», чтоб не бередить в памяти тяжелые воспоминания о бездарно выброшенном на помойку отпуске.
«Я больше никогда не поеду в отпуск на «материк» - заявил он внятно, с расстановкой, как-то по-особенному. Жена внимательно посмотрела, уловив не знакомые жесткие нотки. Склонная убеждать, а, часто, и повелевать, промолчала, поняв, что заявление более чем твердое.
С тех пор она с детьми побывала и на Волге, и в Прибалтике, и в Карелии и, даже, в Турции, а муж стаптывал сапоги и валенки в колымской тайге.
Двадцать лет назад он случайно встретился в избушке с браконьером. Тот ждал напарника с «Бураном», чтоб вывести разделанного уже нелегально лося. Ночевали вместе. Когда утром подъехал «Буран», он помогал грузить мясо. Тут-то и нагрянула инспекция. Позже он легко доказал свою непричастность к этому преступлению, но в избушке обыскали всех троих. В рюкзаке – два не в сезон добытых глухаря и, самое скверное, просрочена перерегистрация ружья, что стало неожиданностью для самого владельца оружия. Почему-то уверен был, что в ноябре заканчивается срок «Разрешения…». До того уверен, что и проверять не стал, не заглянул в документ. Ошибался дядя Вася – он уже месяц охотился с нелегальным стволом и не подозревал этого.
Все учла административная комиссия – передовик производства, член КПСС, не привлекался… Но ружье все равно конфисковали и аннулировали охотничий билет.
Для Акакия Акакиевича утрата шинели равносильна утрате всей жизни. Никак не возможно было ему без шинели дальше жить. Если запретить дяди Васиной жене ухаживать за квартирой и стряпать, она умрет. Или заболеет неврастенией и станет изводить своих близких скверным характером. Дядя Вася без ружья и охотбилета умер бы через месяц, минуя стадию неврастении.
Знаете как он выжил? Переквалифицировался в вездеходчики и вот уже двадцать лет утюжит гусеницами колымскую землю в составе геологических отрядов.
Оружия в отрядах, что дров в тайге. Далеко от дорог они стоят, не проехать туда никакой инспекции. Бывший охотник дядя Вася быстро превратился в злостного браконьера.
Год назад в октябре стояли рядом с трассой. Взял у геолога нелегальную «мелкашку» и пошел щелкать куропаток. И знал же, что трасса в пятидесяти метрах, но уж больно большая стая уселась на поляну. Если за кусты умело спрятаться, много-много можно настрелять – не взлетают они от слабых выстрелов этой винтовочки, не пугаются.
«Урал» инспекции проезжал по трассе и хорошо было видно, как куропатки одна за одной падали и умирали, разбрызгивая кровь по снегу. Осталось вычислить стрелка, что и было сделано. Правила запрещают стрелять вблизи дорог – это административное правонарушение. Винтовка оказалась без документов, а стрелок без охотбилета. А это уже уголовщина.
Геолога не «сдал». «Моя – говорит - винтовка. В Магадане у мужика купил». Упражнение в стрельбе по куропаткам обошлось в «три года условно», как мы уже знаем.
Дверь приоткрылась:
- Я пошла. Я там укроп сушу. Выключи духовку через полчаса. Она на самом малом стоит.
- Ладно.
- Не забудь.
Жена знала, что неприятности какие-то у мужа. Что-то с охотой связано. Подстрелил кого нельзя, что ли. Вернулся с поля раньше срока, нога перевязана, говорит подписка какая-то о невыезде. Не вникала в подробности, пусть сам разбирается.
Допросов еще не было. Дядя Вася понимал: теперь от реального срока не уйти. Конфискованное ружье снова без документов и не его. Опять врать придется, что купил по случаю. А пальба над головами инспекторов делала прогноз еще более неутешительным – лет семь строгого режима.
Днем звонила Петькина мать. Назвала себя: Серафима Андреевна. Сказала, что ей о чем-то надо с ним поговорить. Ответил в трубку: «Приходите, когда хотите».
Сорванная с горлышка фольга пробки полетела в форточку, а водка забулькала в кружку, но не успела та наполниться до желаемого уровня – звонок у входной двери, в коридоре.
Эту женщину дядя Вася часто видел на улицах поселка и каждый раз вспоминал свою школьную учительницу английского языка. Что-то неуловимо-педагогическое было в походке, в умении проходить мимо с подчеркнуто безразличным видом, и даже в выражении лица, красивом и волевом.
- Здравствуйте Василий Иванович. Я Петина мама. Мне необходимо поговорить с Вами.
- Здравствуйте, – дядя Вася посторонился, давая возможность пройти в коридор.
Не обучен был хозяин квартиры помогать дамам снимать пальто. Стоял и молчал, всем своим видом показывая: давай поговорим, если «необходимо».
- Здесь неудобно разговаривать.
- Пройдите вот сюда, - простодушно указал на дверь своей прокуренной комнаты с открытой водкой на тумбочке и огурцом на блюдце.
Он искренне полагал, что дым и водка не могут помешать разговору. Даже и мысли не было предложить пройти в большую комнату – гордость жены, с огромным черно-оранжевым тигром на стене на фоне ядовито-зеленых тропических растений и гипсовым, размером с пятилетнего ребенка ангелом на инкрустированной палисандром тумбочке. Какой есть – такой есть. Скрывать состояние своей комнаты, что лысину прятать – что же в ней позорного? Он совсем недалек был от мысли набулькать в стакан водки и спросить Серафиму Андреевну: «Будете?» И огурец пополам разрезать. Не далек, но все же понимал интуитивно – нельзя, хотя и не понимал почему.
Серафима Андреевна обула тапочки, прошла, не снимая плаща, расположилась на стуле, положив сумочку на колени, и заговорила:
- Василий Иванович, у Вас большой жизненный опыт. Вы, конечно, понимаете, что Петя только начинает жить. Ему в университет следующим летом поступать. Единственное, что ему можно инкриминировать – это два выстрела по лосю из Вашего незаконного ружья. Как мне пояснил адвокат, Вас обвиняют в незаконном хранении, ношении и использовании оружия. Вы уже были судимы за подобное преступление. Когда пытались с Петей убежать, стреляли охотничьим порохом по исполняющим служебные обязанности инспекторам.
Дядя Вася поднял глаза:
- Чем стрелял?
- Охотничьим порохом Вы стреляли, Василий Иванович. И адвокат говорит, что после этого - любое более мелкое нарушение закона становится несущественным.
Не тот, совсем не тот тон взяла Серафима Андреевна. Очень неумело она начала уговаривать дядю Васю взять на себя еще и незаконную охоту. Впрочем, начала неплохо, но водка, огурец и дым – столь вопиющие безобразия, что она, как бы по привычке, сорвалась на нравоучительный тон. Она отчитывала, воспитывала, как три месяца назад педагогическим тоном произносила монолог в адрес одного оболтуса из 10 «Б», стоявшего, опустив голову, в ее кабинете завуча.
Этот прогульщик бросил карбид кальция в наполненную водой ямку во дворе школы и накрыл дырявым, перевернутым вверх дном ведром. На длинной тонкой палочке поднес к этому «фугасу» горящую бумажку. Взорвавшийся под ведром ацетилен произвел звук подобный взрыву боевой гранаты и с большой силой швырнул ведро в окно третьего этажа, где его дисциплинированные одноклассники писали сочинение. В класс не только посыпались все три оконные стекла, но и влетели перемычка сломанной рамы, а само ведро пересекло помещение над головами школьников, ударилось о стену, отскочило и покатилось по полу, гремя ржавыми боками.
Сорвал уроки у всей школы. Услышав взрыв, звон стекла, визг девочек, топот бегущего по коридору десятого «Б» и не понимая что произошло, учителя, на всякий случай, начали эвакуировать детей.
Оболтус-прогульщик не ждал такого эффекта и совсем не предполагал, что траектория полета ведра пересечется с окном. Он вообще не пытался прогнозировать последствия. Просто ставил эксперимент – что будет?
- Тобой будет еще заниматься милиция, - отчитывала его Серафима Андреевна – но я квалифицирую твою выходку, как терроризм. Я требую! Объясни, зачем ты поджег карбид в ведре?!
После слов «карбид в ведре» парень поднял голову, посмотрел на завуча и подумал: «Невозможно здесь объяснить, что я не террорист». Завуч не поняла ни физической стороны случившегося, ни психологической. Ни в ведре, ни в любом другом месте карбид поджечь невозможно, он не горюч. Взорвался ацетилен – продукт реакции карбида кальция с водой. Его объяснения, что поджег из любопытства - загорится под ведром или нет - приняты не будут. Она объявит это объяснение ложью, поскольку не может представить, что человек может действовать, руководствуясь одним только любопытством; непременно какая-то цель еще должна быть. И цель эта, по убеждению завуча, уголовная – сорвать уроки террористическим актом.
Когда дядя Вася услышал «стреляли охотничьим порохом» вместо «охотничьими пулями», он в следующую секунду уже не воспринимал Серафиму Андреевну, как личность, как собеседника, как человека, с которым можно выработать линию поведения во время следствия и на суде. Не ведомо ей, каким низким тоном поет в полете охотничья пуля и как тонко посвистывали у них над головами пули карабинов. Она вообще не знакома со звуками окружающего мира. Не знает как токует глухарь, трубит во время гона лось, лязгают по кочкам гусеницы вездехода и ревет его двигатель, как пьяная алкоголичка визжит на своего сожителя. Вездеход и алкоголичку слышала, конечно, в поселке, но эти впечатления не прибавили ничего к ее мироощущению; были выброшены из памяти, как отвратительные и вредные в ее педагогической деятельности. Она никогда не представит, как они прыгали по кочкам, задыхаясь, и что думалось тогда дяде Васе и ее сыну. Да и не к чему ей эти подробности. У нее определенная и ясная цель: увести сына от ответственности. Насколько ее Петя виноват – сейчас не имеет значения.
Дядя Вася, сорок лет назад закончивший восемь классов, и сам удивился чувству жалости, возникшему у него к образованной Серафиме Андреевне. Нечто подобное он испытывал к человеку, потерявшему обе ноги и передвигающемуся по асфальту на тележке на колесиках.
- Вы хотите, чтобы ваш Петр просто сидел рядом в вездеходе, а по лосихе стрелял я?
- Василий Иванович, Петя только начинает жить…
- Хорошо.
Молчание затянулось и стало неловким. Серафима Андреевна не знала что сказать. Уж слишком быстро и просто удалось достичь желаемого.
- Я Вам очень благодарна.
Дядя Вася молчал.
- А Вы не передумаете?
- Нет.
- Ну, тогда будем считать, что договорились. Я еще на днях зайду к Вам?
- Заходите.
Серафима Андреевна встала. Дядя Вася первым вышел в коридор. Когда Серафима Андреевна проходила мимо открытой двери в большую комнату, ужаснулась оранжевому тигру и громаде ангела даже больше, чем водке и огурцу. Попрощались. Вернулся в свою комнату, а на тумбочке, рядом с бутылкой пачка банкнот по 500 рублей. Пересчитал – двадцать тысяч.
* * *
Не знал дядя Вася, что в сумочке у посетительницы лежали сто тысяч рублей, которые она готова была отдать ему. Тремя днями раньше она посетила одного из инспекторов. В приличной обстановке, они посмотрели документальное «кино», снятое в тайге оператором Петькой, и, как деловые люди, начали переговоры. Выяснилось, что протоколам уже «дан ход» и вернуть их совершенно не возможно. Такой поворот событий был предусмотрен Серафимой Андреевной. Обстановка не раздражала, и она умело шантажировала и торговалась. Торг закончился на следующий день, когда все четверо инспекторов и три члена экипажа вертолета собрали совещание, где было выработано окончательное решение из двух пунктов: первый – скинуться по 15 тысяч и отдать деньги Серафиме Андреевне; второй – на следствии и суде утверждать, что они видели, как дядя Вася остановил вездеход и два раза выстрелил по лосихе.
Серафима Андреевна понимала, - если все семеро будут говорить, что стрелял дядя Вася, и Петя это же подтвердит, – правдивые показания обвиняемого о том, что стрелял Петька, вряд ли будут приняты во внимание. Но, чтобы уж совершенно успокоиться, направилась к дяде Васе. Из полученных от блюстителей закона ста пяти тысяч, пять она положила в тумбочку, а сто в сумочку, в ту, что лежала на коленях во время беседы с дядей Васей.
Переговоры в прокуренной комнате закончились неожиданно быстро, успешно и очень для нее выгодно. Теперь в тумбочке лежало восемьдесят пять тысяч.
Оставалось два дня до семинара. Будут представители из областного управления образования и даже (позвонили из Магадана) из министерства кто-то. Надо наверстывать потерянное время – готовиться к выступлению «Проблемы воспитания нравственности».
* * *
Все восемь свидетелей, включая Петю, показывали, что лосиху застрелил дядя Вася. И сам обвиняемый это же утверждал. Осужденный был взят под стражу в зале суда. У дяди Васи достаточно было пунктов обвинения, и нам неизвестно повлиял ли установленный факт незаконной охоты на размер срока лишения свободы.
Почти все восемьдесят пять тысяч ушли на хорошую одежду для Пети. На зависть друзьям «прикид» покупался не на китайском рынке, а в хороших магазинах. И на телевизор хороший хватило, и еще немножко осталось на первое время в университете.
К сожалению, отложенные деньги не могли пойти по назначению – Петя второй раз провалился и пополнил ряды вооруженных сил России.
* * *
Пока еще маленькие, плохо различимые на фоне леса фигурки людей в камуфляже и с автоматами на груди, образовав длинную – не видно где кончается – цепь, отделялись от зеленой стены тайги и зловещим шагом по плохо просохшему лугу двигались к берегу Зеи.
Петька ясно понимал: в этих кустах его сейчас не видно, но отсидеться в них не получится – прочешут фигурки его укрытие. До берега метров четыреста, а там в камышах украденная вчера лодка «Казанка» с подвесным мотором. Подумалось: «Надо было вчера и уходить. Все равно бензина не нашел». Бензиновый бачек в лодке залит по горловину, но Петька задержал отплытие на один день, намереваясь украсть еще где-нибудь канистру, чтоб хватило до Свободного, а там его уже не ищут. По железной дороге до Тынды, затем по трассе через Якутск в Магадан к волшебнице маме. Она все может. Знает с кем и как поговорить, кому заплатить. Она так представит дело, что не посадят его; и от службы освободят.
Если побежать к камышам, его сразу увидят, но он успеет прыгнуть в лодку и запустить мотор. Не будут же они стрелять по нему.
Побежал.
Налипшая на ботинки густая грязь и колотивший по спине автомат сильно мешали. За спиной ревел мегафон: «Беликов, прекрати беготню. Ты окружен. Положи автомат на землю». Это начальник штаба. Мегафон сильно искажает голос, но характерные интонации, все равно, сделали его узнаваемым. Вначале он прогремел на много километров вокруг, обращаясь к солдатам в цепи: «Не стрелять!»; а теперь пытался остановить дезертира. Лукавил майор – он не раздал солдатам патроны, чтоб не перестреляли по оплошности друг друга не приученные еще к оружию салажата. Но дезертир вооружен, поэтому автомат, висевший у майора на груди, был готов к бою. Он не знал про лодку в камышах и непонятно было на что рассчитывал прижатый к берегу рядовой Беликов, почему так рвался к воде, не намерен же он вплавь пересечь Зею.
Не все части Российских вооруженных сил развращены и деморализованы. Командование полка, где служил майор, истребило дедовщину, как явление, последовательно и неуклонно следуя рекомендациям психологов.
Наблюдая Беликова в разных ситуациях, многие офицеры понимали, что парень психологически не готов к службе. Он с большим трудом переносил обстановку казармы. Концентрация разных и очень разных молодых и, часто, не слишком развитых людей в небольшом пространстве ротного помещения, запах сохнувшей обуви, дикие и похабные шутки, вызывающие общий хохот, и свирепствующая матерщина, от которой даже в самых передовых и образцовых армиях мира не удавалось еще никому избавиться, сильно угнетали Беликова. И физически он плохо «держал» армейскую действительность. Засыпал, стоя ночью дневальным, не успевал одеться к построению после подъема, все делал медленно и неумело. Бесконечные «наряды вне очереди» не помогали. Майор дежурил по части и зашел ночью в казарму, чтобы проверить, как отрабатывает наказание Беликов. Он должен был после отбоя вымыть пол в смежном с ротным подсобном помещении. Солдаты спали, а Беликов сидел на полу и плакал, размазывая слезы по щекам тыльной стороной ладони, не в силах заставить себя быстро вымыть пол и лечь спать. Не встал, когда к нему подошел начальник штаба. Никому другому не спустил бы майор такого, но тогда сказал только: «Идите спать. Завтра отработаете».
Через два дня, на пятом месяце службы рядовой Беликов ушел из караульного помещения, дезертировал с автоматом и двумя рожками патронов.
Майор бегал гораздо лучше своих подчиненных. Он оставил далеко позади цепь бегущих, сжимающих кольцо солдат, и стремительно сближался с дезертиром. Петька задыхался, но продолжал рваться к лодке. Без мамы его посадят, точно посадят. Никто над ним в части не издевался и никаких у него «смягчающих обстоятельств». Оглянулся, – майор в пятидесяти метрах; и до лодки столько же. Дьявол что ли напомнил ему, как дядя Вася положил тогда инспекторов? Он, не снимая ремня, повернул короткий АКС-74 вокруг плеча подмышкой, щелкнул предохранителем, передернул затвор и ударил длинной очередью поверх голов начальника штаба и солдат. Майор залег и мгновенно обратил мегафон к солдатам: «Всем залечь!!!»
Петька уже выталкивал лодку на свободное от камышей место. «Вот оно что! Лодка у него там!» - открылось майору. Он поставил переключатель на стрельбу одиночными, передернул затвор и прицелился в двигатель на транце. Пуля пробила водяную «рубашку» системы охлаждения и сильно деформировала цилиндр. Двигатель работать не будет, но Петька не заметил этого; продолжал толкать лодку и подумал, что майор стрелял по нему, но промахнулся. Он, конечно, трусил. Но воспитанный на «видиках» и на компьютерных «боях», где его сотни раз «убивали», он не воспринимал выстрелы, как реальную угрозу жизни. Никаких картинок своего окоченевшего тела в морге не возникало в его юном мозгу, в отличие от дяди Васи, который очень хорошо тогда, среди поросших голубикой кочек, представил свой череп, разломанный пополам пулей. Вроде как, - игра такая; майор попал, – значит победил. А майору не видно, что двигатель уже изувечен, - решил еще раз пальнуть. Выстрел. Петька соображает: «Два раза уже промазал. Третья пуля, точно, моя. Солдаты далеко. Если от начальника штаба уйду, никто меня не догонит». Повернул автомат и, не целясь, на вскидку, дал короткую очередь в сторону кочки, за которой пилотка с кокардой.
- А-ть! Твою мать! – стиснул зубы майор и схватился левой рукой за предплечье; сквозь пальцы потекла теплая струйка крови.
Не разжимая челюсти, произнес негромко:
- Пристрелю щенка.
Но вместо этого, встал во весь рост, поднял автомат над головой левой не раненой рукой и без мегафона уже – и так слышно – громко крикнул:
- Беликов! Смотри!
Отбросил автомат в сторону и уверенно пошел к обезумевшему и неподвижному уже Петьке.
Когда приблизился, дезертир сидел в мелкой воде и плакал, как тогда в казарме. Автомат валялся рядом под водой, на дне.
* * *
«Прошу встать. Суд идет». «…признать виновным по статье 338 (часть два) и по статье 334 (часть два) Уголовного кодекса Российской Федерации...», «… определить Беликову Петру Николаевичу меру наказания в виде семи лет лишения свободы…».
Сумочка выпала из рук Серафимы Андреевны, громко ударив металлом замка по паркету.
Судья поднял голову на непонятный звук в зале. Посмотрел из-под очков и, поняв причину удара, продолжил: «…с отбыванием срока наказания в колонии строгого режима».
Александр Румянцев 2003 год