1.
– А твой Стасик очень даже ничего. Как ты таких находишь?
Удивленно приподняв идеально очерченную бровь, Вера посмотрела на подругу.
– Вот это уже интересно… Где это ты Стасика видела? Неужели в сауне?
– Причем тут сауна. Он же тебя сюда привез, – немного смутившись, Нина кивнула в сторону дороги.
– Нинок, ты отстала от жизни, – развеселилась Лера. Все трое были молоды, красивы и вместе походили на праздничный букет. – Стасик – пройденный этап, теперь у Верки Русланчик, если не ошибаюсь.
– Не ошибаешься, – усмехнулась любительница перемен.
– А Стасик где? – Нина так просто не сдавалась.
– Был, да сплыл, – Вера хмыкнула и презрительно скривилась. – Этот придурок потащился в сауну с Игнатьевской секретаршей и ее подружкой.
– И что?
– А то, что уже утром Игнатьев со скорбной миной врулил мне их фотки во всей, так сказать, красе. Дескать, смотри, какого змея на груди пригрела. Думает, я не понимаю, что он сам их Стасику подсунул. А этот козел тут же повелся… Пришлось принимать меры, – от Веркиного ледяного смеха Нине стало зябко. – Наверняка Игнатьев не только мне эти похабные снимки показал. Я ему давно поперек горла…
Верка, а в обычной для себя деловой жизни Вероника Александровна, была на диво хороша, но не природной, а изысканно-искусственной красотой. Все в ней было правильно: разрез глаз, губ и юбки, цвет волос, отлично гармонирующий с едва заметным загаром и маникюром, даже имя Вероника, которым она сама себя окрестила. А легкое выражение превосходства на холеном лице прекрасно дополняло общую картину успешности. И каждый, кто смотрел на всю эту красоту, обязан был сразу понять: «Жизнь удалась»! Конечно же не у него, а у Веры.
Лера с Ниной тоже это понимали, что вовсе не мешало им считать Веру своей подругой. Дружба эта, начавшись лет пятнадцать назад на первом курсе экономического, была искренней и проверенной временем.
– Вер, прости, я не знала, – для Нины столь частая смена кавалеров подругой была хоть и привычна, но совершенно непостижима. Она любила сериалы, всегда искренне сопереживала героям и в каждом разрыве отношений видела шекспировскую трагедию.
– Не драматизируй, – рассмеялась подруга и, отложив меню, взглянула в сторону официантов, – давайте уже что-нибудь закажем и отключим мобильные, чтоб не доставали.
Троица уютно устроились за столиком летнего кафе со странным названием «Под ивами». Странным потому, что ива была всего одна и довольно жалкая. А вот каскад искусственных водопадиков, мирно журчащих в ее тени, впечатлял.
В последнее время подружки виделись довольно редко, предпочитая обмениваться новостями по телефону, но сегодня был особый повод.
– Так, девочки, давайте наконец-то отметим день рождения нашей дорогой Лерочки, – Вера, по обыкновению, взяла инициативу в свои руки. – Лучше поздно, чем никогда.
– Я так рада, что мы собрались, – зардевшись от удовольствия, виновница торжества посмотрела на подруг. На самом деле день рождения прошел уже месяц назад, но встретиться получилось только сейчас, что делало праздник не менее приятным.
Как только мелькание официантов и расставляемой ими посуды прекратилось, настало время поздравлений.
2.
– Лерчик, ты знаешь, как я уважаю твой консерватизм. Поэтому разреши преподнести тебе последнее творение Шанель, – Верочка с торжественным лицом достала из сумки симпатичную коробочку.
– Спасибо, – именинница расцвела в улыбке.
– Кстати, ты видела их Руж Аллюр? Я не удержалась и купила себе одну. Супер!
– Да ты что?…
Подруги тут же погрузились в мир косметики и красоты, со знанием дела сыпля названиями брендов.
Не будучи фанаткой моды, Нина заскучала.
Она посмотрела струи падающей воды и вдруг подумала, что вот так же незатейливо течет и ее жизнь: как капля за каплю, секунда цепляется за секунду, образуя потоки дней и месяцев. Они переплетаются, смешиваются между собой и текут куда-то мимо. Скоро у нее тоже день рождения. И если с друзьями все было понятно, то предстоящая встреча с родней напоминала разрезанный лимон: ты на него только смотришь, а уже кисло. Сестра Оксанка, как всегда, притащится с мужем – непонятым гением, который моментально напьется и начнет декламировать Есенина или Пушкина, густо разбавляя классиков своими творениями и матом. Оксанка будет краснеть и прятать глаза, а Нинкина свекровь презрительно кривиться: «Вся ваша семейка такая». Дядя Миша рано или поздно запоет, потому как в его Карловке обязательно поют на праздниках, особенно надрываются обделенные голосом и слухом. Короче, всё как всегда. Нине стало тоскливо… Почему она должна тратить свои немногочисленные жизненные капли на этих, почти чужих, людей?
– Кстати, о консерватизме, – вдруг сменила тему Вера, – как там поживает наш Шурик?
– Хорошо поживает, – Лера насторожилась.
– И когда же, наконец, произойдет счастливое объединение любящих сердец?
– Вер, перестань. Ты же знаешь, он пока еще не может развестись.
– Не может или не хочет? – временами подруга становилась беспощадной к чужим слабостям. – Да-да, я помню про семейный бизнес и прочую чушь, которой он тебя кормит вот уже пять лет.
Лет было не пять, а семь, о чем, впрочем, Лера решила промолчать. Веркин сарказм был ей понятен, но все равно задевал. Шурик, точнее Александр Семенович, был похож на рекламу шампуня два в одном – шеф и по совместительству любимый мужчина – с таким же, как у шампуня, сомнительным результатом в обоих проявлениях. Леркино чувство было хоть и взаимным, но печальным, поскольку доставляло ей боли больше, чем радости.
– Отстань от человека, – вступилась Нина, – у нее сегодня праздник, а ты…
– Это не я. Это ее драгоценный Шурик ведет себя как тряпка. Тоже мне мужик! Он никогда мне не нравился.
Вера картинно скривилась, что нисколько не испортило ее красоту.
– Еще не хватало, чтобы он тебе понравился. Ты со своими Стасиками разберись, – неожиданно разозлилась Нина. Видимо там, в самых глубинах сознания, она так и не смогла простить Вере одногрупника Савина, по которому тайно сохла весь пятый курс. Тот был бездельником и красавцем, уехавшим с разбитым Веркой сердцем по распределению в другой город и затерявшимся там навсегда.
Нина достала из-под стола красивый пакет.
– Лерчик, я знаю, что ты давно хотела такой сервиз. Вот.
– Ой, спасибо! – непонятно чему она была рада больше: подарку или прекращению разговора о Шурике. – Девочки, я хочу выпить за вас.
3.
Неподалеку раздался отчаянный детский рев: «Хочу мороженое!». Строгий голос мамочки увяз в плаче. Все посетители кафе повернулись к скандалисту. Мамашка краснела от злости, тянула малыша к выходу, периодически шлепая и отчитывая. Малыш надрывался в истерике: «Хочу-у-у!».
– Как там твои малые? – оторвавшись от неприятной сцены, спросила Лера.
– Ой, ни секунды покоя, – на Нинкино лицо опустилось облачко просветления, – вот только ветрянка в садике, боюсь, заболеем.
– Ветрянка – ерунда, мой Витька болел в прошлом году, так у него…
Не вслушиваясь в трескотню подруг, Вера прикидывала, все ли готово к предстоящим через пару дней переговорам. Представляла, что скажет, что потребует для себя, где уступит, где нет – она играла в эту игру уже много лет. Все ее партнеры были похожи друг на друга и напоминали стаю голодных улыбающихся мурен, высунувшихся из своих пещерок в надежде на чужой промах. Вера усмехнулась. Все ее мужчины тоже походили друг на друга: молодые, здоровые и наглые. Они клялись в вечной любви, дарили дорогие подарки и всячески старались прибрать к рукам ее бизнес. Что ж, в эту игру она тоже научилась играть…
Разогнав ненужные мысли, включилась в разговор.
– О проблемах воспитания поговорите потом, – детей у Веры не было, и все, связанное с ними оставалось за бортом ее корабля. – Лучше рассказывайте, что у вас новенького.
Нина попыталась сообразить, что же в ее жизни нового. Кроме недавней поездки семьей на море, все подробности которой уже были красочно изложены по телефону, ничего не находилось. Стало слегка обидно.
– Мне Решин опять сделал предложение, – каким-то сдавленным голосом сообщила Лера.
– А ты? – хором отозвались подруги.
– Разревелась, как дура.
– А он?
– Принес мне чай и сказал, что все понимает.
Генка Решин весь последний год пытался разорвать порочный круг Лера-Шура, время от времени подставляя жилетку под плачущее Леркино лицо. Похоже, кое-что он действительно понимал.
– И правда дура, – тут же прокомментировала Вера. В горле вдруг защипало и отчаянно захотелось, чтобы хоть кто-нибудь просто принес ей чай и сказал: «Я все понимаю».
– Ты бы подумала, – осторожно ввернула Нина, – Генка тебя любит. Не всякий согласится взять чужого ребенка.
– Знаю. А как же Шурик? Я ведь его люблю, а не Генку.
– Все, что не имеет перспектив надо уничтожать. Даже любовь, – взорвалась Верка. – Ты превратилась в безвольную тень, скользящую у Шурика за спиной. Скажи, ты замечаешь свою тень? То-то. Вот и он скоро перестанет тебя замечать.
Все притихли и стали доедать остывающий ужин.
4.
– Девочки, что мы все о грустном. Праздник, как ни как! – оптимизма Верке было не занимать. – Давайте веселиться! Я вам сейчас расскажу о том, как наш самолет в Праге заминировали. Представьте: ночь, на взлетной полосе с полсотни полицейских и пожарных машин, все мигают и переливаются – красота. Нам говорят: сидите на местах, не шевелитесь, пока саперы ищут взрывчатку. Сидим, не дышим, а мой финдиректор бубнит, не переставая: «Какого хрена я пил пиво… не все ли равно, откуда взорваться – изнутри или снаружи».
– И что?
– Ничего не нашли, разрешили вставать. Но вы бы видели, как он бежал в туалет…
– Представляю!
– Нет, это представить невозможно, это надо видеть.
– Хорошо, что я никуда не летаю, – улыбнулась Лера и сразу стала очень красивой. В отличие от шикарной Верочки, Леркина красота была естественна и неброска, но улыбка меняла ее необыкновенно, заставляя лицо светиться изнутри.
– Что же тут хорошего?
– Так я же высоты боюсь. За всю жизнь два раза летала и больше не хочу.
– Ой, ну и клуша ты, Лерка. Так и просидишь над своими бухгалтерскими отчетами до пенсии. Вот скажи, что ты кроме них в жизни видела? – аморфность выводила Веру из равновесия. – Ни-че-го! А нет, еще придурка-Шурика…
На Леркином лице тут же проступила обида. Она вся была соткана из обид, больших и маленьких, реальных и мнимых. Они появлялись и исчезали, изменяли свои очертания, мигрировали во времени и пространстве, но самые значительные – на жизнь и на Шурика – присутствовали постоянно.
– Вер, прекрати сейчас же к ней цепляться! – не стерпела Нина. – Я вот тоже на самолетах редко летаю и что?
– И то, что тоже кроме кастрюль ничего не видишь! Ты на работу когда выходить думаешь?
Это был удар ниже пояса. Отличница Нина вот уже десять лет сидела дома в обнимку с когда-то красным дипломом, который оказался совершенно бесполезен в процессе воспитания двух детей, и очень болезненно воспринимала свою несостоявшуюся карьеру.
– Злая ты сегодня…
Вера подумала, что Нинка совершенно права, но все равно капризно надула губы и посмотрела вглубь парка. Там, за верхушками деревьев, медленно плыли кабинки колеса обозрения, освещенные красноватым закатным солнцем.
– Девчонки! – Веркины глаза загорелись азартом. – А давайте на чертовом колесе прокатимся. Это конечно не самолет, но почти.
Лера с Нинкой переглянулись и засмеялись. Нет, долго сердиться на Веру у них никогда не получалось.
– А что, давайте!
Быстро допив остатки кофе и рассчитавшись, эффектная троица стремительно направилась к аттракционам.
5.
На площадке перед колесом обозрения не было ни души. Сонный кассир отрешенно курил в своей будке. Круглые пустые кабинки торжественно плыли в теплом воздухе.
– Давайте в красную сядем, – как-то по-детски воскликнула Нина и тут же смутилась.
– В красную, так в красную…
Сунув будочнику деньги и дождавшись красную кабинку, подружки заняли места на деревянных скамеечках, отмеченных безжалостными следами дождей и ветров.
Мир медленно поплыл куда-то вниз и вбок.
– Надо же! – в Нинкином голосе радость и удивление смешались коктейлем звонких нот. – Столько раз бывала с детьми в парке и никогда не каталась на колесе.
– Я с Витькой тоже не катаюсь – боюсь. Он такой крученный…
– О, завелись-завелись… Тоже мне наседки, – Вера знала, что говорить про детей подруги могут без конца. – Лучше посмотрите, какая красота!
Посмотреть было на что.
Сквозь темно-зеленые ветви старых деревьев просвечивало вспыхнувшее багрянцем небо. От величественно проплывающей мимо листвы веяло благородным спокойствием и умиротворенностью.
Слегка поскрипывая, кабинка поднималась все выше и выше. «Вот так и я, медленно, но уверенно двигаюсь вверх, и пусть только кто-нибудь попробует мне помешать», – усмехнулась Вера. Она давно начертила свою систему координат, в которой твердо и педантично строила кривую успеха.
– Ой, смотрите! – воскликнула Лера и смешно прижала руки к груди.
Верхушки деревьев, плавно опускаясь, обнажили нереально четкую урбанистическую картину. Город был похож на огромное живое существо, по которому разливалось розовое марево, вязко перетекая по венам-улицам, прячась в тени домов и дворов-колодцев, растворяя в себе силуэты машин и заглатывая спешащих куда-то людей. Город жил, волновался и даже не замечал, что его поглотила неведомая стихия.
Здесь, над перешептывающимися кронами деревьев, вся городская суета казалась смешной и нелепой. Здесь было только алеющее небо и росчерки птичьих крыльев где-то там высоко-высоко.
– Красотища! – в Нинкиных глазах горели угольки солнечных всполохов. – Я даже не знала, что отсюда так далеко может быть видно. Вон, смотрите-смотрите, как на колокольне купол блестит… А вон там, неужели вокзал? Оказывается он так близко…
Лер, посмотри, может твой дом видно.
Лера невидящим взглядом устремилась куда-то вдаль, наверное, думала о любви, окрашивающей ее жизнь в такой же кровавый безжалостный цвет.
– А вон площадь… и даже зоопарк, – в Нинкином голосе слышался восторг первооткрывателя. Она чувствовала себя на вершине той самой горы, которую называют счастьем. Она парила над городом, и все проблемы тотчас стали прозрачны, растворившись в огромном сияющем пространстве.
– Вер, какая ты молодчина, что… что затащила нас сюда, – бурление эмоций мешало говорить.
– Еще бы, – на фоне горящего неба Веркин силуэт светился розовым и делал ее похожим на фею. Сейчас весь мир лежал там, внизу, у ее ног, и ликование теплой терпкой волной пробегало от макушки до пяток, заставляя сердце сбиваться с ритма.
Кабинка на миг замерла в самой верхней точке, скрипнула, словно вздохнула, и очень осторожно начала спуск вниз.
6.
– Лерчик, почему ты молчишь? Красиво же! – пузырьки счастья лопались в Нинкиной груди, как в стакане газировки, и щипали глаза.
– Что-то мне нехорошо. Я ведь говорила, что высоты боюсь.
– Глупости. Это разве высота? – Веркина категоричность распространялась на все. – Я вот в Останкино на стеклянный пол еле заставила себя встать – страшно до ужаса. Минуты три привыкала дышать, а потом даже понравилось. Но это что, в Канаде, слышали, над каньоном сделали стеклянную смотровую площадку. Стоишь, а у тебя под ногами пропасть в полтора километра. Супер!
– Прекрати, и так дурно, – Лерка взмахнула руками, разгоняя страхи, словно стайку назойливых мух. Вера звонко рассмеялась.
Деревья плавно потянули к небу свои ветви-руки – земля приближалась. Вдруг кабинка дернулась и замерла.
– Эй, что за черт! – ища поддержки, Вера посмотрела на соседние кабинки – никого.
– Может электричество?
– Какое электричество, Нин? Посмотри, все аттракционы работают. Одни мы стоим.
Нина склонилась над краем перил, пытаясь рассмотреть происходящее внизу. По контрасту с алеющим небом, пространство под ними походило на темный глухой колодец.
– Слушайте, этот дедуля, ну, из будки…Он куда-то уходит! Эй! Эй, а мы?! – на соседнем дереве вспорхнула испуганная сойка, а будочник невозмутимо удалялся все дальше. Стало не по себе.
– Не ори. Там все равно ничего кроме музыки не слышно, – в Верином голосе звякнула решимость. – Не паникуйте, сейчас что-нибудь придумаем. Где там мой телефон.
Подруги молча смотрели, как Вера набирает номер. Раз, два, три… Решимость на ее лице постепенно перетекала в злость.
– Трубку не берет, сволочь! Когда ему от меня что-то надо – вынь да положь, а когда мне… Попадешься ты мне, Русланчик. Ладно, заму позвоню, пусть думает, как меня отсюда снять.
Слушая, злобные Веркины команды ни в чем не повинному заму, Нина рассматривала стальной каркас колеса обозрения. Почему-то вспомнился циферблат часов с кабинками-цифрами. «Вот так и проходит время. Вроде движется-движется, а потом раз, и остановилось… А ты даже не заметила почему». Посмотрев на самую верхнюю кабинку, Нина подумала, что вершина ее жизни уже пройдена, теперь остается долгий путь вниз. И это уже совсем не та залитая солнцем дорога, по которой она бодро шагала когда-то, а узкая виляющая тропинка, поросшая крапивой и колючими кустами, за которыми непроходимые дебри. В горле противно запершило.
– Ну что? Он-то приедет, но через час, не раньше. Может, есть другие варианты? – Вера строго посмотрела на подруг.
– У меня Сережа с детьми сидит, он точно не приедет. Лер, Шурику своему позвони.
– Я по выходным ему не звоню.
– Но один раз можешь от принципов своих отойти! – разозлилась Верка. – Что нам тут – до утра сидеть?
– Какие принципы! Он трубку не берет, когда дома. Знаешь, сколько раз я пыталась ему дозвониться на праздники или в выходные… одни гудки, даже на смс не отвечает, – Леркин голос задрожал. – Каждый раз одно и то же: знаю, что трубку не возьмет, и все равно звоню, и все равно потом реву. Дура.
– Точно дура. Нашла из-за кого реветь.
– Вера, ты не понимаешь…
– Я не понимаю? Это ты ничего не понимаешь, сидишь, словно слепая курица, пока твой Шурик петушком скачет и всех окрестных квочек топчет! – Вера почти кричала. – Ты даже не представляешь, сколько раз он мне предлагал переспать!
– Ты врешь! – Леркины глаза стали похожи на блюдца, доверху наполненные водой.
– Вру, – совершенно спокойно прозвучало в ответ, «Это правда» отозвалось эхом. – Прости.
По Леркиному лицу скользнула тень. Знала? Конечно, знала. Она вдруг почувствовала, что костер в груди не пылает, как раньше, теперь он тлел, а сама она стала походить на обугленную головешку. Нет, не сегодня, не сейчас, а уже давно. Еще чуть-чуть и Шурик небрежно пнет эту ненужную головешку, перешагнет и пойдет себе дальше. Стало нестерпимо жаль пустых дней, складывающихся в ожерелье лет.
7.
В Нининой сумочке красиво запел телефон – звонил муж. Подруги притихли, вслушиваясь в пунктир фраз.
– Да, Серёж… Скоро буду… Возьми в холодильнике… Как это не хочет? А ты заставь… Я не могу быстрей, мы на колесе обозрения застряли, ждем, пока нас снимут… Да, я позвоню, как только спущусь. Пока.
– Хорошо, что мой Витька у мамы. Можно не дергаясь просидеть тут хоть до утра, – отвлекшись от мыслей про Шурика, Лера вновь стала похожа на человека.
«Я тоже могу до утра просидеть. И что?» – подумала Вера. – «Никто даже не заметит. Никто. Вот она – плата за успех». В груди жалобно звякнуло одиночество. Обычно Вера гнала прочь подобные мысли, но в последнее время все чаще задумывалась, почему до сих пор одна. Мужчины мелькали в ее жизни, как картинки в калейдоскопе – одинаково-красивые и бездушные, даже капризы и слабости у них были одинаковые.
– Привет. Ты будешь смеяться, но я застряла на чертовом колесе в парке, – в Леркином голосе больше не было слез. Прижав к уху телефон, она улыбалась. – Кто?.. Он куда-то ушел, и мы с девчонками застряли между небом и землей…
Вера с Ниной удивленно переглянулись: «Надо же…»
– Нет, они нормально, а вот я боюсь шевелиться от страха, – Лера засмеялась и вновь стала очень красивой. – Хорошо, спасай… Да-да, жду.
– А как же семья и выходной? – съязвила Вера, как только подруга отключила телефон. – Или его срочно вызвали на работу?
– Отстань, – беззлобно отозвалась та, – это я Решину позвонила. Сказал, сейчас будет.
– Неужели наша больная постепенно начала выздоравливать?
– Вер, прекрати. Лучше посмотри вниз, я ничего не вижу, – Нина пыталась уловить хоть какое-то движение у подножия колеса.
– Думаешь, я что-то вижу?
Солнце уже завалилось за городские окраины. Начало стремительно темнеть. Деревья подкрадывались все ближе, тянулись к кабинке темными ветвями и злобно перешептывались.
Два телефона зазвонили одновременно.
– Да, Сережа… Еще висим…Попробуй их накормить кашей. Не хотят? Как это ничего не хотят?... Придумай что-нибудь…
– Привет, мамуль… Домой просится?... Скажи, что я буду позже… Плачет?... Придумай что-нибудь…
«Фух!» – Лера с Ниной отключили телефоны и понимающе глянули друг на друга.
– Вот. Разбаловала на свою голову – поесть не могут, почитать тоже. Ничего сами не могут!
– И не говори. Витюшка тоже капризничает, когда меня нет рядом… – принялась сокрушаться Лера.
Веру пронзила такая тоска, словно невидимый враг подкрался и ловко ударил в грудь раскаленной иглой. Она тоже хотела кого-нибудь разбаловать и чтобы этот кто-то однажды не смог без нее «ничего». Слезы размыли потускневший пейзаж. Вера отвернулась от жалующихся друг другу подружек. Ей не на кого было пожаловаться, кроме себя самой. С каждым годом желание создать семью становилось все острее, а разрывы чаще и болезненнее. Похоже, ее система координат где-то дала крен. Праздничное колесо жизни стало походить на пустой лотерейный барабан: засовываешь в него руку в надежде вытащить шарик с названием «любовь», а там пусто. Дни, месяцы, годы… Пусто и глупо. Наверное, так же глупо, как любоваться закатом, сидя на берегу океана в полном одиночестве. Вскрикиваешь: «Смотри, как красиво!!!» Оборачиваешься, а никого нет. Никого.
8.
– Вер, ты что? Плачешь? – от удивления Нинкины глаза стали круглыми и испуганными. Она была уверена, что плакать подруга не умеет.
– А что я, по-твоему, не человек? – Верка всхлипнула так жалостливо и тоскливо, что подруги совершенно растерялись. – Ну почему мне так не везет?!
В повисшем между небом и землей маленьком круглом мирке застыла тишина, изредка прерываемая судорожными всхлипами.
Стало страшно.
– Вер, что ты такое говоришь, – от Нинкиного шепота стало еще страшней. Лера замерла, боясь глубоко вздохнуть, – Ты из нас самая везучая. Вон, посмотри, какую фирму тянешь на себе….
– Вот именно – тяну… Как ломовая лошадь. А я – женщина, я хочу, чтобы меня любили, чтобы муж, дети… Чтобы кто-то меня ждал, волновался и, открывая мне дверь, спрашивал: «Почему ты так поздно?» Тебе этого не понять, у тебя счастливая семья: дети растут, Серега все по хозяйству умеет… – слова потонули в слезах.
– Умеет, – Нина вздохнула. Ведь не будешь рассказывать, что в последнее время лучше всего он умеет пить. Вот уже год, как дела в его некогда процветающей фирме начали неуклонно катиться вниз. Он психовал и срывался. Нина скандалила и рыдала от бессилия. Он терялся от ее слез и просил прощения, а потом садился рядом и замолкал. Она клала голову ему на плечо, и тогда они становились похожи на попугаев-неразлучников, которые продавались в соседнем зоомагазине.
От жалости к себе в груди запекло. Нина вздохнула и тихо заплакала. Сумерки обступили кабинку хищной стеной и внимательно изучали своих жертв.
– Эй, – тихонько пискнула Лерка. – Вы чего? Уж кому надо реветь, так это мне. Сколько мне Шурик крови попил. Девочки, я так устала от его вранья! Вот иногда смотрю на него, и тошнит, а ничего с собой поделать не могу-у, – зарыдала навзрыд. Да, страдать она умела.
– Это любовь… – всхлипнула Вера.
– Да кому она нужна, такая любовь!
– У меня и такой нет…
– Господи, какая любовь, девочки, – не сдержалась Нина. – У вас работа есть, а мне, ежели что, детей нечем будет кормить. У Сереги сплошные долги, фирма рушится. Я вообще никому не нужна – уже забыла, как цифры выглядят. А вы любовь…
Все трое замолчали и, растирая по щекам слезы, переживали каждая о своем. Теперь они стали похожи на увядший букет в красной вазе-кабинке. В воздухе мелькали ночные мотыльки и, время от времени, резко вспыхивали тени летучих мышей. Внизу играла музыка, светились огнями площадки аттракционов, и земной шар совершенно не замечал чьего-то отсутствия. А тут наверху был свой маленький темный мир, тоже круглый, и каждая его обитательница искала, за что зацепиться, чтоб ненароком не соскользнуть. Искала и не находила.
9.
– Тише! – Лерка прижала палец к губам и стала похожа на мультяшного олененка, Слышите, там внизу какой-то шум.
Вера с Ниной стали пристально всматриваться вниз. У подножия колеса мелькали силуэты людей и слышались неразборчивые крики. Раздалась телефонная трель.
– Да, – Веркин голос моментально зазвенел командными нотами, – у нас все нормально. Что у вас?... Поняла, – посмотрела на подруг. – Зам звонил. Решин нашел будочника, и они втроем чинят какой-то ремень генератора. Сказал – это недолго.
– Ура! – завопила Лерка, то ли гордясь Решиным, то ли радуясь предстоящему освобождению из высотного плена.
В этот момент что-то дернулось, скрипнуло, и колесо стало медленно вращаться. Все вокруг засияло огнями и ожило. От неожиданности подружки зажмурились.
– Господи, – охнула Лерка, первой открыв глаза. – Какой кошмар.
Подруги переглянулись и залились звонким смехом: по лицам аляповатыми маскировочными разводами расцвели остатки макияжа.
Колесо разматывалось к земле. На площадке перед ним, задрав головы и пристально всматриваясь, стояли две мужские фигуры.
– Скорей, – Верка перестала смеяться и двумя руками нырнула в свою сумочку, – если меня зам в таком виде увидит – мне труба.
Все засуетились, наводя порядок на лицах.
– Ой, девочки, что ни говори, а такого дня рождения у меня еще не было, – Леркино лицо, избавленное от пятен туши, расцвело улыбкой и засветилось, – будет, что вспомнить.
– Это точно, – буркнула Вера и, переглянувшись, все трое опять начали смеяться.
Земля постепенно приближалась. Возбужденные голоса Решина и зама уже перекрывали мелодии из динамика. Три путешественницы лучились радостью и свежим макияжем. Их маленький круглый мирок вновь разбился на три части.
Выпрыгивая из ставшей практически родной кабинки, Нина услышала знакомые голоса.
– Мама! Мама! – по аллее, перегоняя друг друга и толкаясь, бежали ее малыши. Сергей еле поспевал за ними.
Побежав навстречу, Нина схватила обоих в охапку и рассмеялась. Дети визжали, муж что-то бубнил о вредных детях и его полезности в деле освобождения с высот. Нина не слушала. Она ощутила, что колесо ее жизни распалось на два маленьких колесика, у каждого из которых вершина была еще далеко впереди, и что еще не один год ей предстоит подталкивать малышей к этим вершинам.
Обернувшись назад, увидела недовольное Веркино лицо. Издали та была похожа на молодую норовистую лошадку, пышущую жаром в стоящего навытяжку зама. Невдалеке от них Лара что-то взахлеб рассказывала Решину и счастливо улыбалась.
Над ними, переливаясь огнями, медленно и важно вращалось чертово колесо. Жизнь вновь потекла привычным чередом.
«Ладно, завтра созвонимся».
Схватив за руки детей и не прощаясь, Нина, смеясь, побежала к выходу из парка. Сергей заспешил следом.