- Где мои фотографии со снеговиком и с тобой? – с этого вопроса мне хотелось начать каждый новый разговор с ней, но знал, ответа на него уже не последует. Эти фотографии растворились в истории, а ведь может лучшее, что было у нас общего это – фотографии со снеговиками.
Эта история случилась в самом начале нашего довольно-таки синтетического знакомства – нас практически подвели друг к другу и представили, без видимых на то причин. Я нашел это забавным, как она отнеслась к этому мне неизвестно, хотя есть все признаки, что без энтузиазма. А дело было так. Мне мама сказала, что у ее подруги есть очаровательнейшая племянница и не лишне мне будет с ней познакомиться. Я это принял как забавную шутку, подтвердив согласие кивком и лукавой улыбкой. Я себе не представлял, как все будет происходить, как нас объединят в пространстве, но все оказалось проще. Мы пошли в гости к маминой подруге. Сидим у нее, болтаем непринужденно и вдруг входи в комнату она, действительно совершенно очаровательная и юная девушка. Стремительно, но элегантно прошла через всю комнату мимо меня, потом так же мимо меня вернулась с чайными чашками, это выглядело мистификацией, так как ни одного звука не прозвучало, чашки, будто материализовались в ее руках. Пройдя оба раза мимо меня, она ни разу не посмотрела в мою сторону, она, верно, не отличила меня от кресла, в котором я сидел. В следующий раз, когда она появилась в комнате, то принесла нам чай и поставила его перед нами. Мы попросили ее составить нам компанию, тем более что вели веселый разговор и заразительно смеялись. Но она отказалось. Причем не банальным «нет, спасибо», а взглядом, полным глубочайшей мольбы: «Не говорите со мной, не заставляйте меня говорить». Мы из присущего нам чувства гуманизма вняли ее мольбам, за что Дина наградила нас прекраснейшей улыбкой, наивной и благодарной. Ее улыбка столь искренняя и воодушевляющая, что она могла бы ее дарить, как подарок на день рождения, и ей были бы очень рады.
В общем, первое знакомство с Диной оказалось довольно относительным, хотя не проникнуться ее красотой было невозможно. Правда, какое-то развитие нашего относительного знакомства было делом сомнительным, я уезжал надолго в Москву, а ее жизненный путь оставался неведом.
Месяца через два мне звонит мама и спрашивает, не хочу ли я пойти Snow Show Славы Полунина? Конечно же! Какие сомнения?! Клоунада и я всегда где-то рядом друг с другом.
- Хорошо, сейчас я пришлю тебе номер, - сказала она, - твой билет у Дины. Позвони ей.
Я не сразу понял про кого она говорит, вернее даже не особо пытался понять кто такая Дина.
Только после меня осенило: Ох! Это же та блистательная девочка!
Оказалось, что она тоже в Москве, и уже порядочно времени.
Я быстренько набрал ее номер, и, затаив дыхание, слушал гудки. Мы мило поболтали, как – будто были давно знакомы, вернее поболтал я, она же просто сказала мне где, куда и как, но надо отдать ей должное, посмеялась над всеми моими шутками.
Каким-то «чудом» оказалось, что мы туда вместе идем, я долго делал вид, что не понимаю, как это вышло, удивляясь, все повторял: «Вот же повезло дураку!», и для особой убедительности добавлял (но уже про себя) фольклорное: «не было ни гроша, а тут алтын!»
С этого момента у меня начался мандраж, я стал более суетный и многоречивый. Я успешно с этим боролся до последнего дня, но в день встречи я не смог удержаться и позвонил Дине с утра с глупым опасением: «Смогу ли я тебя узнать в толпе, ведь я видел тебя всего раз и давно?»
Она с юмором отнеслась к моим страхам, но сама оговорилась, что ей узнать меня будет невозможно ни при каких условиях. Я так и думал в принципе, ведь когда я смотрел на нее, она не отличала меня от мебели, как же она могла меня запомнить?
В любом случае, я попросил ее прислать мне ММС с фотографией, лишней не будет. Через несколько минут мне пришла ее микрофотография – 1 см;. Сказала, других нет. Вернее, есть, но тут она лучше вышла. По правде сказать, чтоб понять, как она на ней вышла, надо было очень пристально рассмотреть фотографию, а если человек близорук, то ему только бы оставалось, что поверить на слово более зорким, уж больно маленькой получилась картинка.
Ну так вот, час встречи пробил. Мы договорились встретиться на «Театральной» у красно-синего столба, подразумевая, что он стоит посреди зала. Я подъехал заранее, вышел в центр зала и никакого столба не увидел. Он стоял в углу, его я отыскал минут через пять. Этими поисками я занял то время, что оставалось до ее приезда, прошел обратно в центр зала, встал подперев стену, напустил вид скучающего в глубоком ожидании, как она приехала.
Мы так тепло поприветствовали друг друга, будто были знакомы с детства, тепло обнялись и заглянули друг другу в глаза, после чего она быстро высвободилась и отошла почти на метр. Кстати сказать, это наше прикосновение друг к другу стало на долгое время единственным. Даже на выходе из театра, когда надо было спускаться по обледенелым ступеням, я протянул ей руку, но она проигнорировала меня, ухватившись за промерзший поручень.
Мы вышли из метро, и зашагали по трескучему морозу в Театр Оперетты. Я был воодушевленно весел, она же – фантастически прекрасна, так что дошли мы в отличном настроении и румяные с мороза.
Что было в самом театре, я не очень хорошо помню, слишком уж много эмоций там было оставлено.
Я, наверное, всячески пытался производить на нее впечатление, пыжился и острил. Она тоже не может точно вспомнить, как все там было, что означает, что производство впечатления прошло несколько позже. Зато Дине удалось запомнить, как я увлек ее игрой в снежки бумажным снегом.
Когда мы вышли из театра в ночную Москву, в этот калейдоскопический мир огней и шума, мы стали шумно выплескивать свои эмоции, во время спектакля все-таки надо было дожидаться аплодисментов и антракта, остальное время у меня занимало немое восхищение ею (Диной).
Выражение ее эмоций на улице сводилось к тому, что она, наконец, стала смеяться над моими шутками, на концерте я не мог соперничать с клоунами за ее смех. Это меня вдохновило на кривляние на фоне длинного ряда снеговиков из чего-то похожего на папье-маше. Не знаю, почему они были не из снега, которого вокруг было с избытком.
Ей было весело, и она стала меня фотографировать в этом чудачестве, потом я ее, но уже в строгих позах. Потом мы стали просить прохожих снять нас вместе, и они с большим участием и явным удовольствием откликались на нашу просьбу. Но Дина совершенно не могла не моргнуть под вспышку, или махнуть рукой в кадр так, что закрывала наши лица, и просила все время перефотографировать. И у людей по степени тщетности их попыток улыбки сходили с лиц. Мы долго так там фотографировались, пока не умерла батарея, а мы не промерзли до костей. Мы решили заскочить в кафе и «заполировать» кофе все пережитое за сегодня. Как только мы попали в тепло, нас разморило, она вспомнила, что не пьет кофе, и вообще пора домой, я вяло что-то говорил. В ее глазах уже явно читалась утомленность от всяких впечатлений, меня, морозных и неудачных кадров. Я быстро влил в себя кофе, и мы поехали домой. Дальше все было просто: опять мороз, метро, грохот метро, пересадка, грохот метро, безлюдная остановка, полуночная маршрутка, прощание у подъезда, «черт, как замерзли ноги», и все в обратном порядке.
Потом недели две я не мог ей дозвониться. То занято, то не брала трубку, то «номер абонента выключен или…». Я уже отчаялся и стал злиться на все вокруг. Поэтому когда она ответила, я как-то нервно спросил: «Где мои фотографии со снеговиком и с тобой?»
Ей видно было невдомек, чего я вдруг такой импульсивный, и разговора не вышло, я получил какой-то лаконичный ответ, наверное, «не знаю». С того раза и надолго наши разговоры стали острыми, короткими и несколько агрессивными, хотя и регулярными. Мы трепали терпение друг друга, ссорились, но всегда находился повод, чтоб позвонить через пару тройку дней, поболтать и снова задать вопрос про фотографии…. Замкнутый круг.
С тех пор уже много времени прошло. Мы восстановили нормальные отношения, иногда вспоминаем с преувеличенным весельем былое, но тех фотографий все так же и нет.