Вечерело. Небо, темно-алое, истомленное жарой последних дней мая, тяжело нависало над землей. Казалось, оно вот-вот прорвется, как переспевшая вишня, высвобождая все свои, веками копленые, силы. И до безумия ярок был запах сирени, разливающийся в застывшем, точно остекленевшем, воздухе. Догорал закат. Как будто это кто-то с той стороны мира поджег небо, и теперь оно тлеет, мучительно и страстно, становясь последними углями пожара погибающего дня.
Мы стояли на самом краю обрыва. Мимо, в каком-то десятке метров от нас, шли люди, но мы были точно отделены от них какой-то невидимой стеной. Там была жизнь, гуляли влюбленные парочки, зажигались вечерние фонарики на витринах магазинов и играла музыка. Город по ту сторону черты жил, не замечая нас, не замечая ничего, кроме себя, своих огней, своих людей. А мы стояли на самом краю обрыва, и совсем рядом, как никогда в жизни близко, полыхал закат. Алый и пьянящий, как кровь дракона.
Я помню каждую морщинку, каждую тень на твоем лице, так ясно, как будто это было вчера. Если бы я умела рисовать, наверное, это было бы четче, чем фотография - ведь я знаю тебя, иногда лучше, чем ты сам. И глаза... О Хранители, какие у тебя были тогда глаза! Нежно-дикие, смертельно-манящие, как у ядовитой змеи, гипнотизирующей жертву. Был нужен всего один шаг, шаг в сторону, чтобы навечно утонуть в горько-душистом яде этих глаз. И - как у зверя, безумного и загнанного, полюбившего в последний миг жизни своего убийцу. Полюбившего страстно, безоглядно, навечно.
У нас не было ни кинжалов, ни ядов, ничего. Никакого оружия. У нас были только мы сами. Друг у друга, со всем своим красноречием, со всеми своими знаниями и умениями, оказавшимися здесь ненужными. Один на один. На краю обрыва. Молча.
Молча - когда всего одно слово могло спасти! Но мы не привыкли спасать друг друга. Молча - когда всего одно слово могло убить! Но мы так и не смогли уничтожить в себе частичку, которая принадлежала другому. Наверное, учителя были бы недовольны нами - ведь чего проще, никаких движений не нужно, одно слово - и тот, другой, навсегда полетит в вечность. Навсегда. Но мы слишком сильны - оба - чтобы позволить себе слабость каждую ночь видеть в кошмарах этот обрыв. Слишком слабые во всей своей силе, от которой трепетали не города - страны! Слишком слабые друг для друга. Слишком.
Сейчас рядом с нами не было наставников и друзей, которым можно было открыть сердце, спросить совета. Впрочем, мы никогда ни с кем не делились своей душой. И в своем безумном желании сохранить ее целостной для себя, отдали друг другу - полностью, до капли, до последнего воспоминания. Довольно странно - тогда был рассвет...
Ты умирал. Это довольно часто случается, при нашей-то профессии. Умирал обидно, нарвавшись на ловушку, в которую не попался бы и десятилетний ребенок. Надо же было так повестись на смазливую физиономию той блондинки с миндалевидными глазами, чтобы пойти за ней на окраину города, а потом еще и подняться на чердак заброшенной стройки! Но ты повелся. И теперь лежал со стилетом под ребрами у провала стены. Лежал и смотрел на восходящее солнце. Тебя искала вся команда, но почему-то нашла именно я. Судьба? Глупости. Но и стечением обстоятельств это вряд ли было. Я поднялась по местами обрушившейся лестнице, вспоминая про себя весь запас "французского" и мысленно благодарю родителей, отдавших меня в детстве на гимнастику. Поднялась - и, еще не видя тебя, поняла, что у цели. Знаешь, как поняла? Я ненавижу духи с запахом карамели. А та блондиночка, хоть и была профессиональным киллером, пользовалась именно такими.
А потом уже я увидела тебя. Лежащего на краю и прищуренными глазами смотрящего на рассвет. Что ты вспоминал? Не знаю. Может, родителей? Да нет, ты же детдомовский, я помню. Нашу команду? А что ты мог о ней вспомнить? Ну да, единственные люди, которых ты мог бы назвать друзьями. Но все же вряд ли ты думал о них, умирая. Неужели ту блондинку, твою убийцу? А может...
Я подошла - осторожно, почти неслышно. Почти - но не для тебя. Ты обернулся, с усилием, но все еще борясь со смертью, в какой-то сумасшедшей надежде выжить. И посмотрел в глаза. На один миг. Но этот миг показался мне вечностью. Потому что в твоих пронзительно-синих, как небо в июньский полдень, глазах, кроме жажды жизни было еще одиночество. Одиночество и тоска. Тоска по жизни, которую ты не успел прожить, по любви, которую ты не успел испытать, по вере, к которой ты не успел прийти. И - душа. Вся душа твоя отразилась тогда в глазах, вся - страстная, безумная, горящая неземным огнем. Вся - от первого вздоха до последнего шага. И, наверное потому, что я сама такая же, я не стала тебя добивать. Наверное, это было бы проще и милосерднее, чем заставлять жить все то время, пока ехала "скорая", пока тебя везли в больницу, пока... Но я не смогла. Я сама такая же. И еще одна причина была...
Знаешь, когда-то у меня была соседка-гадалка. Точнее, тогда это называлось так, всех шарлатанок, хоть раз замеченных с картами в руках, сразу причисляли к гадалкам. Сейчас ее бы, наверное, назвали экстрасенсом, или ведьмой. Я не помню всего, что она мне рассказывала, но среди всяких примет и приворотов, в память врезалась одна вещь. Если полюбить, по-настоящему полюбить человека, находящегося на грани смерти, полюбить, отдавая ему всю душу, все самое дорогое и святое, что есть в ней, он выживет. Выживет, какой бы смертельной ни была болезнь или рана. Я не верила в это. Не верила до того самого мига, когда ты посмотрел мне в глаза на той заброшенной стройке. А потом... Просто ты - выжил. И у меня с тех пор синие глаза. А у тебя - серые. Как у меня когда-то.
Только все это было давно. Очень давно. И совместные задания. И вино на небольшой кухоньке чужого дома. И еще добрая сотня рассветов и закатов. А теперь все кончилось. Теперь все кончилось, мы стоим на обрыве, небо полыхает в огне агонии, и мы все никак не можем понять друг друга. Простить. Или убить.
Ты протягиваешь мне руку. В глазах - уже знакомая мне ехидная усмешка. Танец на краю пропасти. Надеешься, я испугаюсь? Ну уж нет. Не в моих правилах. Теперь наши жизни уже принадлежат не нам, а случаю.
Кажется, где-то звучит музыка. Танго. Сердце начинает биться быстрее, подчиняясь безумному переплетению звуков. В прошлой жизни я умела и любила танцевать. А танго вообще было любимым танцем. Это было в прошлом, но почему бы сейчас, на краю смерти, не вспомнить о том, что было? Ты улыбаешься. Я почти забыла, какая у тебя улыбка - теплая, ласковая, как весеннее солнце. В глазах (серых? или синих? не вижу...) - спокойствие. Уверенность. И бесконечное счастье от того, что мы вместе, пусть даже и на краю смерти.
-Это прощение? Или прощание? - я не слышу свой голос, в ушах уже взвыл воздух. Но мы не расцепляем рук.
И - твой ответ. Легкий, как вздох:
-Прощение.
Удар.
***
-Как они так покалечиться ухитрились? Откуда падали, с какой высоты? У нас в городе и домов-то таких высоких нет...
-Да непонятно. Нашли у дороги, лежали рядом. Руки сцеплены намертво, на лицах - улыбки... Ненормальные какие-то.
- Парню еще повезло. Не очень сильно покалечился, пара сломанных ребер, руки-ноги поломал, сотрясение мозга довольно сильное... Ну ушибы по мелочи, конечно. Позвоночник цел, и то благо. А вот девчонка...
-Да уж, не повезло девочке. Лицо - сплошная рана, чуть не все тело переломано, да и крови много потеряла. Но вроде выжить должна. Она, пока в коме лежала, все время "танго" повторяла. Оттанцевала ты свое, красавица. Как говорится, жить будешь, летать - нет.
-Ладно уж. Давай ей морфий вколем еще разик, а то сейчас очнется и болевой шок может быть, да не хилый...
-Давай. А девушка красивая была...
Под кожу вонзается игла шприца. Я закрываю глаза, и засыпаю. Ненадолго, утром я проснусь и уже не вспомню этого разговора. Тебе, как всегда, повезло.
А танго мы с тобой еще станцуем.