Глеб подъехал к своему подъезду и остановил машину. Весна по календарю шла уже полным ходом, но было еще удивительно холодно. Днем пробрасывал мелкий смешанный с дождем снег, а к утру тонким, почти невидимым покровом, выпавшие осадки примерзали к асфальту, создавая коварную ледяную корку.
Глеб заглушил двигатель, выключил фары и, откинувшись назад, смотрел через лобовое стекло на томную череду гаражей и голые ветви тополей над ними. На улице было до боли неуютно. Но тем не менее, перед глазами Глеба проплывали картинки дня, который можно было бы с полной уверенностью назвать успешным.
На работе, где Глеб проводил почти все свое время, все было хорошо. А день сегодняшний казался особенно удачным – контракт на поставку почти всей линейки аудио и видео аппаратуры Sony был подписан по ценам прошлого года и это означало, что его компания не только выживет в кризисный год, но, может быть, даже получит прибыль.
Сегодня же Глеб, наконец-то, сдал своему непосредственному руководителю долгий и тяжелый проект по внедрению и адаптации единого плана счетов. Проект тянулся уже полгода, был скучным и отнимал, как и любой скучный и рутинный проект, уйму времени. Руководитель проекта работу принял и обещал, что на дирекции обязательно упомянет заслуги Глеба.
Но даже не считая подписания контракта и окончания проекта по плану счетов, можно было сказать, что у Глеба все хорошо. Проектами Глеб был загружен на ближайший год вперед – а значит сокращение ему не грозило, коллеги и начальство его уважали и ценили за вклад, который он вносит. Помимо работы он успевал ходить в тренажерный зал, встречаться с небольшим количеством приятелей, изредка выпивать в больших и шумных компаниях и в целом быть веселым и открытым человеком.
Перебирая все свои достижения за день и не только, Глеб наконец потерял нить рассуждений и стал в тишине разглядывать улицу возле дома: цепочка машин, припаркованных у обочины, замерли в ожидании утра, когда их хозяева сонные и почти всегда опаздывающие будут бежать к ним, чтобы быстрее умчаться на работу. Окна квартир первого этажа, почти все с массивными железными решетками и задернутыми непрозрачными шторами, редкие прохожие, жавшиеся к стенам домов, крадущиеся в надежде быстрее добраться до собственного жилища, холодный промозглый ветер – типичный еще не теплый апрельский вечер.
Надо идти домой, - произнес про себя Глеб и, собрав в охапку телефон, кошелек, ключи и документы, Глеб вышел из машины и направился к своему подъезду.
Сил подниматься пешком не было и Глеб молча встал у лифта, надавив и не отпуская кнопку вызова. Глеб вошел в квартиру, закрыл за собой дверь, вывалил все содержимое в руках на ближайшую полку, разулся, скинул верхнюю одежду и прошел в комнату.
Все было как всегда – те же запахи, еле проникающий через толстые стены дома и окна шум улицы, все те же вещи в том же порядке, в котором они были с утра. Ничего не изменилось за день, только настал вечер.
Глеб лениво прошелся на кухню, открыл холодильник, долго что-то там высматривал, потом обреченно закрыл и пошел раздеваться в спальню. На часах было около девяти вечера.
Усевшись на диван, Глеб закинул ноги на высокую спинку, включил телевизор и тупо уставился в него. Спать было еще рано, домашней йогой Глеб занимался строго по понедельникам, средам и пятницам, а сегодня был вторник. По вторникам и четвергам он, ровно как и на этот раз, не очень понимал, что ему делать вечером, когда он вот так вот оставался один.
Жениться тебе надо, - говорила мама. Найди себе хорошую домашнюю женщину и живи с ней, как все нормальные люди – вторило ей большинство друзей и близких Глеба.
А что если я не хочу, как все нормальные люди? И кто они, эти все нормальные люди? – рассуждал сам с собой Глеб. Я знаю моего близкого друга Пашу, его жену и маму, знаю, как и что устроено у директора, ближайшего коллеги в офисе, знаю как все у школьной подруги Маринки сложилось. У всех все по-разному. Паша, например, сейчас счастлив с женой, а она, кажется, с ним – нет. У директора все просто – он главный и сам решает, кто и насколько должен быть счастлив в его семье. Маринка вот скоро второй раз замуж собирается. Красивая стерва. И что? Все эти люди относятся к нормальным? Или каждому из них можно сказать, что у тебя не все как у нормальных людей?
Глеб тяжело вздохнул и выключил телевизор. Хотелось чего-нибудь выпить и Глеб отправился на кухню извлечь из холодильника последнюю баночку пива. Мысль не столько о женитьбе, сколько вообще о женщине уже давно не отпускала его и он, не в силах просто так выкинуть ее из головы, дал волю своим мыслям. Возможно, потому что все его друзья и знакомые были с кем-то. Кто-то был уже женат, кто-то еще только встречался, а даже если вдруг и оставался без второй половины, тут же начинал ее активные поиски. Тенденция эта была в окружении Глеба насколько сильной, что многие с удивлением и даже некоторым опасениям принимали мысль, что Глеб уже почти два года ни с кем не встречается. В итоге, когда на работе над ним уже пошли пошлые шуточки, он был вынужден сказать, что не любит по долгу встречаться с одной и той же женщиной, и потому у него они такие мимолетные, что он о них и не рассказывает. Своим приятелям не с работы Глеб сообщил, что тайно встречается с девушкой из соседнего отдела и всеми силами это скрывает, чтобы информация не просочилась куда не следует.
Как бы это ни было странно, но благодаря такому образу и на работе и в кругу старых знакомых он приобрел не только понимание, но даже и уважение. Получалось, что теперь он для них был как все – у него были отношения и они были как у всех «чем-то замороченные».
Однако Глеб хорошо понимал, что одно дело скрыть правду от коллег и знакомых и совсем другое – обмануть себя. Второго Глебу и самому не хотелось. Все-таки обман был для него только ширмой, возможностью углубиться в себя, не боясь потерять облик у окружающих.
И что же там во мне? – спрашивал сам себя Глеб, лежа на диване и потягивая пиво. На поверку оказывается, что ничего сверхоригинального во мне нет. Я такой же как все – мне также хочется хорошо жить, одеваться, ездить на дорогой машине, покупать шмотки, тратить деньги. В моем окружении я, как и многие другие, стремлюсь к успеху во всем его проявлении, стремлюсь показать, что я достоин занимать значимое место в этом обществе, быть уважаемым в нем. И я прикладываю много сил, чтобы быть успешным – я много работаю, имею много контактов, поддерживаю все правильные о себе мифы и истории и стараюсь нивелировать все неправильные. Отчасти мне это удается, отчасти нет. Но смущает не это, смущает то, что вот такими вечерами я, оставаясь один, когда незримый глаз общества не может увидеть того, что со мной происходит, не могу понять, где я, а где тот образ, который я создал. Волнует меня и другой вопрос, а что будет, когда я перестану быть один. Когда у меня появится так называемая вторая половинка. Я знаю, что на работе я скажу, что наконец сделал выбор в пользу одной из барынь, знакомым – то, что это моя новая любовь, которую не надо более скрывать, а про старую ничего рассказывать больше не буду.
Глеб поднялся с дивана и стал ходить по темной квартире. Странные у меня рассуждения, - думал он, - судя по ним, я и женщину себе готов подбирать только по тому критерию, насколько более успешным воспримет меня общество вместе с ней. Я не думаю о том, как буду ее любить, как она будет нежна со мной, а думаю о том, как я буду выглядеть в глазах других, когда мы будем вместе. И перед ней мне тоже, наверное, придется воспитать и поддерживать определенный образ. Неужели все так мрачно на самом деле?
Глеб сел на большой подоконник и вытянул ноги. За вазой с фруктами была спрятана пачка сигарет, в которой оставалась одна или две штуки. Глеб уже давно не курил и только в такие моменты иногда не мог устоять перед соблазном выкурить сигаретку. В клубах табачного дыма он представил себе картинку, как он выбирает жену из ряда моделей, примеряя каждую из них рядом с собой. Бред какой-то, - подумал он.
Ну а что же на самом деле мне нужно? Глеб сполз с подоконника, извлек из холодильника вторую баночку пива и сел за стол.
Ну, наверное, чего греха таить, первым и самым простым критерием моей женщины должна быть ее красота. Пусть это будет так вот просто, но это важно и я не могу, да и не хочу, отбрасывать этот критерий.
Написав на листочке бумажки циферку «один» и слово «красота», Глеб задумался. Красота бывает разная. Вот, например, девушки с конкурса мисс мира не являются для меня красивыми, по крайней мере, не являются самыми красивыми. Тогда получается, что критерий не просто красота, а красота, которая нравится именно мне.
Глеб зачеркнул слово «красота» и написал вместо него: «красота, которая нравится именно мне».
И что же? – подумал он, - вот найду я такую маленькую страшную женщину, влюблюсь в нее и буду потом все время мучится от того, что она такая. Рассуждение глупо, тут как раз хочется воскликнуть, что это не имеет никакого значения и, если уж я люблю, то значит мне все нравится, а что думают остальные не имеет значения. Хорошо было бы, если бы так было все время. Но так не будет, я слишком хорошо чувствую это. Даже с самой большой любовью тяжело противостоять окружению, обществу, которое порицает, явно или неявно, твои отношения. Кроме порицающего общества, к сожалению, есть еще одно. Я знаю, что рано или поздно я начну все чаще спотыкаться взглядом о то, что мне не нравится, о какие-то мелкие огрехи тела: неровность ног, чуть более полный животик, чем мне нравится, маленькие глазки, тонкие волосы.
Ох, как я не люблю себя за то, - с раздражением подумал Глеб и откинулся на спинку стула. Он закрыл глаза и некоторое время сидел, сильно сжав кулаки. Через минуту он тяжело вздохнул и зачеркнул фразу «красота, которая нравится именно мне».
Закрыв глаза еще раз, Глеб попытался представить себе женщину, с которой ему хотелось бы быть. Он представлял картинку, как она входит к нему в какое-то людное кафе и как люди оборачиваются, чтобы посмотреть ей вслед. Он видел как она, привыкшая к их любопытным и даже жадным взглядам, идет к нему не замечая и не отвлекаясь на окружающих. Перед глазами Глеба явственно проплывал момент, когда они соприкасаются, он обнимает ее и они вместе садятся за столик. Он смотри в ее глаза, а она – в его. Он счастлив, она, кажется, тоже.
Когда Глеб открыл глаза, он понял, что нового и невысказанного ранее было в этих переживаниях – гордость. Гордость за то, что она, она – такая красивая, желанная, статная и недоступная для окружающих, доступна для него. И именно она сама идет навстречу, стремится к нему, чтобы быть рядом. Гордость за то, что они – все вокруг, могут только смотреть на нее, хотят, чтобы она или такая как она была с ними, а он, тут же при них, получает ее. Несмотря на всю животность и даже наверное низменность этого ощущения, он понимал, что на этот раз попал в точку. Подняв с пола упавший карандаш, он твердой рукой записал на своем листке: «эстетическая гордость за то, какая женщина рядом». В это понятие входило все: и красота, и грация, походка, мимика, жесты, черты лица – все. Все это должно было быть предметом его гордости, произрастающей из того, что она принадлежит ему.
Когда с первым пунктом было покончено, Глеб мысленно уже мусолил второй, более сложный, как ему казалось и неоднозначный пункт. Его корни происходили из обычного мальчишечьего разделения всех девушек на страшных, но умных и красивых, но глупых. Получалось, что второй критерий – «ум». Представив себе сногсшибательную блондинку, доказывающую за высокой трибуной теорему Лагранжа, Глеб невольно улыбнулся.
Зачем мне умная женщина? - думал Глеб, - чтобы она приходила домой и читала мне нотации о том, как правильно жить? Или чтобы она была более успешной и сильной по жизни, а я бежал за ней хвостиком? Глупо. С другой стороны, что делать с девушкой, которая может говорить только о шмотках, о том, куда потратить деньги, о новых сапогах лучшей подруги и т.д. Таких пруд пруди – только зайди в клуб и помаши туго набитым бумажником и ключами от Bentley, ну или, на худой конец, BMW. Нет, - продолжал рассуждать сам с собой Глеб, - ни та, ни другая крайность мне не нужны. Женщина рядом должна быть не столько умной, сколько интересной. У нее должен быть одновременно и сильный внутренний мир и некий, пусть и не очень продолжительный жизненный опыт, определенный успех, друзья, с которыми она прошла огонь и воду, вместе с которыми она взрослела и стала такой, какая есть.
Чувствуя, что нащупал еще один важный пункт, под номером «два» Глеб записал: «эмоционально богатый внутренний мир». В это понятие, как считал Глеб, должно входить все то, что делало девушку интересной не только для краткосрочного горизонтального общения, но и для более длительных постоянных отношений. По его представлениям, она должна была быть личностью, достаточно сильной, чтобы жить в этом мире полной жизнью, справляться с его трудностями, самостоятельно достигая успеха и покоряя новые вершины. Что ей нужно для этого? Ум, изворотливость, харизма, умение понимать людей – наверное, все это в той или иной пропорции. Более того, женщина, у которой сильный внутренний мир, могла оценить и принять всю глубину мира Глеба. И так или иначе, Глеб хотел и ждал этого и понимал, что именно поэтому все отношения с красивыми куколками бессмысленны и краткосрочны.
Глеб встал со стула и стал ходить по комнате, жуя карандаш.
Есть ли что-то еще? – размышлял Глеб вслух, - богатый эмоциональный мир женщины – это еще не окончательное условие счастливой жизни. Красивая девушка с эмоционально богатым миром может не обладать самой простой и важной вещью для счастья – душевной добротой и простотой. Она может быть карьеристкой, стервой, зацикленной на своих проблемах и не видящая ничего вокруг, кроме себя. Глеб знал таких женщин – большинство из них дорастали до высоких постов к тридцати годам и чем становились старше, тем больше стервенели и бились за успех.
Это точно не мой идеал, - думал Глеб. Значит есть еще критерий, который недостает красивой и интересной женщине для того, чтобы стать идеальной.
Глеб чувствовал его, осознавая, что он лежит в плоскости некой эмоциональной гармонии с миром и всем происходящим в нем. При этом, эта гармония, как считал Глеб, разительно отличается от простой покорности и слепого принятия происходящего. В этой гармонии, Глеб представлял себе некий сложный и исключительно женский механизм не столько подстраивания, сколько незримого изменения мира вокруг себя, умение сделать так, что окружающее, какое бы оно ни было ужасное и страшное, отступает и развеивается, оставляя нетронутым то, что хочет сохранить женщина. Этот уникальный механизм про себя Глеб называл женственным камертоном или истинным женственным началом, которое служит для того, чтобы по невидимым эмоциональным ноткам настраивать мир вокруг, делая его лучше и добрее.
Не каждая женщина обладает таким началом. Даже не каждая женщина с эмоционально богатым миром обладает им, не говоря уже о тех, кто думает только о материальной стороне жизни. Но те, кто обладает, таят в себе великое женское естество, которое способно на многое. С помощью этого камертона женщина способна уберечь домашний очаг от практически любых невзгод, без слов понять и принять то, что происходит внутри у близкого ей мужчины, оградить не только себя, но и его от тягостей и невзгод окружающей суеты.
Каким-то чудесным образом, это женское начало способно изливать положительную энергию и поглощать негатив, радоваться и любить жизнь больше всего на свете, передавая эту радость близкому человеку, давая ему сил и возможность тоже полюбить жизнь, беря от нее все лучшее и отдавая жизни себя без остатка.
Спустя минуту Глеб записал третий и последний пункт, в котором не сомневался даже больше, чем в первых двух – «истинное женственное начало и бескрайняя любовь и доброта к жизни».
Перечитав три получившихся строчки – эстетическая гордость, эмоционально богатый мир и истинная женственность – Глеб улыбнулся. Все качества хорошо представлялись порознь и никак не сходились в одном человеке.
И жаль, что не сходятся, - думал Глеб, - было бы очень интересно хотя бы посмотреть на нее – на эту идеальную женщину.
Часы показывали ровно два ночи. Невольно Глеб вспомнил о предстоящей уже через несколько часов встречи и, выключив свет, молча побрел ко сну.