...Продолжаю «распускать пружину» и обнажать раны, которые подавлялись всю жизнь, а сейчас жестко мстят за это. Но если бы я не научился распускать зажатости, обнажать и лечить накопленные раны, то уже бы погиб. Сейчас добрался до душевной травмы, когда меня впервые в полгода набил ремнем отец, «чтобы слушался». Какой кошмар! Все эти годы травма сидела во мне и на нее нанизывались аналогичные последующие, хотя она не была первой и сама была нанизана на некую вертикаль, уходящую своим началом в первотравму. Причем, последующие травмы и травмочки не просто возникли под воздействием внешней среды, а сами выстраивали мое поведение таким образом, чтобы плодить себе подобных.
Заживающая травма, связанная с отцом (основой лечения является сон, во время которого происходит естественный сброс накопленных напряжений), вернее ее исчезновение, позволяет вспомнить отношение к отцу в дотравмовый период, когда я только приглядывался к нему, чужому пока для меня человеку и пытался вычислить, насколько он мне может быть полезен в плане приятных ощущений, стоит ли его остерегаться, для того, чтобы выстраивать соответствующее поведение. Доминирующим чувством был страх, загоняющий меня во внутренний, защитный мирок-ракушку, из которого я «выглядывал в реальность», и если не следовало травмирования, то я мог раскрепощаться все больше и больше. Осторожно приглядываясь к отцу на протяжении довольно длительного времени, я не заметил в его поведении ничего, что могло нести угрозу для меня. Значит, с этой стороны опасности можно не ждать и чувствовать себя раскованным. Такое отношение к отцу можно назвать не любовью, которая еще не сформировалась, а доверием. Правда, раздражало то, что он очень редко брал меня на руки, и я даже комплексовал по этому поводу, т.к. желания не удовлетворялись, но страха не было.
Однажды, после настойчивой просьбы мамы, отец взял меня на руки и начал подкидывать, чем привел меня в сильное возбуждение, в котором смешался страх перед падением с получаемым удовольствием. Я перевозбудился и никак не мог успокоиться. Вот тут мама и сказала отцу, чтобы он «дал ремня», чтобы приучить к послушанию. Не понимая слов, я подсознательно фиксировал их звучание, интонацию, так как за ними следовали определенные действия, поэтому сами звуки надо было пытаться хоть как-то запомнить, но только те, которые были связаны с хорошим или плохим для меня. Ухваченную картинку вместе со сказанными словами я осмыслил много позже, но тогда я совершенно не готов был к тому, чтобы меня набили, да еще не привычным способом-ладошкой, а ремнем.
Отец бил не так уж больно, но сам факт того, что он это делает, чрезвычайно травмировал меня. Хотелось быть раскованным, не бояться. От мамы я мог ожидать чего-нибудь подобного - опыт был, но не от отца. Теперь никому нельзя доверять, всех надо бояться и мне нигде не дадут расслабиться, везде достанут и сделают со мной, что захотят. У меня началась истерика, но не от боли, а от страха перед своей незащищенностью. Раньше, когда мама наказывала меня, я мог начать искать мысленно защиту у отца, хотя любящих чувств к нему почти не было. Но это была отдушина, которая позволяла спастись от страха.
Теперь же спрятаться от него было негде. Каждый день видеть отца и бояться его было невыносимо, поэтому я постарался во всем обвинить ремень, но страх перед отцом колом засел в голове, исказил чувства зарождающейся к нему любви, сделал их неискренними. Надо было каким-то образом приспособиться к создавшейся непростой ситуации, при которой приходилось остерегаться уже обоих родителей. Хотя бы кратковременный отдых от страха перед своей незащищенностью был необходим. И тогда я начал искать мысленно защиты у отца, когда наказывала мама, и у мамы, когда возникал страх перед отцом. Самообман помогал удерживать подобие равновесия, которое надо было удерживать и по отношению к каждому из родителей. Отрицательные эмоции по отношению к маме, связанные с пеленанием и со всем, что было мне неприятно, компенсировались положительными чувствами - кормлением, «ручками», ласковыми разговорами. По отношению к отцу тоже надо было найти какой-то положительный, уравновешивающий момент, чтобы нейтрализовать страх. Долго не находил ничего подходящего, пока однажды отец не посадил меня к себе на плечи, и мне это понравилось. Это была та самая отдушина, которую я искал. Чрезмерно усилив это приятное ощущение, я, как мне казалось, избавился от страха перед отцом. Теперь, спасаясь от тревожных мыслей, касающихся отца, я старался зациклиться на приятной фиксации. Приходилось неестественно подстегивать, взвинчивать себя и удерживать такое состояние, чтобы избежать повторения психотравмы. Я уже не мог расслабленно наблюдать за отцом, старался переключить внимание на что-то другое. Но к отцу все же тянуло, и когда он удостаивал меня своим вниманием, первым делом мне хотелось, чтобы он посадил меня к себе на плечи. Более тонкие психические связи из-за полученной психотравмы уже развиться не могли...
Зачем ворошить прошлое, которое уже никогда не вернется? Попробуем разобраться в механике психотравмы, ее последствиях. И, самое главное, можно ли что-либо изменить, исправить, вернуть чувствам их первозданность, остановить разрушительные процессы в организме и даже повернуть их вспять?