Маришка

- Смотри! – глаза Альберта сияли неподдельной гордостью. – Вот, дорогая, перед тобой реальное доказательство человеческого всемогущества.
Как цирковой факир мой муж, выдержав положенную паузу, резко отдернул занавеску. Около окна стояла девочка лет шести. Невысокого роста, худенькая, с огромными серыми глазами. Аккуратно завитые светло-русые локоны, упругими пружинками касались накрахмаленного белого воротничка. Чудное платье в красно-зеленую шотландскую клеточку. Белые гольфики с оборочками. Черные лакированные туфельки. Да, Альберт очень постарался, чтобы она мне понравилась. Мое сердце сжалось от необратимости настоящего момента. Хотелось сильно-сильно зажмурить глаза, а потом открыть их и оказаться во вчерашнем дне, когда все еще можно было отказаться от задуманного. Нельзя сказать, что я желала провала грандиозным планам своего мужа. Просто с этого дня плод его самореализации и неуемных амбиций вмешивался в нашу семейную жизнь грубо и неотвратимо.
А Альберт ликовал:
- Милая, познакомься! Эту очаровательную леди зовут Маришка. Мариша – это твоя мама. Ее зовут Элен.
Неимоверным усилием воли мне пришлось запрятать как можно глубже в темный ящик моего подсознания нахлынувшее безумное желание завопить от ужаса, выцарапать мужу глаза и убежать на край земли. Но, как истинная спутница жизни самого обыкновенного гения, я должна была быть ему не только идеальной женой – любовницей, хранительницей очага и матерью его детей - но и верной соратницей на пути его духовных и интеллектуальных исканий. К тому же, я его безнадежно и мучительно любила. Впрочем, это было взаимно.
Маришка посмотрела на меня с неподдельным восхищением и, прижавшись к ноге Альберта, высоким певучим голосом залепетала:
- Папочка, моя мама оказывается такая красивая. Прямо, как принцесса из твоей сказки. Когда я вырасту, я тоже буду такая красивая?
- Конечно же, будешь, глупышка моя, - Альберт нежно погладил девочку по голове.
Маришка радостно захлопала в ладоши, подбежала ко мне и обняла за шею.
- Здравствуй, мамочка! Папа так много о тебе рассказывал. Я так рада! Так рада!
От такого внезапного вторжения в мое личное пространство меня передернуло. Сдержав, приступ тошноты, я осторожно, стараясь не дышать, на пару секунд прижала к себе девочку и хотела тут же отпустить ее, но Маришка положила голову на мое плечо и снова залепетала:
- Мама, мама… Какая ты хорошая. Я ждала, ждала, ждала, когда папа заберет меня домой. Много дней ждала. Вот столько, - девочка, округлив глаза от значимости произносимого, продемонстрировала все десять пальцев на своих руках. А потом снова повисла на моей шее.
Дальше задерживать дыхание я больше не могла. Пришлось с содроганием вдохнуть запах этого существа, ворвавшегося в мою дотоле счастливую жизнь. К моему удивлению от девочки пахло не замогильной плесенью и разложившейся плотью, а молоком и, по-моему, шоколадом. Мне стало немного легче. Маришка продолжала болтать:
- Мама, мамочка. Ты знаешь, папа показывал мне фотографию, где он, ты и мои братик и сестренка. Я так по вам скучала, так хотела с вами познакомиться заново. Ведь я ничего не помню из того, что было раньше. Но папа, говорит, что это из-за болезни. А еще он сказал, что вы все меня ждете и любите. И вот я здесь. Мама, я здесь. Ты ждала меня, мамочка? Почему ты молчишь?
Действительно. Я еще не произнесла ни одного слова. Альберт смотрел на меня с молчаливым немым укором, смешанным с мольбой.
- Добрый день, Мариша. Конечно, я тебя ждала, - наконец выдавила я из себя.
Все еще обнимая меня за шею, Маришка стала радостно пританцовывать на месте.
- Ура! Ура! Ура! Мамочка, я так тебя люблю.
Я чувствовала возбужденное биение ее сердца, я ощущала тепло ее живого трепещущего тела. Живого? Она вся от кончиков блестящих вьющихся волос до розовых ровненьких ноготочков на руках была такая подкупающе настоящая, такая естественная. Мне было не по себе. Нет, не по себе, это слабо сказано. Мне было страшно. Наверное, столкнувшись нос к носу с инопланетянином, я чувствовала бы себя более уверенно. Но поддаваться панике было уже поздно. Я дала согласие на ее появление в моем доме и пойти напопятную сейчас означало загубить многолетние труды группы фанатично преданных своему делу людей. Я осторожно отстранила от себя Маришку и, глядя в ее искрящиеся бездонные глаза, сказала как можно более приветливо:
- Мариша, я тоже рада тебя видеть. Пойдем, я покажу тебе твою комнату.
Некоторое время я мучительно пыталась строить из себя заботливую мамашу. Надеюсь, девочка не почувствовала фальши в моих жестах и интонациях. По-моему она была абсолютно счастлива: гладила ладошками расшитые розами занавески, хватала со стола конфеты и фрукты, причесывала новую фарфоровую куклу, подбегала ко мне и обнимала за ноги. Все это сопровождалось нескончаемым потоком слов и изумленно-восхищенных выкриков. Я же не могла назвать ее ни солнышком, ни котеночком, ни доченькой. Нежные слова стояли в горле комом. Всякий раз, когда Мариша приближалась ко мне, я нервно ежилась и вздрагивала. К моему счастью тетя Оля, няня наших с Альбертом детей, с первого взгляда попала под очарование Маришки. Она кудахтала над ней, как наседка, завлекала новыми игрушками, угощала печеньем и мармеладом, ласково трепала непокорные детские волосы. Выдержав минимально приличное время общения с новоявленной дочерью, я с тяжелым сердцем оставила девочку на попечение няни и ушла к себе.
Мне казалось, что я весь день копала картошку или консервировала помидоры. Даже пока еще недолгое присутствие Маришки в моем доме довело меня до полного изнеможения. Шум в ушах и тошнота мешали заснуть. Сердце то замирало в груди, то стучало быстро-быстро, гулким звоном набата, вестника беды, отдаваясь в голове. Мне необходимо было собраться с мыслями и взять себя в руки. Утром должны были приехать Анна и Петя, которым ни в коем случае нельзя было дать почувствовать мою неуверенность и страх.
В спальню пришел Альберт. Усталый, но довольный.
- Не правда ли, дорогая, Мариша, просто прелесть? Она такая же, как все остальные дети. Даже чем-то лучше. Какой успех!
- Да, Альберт, ты гениален. Я всегда это говорила, - у меня не было сил спорить. И разве я могла, глядя на его счастливое воодушевленное лицо, сказать ему, что мне все это не нравится, что я ненавижу эту девочку, что мне просто-напросто страшно.
- Вот увидишь, милая, наши дети с ней обязательно подружатся.
- Наверное, - сказала я неуверенно. – А она не заразная? Вдруг она чем-нибудь болеет? Вы точно все проверили? Она не опасна для Пети и Ани?
- Конечно, мы все проверили десять раз. Успокойся. Все будет хорошо, - Альберт легонько поцеловал мое плечо, - Я очень тебя люблю. Мне необходима твоя поддержка сейчас. Это важно для меня, - прошептал он, едва касаясь губами моих рук.
Он всегда знал, чем меня обезоружить.
Утром сестра привезла детей. Мариша, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, уже целый час стояла у окна и, увидев машину, остановившуюся около нашего крыльца, возбужденно завопила:
- Приехали!!! Мама, папа, они приехали! – а потом вдруг смутилась и спряталась за комод.
Петя с Анной уже горели от нетерпения увидеть свою новую сестренку. Неделей ранее, мы с Альбертом сказали им, что решили взять девочку из детдома. К моему удивлению, они восприняли эту новость с большим энтузиазмом.
Вытащив Маришку из-за комода, Альберт вывел ее в центр гостиной. Я мысленно перекрестилась и доверилась интуиции своих детей. Дети острее чувствуют ложь и тайную опасность. Я думала, что, только увидев девочку, они в ужасе отшатнутся от нее, отвергнут раз и навсегда. Тогда защищая интересы своих детей, я выгоню это существо вон из своего дома. Негативная реакция Петра и Анны решила бы все мои проблемы. Но Маришка всем пришлась по душе.
Весь день я тайком наблюдала, как увлеченно мои дети возились с Маришей. На их лицах не было ни тени неприязни или опаски. Они полностью растворились в океане Маришкиного обаяния.
- Мамулечка, где вы нашли такую миленькую девочку? – спросил меня Петя после обеда, - ты видела какие у нее глазищи огромные, даже у Наташки из параллельного класса не такие. Полный улет.
- Мама, по-моему, нужно Маришу отдать в художественную школу. Смотри, какие она яблоки нарисовала. Красота, - восхищалась Аня.
Дети были в восторге от сестренки. Мне пришлось смириться: девочка останется у нас надолго, может быть навсегда. Меня весь день знобило.
Прошло три месяца. Мало-помалу я привыкла к новой обитательнице нашего дома. Каждый день она деловито топала из комнаты в комнату, рассаживала своих кукол на кроватях и диванах, шила им одежду, читала им книжки, а, наигравшись, принималась за настоящие дела: объясняла прислуге, как правильно ухаживать за розами в саду и что вместо каши следует готовить детям на завтрак. Однажды, увидев, что Маришка стоит на краю скамейки в парке и изображает из себя балерину, я испугалась, что она упадет, и крикнула:
- Мариша! Солнышко! Будь осторожна! Не навернись со скамейки! – девочка приветливо помахала мне рукой и послушно спрыгнула на траву. Я еще пару минут, умиленная ее примерным поведением, смотрела на нее, а потом до меня дошло: я назвала ее «солнышко». Ну что ж… Значит, свершилось. Она стала для меня членом семьи. Стала моей девочкой, моим ребенком. Чувство легкости и полноты бытия пропитало все мое существо. Я весь день любовалась Маришкой. Как она мне могла не нравиться раньше? Само совершенство. Красивая, подвижная, смешливая, умная, способная. Она на самом деле была обворожительно очаровательна. Мое сердце наполнилось гордостью и радостью за младшую дочь.
Альберт заметил перемены в моем отношении к Марише. Успокоился. Посвежел. Он снова стал много шутить и смеяться, водил меня в театр, пел мне, аккомпанируя себе на фортепиано, а иногда целые вечера возился с детьми. В моем доме вновь царили покой и гармония.
Но счастье было недолгим.
Когда Альберт на неделю улетел на конференцию в Лондон, Маришка заболела.
Все началось, как обычная простуда. Температура около тридцати восьми. Легкий кашель. Слабость.
Я растерялась. Пришлось позвонить мужу.
- Добрый день, милый. У нас ЧП. Маришка заболела. Продуло, наверное, на прогулке. Ума не приложу, как ее лечить. Она ведь не такая, как все дети.
- Что значит не такая? Очень даже такая. Вероятность ошибки минимальна. Согласно результатам последних тестов все биологические параметры Маришки абсолютно соответствуют параметрам детей, зачатых и рожденных обычным образом. Не беспокойся, дорогая. Действуй, как обычно.
Успокоенная заверениями Альберта, я стала действовать. Я каждые два часа капала в нос Маришке интерферон, поила ее чаем с медом, давала аскорбиновую кислоту.
Ночью малышка не спала. Ее щеки горели нездоровым румянцем. Влажные глаза блестели. Я сидела рядом с ее кроваткой и тихо пела колыбельные песенки. Ближе к утру Маришка приподнялась и слабым потерянным голосочком прошептала:
- Мамочка, мне больно здесь и здесь, - и показала на правую руку и висок. Небольшая краснота и припухлость на руке. На виске ничего не было.
- Ничего страшного, родная моя. Ты немного заболела. Утром вызовем доктора. Он посмотрит тебя, выпишет лекарства, и ты обязательно поправишься. А как только ты встанешь на ноги, мы с Аней и Петей, все вместе пойдем в зоопарк. Я покажу тебя живого слона, верблюда и медведей. А еще там есть смешные обезьянки и красивые павлины, которые кричат истошным голосом. Помнишь, мы с тобой смотрели картинки с павлинами. У них большие и красивые хвосты, похожие на веер тети Кати.
- Да, мамочка. Я помню.
Ее немногословность меня кольнула. Бедная моя девочка.
- Ты обязательно поправишься. Очень скоро даже думать забудешь о том, что болела, - попыталась я хоть немного приободрить Маришу.
- Мне не нравится болеть. Сначала было интересно. Мед, витаминки. А сейчас мне уже ничего не хочется. Лишь бы боль прошла… Спой мне еще песенку. Про мамонтенка.
И я пела до самого утра.
Здоровенный дядька-доктор с длиннющими как у таракана усами, весело подмигнув Маришке, протянул мне рецепт:
- Ничего страшного. Через пару дней поправится. Не забывайте проветривать помещение. Только без сквозняков. Душно тут у вас.
Два дня мы кормили Маришку лекарствами согласно врачебному предписанию. Казалось, что ребенку стало лучше. Но утром третьего дня я проснулась от жалобных Маришкиных рыданий. Я прибежала в комнату к дочурке. Девочка сидела в углу комнаты, судорожно всхлипывала и испуганно смотрела на свою правую руку. Рука вся была покрыта мелкими гноящимися язвами.
- Мамочка, что со мной? – с остекленевшими от ужаса глазами Маришка показала мне изуродованную болячками руку. 
Моя спина покрылась липким потом.
- Так, болячки какие-то. Заживут, - подчеркнуто спокойно сказала я и погладила дочь по голове. К моему ужасу в моей руке остался болтаться безжизненный пучок ее русых кудрявых волос. Инстинктивно, как ошпаренная, я отдернула руку. Выпавший из ладони локон сиротливой змейкой свернулся на полу у моих ног. Мое тело пронзили тысячи иголок. К горлу подступила тошнота.
- Не бойся. Ложись в кроватку. Я позвоню папе. Он приедет и тебя вылечит.
Я помогла Маришке лечь, накрыла ее одеялом и выбежала прочь из комнаты.
- Альберт, приезжай скорее. Маришке стало хуже. С ней происходит что-то странное. У нее выпадают волосы и руки все в болячках. Милый, приезжай. Мне страшно, - пыталась я донести до мужа весь ужас происходящего.
- У меня билеты на завтра. Попробую поменять. Не волнуйся, дорогая, ты просто устала. Это нормально. Выпей чаю с ромашкой. И валерианку. Постараюсь приехать домой как можно раньше. Жди. Целую.
Я оторопело слушала последовавшие телефонные гудки. Потом с трудом оторвала взгляд от фотографии мужа и посмотрела на дверной проем. Там стояла босая, лохматая, исхудавшая Маришка. Противный землистый серый цвет ее лица бросался в глаза, оттененный белизной новой ночной рубашки. Огромные серые глаза ввалились. Черные круги под глазами. Губы покрыты мелкими трещинами. С ее появлением моя спальня наполнилась кислым неприятным запахом лежачего больного.
- Мамочка. Помоги. Мне больно. Очень больно.
Мое сердце сжалось от жалости. Бедная кроха моя. Я дала Маришке таблетку обезболивающего и отнесла ее в детскую.
Два часа спустя усатый доктор смятенно рассматривал результаты анализов.
- Я ничего не понимаю. Я никогда не видел такого. Простите, но боюсь, я не компетентен в данном случае.
За такие слова я была готова его убить. Но я знала, что Маришка не обыкновенный ребенок. Меня охватила паника.
Днем я отправила старших детей к сестре. Не считая прислуги, мы с Маришкой остались в доме одни.
Выпив чашку кофе, я собралась с духом и вошла в детскую.
Маришки в комнате не было. Я металась по всему дому. Звала ее. Заглядывала под кровати и в шкафы. Наконец, я нашла ее. Она сидела на полу в ванной комнате и дрожала. Жалкие пучки оставшихся на голове волос топорщились в разные стороны. Все лицо и тело покрыто гнойными язвами. Увидев меня, она из последних сил кинулась ко мне и, схватив за ноги, прижалась к моим коленкам. В нос ударил гнилой запах разлагающейся плоти. Я оттолкнула от себя ребенка. Меня вырвало. Страх, всепоглощающий страх сковал мое тело. Волна брезгливого отвращения накрыла меня с головой. Маришка тянула ко мне ручки, покрытые тошнотворной капающей на пол слизью, и надломлено шептала:
- Мама, мама. Помоги мне. Мне больно. Сделай что-нибудь. Мне больно.
Я выбежала в коридор. Все происходящее казалось нереальным. Может, это просто ночной кошмар? Я кусала до крови свои руки. Это был не сон. Моя беспомощность сводила меня с ума. Моя родительская жалость к девочке никак не могла пробиться сквозь стену омерзения, сковавшего мою волю. Маришка царапала ногтями разделяющую нас дверь и стонала. Это было невыносимо. Я открыла дверь. Девочка посмотрела на меня с мольбой и недоумением. Она не понимала причин моего внезапного отчуждения. Я старалась вспомнить хоть какие-нибудь слова, чтобы собрать их в предложения и попытаться разговором отвлечь ребенка от физических страданий. Чтобы не прикасаться к расползающейся плоти своими руками, я завернула девочку в одеяло. Дышать носом я не могла. Убийственный запах въедался в каждую клеточку моего тела. Я прижала девочку к себе и впала в глухое оцепенение. Стрелки часов практически остановились.
Приехал Альберт. В моей душе затеплилась надежда. Он унес Маришку в лабораторию. Муки ожидания его вердикта усугублялись криками ребенка. Когда Альберт появился на пороге комнаты, я сидела в кресле, зажав уши руками. Муж был бледен и, что с ним бывало чрезвычайно редко, растерян.
- Я ничего не могу сделать. Я не могу ее вылечить. Я не могу облегчить ее страдания. Я даже не могу ее убить так, чтобы она не мучилась. Процесс вышел из под контроля. Я не мог это предвидеть.
Из лаборатории донесся Маришкин душераздирающий вопль:
- Мама! Мамочка!
Я замахнулась, ударила Альберта ладонью по лицу, повернулась и выбежала прочь из дома.
Я бежала. По лицу текли слезы. Я кричала. А, может быть, мне только казалось, что я кричу. Мой воспаленный уставший мозг кипел. Мысли неслись бешенным бесконечным потоком: «Ненавижу! Ненавижу тебя! Будь проклят день, когда мы встретились. Докторишка проклятый. Франкенштейн недоделанный. Кем ты возомнил себя? Богом? Творцом? Сколько лет прошло, как Мэри все по полочкам разложила. Все для таких как ты расписала… Нет. Сила науки. Будущее человечества в наших руках. Перспективы. Возможности…Ненавижу! Недоумок. Моральный урод. Как ты мог, так поступить со мной. Пятнадцать лет я делила тебя с лабораторией, где ты создавал ее. Создал. Притащил в наш дом. Заставил полюбить, привязаться всем сердцем. Детей наших в это впутал. А теперь говоришь, что не можешь нашей девочке помочь. Гений доморощенный. Ненавижу. Я убью тебя. Убью, как ты своим скудоумием убил нашу Маришку. Убью. Убью. Убью. Убью…»

Я вернулась домой поздно ночью. Альберт сидел в своем кресле в кабинете спиной к двери и курил трубку. Он услышал мои шаги, вздрогнул и обернулся:
- Все кончено. Ее больше нет.
Я посмотрела на его постаревшее лицо, на его тонкие дрожащие пальцы и обессиленная опустилась на пол у его ног.
- Ты – великий ученый, Альберт. А это был просто не очень удачный эксперимент. Я люблю тебя. Люблю.
- Прости меня, - сказал Альберт и заплакал.