– Кто желает видеть великого мага, Шалал Хаш Амира?
– Скажи – Азам! Начальник личной охраны повелительницы южных земель и морей, царицы государства Иламского, Дарии Ихиминидис Великой!
Глазок в воротах резко закрылся. Вслушиваясь в удаляющиеся шаги Фарука, верного слуги Хаш Амира, начальник личной охраны гадал, чем же может он заинтересовать мага Илама. Да так, чтобы тот пошел с ним во дворец. Перед глазами снова и снова представал башмачник с Базарной улицы. В первые месяцы пребывания в городе Азам свел знакомство с Мустафой, к словам которого так недоверчиво отнесся поначалу.
– Тебе только двое человек здесь могут быть страшны. Бойся магов, мой господин! Бойся магов…
– Что за маги, старик?
Мустафа возвел руки к небу:
– О-о-о-о… их опасаются даже самые отчаянные головорезы! Кто бы ни приехал с близлежащих земель, все про них знают! Боятся! Но особенно опасен свободный маг.
– Да ты дело говори, хитрый башмачник!
Золотой дарий мельком сверкнул в рукаве отечески улыбнувшегося Мустафы:
– Ты не гони скакунов, храбрый воин, не торопись, присядь, отдохни. Дай вон, каблук твой починю. Хочешь, наргиле тебе дочь моя раскурит, хоть и не женское это дело?
– Не умею я ваши трубки водяные курить! Что там с магами?
– Скоро все сам узнаешь. Вон, в царском дворце, да хранит Господь царицу Дарию, и то говорят о них каждый день! И ладно, Аада ты увидишь сам – третий человек в государстве, да восславят его… Незаменимый советник, искусный кудесник, но вот только не ясно, маг или воин, ходят про него легенды страшные да рассказы чудесные. А вот со вторым… Свободен он, только никто до сих пор понять не может, насколько: при дворе он, или нет, да из каких стран явился в наши земли…Поговаривают, из Песков! Но шепотом, и обязательно до четырех часов пополудни. А то, мало ли, беду накличут еще. Кто-то, правда, и не согласный бывает…Да вот только передаются из года в год сказания, что свободному великому магу Иламскому за тысячу лет перевалило, и имя, всем известное, мол, не его!..
– А чье же, шайтан тебя подери?
– А шут его знает!
– Хм…Зубы ты мне, Мустафа, заговариваешь, да прогниет твоя старая чалма! На вот, купи себе лучше новую, чистую, белую!
Второй золотой скрылся в рукаве башмачника.
– Ай, спасибо за щедрость твою, да возблагодарит тебя Господь, храбрый воин Азам!…
– Ну так что еще расскажешь про магов Иламских? Почему я свободного бояться особенно должен?
– Ты, как взглянешь на них, сразу поймешь. Лютого… Аада Ганума Дибба сам вскорости лицезреешь, вот сам и решишь, что да как, если понимаешь, о чем я. Но предупрежу тебя: золотые глаза его – бешеные даже в спокойствии, руки, пальцы и запястья которых унизаны кольцами и браслетами, – сильные, явно не понаслышке знакомы со всеми видами клинков, норов – страшный, непредсказуемый, а ум – великий… Ты осторожнее с ним. Ну да и правда, сам увидишь. А вот свободный…Глаза у него, поговаривают, острые, как кинжал самого яростного воина, как ятаганы древних царей – только глянет – и ты в оцепенении, всю душу он сразу насквозь проткнет, все увидит! Все страхи твои, все желания тайные. Всё! Ничто не спрячется от взгляда морочного: ни доблести, ни горести, ни хитрость, ни жадность твоя, ни сердце, доброе или злое, мягкое или черствое – таков этот маг! Вон, те, кто долго знаются с ним, либо не вернулись к своим прежним делам, либо изменились вовсе! Ну а кто вернулся из богатого дома его, все равно служат ему, как верные скакуны, в рот смотрят, всем говорят, мол, что он лучший на земле, что умен, что красавец! И это при живой правительнице! А девки, девки-то! С ума по нему сходят! Да только не верь ты, о Азам, не верь, чары это все, чары недобрые! Каждый, вон, нищий башмачник вроде меня, знает! Недаром он, как женщина, прячет в тканях лицо свое, когда на базаре появляется! Да и ткани-то дорогие какие, видел ли когда-либо? Не ткут наши мастера таких тончайших шелков! Не пошивают такие великие одежды!
– Подожди, Мустафа. Маг? На базаре?
– Ищет он, светлый Азам, ищет всякие травы-отравы, наверное, уж мне не знать, не сведущ я в делах его, спаси Господь. Беден, беден я, ай! Старик совсем стал. Иногда вот думаю, а дай-ка погляжу и я в глаза ему, может, пригожусь на что-нибудь Хашу Великому, возьмет и меня в услужение, да щедро заплатит за службу! Дочке на приданое сохраню, жена-то моя померла в том году..ах, несчастный я человек!..
– Да слышал я эту горькую историю, Мустафа, что там дальше про Хаша Великого, да как так царица терпит его? – третий дарий скрылся в рукаве башмачника.
– Расскажу я тебе, добрый Азам, да хранит тебя Господь, тайну великую, страшную…Сама царица его в придворные маги приглашала, но не пошел он!
– Врешь!
– Да пусть отсохнет мой старый язык, если вру! Пусть последний шелудивый пес не удостоит и взгляда, пусть изжалят меня змеи в Песках, да не видать мне моей Фатимы как своих ушей! Как пить дать говорю тебе, славный Азам! Одного мага царица наша получила, уж не знаю, какими неправдами, да простит Господь мой язык, а второй…Опасайся этого мага, ибо никому неподвластен! Вот, говорят, царица, да восславят ее Небеса, когда хотела мага свободного при дворе своем видеть, чтобы рассказал, научил чему-то, то – сам шайтан ему брат! – не только не сказал, но и не кланялся до земли! Вымолвил слова свои, развернулся и покинул чертоги царские! Даже стража тогдашняя обомлела, когда царица прекрасная и не подумала разозлиться – задумалась. А уж нравом прекрасная Дария известна, добрый Азам…а еще говорят… – прошептал Мустафа, – пока маги с нами, не возьмет нас ни один уллен, ни один вишантиск, ни один варбар!
И, ловко подхватив трубку раскуренного наргиле, башмачник закрыл глаза, привычно втягивая и выдыхая плотный белый дым. В воздухе переплелись ароматы цветков персика и лимона. Густые клубы плотно окутали крепко задумавшегося Азама.
– Так изволит войти или так и останется стоять мрачнее тучи начальник личной охраны Дарии Великой, Азам? – насмешливый голос вывел из легкой задумчивости. Перед темным, как ночь, воином стоял Великий маг Илама, Шалал Хаш Амир.