– Азам.
Негромко произнесенное имя заставило вздрогнуть многих приближенных. Несколько залпом осушенных кубков говорили о том, что в трапезной знают нрав обладателя черного имени. Легкая задумчивость отразилась в голосе величественной царицы обманчиво мягким эхом. Тонкие пальцы Дарии Первой поигрывали прядью темных волос девушки в ярких и дорогих одеждах – танцовщицы, сидящей у ног правительницы с самого начала вечерней трапезы. Огромный, исполинского роста и мрачного вида человек с эбонитовой кожей, казавшейся тем более темной, чем более светлые одежды надевал он, отделился от мраморной колонны. Золотые регалии начальника личной охраны сверкнули в лучах света, из тени которого он появился:
– Моя царица.
Дария улыбнулась танцовщице и, легко подтолкнув девушку, направила взгляд в центр огромной залы, искусно выполненной когда-то лучшими архитекторами города. Азам не преминул направить свой взгляд за взглядом правительницы. Танец живота, исполняемый танцовщицей тут же, завораживал. В миндалевидных, неотрывно наслаждающихся легкостью сложных движений, царственных глазах словно плавился неподатливый обсидиан, играя бликами заходящего солнца. Знающие люди могли сказать, что царица увлечена действием, но не решились бы. Девушка успела очаровать почти всех присутствующих за длинным столом, собрав кучу золотых монет, и, в танце приближаясь к Дарии, прожигала свою повелительницу страстным, обожающим взглядом. Извивающееся молодое тело пылало, звон монет слышался все отчетливее, движения становились все более вызывающими. Восторженные зрители поглощали каждое движение танцовщицы, исполняя любую ее прихоть, чтобы только приблизиться к горячему молодому телу. Светло улыбнувшись, Дария едва заметно склонила голову. Долгий «аххххххххх» обрушился на залу сразу же после легкого кивка, когда Фраата, ничем не нарушая священное действо, выскользнула из ярких тканей одежд, сковывавших смуглое, ублаженное маслами тело. Только монетки-украшения, обхватывавшие торс под налитой грудью и поверх крутых бедер, метались по коже, открывая взгляду то, что обычно открывают избранным судьбой.
Взгляд царицы обволакивал Фраату, однако Азам уловил истинное его направление:
– Ты видишь, Азам, как танцует Фраата, дочь Хасана Кабиса, возлюбленная дева Илама?
– Да, моя царица.
– Ты восхищен, Азам?
– Я был бы восхищен, моя царица, если бы служба, которой я верен, оставляла мне такую возможность.
– А если бы твоя служба заставила тебя обнажиться, как сейчас…впервые в жизни и во время своей службы это сделала молоденькая девочка… как бы ты поступил, Азам?
Напряжение тяжелой секундной паузы охватило всех присутствующих. Никому еще Дария Великая не задавала подобных вопросов.
– Я бы обнажился, моя царица.
– Так обнажись, Азам.
Мраморный зал наполнился неясным, но одобрительным гулом. Царицу почитали. Почитали и в народе. Не только за глаза цвета восточной ночи, острые черты тонкого лица и светящийся бронзой стан. Подданные Южных земель ценили не красоту, но силу и волю, бесстрашие и жесткость, ум и уверенность в победе, под знаменем которых проходило все правление завоевательницы. Дария всегда отличалась крутым нравом, но и это прощалось ей. Однако таких слов не слышали даже самые раздражающие Дарию визири. После жирной, острой пищи, сладких вин, прохладных фруктов и необычно воспламеняющего представления, происходящее казалось продолжением зрелищ. И только трое – сама царица, Азам и Фраата – понимали, что происходит на самом деле.
Начальник личной охраны Дарии твердо отстегнул пряжку с рубином, держащую плащ. Глядя прямо в глаза повелительницы, Азам молча скинул ткань с могучих плеч.
– Приятное зрелище, Азам, но речь не об этом. Обнажи мне истину, Азам. Самую суть ее, как это сделала для тебя и для всех нас Фраата.
На секунду застывшая в воздухе рука исполина выдала охвативший его огонь. Черные брови Дарии взметнулись вверх. Азам склонил голову, и только едва слышная дрожь в голосе слегка раскрывала силу ярости, вызванной прямым обвинением во лжи:
– Моя царица вправе решать, кто говорит истину. Но Господь не вразумил меня понять, где же солгал недостойный смерти в бою.
– Ты солгал пять лет тому назад. Когда заявил, что Рах-ль-Шкрхан непобедим. Ты ошибся, Азам. Ты видел, как легко медноволосый чужеземец выбил из него дух. Ты видел, как легко отделилась от сильной шеи глупая голова. Ходят слухи, что все эти действия чужестранец проделывал с улыбкой, Азам. А ведь он молод и хрупок. Ты ошибся в борце по имени Рах-ль-Шкрхан, значит, и в борце, имени которого мы не знаем. А твои ошибки могут дорого стоить. Может, ты обнажишь мне истину, а не гнев? Почему ты ошибся, Азам? Расскажи все, что знаешь об этом пленнике со светлыми глазами. И, может, восстановишь свое шаткое положение.
– Великая царица, пусть молния поразит мой шелудивый язык, что позволил вмешаться в твою справедливую, благословенную богами речь! Но дозволь мне привести пленника, и пусть он сам поведает о себе, при всех!
Голос, столь смело раздавшийся во всеобщей тишине и столь весело прозвучавший, принадлежал хранителю Арены, Хасану Кабису.
–…Истину говоришь, Хасан. Вели привести странника, – властный голос и последовавший за ним хлопок в ладоши, скрыл от остальных почти неслышное, предназначавшееся начальнику личной охраны, – Позови Шалал Хаш Амира. И лучше бы тебе суметь уговорить его посетить нашу скромную трапезу.