Байки Черного Майя

Къелла
****
Лирическое отступление:

Прежде чем в меня полетят тухлые помидоры и опустевшие банки из-под пива «Балтика-3», я надеюсь успеть выразить свою благодарность всем тем, без кого этот бред просто не смог бы появиться на свет. Итак:
     1. Лоре Провансаль – за ее чудесный трагифарс «Финрод-зонг»;
     2. Н. Васильевой – за использованные в тексте слова и выражения из «великого и могучего» языка ах'энн. Несмотря на наши разногласия по поводу рок-оперы «Ландыши» я по-прежнему продолжаю все так же уважать Вас и восхищаться Вашим литературным гением;
     3. Н.Коледину и рок-ордену «Тампль» - без Вашей игры было бы крайне сложно представить поединок на Песнях Силы, а также внешность героев;
     4. Алхору - за помощь, поддержку, отчаянную веру в мой успех и не менее отчаянное, высокое и светлое чувство юмора;

Отдельное спасибо и вечное sorry – JRRT. Простите, Профессор… Просто  не смогла удержаться!
 ________________
 ________________

Часть первая.  Узница Тол-ин-Гаурхота.

Резная створка высокой, мореного дуба, двери осторожно приоткрылась.
-   Пленница доставлена, мой повелитель…
Тихий вкрадчивый голос явно принадлежал существу, не понаслышке знающему, что такое – навлечь на себя несвоевременным появлением или неподобающим тоном хозяйский гнев. Говорившего полностью скрывала дверь, ибо уже давно было известно, насколько их повелитель не любит, когда в зал с докладом врываются точно в кабак. И это кроме того, что всякий здравомыслящий орк в здравом уме попросту побоится лишний раз попадаться на глаза хозяину – хозяин-то каков! Не буди лихо, пока спит тихо. Вот и на этот раз бедолага страж заранее сжался в ожидании реакции, однако, к его великому облегчению, вспышки гнева не последовало. Сидящий в глубоком черном кресле юноша с тонкими пронзительно-резкими чертами лица чуть усмехнулся: неуловимая складка в уголке изящно очерченного рта.
-  Привести.
Царственно-скучающий тон был идеален, не хватало только неприкрытого зевка, и стражник, искренне порадовавшись, что на сегодняшний вечер развлечение у повелителя есть, поспешно исчез, а еще через какое-то время створки дверей распахнулись вновь, и в зал втолкнули ту самую пленницу. Когда двери с гулким могильным стуком захлопнулись за спиной, несчастная вздрогнула, но через мгновение, овладев собой, выпрямилась и, гордо вскинув голову, вперила во властелина взгляд темно-серых глаз. Одета просто: клетчатая шерстяная накидка поверх тонкой льняной рубашки с вышивкой, длинные русые волосы переплетены цветными ремешками. Подол нарядной зеленой юбки порван и в нескольких местах испачкан грязью: видимо, побороться за свою свободу милая леди все же успела, и владыка не удивился бы, обнаружив на паре-тройке рыл своих прислужников царапины от ногтей.
-   Имя? – ленивый вопрос гулко грянул с высоты трона, хотя сидящий на троне произнес эти слова вполголоса.
-    Я не стану отвечать тебе! – голос женщины, ударившись о каменные стены, рассыпался презрительно-вызывающим металлом. Она стояла посреди зала, прямая, точно натянутая струна: ни жеста, ни единого суетливого движения. Что ж, она отлично умела скрывать свой страх: только глаза горят ненавистью и трепещут тонкие ноздри.
-   Можешь и не отвечать…Отвечу, так и быть, я. Эйлинель, дочь… а, впрочем, это неважно. У меня другие планы…
-   Что тебе нужно? – сощурилась женщина. Красивая, хоть и не первой молодости, по человеческой мерке – лет тридцать или около того.
Владыка откинулся в кресле, демонстративно созерцая ровную и гладкую поверхность собственных ногтей.
-   Вопросы здесь задаю я… - как бы невзначай заметил он, и внезапно метнул на Эйлинель быстрый и острый точно клинок, взгляд из-под изящных черных бровей. – Это так, для начала. Во-вторых, - он загнул палец, - в ответах я не нуждаюсь: неужели ты думаешь, что какая-то смертная может знать больше, чем ведомо мне? Смешно. Не забывай, кто я, о Эйлинель, супруга Горлима – друга и соратника Барахира, ты, чей ничтожный муж вечно путается у меня под ногами…
Сила Майя, заключенная во взгляде, оказалась столь велика, что бедная женщина дернулась как от удара и, внезапно обессилев, упала на одно колено. Было заметно, какой тяжестью обрушилась на ее плечи невидимая мощь, но с тонких губ не сорвалось ни стона, ни вздоха.
-   Так… это…из-за него я оказалась здесь? – через силу проговорила женщина, едва лишь давящее действие взора собеседника отпустило. Она так и осталась стоять на коленях с низко опущенной головой и край шерстяной накидки сполз на пол, приоткрыв обтянутое полупрозрачным льном белое округлое плечо.
-   Это уже неважно – отмахнулся Черный Властелин, обратив взгляд к потолку и кончиками длинных холеных пальцев постукивая по резному подлокотнику трона. – И для тебя, и для твоего мужа причины более неважны. Важно одно – теперь ты здесь.
-   Надолго ли? – с издевкой бросила Эйлинель.
-   Твой муж и этот выскочка Барахир для меня – ничто! Для того, чтобы они перестали существовать, мне довольно шевельнуть лишь пальцем…но. Это было бы слишком скучно. Мне любопытно понаблюдать за тем, как изменится поведение предводителя людей, когда он узнает, что у меня в плену – жена его лучшего друга.
-   Не лги! – голос Эйлинель окреп, в него вновь вернулись прежние металлические нотки. – Ты всеми силами пытаешься скрыть, что нужна тебе как заложница. Ты собираешься использовать меня для того, чтобы мой драгоценный муженек убедил Барахира с отрядом покинуть твои владения. Что, я неправа?
-    Ты забываешься, смертная! – черные глаза повелителя сверкнули, куда только подевалась прежняя маска  ленивой расслабленности. – Освежить твою память?
Ладонь выброшенной вперед руки была идеально пуста, но Эйлинель, зажмурившись, упала на пол, прикрывая голову руками. Полюбовавшись на это зрелище пару минут, владыка довольно усмехнулся и, покинув трон, начал медленно спускаться по ступенькам возвышения.
-    Видишь? Тебе не по силам тягаться со мной…. – насмешливо, почти ласково протянул он, приближаясь к распростертому на черно-белых плитах пола неподвижному телу. Развязная походка, руки в карманах – Майя выглядел беспечным, только что песенку под нос не насвистывал. В шаге от пленницы он остановился. Эйлинель подняла голову и увидела над собой высокого черноволосого юношу в рубашке цвета безлунной ночи: циничный прищур карих глаз, голова выжидательно склонена набок.
-    Я волен сделать с тобой все, что пожелаю… - хищно улыбнулся он, и от этой улыбки Эйлинель внезапно охватил такой ужас, какой, должно быть, испытывает смертельно раненый заяц при виде приближающегося хищника. Она уже кожей ощущала ледяные тиски оков, боль в вывихнутых суставах и касание раскаленного металла…Запах плесени, крови и страха. Запах человеческой боли, навек пропитавший сырые застенки Черного Замка. И тогда, почти теряя сознание от животного ужаса предстоящих пыток, она решилась на отчаянный, и, казалось бы, совершенно бессмысленный шаг.
Медленно, Эйлинель выпрямилась, и неотрывно глядя снизу вверх, прямо в карий прищур  нечеловеческих глаз, неспешно разгладила на себе юбку, поправила волосы. Подобрала концы шали.
-    Все, что захочешь, говоришь? – мягко улыбнулась она жестокому Черному Властелину, и взгляд ее сделался странным, словно бы подернутым дымкой. -  А ты не думал, что в твоей власти сделать со мной лишь то, чего захочу я?
-    Не понял… - на точеном лице собеседника отразилось замешательство, но предпринять он так ничего и не успел.
-    Сейчас поймешь… - шепнула Эйлинель, и, привстав на цыпочки, порывисто обвила руками шею юноши, всем телом прильнув к нему. Губы Эйлинель нежно и требовательно коснулись губ Черного Властелина. Бедный парень, от неожиданности даже дара речи лишился. Поцелуй он перенес стоически, ни разу не дрогнув окаменевшим лицом, даже дышать – и то перестал. А ладони женщины скользнули по его плечам, разглаживая тонкий шелк рубашки. Кончики ее пальцев ощутили тепло молодого сильного  тела и учащенный стук сердца, и в эту секунду ей показалось, что перед ней – никакое не воплощение древнего зла, а просто молоденький и красивый мальчик, самый обычный человек. Ее руки уверенным движением скользнули к воротнику и принялись неторопливо расстегивать рубашку Майя.
-   Эй… - парень попытался было отстраниться, но не тут-то было: милая леди замужем была уж добрый десяток лет, потому дело свое знала, а обращать внимание на попытки возражений отвыкла с первого года супружеской жизни. Тем более что Горлим в семейном гнезде появлялся крайне редко, а уж на супружеском ложе – и подавно. И ей, как и всякой здоровой и молодой женщине подчас так ужасно не хватало его ласки.
-   Э-эм-м… Эйлинель, - Майя предпринял последнюю попытку вырваться из плена жарких объятий. – А…а как же муж? Да и вообще…
Тут ему пришлось замолчать, потому что вконец обнаглевшая пленница принялась покрывать поцелуями его грудь под расстегнутой рубашкой.
-    Забудь… - женщина отбросила со лба прядь волос и  подняла раскрасневшееся личико: - Не хочу о нем говорить…
-    Но… Это как-то…подло… - пискнул парень. Низкий, некогда звучный голос Черного Властелина было не узнать: настолько жалобно и неуверенно он прозвучал сейчас. А нахальная супруга Горлима, вмиг почуяв слабину, смерила Властелина едва ли не разочарованным взором. Поздно спохватившийся парень только в этот момент осознал, насколько глупо было при такой репутации читать нравоучения. «Ну, вот и все, прокололся!» - метнулась в мозгу близкая к панике мысль, но тотчас же исчезла, ибо все немудреные мысли соблазнительницы были написаны у той на лице. Для нее он по-прежнему продолжал оставаться порочным и кровожадным чудовищем, утонченным садистом, лишенным всех моральных принципов.
-    Ты же всесилен…тебе никто не указ, ты велик… Я в твоей власти, я – твоя вещь… - исступленно шептала она, лаская головокружительный рельеф сильных плеч своего мучителя, и, обдавая жаром своего тела, все сильнее прижималась к нему.
-    Ну же… покажи свою власть…Возьми меня. Грубо, как зверь… как хищник, настигший добычу…
Торопливый сбивчивый шепот и настойчивость ласк с головой выдавали весь нехитрый блеф. Задобрить палача в нелепой надежде, что принесение малой жертвы позволит избежать большей. Просто страх, обычный человеческий страх перед болью и смертью. Бедный Черный Майя почувствовал себя зажатым в угол, выхода из которого не было по определению. Такого варианта развития событий предугадать он просто не мог: поступок пленницы стал для него полной неожиданностью. Ход Эйлинель оказался на диво тонко рассчитан: отступи он сейчас, и начнутся подозрения. Значит, придется играть роль жестокого тирана до конца, чтобы не выйти за рамки устоявшегося образа, тем более…что интенсивность ласк давно перешла все существующие границы, а уж когда пальцы женщины скользнули вдоль шнуровки брюк… Честно стерпев полторы минуты этого издевательства, парень молча протянул руку и резким движением сорвал со склоненных плеч скромную шерстяную накидку.
-   Грубо, говоришь?.. – медленно протянул он, глядя в серые озера испуганно-умоляющих глаз, и решительно рванул тонкий лен рубашки, выпуская на свободу округлые белые плечи и совершенной формы грудь.
-   Да… - закатив глаза, шепнула Эйлинель.  – Вот так…Ты…. Ты такой сильный… Возьми же меня…
И Майя решил не спорить.

Они лежали, завернувшись в клетчатый плед, в окружении разбросанной по полу одежды. Лицо Эйлинель, по-хозяйски умявшейся на груди «страха и ужаса Сумрачных земель», хранило спокойное и счастливое выражение. Майя же, напротив, был как-то особенно невесело задумчив и угрюм. При встрече с его затравленным взглядом, никому в голову не пришло бы, что такой вид может быть у человека, утомленного любовью.
Парень скосил глаз на доверчиво прильнувшую к его груди женщину, вздохнул, сел  и принялся остервенело натягивать рубашку. Отупевшая от недавней сладости, по-кошачьи свернувшаяся клубочком Эйлинель, с непониманием следила, как ее любовник сидит, молча уставившись в одну точку. Заметив, что на него смотрят, Майя медленно пригладил растрепанные волосы.
-   Блин… - бесцветно сообщил он – И че ж теперь делать-то, а?
Насторожившись, Эйлинель приподнялась на локте. Страх, почти прошедший, вновь кольнул сердце пленницы тревожной иглой.
-   «Что делать?» - это в смысле «со мной», да? – осторожно уточнила она, и, не получив ответа, придвинулась ближе.
-    Послушай… Может быть…нет, не так… - она яростно встряхнула головой, -  Я хочу сказать: может быть, ты все-таки сжалишься, и не станешь мучить меня как других пленников, а? Что за радость тебе от этого, ты ведь и так сильнее всех на земле… Я вполне могу просто посидеть в твоей темнице, только платок с собой возьму, чтобы не замерзнуть, а?
Майя испытующе посмотрел на нее: приблизительно так не совсем трезвый человек подозрительно изучает обнаруженную в спальном мешке жабу. 
-     Нет у меня темницы… и не было никогда – буркнул он, отворачиваясь. – Винный погреб есть, но это, уж извини, обойдешься…
Теперь для Эйлинель настал черед изображать счастливого обладателя милой амфибии под одеялом.
-    А как же другие пленники?
-    Кто? – Майя вытаращился на собеседницу круглыми глазами. И тут до него дошло.
-    А-а… имидж. Хм, ну тогда, конечно… Слушай, Эйли, только честно: я что – и вправду так похож на недоумка, который добровольно позволит всяким смурным стенающим и страдающим личностям околачиваться в собственном доме?
-    Н-нет… - почему-то солгала Эйлинель. В ожидании ответа она замолчала, кутаясь в плед, но видя, что парень хмуро продолжает одеваться, решила самостоятельно прояснить еще некоторые детали.
-    Ладно. Темница – хрен с ней. Ну, а орки? А огромные кровожадные волколаки? А…
-     Орки есть. Надо же им где-нибудь жить… - философски заметил майя. – И волки тоже. Люблю волков: они верные и честные, никогда не лгут…
-     Люди тоже… - вскинулась было Эйлинель, но, поймав насмешливо-укоризненный взгляд собеседника, поспешно опустила глаза.
-     Ну-ну! – только и сказал Майя – кстати, Эйли: насчет мужа – я вообще-то серьезно. Мне-то в общем, все равно: я давно привык оставаться крайним. Так что очередную душераздирающую балладу о гнусном надругательстве над честью беззащитной пленницы как-нибудь переживу. Хотя чего это я? Ты всегда сможешь оправдаться тем, что находилась под властью черных чар, сковывающих волю… - тут он изобразил зверскую рожу – Короче, кто на самом деле начал первым, общественность, разумеется, не узнает, просто… как-то пошло это все…
Окончательно утонувшая в потоке фраз женщина сжала виски руками:
-     Ничего не понимаю… Ведь ты – Саурон, верно? Тогда как же…
-     Да, я – он самый! – обаятельно ухмыляясь, раскланялся черноволосый парень. – А также – он принялся загибать пальцы: -  Черный Чародей, Некромант, враг всего живого (ну, яблоко от яблони, сами знаете, недалеко падает), Не-к-ночи-будь-помянут и много других страшных слов. Кстати… раз уж так получилось, можно я кое о чем попрошу? Насчет «Саурона»… Терпеть не могу это идиотское прозвище…
Он тяжело вздохнул и скривился.
-    У меня, как ни странно, имя есть… Только его мало кто помнит.
Чувство, проснувшееся в душе Эйлинель, настолько напоминало сочувствие, что жена Горлима сама дивилась таким переменам.
-     Хм… я так вот и вовсе не знаю… - мягко, и словно бы виновато призналась она. – Ты скажи, а то, и правда: как-то неудобно выходит.
-    Гортхауэр… - негромко, но отчетливо произнес Майя, и  Эйлинель показалось, что парень наслаждается сочетаниями звуков.
-    Ну… лучше поздно, чем никогда, - со смущенной улыбкой заключила женщина. – Тогда пойдем по второму кругу: я – Эйлинель, дочь Дерета. М-м, постель, конечно, не повод для знакомства…
-     А средство достижения оного, - издевательски закончил за нее Майя. Женщина хихикнула.
-     Ну, зря ты так. Хм, одна странная вещь… - она прикусила кончик ногтя. – Мне показалось, или так оно и есть: я у тебя – первая женщина, да?
Черный Майя смутился ужасно и промямлил нечто среднее между «угу» и «не твое собачье дело», из чего Эйлинель получила исчерпывающий ответ.
Понимая, что смущенный и разобиженный собеседник молчать способен целую вечность (не столь уж и фигурально выражаясь!), она решила  тактично перевести разговор на другую, более насущную тему.
-    А ты знаешь, чужие тревоги, похоже, очень заразная штука. Ты ведь думаешь о том, что делать дальше? Вот и я, признаться, задумалась о том же самом, а на ум ничегошеньки не приходит… Может, вместе сообразим, как жить дальше?
-    Дальше? – хмыкнул Гортхауэр. – Да никак. Решим при твоем участии одну мелкую проблемку с одной мелкой, но наглой шайкой, потом подожду с месяц, чтоб не вернулись невзначай, ну а потом – ступай на все четыре стороны, хоть домой, хоть в кабак, хоть еще куда… Мужа опять увидишь. Это ненадолго, не бойся…
-    А я и не боюсь. Чего мне бояться? Только… можно один вопрос: а с чего ты вдруг решил, что я хочу вернуться домой? Может быть, я вообще мечтаю тут остаться?
-    То есть как это? – опешил Майя.
-     А вот прямо так. Мне некуда идти. Родителей уж три года как в живых нет, у замужних подруг заботы и без меня довольно, а Горлим…охо-хо, Горлим… Устала я от него, да так, что сил нет. Вспомнить бы еще, когда он в последний раз дома ночевал… Нет, назад я не хочу.
-    Э-э-э… - глаза у Гортхауэра стали по-детски большими, вот только детский восторг познания чудес окружающего мира в них отсутствовал напрочь. Из последних сил стараясь сохранить лицо, он осторожно поинтересовался: 
-   А я-то здесь при чем?
-    Как «при чем»? – искренне удивилась Эйлинель. – Ты же собирался пообещать Горлиму отпустить меня живой в случае, если Барахир уведет свой отряд из твоих владений. Ну так вот, у меня есть предложение: давай он выполнит твои условия, а ты меня ему все равно не отдашь?
-   Минуточку! Как это «не отдашь»? – Во-первых, ты не вещь, а, во-вторых, уговор дороже денег… - возмутился коварный Черный Властелин.
На самом деле Майя намеревался нечто сказать совсем другое, но почему-то не смог. Несмотря на то, что в берлоге столь болезненно дорожащего своей свободой холостяка напрочь отсутствовало место для любого живого существа, мнящего обрести здесь постоянное место жительства, не по годам умный мальчик решил не сводить дело к банальному «пошла вон!». Чем, естественно, тотчас же воспользовалась Эйлинель.
-    Ну, в любом случае, пока суд да дело, я остаюсь здесь – подытожила она, подбираясь под теплый бочок. – И еще один вопрос: в твоем ужасном замке случайно не принято кормить пленников, а? А то не помешало бы…
В ответ Гортхауэр изобразил еще одну зверскую рожу из своего богатого мимического арсенала.
-    Нет. Только поить до бесчувствия разными крепкими, креплеными и слегка разбавленными зельями, дабы насладиться зрелищем поверженного под стол беспомощного врага. Я ж все-таки Черный Властелин, а не какой-нибудь эльфийский королишка…
-    А это мысль! – оживленно поддержала Эйлинель, заботливо застегивая крючки на рубашке юноши. – У тебя, случайно, пива нет?
-     Нет. Только вино – буркнул Майя и тяжело вздохнул. Задуманная им инсценировка решительно летела в тартарары, а после таких резких и неожиданных поворотов сюжета, таирни и сам был не прочь оказаться в роли собственного пленника, то есть вкусить этих самых «крепких и крепленых», которыми только что стращал Эйлинель.
-   Ну хорошо! – легко согласилась женщина, набрасывая на голые плечи шерстяной плед. – Вино так вино. Но учти: предаваться подобному унижению в одиночестве я не намерена, так что ты будешь участвовать…
-    Куда я нафиг денусь… - ухмыльнулся «страх и ужас Сумрачных земель», вставая. – Пошли.

-   Это что – пыточная камера? – вежливо поинтересовалась Эйлинель, когда они с Гортхауэром оказались в высоком сводчатом помещении. Все было залито мраком, и лишь в углу располагался узкий кожаный диванчик, а у противоположной стены виднелся стол и пара табуреток.
-    Ну… почти. Это моя спальня.
-    Нда-а… - только и смогла произнести Эйлинель, и сделав нерешительный шаг, случайно задела стоявшую на полу чашку с заплесневелыми компотными косточками. Бедная посудина, смертельно уставшая от жизни вообще и от своего содержимого – в частности, радостно запрыгала по каменным плитам пола брызгами тончайшего фарфора. Услышав сей мелодичный звук, Майя укоризненно покачал головой:
-   Эйли, мы с тобой знакомы всего пару часов, а ты уже колотишь посуду в моем доме! Если дальше пойдет по нарастающей… охо-хо, бедняга Горлим…
Не обращая ни малейшего внимания на стенания собеседника, женщина хозяйским жестом провела по поверхности стола и придирчиво осмотрела ладонь.
-     Нда-а… - повторила она еще раз. – Ты когда в последний раз со стола вытирал?
-     Вчера… неделю назад… ну, две…Не помню, короче… - честно признался парень, выуживая из-под кровати пыльную бутылку темного стекла и пару стаканов.
-      Ну ты даешь! – покачала головой женщина. – Я гляжу, совсем ты тут одичал без женских-то рук. Ну, ладно, теперь-то дело поправимо… - подмигнула она с улыбкой, но тут же, замерев на месте, наморщила чуткий нос. – Ой, а чем это так вкусно пахнет?
Майя подпрыгнул на месте.
-   А… - спохватился он, бегом выскакивая за порог. – Это… я щас!
Он отсутствовал около четверти часа. За это время женщина успела побродить по комнате, чихнуть во все углы, благо пыли в них скопилось предостаточно. В своих странствиях ей посчастливилось обнаружить еще одну забытую чашку, на этот раз даже с ложечкой и блюдцем, что стояла поверх раскрытой толстой книги.  Читать Эйлинель не умела, поэтому, полюбовавшись витиеватым узором заглавных букв, аккуратно закрыла переплет, и положила книгу на диван, а чашку поставила посередь стола.
Вскоре появился Майя с большой чугунной посудиной, из-под крышки которой валил ароматный пар. Шипя от боли в обожженных пальцах, парень поспешно брякнул  раскаленную ношу на стол и схватился за ухо, ну точь-в-точь как человек.
-    Ну и пылища здесь! – заявила Эйлинель с возмущением. – А что это ты принес? Это для меня?
-     Ну, вообще-то нет… Ну, в смысле, не специально для тебя: мне же тоже надо че-то жрать… Угощайся! – и он сдернул крышку.
-    А что это? – склонилась над сковородкой Эйлинель, разглядывая незнакомое кушанье. – Похоже на мясо…
-     Бифштекс. С кровью. С моей! – трагически произнес Гортхауэр, демонстрируя порез на ладони.
-      Ой, бедненький! – всплеснула руками женщина. – Надо перевязать скорее… сейчас…. – и она ловко отодрала кусок нижней юбки.
Грозный Черный Властелин обреченно вздохнул, лишь теперь до конца осознав свои безрадостные перспективы.

***
Междустрочие.  Поддающая надежда.

Почему она ушла… Нет, не надо, я знаю… я прекрасно знаю, сколь коротка жизнь Младшего народа, можно мне не напоминать. Я имею в виду совсем другое: почему она ушла так? Разве ей было плохо со мной? Разве я отказывал ей хоть в одной из ее немудреных просьб? Ха! Однажды она попросила меня научить ее писать свое имя… и я учил, долго и тяжело – слишком много времени было упущено. Но когда у нее впервые получилось, то она, сияя от гордости, тотчас же потребовала обучить ее еще и чтению. Разве я отказал ей?  Она прочла все книги, что были в доме: на синдарине и ах’энн… И я радовался ее успеху.
Почему же? Разве ее не радовало мое общество, разве ей не было со мной весело? Разве был у нее повод пожалеть о своем выборе? Хоть один? Нет же… Да, я никогда не любил ее, это правда. Наверное, просто не умею, и с этим ничего нельзя поделать. Все равно, что пытаться объяснить незрячему взаимное отличие цветов радуги. Но разве я не позволял ей любить себя, разве не стал таким, каким она хотела меня видеть? Разве хоть раз оттолкнул, оскорбил невниманием? Да нет же! Тысячу раз - нет… Быть может, она догадывалась, что это – только игра? Но тогда… Тогда тем более – она не имела права упрекнуть меня. Да, я не способен любить, но тем большего уважения заслуживает это многолетнее притворство, во имя счастья и спокойствия ближнего… Я неправ?  Ну, ладно, может быть, это только мое мнение…Забудь.
Я предвидел это, я знал, что однажды она начнет стареть. И однажды я начал каждое утро просыпаться с одной мыслью: «Сегодня. Сегодня это произойдет». Но солнце восходило в зенит, и вместе с рассветными тучами таяли тревога и убеждение в этой пугающей истине. 
Я ожидал, что на закате своего срока, она станет жалеть о безвозвратно ушедшей молодости, о потерянной силе и красоте… Быть может – о том, сколько всего она не успела увидеть, сделать, чему не успела или не смогла научиться… Но судьба решила иначе – ей предначертано было умереть во цвете лет, будто Эйли сама хотела этого, опасаясь, что общество седой и морщинистой старухи будет для меня в тягость. Глупый самострел на тропе… орк, что сопровождал ее, только и успел предостеречь от опасности… слишком поздно. Проклята будь гордость Ночного народа – вместо того, чтобы позвать меня на помощь, он бросился на меч, стремясь кровью смыть роковую ошибку. Чуть пораньше, и я, возможно, смог бы спасти Эйли. Я примчался, как только мне сообщили, что ее тело нашли на тропе, но здесь оказалась бесполезна даже Сила Майя. Она уходила…все, что я успел – это проводить ее за Последний Порог. Я сидел и смотрел, как она уходит, и не мог даже заплакать, потому что просто не умел этого. Последние минуты жизни она находилась в сознании и ясном рассудке, когда увидела меня, то даже попыталась улыбнуться – боль превратила улыбку в оскал. Она говорила…я слушал. Последние слова значат очень много, это одна из тех редких вещей, что не повторяются в мире. И я был готов к этому своеобразному моменту истины, внутренне уже предполагая все, о чем она станет говорить. Почти все.  Но я услышал иное…совершенно иное… Перед самой смертью, за мгновение до того, как дар речи и сознание покинули слабеющее тело, ее последними словами были: «Ах, как жаль, что у нас не было детей…» Почему? Или это было настолько для нее важно, важнее всего в этой ушедшей жизни? Это оттого, что она – человек, Смертная, и продолжение рода – единственное средство оставить свой след на земле? Нет… Нет-нет, я говорю чушь… Старший народ имеет в своем распоряжении вечность – достойный срок для того, чтобы овладев каким-либо мастерством, успеть отточить его до остроты искусства. Творить с помощью своего таланта и умения вещи – прекрасные и великие произведения, статуи, оружие, украшения…Слагать баллады и стихи, познавать тайны бытия, живой и неодушевленной материи, бесконечно совершенствовать дух и тело, для того, чтобы раз оттолкнувшись от вершин мастерства, будто от ступени, взлететь ввысь – к новой цели,  к новой славе, оставляя позади путеводные вехи своих побед… Это ли не след, что проложит в веках бессмертный мастер? О, да… У этой лестницы нет верхней ступени, это известно любому наделенному даром творить. Но тем не менее… Пробудившиеся первыми столь же трепетно относятся к новой, едва  зародившейся жизни, к этим крохотным существам, что являют собою подобие собственных родителей, будучи похожи на них душой и телом. Почему? Я не знаю ответа… Пусть люди вынуждены вести себя подобно животным… Но Старшие… разве для них это – не тупиковый путь? Неужели это и вправду столь необходимо, раз прожив долгую и счастливую жизнь, все они – и Старшие, и Младшие – полны безутешной грусти о том, что не оставили после себя отпрысков?  Разве недостаточно им бессмертия, что обретают они в плодах трудов и талантов своих, раз они ищут спасения в иллюзии вечной жизни – непрерывной смене поколений себе подобных. Да, ты скажешь, что сколь бы ни был велик гений, но через сотню веков никто не вспомнит имени мастера, создавшего удивительное произведение. Краски осыплются с холста, время сотрет в пыль дворцы и статуи, в обрывки фраз превратятся древние баллады и не станет ничего, что напомнило бы о тебе из глубины веков живущему ныне… Но разве через сотню поколений вспомнят тебя внуки твоих внуков, собственные твои потомки, разве смогут описать то, каков ты был, каким именем наречен и чем славен? И кто поручится за то, что дети твоих внуков окажутся достойными твоего имени, что не станут безумцами, подлецами и мучителями? Мастер от начала до конца в ответе за свое творение, в жизни и в смерти…так для чего же оставлять за спиной такие следы? Я не знаю… Налей!
 
Я утрирую, конечно. Но во многом, беседы с самим собой, подобные этой, случались чем дальше, тем чаще. Непонятно зачем сидел у ее могилы, потягивал вино. Думал. Оказывается, у каждого из нас всегда в наличии и под рукой отличный собутыльник и слушатель – он сам. В этих посиделках у надгробного камня был свой смысл…не тот, какой вложил бы в него человек. Постепенно близость могилы Эйлинель перестала являться для меня непременным атрибутом моих размышлений, в замке и без того было предостаточно других, более сухих, теплых и комфортных мест – не зря же я полтора века обживал эту каменюку, сдуру выросшую прямо из скалы! Да и до винного погреба недалеко. В замке было очень даже неплохо, если бы не одно обстоятельство, а именно – орки.
Когда круг Маханаксар осудил моего Учителя, я остался совсем один на руинах сожженной дотла Лаан Гэлломэ. Я как безумный бродил по маковому полю, с каждым днем уходя все дальше от того места, что когда-то было мне домом. Так я оказался в горах. Как я жил тогда – не помню, но так уж получилось, что меня приютило одно из многочисленных племен Ночного Народа. Я немало прожил среди них, благо способен с легкостью понимать любой язык Детей Единого, и был поражен тем, что эти существа – вовсе не такие, каковыми привык их считать. Разумеется, Тано говорил, что в Арде нет плохих созданий, но доселе об орках я как-то не задумывался, полагая их если не злобным, то, по крайней мере, очень уж диким народом. И тем приятнее было убедиться в обратном. Эти создания, в которых осталось так много звериного, были близки мне, наделенному даром принимать волчий облик. Наивные, и в то же время недоверчивые, гостеприимные, но не терпящие чужаков, способные выжить в любых условиях, они не переставляли удивлять своей естественностью, прямотой и неподдельной искренностью. Вообразите себе непередаваемую смесь маленького человеческого ребенка и матерого хищника – возможно, тогда вам удастся понять, о чем я говорю. Их пещеры с пологами из звериных шкур, деревянная и глиняная утварь, кажущаяся на первый взгляд грубой и уродливой, простая одежда, скупые жесты и мимика – все дышало очарованием завершенности и лаконичной самодостаточности. Они с интересом слушали мои рассказы о  традициях и укладе других народов, но им и в голову не пришло бы перенять что-либо из чужих достижений, они попросту в них не нуждались. Как бы то ни было, но чем дольше я жил среди иртха, тем больше понимал, что нахожусь в обществе изгоев, так же как и я не нашедших места в этом огромном мире. Но если я мог некогда назвать своим домом Хэлгор, то Ночной Народ, постоянно подвергавшийся гонениям и травле, не имел ничего, что мог бы назвать своим, они и жили-то будто на бегу, вынужденные всегда носить при себе весь нехитрый скарб. И тогда…
Лишь только скальный клык превратился хоть в какое-то подобие жилища, у меня состоялся долгий разговор с шаманом племени. Попросту поселить племя  в замке, где их никто не тронет,  я не мог – оказать и даже предложить помощь тому, кто в ней не нуждается, почитается у Ночного Народа величайшим бесчестьем, смыть которое можно лишь кровью, а поскольку признаться в своей беспомощности ни один иртха не согласится из-за своей гордости, я пошел на хитрость. Я объяснил  шаману, что не могу жить в племени, поскольку должен ожидать возвращения Тано. Так как злые духи Западных земель вряд ли оставят в покое моего Учителя, то, как только он вернется, мы поселимся за высокими каменными стенами, где он сможет чувствовать себя в полной безопасности. Шаман молча выслушал меня, дымя трубкой, не говоря ни слова поднялся и ушел, а на следующий вечер (ибо для иртха жизнь начинается с наступлением темноты) я оказался свидетелем его речи на совете племени, в которой он поведал, что Клан Красного Волка обязан защитить своего благодетеля (то есть меня, хе-хе!) от злых уллах из-за горькой воды, что погубили Крылатого уллах Мелхара и непременно вернутся за его сыном. Воздержавшихся в племени не оказалось – весь клан Красного волка собрался в путь буквально за полночи, готовый идти за мной хоть на край света, где, как известно, вся вода огромным водопадом обрушивается в пустоту. Я был рад – моя невинная хитрость помогла обрести дом не только мне, но и доброй сотне разумных и крайне симпатичных живых созданий. Но вскоре вся радость от совершенного мною хорошего поступка начала таять, как по весне на перевалах тает снег, а после – так и вовсе испарилась рассветным туманом.
К тому моменту, когда я вынужден был покинуть вернувшегося в Сумрачные Земли Тано и вновь поселиться в замке, возведенном в далекие времена моего беспросветного одиночества, я заметил некоторые весьма существенные изменения. Оказалось, что за время отсутствия хозяина Тол-ин-Гаурхот не только сохранил жилой вид, но и приобрел кое-какие новые черты. В свете последних событий, а именно: появления на западе Людей и исхода Нолдор из Благословенной земли в земли, никогда и никем не благословляемые, иртха создали весьма эффективную систему пограничной стражи и охраны самого замка. Скажем так: до своего собственного дома я добрался не без приключений, а, переступив порог, обалдел окончательно. Представьте себе лес, буквально утыканный замаскированными наблюдательными вышками и сложной системой проволочек – стоит кому-либо задеть одну, как запрятанный в специальной нише и соединенный с проволокой механизм приводит в действие кресало, что ударяет о кремень. Первая же искра поджигает кусок пропитанного особым составом каната, что подвешен в жерле выжженного молнией дерева, и высоко в кроне вспыхивает язычок бездымного пламени. Заметить этот огонь с земли совершенно невозможно, ибо в летнюю пору его скрывают кроны соседних деревьев, а зимой, когда на голых ветвях нет листьев… хм, вы знаете, во всяком случае, лично я до сих пор не встречал никого, кто бы оказавшись в зимнем лесу, стал пялиться вверх. Таких «маячков» было несколько, все они находились на приблизительно равном расстоянии от замка и отлично проглядывались со сторожевых вышек. В общем, в первый же день моего возвращения на Тол-ин-Гаурхот через веселую березовую рощицу, я,  естественно, случайно потревожил одну из сигнальных растяжек и буквально через четверть часа лежал, уткнувшись лицом в жесткий торчащий корень под прицелом тяжелого лука, совсем не похожего на охотничий…  Конечно, я мог бы пустить в ход Силу Майя, но поскольку сам всю жизнь терпеть не мог тех Сотворенных, что применяют свои способности по поводу и без повода, то позволил своим «домашним любимцам» самостоятельно разобраться с непростой ситуацией поимки меня на границе моих же земель. После этого неприятного инцидента я стал куда внимательней в своих лесных прогулках, благо однажды увидев схему расположения ловушек, выучил ее наизусть.  Жить по-прежнему было можно, и даже весьма неплохо, но вскоре одновременно с решением одних трудностей, возникли другие.  А заключались они в том, что орки, обвесившие весь лес сетью сигнальных паутинок, окончательно обленились и перестали охотиться в прежнем смысле этого слова. Не было больше ни ночных засад, ни отравленных копий, ни долгих скитаний по болотам или бурелому - теперь любая дичь, по неосторожности коснувшаяся проволочки, неизменно оказывалась легкой добычей довольной пограничной стражи. Поскольку пища стала доставаться не в пример легче, у клана Красного Волка появилось больше свободного времени... которое они, естественно, употребили на усиление охраны моих покоев. Жизнь моя превратилась в сплошной кошмар, по замку нельзя было и шагу ступить, чтобы не напороться на какую-нибудь бдительную фигуру с тяжким остро заточенным орудием защиты и нападения. Вдобавок, через некоторое время моим подопечным пришло в голову, что их бедного хозяина могут не только застрелить или зарубить мечом, но и, к примеру, отравить или задушить во сне. Стоило мне налить вина, как специально приставленный ко мне орк немедля выхватывал бокал прямо из рук и пробовал его содержимое. Та же ситуация была с любым кушаньем, и это при учете того обстоятельства, что все без исключения блюда готовил либо я сам, либо целая орава орков-поваров, что приспособили под кухню одну из пустовавших пристроек замка. Я терпел, внутренне хихикая над причудами моих подозрительных поданных, но когда однажды ночью я за ухо извлек из-под собственной кровати очередного бдительного стража при мече и в полном доспехе, моему терпению пришел конец. Высадив несчастным орком дверь спальни, я устроил безобразный скандал, на крик немедля сбежалась вся замковая охрана. Встревоженные и слегка напуганные, они переминались с ноги на ногу, очевидно стесняясь наблюдать грозного хозяина встрепанным и завернутым в простыню. Я как можно доходчивее объяснил им, что, по крайней мере, в пределах замка, вполне в силах сам постоять за свою жизнь и свободу. Увидев огорченные лица, я сменил гнев на милость и в качестве извинений добавил, что с охраной границ они справляются просто отлично, поэтому пусть и дальше продолжают это важное дело. Что же касается личной охраны, то необходимости в ней нет, а вот повар, кастелян, полотер  и секретарь мне бы очень даже пригодились. Убедившись в том, что прямо сейчас выгонять вон я никого не собираюсь,  мои подданные несколько успокоились, а когда я, зевая, ткнул пальцем в нескольких из них и лично назначил исполнителей на вышеупомянутые должности, то счастью не было предела. Мысленно пообещав себе придушить шамана племени, что внушил своим духовным чадам столь восторженное отношение к моей скромной персоне, я отправился спать. Буквально со следующего дня опека стала существенно слабее и сделалась не столь навязчивой, как раньше. Во всяком случае, если кто-то и продолжал отведывать все предназначенные для моего стола блюда, то делал это втихую. Больше никто не ходил за мной строем по коридору, из спальни немедленно исчезли посторонние личности в доспехах, призванные оберегать мой сладкий и спокойный сон… В общем, к тому моменту, когда в замке появилась Эйли, ситуация успела немного устаканиться. А уж после того, как я собрал дворцовую стражу и представил ей недавнюю  свою пленницу как хозяйку Тол-ин-Гаурхота, жизнь и вовсе практически наладилась. Но если ценою нескольких снесенных дверей и разбитых стен мне удалось добиться почти идеального поведения слуг и дворцовой стражи, то против пограничников я был бессилен, поэтому между мной и прибывшим в замок командиром одного из отрядов, стерегущих дальние рубежи, вполне возможен был следующий диалог:
Я (уныло):
-   Рраугнур… Почему вы вечно врываетесь ко мне в тронный зал с докладом точно в кабак?
Рраугнур (не моргнув и глазом, радостно так):
-    Потому что это и есть кабак, повелитель!
После подобного хамства я, как правило, изволил гневаться и кидаться подвернувшимися под руку тяжелыми предметами, но поскольку начальники погранзастав, все как один, носили стальные доспехи, то шанса извлечь из этой безобразной выходки хоть какой-то урок, у них не было и быть не могло.
Потом… когда Эйлинель ушла из моей жизни, я почувствовал себя странно. Ну да, этот период я уже описывал. На тот момент в замке оставалось орков пятнадцать от силы – все те, кто был приставлен к исполнению каких-либо обязанностей. Все они прекрасно знали о смерти «жены повелителя», слава Тьме, что у Ночного Народа не принято травить душу бесконечными слезными соболезнованиями с трагическим заламыванием рук. Но так или иначе, я стал замечать, что приготовленная еда куда вкуснее, чем обычно, парковые дорожки в любую погоду сияют брусчаткой, а в так называемом «тронном зале» кто-то додумался повесить занавески столь любимого орками огненно-красного цвета – короче, мои подданные всячески старались хоть как-то скрасить мое горе. В итоге, все вновь пришли к тому, с чего начинали – от домашнего уюта меня начало тошнить точь-в-точь так же, как прежде – от вооруженной до зубов охраны у двери уборной. Но на этот раз мне отчего-то неловко было как следует рявкнуть на тех, кто так бестолково, но искренне заботился обо мне. Стремясь ускользнуть из этого мягкого и теплого царства обволакивающей лени, я все реже появлялся дома. Сначала ходил на могилу Эйлинель, а потом – стал все дальше забираться в лес. И вот тут-то и произошла одна встреча, послужившая отправной точкой целой череды событий.
Вообще-то мы уже встречались раньше. Триста или четыреста лет тому назад, когда про Людей в этих краях еще и не слыхали, а морские птицы несли тревожную весть о пылающих кораблях из далеких земель, моя пограничная стража сообщила, что далеко к северо-востоку от Тол-ин-Гаурхота объявились чужаки, которые идут сюда. Любопытство одолело меня настолько, что я приказал зорко следить за неведомыми пришельцами, и ежедневно докладывать об их продвижении. Со словесного описания Рраугнура, того самого невоспитанного командира северной погранзаставы, я понял, что речь идет о Перворожденных – во всяком случае, заостренную форму ушной раковины Рраугнур изобразил довольно убедительно. По сводкам пришельцев оказалось очень и очень немного, около двух с половиною десятков -  обоего пола. Приняв во внимание сие обстоятельство, я склонен был сделать вывод, что это не вооруженное вторжение, а мирные поселенцы. Вы не поверите, но тогда я радовался, подобно тому, как Дети Эру радуются птице, свившей гнездо под стрехою их дома. Но недолго. Видели ли вы когда-либо птицу, что, поселившись под крышей человеческого жилья, стала бы возводить неприступные стены вокруг плетеного своего гнездышка? Я вот тоже не встречал… В общем-то, их можно было понять – незнакомая чужая земля, где-то поблизости находится Вражья твердыня… Ну, насчет близости они почти угадали – Тол-ин-Гаурхот находился где-то в лиге от их поселка.
С их предводителем я однажды столкнулся в лесу. К счастью, я был без охраны, ибо тогда встреча могла оказаться совершенно иной, он тоже бродил один. Этот Элда с первой же минуты поразил меня тем, что предостерег от вражьих ловушек и прочих опасностей, которыми буквально кишит проклятый лес, а когда я, наивно вытаращив глаза, поинтересовался, что же такого страшного он встречал в чаще, то получил поистине потрясающий ответ: «Не знаю, кто ты, о, путник, но послушай доброго совета. Я и мои соплеменники живем в этих краях не столь долго, однако нам ведомо многое. Здесь неподалеку – владения Саурона, будь осторожен!». Такая неподдельная искренность просто не могла не тронуть, и даже истерический смех не испортил первого впечатления друг о друге. Выяснилось, что мой новый знакомый заблудился и слегка подмерз, а у меня в поясной фляге совершенно случайным образом оказалось «Пламя творения»…  История знает великое множество примеров, когда с одного-единственного стакана начиналась долгая и крепкая дружба, этот случай было трудно вписать в общую канву, но, по крайней мере, отныне прецедент все-таки существовал. Мой неожиданный собеседник достаточно быстро догадался о том, кто я на самом деле…но вот что странно: это не изменило ровным счетом ничего, ну, разве что теперь он перестал пугать меня рассказами о моих же собственных злодействах… хм, и на том спасибо. Расчувствовавшись окончательно, я объявил новому соседу, что в моих владениях он всегда – желанный гость, а пограничной страже (ох, а Рраугнуру – в особенности!) настрого запретил самостоятельно решать судьбу нарушителей границы: отныне это право принадлежало только мне. 
Я не вспоминал об этой встрече добрых три сотни лет – жизнь била ключом, подкидывая все новые и новые вопросы, заставляя искать ответы там, где прежде не смог бы и предположить – короче говоря, у меня была масса объективных причин позабыть о давнем приглашении моего доброго соседа на чашечку коньячку. Как вдруг… Впрочем, вот об этом как раз поподробнее.

***
Часть вторая. Все о фолк-роке.

 Стылый осенний лес принял человека в свои сырые объятия. Вековые сосны обступали со всех сторон, холодный лесной воздух обжигал легкие. Под ногами хрустели мокрые ветки, а вместе с дыханием изо рта вылетали клубы пара, мешаясь с промозглым туманом. Сам путник – парень лет двадцати или около того – одет был явно не по сезону: толстый дорожный плащ поверх домотканой рубахи, весьма неаккуратно заштопанной в нескольких местах. Было заметно, что человек привычен к долгим переходам и ночевкам посреди леса, но к этому своему путешествию подготовился не совсем тщательно, будто некие силы заставили его бежать под защиту леса, не оставив ни минуты на сборы. Да, именно так оно и было.
Неверный свет, проглядывая меж стволов кусочком далекой синевы, играл с путником, то исчезая, то появляясь вновь. Парень то ли и впрямь заблудился, то ли просто бродил, не слишком заботясь о направлении, но двигался неизменно в ту сторону, откуда пробивался свет.
Есть хотелось ужасно, поскольку все припасы он прикончил еще два дня назад, а в расставленную со вчерашнего вечера ловушку так и не попалось никакой дичи. Поэтому когда юноше показалось, что где-то вдали играет лютня и чудесный голос исполняет красивую мелодию, он вполне справедливо рассудил, что ему мерещится, и даже слегка приуныл, потому как от таких галлюцинаций, как известно, один шаг до голодного обморока. Падать в обморок совершенно не хотелось, и парень пошел в том направлении, откуда доносился звук. Как ни странно, но пение стало громче, и, хотя слов по-прежнему было не разобрать, сама мелодия казалось странно знакомой. И он побежал, спотыкаясь о выступающие из земли корни.
Лес расступился, открывая небольшую сухую поляну. Здесь царствовала та самая осень, которую менестрели зовут «золотой». Ослепший от хлынувшего в глаза внезапно яркого света небес, парень не сразу увидел сидевшую на бревне девушку с лютней. Лютня была черная и украшена рисунком в виде языков пламени, а ее хозяйка была одета в дорогое шелковое платье с длинными расклешенными рукавами, все великолепие которого разбивалось о напяленную поверх ярко-оранжевую рубаху с непонятной надписью. Ушки у девушки были острые как бритва и увешаны кучей сережек, цепочек и бусин. И парень как стоял, так замер с открытым ртом:
  -     Ти…Тинувиэль! – восхищенно выдохнул юноша, начисто позабыв о своем недавнем намерении потерять сознание от голода.
- Ой!
Девушка испуганно вскочила, уронив инструмент в траву. Несколько долгих мгновений она разглядывала стоящего перед ней молодого бродягу в потрепанном плаще и с увесистой заплечной сумкой. Потом врожденное воспитание, видимо, одержало верх над желанием завизжать. Она подняла упавшую лютню, с достоинством выпрямилась, и нерешительно улыбаясь, спросила:
- Хм… мы знакомы?
Парень несколько печально улыбнулся в ответ:
- Как вам сказать… Вы, разумеется, не можете помнить меня, а вот я… Каждая встреча с вами была для меня невероятным праздником…
-    Постойте-ка… Как такое возможно? – девушка заправила за ухо прядь каштановых волос. Ушки у нее были длинные и остренькие как у рыси, только без кисточек. Зато с пятью сережками в каждом.
- Очень просто. Я был на всех ваших концертах.
- А, так это вы были в зале! – сострила эльфийка.
Парень растерялся было, но, увидев как смеются синие девичьи глаза, с удовольствием расхохотался в ответ.
 -    Кстати… - девушка перевела дух, вытирая повисшие на ресницах слезы веселья. – Мне право, очень хотелось бы знать имя поклонника моего творчества.
-     Берен, сын… А, неважно! – махнул он рукой. – Можно просто Берен, не такая я важная птица. А вас? Я имею в виду, на самом деле… Ведь «Соловушка» - это сценический псевдоним?
Эльфийка состроила недовольную рожицу.
 -   Ну-у… Свое настоящее имя я, признаться, терпеть не могу. «Тинувиэль из Дориата» звучит куда лучше, поверьте… Да, вот еще…
Девушка с недоверием обошла вокруг собеседника, оглядев его с ног до головы.
-    …Единственное, чего я до сих пор не поняла, так это того, каким, простите, ветром вас сюда занесло… - она наморщила в задумчивости лоб. – Дело в том, что эта поляна – обычное место для моих репетиций, поэтому вокруг нее установлен невидимый глазу звуконепроницаемый барьер… До  сегодняшнего дня он работал просто отлично…
Парень пожал плечами.
-    Должно быть, этот барьер не действует на голодных Эдайн, стремящихся приобщиться к вашей удивительной
 музыке! – предпочел свести все в шутку Берен, но на лице Тинувиэль отразились острое сочувствие и забота.
 -    Ой, вы есть хотите? А у меня с собой кое-что из припасов, будете? – и она зашарила по лежащему на траве свертку, изрядно напоминавшему покрытую пятнами праздничную скатерть. На свет тотчас же были извлечены: кусочек жареного мяса, пять раскрошенных галет, яблоко невероятных размеров плюс десяток пирожных с орехом в сахарной глазури.
Берен оглядел разложенные припасы с долей здорового скептицизма и полез в свой заплечный мешок. Видавший виды закопченный котелок встал рядом с расстеленной на траве белоснежной салфеткой, вышитой серебром.
 -   О! – просияла девушка. – А здесь совсем неподалеку течет ручей, но у меня не было никакой посуды, чтобы набрать воды… И огнива тоже нет.
-     Зато у меня есть все, кроме еды! – расхохотался бывалый путешественник. – Хотя, вру… Кажется, на дне завалялись душистые листья. Бросим их в кипяток.
Ловко и быстро Берен натащил из леса толстых веток, присовокупив сию добычу к лохматому вороху тощих палочек, явно собранных  пару часов назад нежной девичьей рукой. 
Порывшись в висящем у пояса мешочке, парень достал огниво и трут, которые торжественно вручил эльфийке. Сам же специалист по выживанию в лесах подхватил котелок и отправился за водой.
Когда он через полчаса вернулся, его взору предстало любопытное зрелище, смешное и плачевное в равной степени. Злая, встрепанная и красная от усердия Тинувиэль стояла на коленях возле внушительной кучи дров и изо всех сил пыталась извлечь искру. По перепачканным в саже ладоням и личику было видно, что это уже далеко не первая попытка. В том смысле, что в один из предыдущих раз ей удалось-таки запалить трут, но вот дрова…
-     А… Это… - девушка встала, старательно отряхивая колени. – Дрова какие-то сырые… Не горят совсем.
Берен подошел поближе. Он совершенно точно помнил, что приволок из леса самые сухие поленья. И тут его осенило. Он присел возле кучи хвороста, повертел в руках пару веточек и хмуро заключил:
 -    Все верно. Ужасно сырые дрова. Но мы, охотники и бродяги, используем только такие. У нас вообще все наоборот… Вот я, к примеру, умею разводить костер только из очень-очень сырых дров. Дай-ка…
Он протянул руку за огнивом. Тинувиэль безропотно отдала игрушку, а сама стала в стороне, наблюдая. Берен ловко высек искру, и, не пользуясь трутом, поджег тонкий кусок бересты. Переложил дрова, подул снизу, и первый язычок пламени заплясал над сучьями. Тинувиэль радостно взвизгнула и захлопала в ладоши. Потом внезапно нахмурилась и задумчиво-недовольным голосом поинтересовалась:
 -     Нда-а, здорово… А, кстати: для чего могут пригодиться сырые дрова?
-      Ну как это – «для чего»? Очень просто: дым от мокрых поленьев прогоняет мошкару, вот я по старой привычке и приволок именно сырые.
Берен поднял от костра голову и встретив благодарный взгляд эльфийской девы, обменялся с ней улыбкой. Он чувствовал, что, поддержав эту игру, поступил правильно. Оба они и без того отлично знали правду, но Берену совершенно не хотелось унижать гордую девушку упреком, что она попросту не умеет развести огня. Согласитесь, фанаты: разговор в таком ключе – не лучший способ завязать знакомство с певицей вашей мечты!
А дальнейшее больше было похоже на яркий сон. Искренняя звенящая радость, от которой хочется петь и летать, переполняла обоих, и даже внезапно хлынувшему дождю оказалось не под силу испортить этот длинный и счастливый день. Пока Тинувиэль героически спасала от дождя свою знаменитую концертную лютню, вымокший как мышь Берен нашел простой и быстрый способ спасти от дождя их всех: у запасливого путешественника в заплечном мешке отыскалось поистине королевское сокровище – палатка и спальный мешок из медвежьей шкуры. Юноша и девушка юркнули под полог, прихватив с собой еду и котелок с душистым лесным отваром. Они пили обжигающе-горячий травяной чай и смотрели в щелку на буйство стихии. Под мерный стук капель по крыше Берен рассказывал  занимательные случаи из походной жизни, а то и просто немудреные туристические байки, а Тинувиэль восторженно слушала, встопорщив заостренные ушки. И забывались различия, и стирались границы, точно потоки льющейся с неба воды смыли все ненужное, наносное.  Не существовало более одинокого, нищего, никому не нужного сына Младшего народа, как не было и известной звезды Дориата, бессмертной девы-менестреля. И забывалось, что она на несколько веков старше своего нового знакомого: Тинувиэль вела себя как девчонка, которая, обрадовавшись возможности провести ночь в лесу в настоящей палатке, ни за что не хочет возвращаться домой. И Берен не стал возражать. Они болтали и смеялись как дети, засиделись за полночь, а дождь все не прекращался, давно остыл чай и отзвенел перебор серебряных струн, и Тинувиэль сама не заметила, как провалилась в сон.  Берен, как истинный рыцарь, пожертвовал даме сердца единственный спальный мешок, а сам,  завернувшись в плащ, улегся рядом.
Утро встретило юную звезду фолк-рока и ее фаната звонкой птичьей трелью. Берен полюбовался на мирно посапывающую девушку, улыбнулся, будить не стал, а вылез из палатки, дабы развести костер и изловить на завтрак какую-нибудь дичь. В этот раз ему повезло больше, чем накануне, и тушка убитого зайца стала достойной наградой за раннее пробуждение. Когда он вернулся, его взору предстал мерно потрескивающий аккуратный костерок, над которым уже булькал котел.
-   Доброе утро! – закричала Тинувиэль, едва завидев остолбеневшего от изумления Берена. – Видишь? Я теперь тоже настоящий охотник и бродяга! Я умею разводить костер только из очень сырых дров!
Парень звонко рассмеялся в ответ. Разумеется,  дрова могли бы оказаться куда более «сухими», если бы он не догадался тайком втащить их на ночь в палатку. Между прочим, из хвороста получилась отличная постель! Но разве это было сейчас важно?
Бывалый путешественник выпотрошил зайца, и они вдвоем с Тинувиэль принялись готовить завтрак, который, надо признать, вышел на славу. А когда был съеден последний кусочек мяса, Берен пристально оглядел безмятежно улыбающуюся каким-то своим мыслям эльфийку.
- Да, «кстати», как ты любишь говорить…
- А?
- Я жду платы за еду и ночлег, - произнес он с видом завзятого торговца.  Бедная певица растерялась,  но потом, оценив шутку, кисло усмехнулась:
- Ясно... Автограф?
Берен тотчас же пожалел, что,  кажется, только что наступил на больную мозоль, и поспешил исправить ситуацию со всем возможным юмором.
-    Не-а, вот и не угадала! – сверкнул он задорной улыбкой. – Автограф – это утешение для бедных… Зачем мне след пера, что держат твои пальцы, если эти руки касались моего огнива…моего котелка. Если сама Тинувиэль из Дориата, под чьи серебряные струны танцуют души, укрывалась от дождя в моей палатке! Будь я обычным собирателем автографов, после такого мне уже нечего было бы попросить на память…. А кое-кто, похоже, всерьез решил так легко отделаться от меня! – весело подмигнул он окончательно сбитой с толку рок-звезде.
-    Не автограф…не золото, естественно, хм… Но что тогда? – миндалевидные глаза эльфийки непонимающе моргнули.
-    Спой… - тихо попросил Берен. – Прости, что довольно неуклюже  пошутил, просто… Просто очень хотел, чтобы ты спела. Не так, как на концерте – для всех – а только для меня. Прошу…
Тинувиэль смущенно улыбнулась, и неудержимо краснея от удовольствия кончиками ушей, перекинула через плечо ремень лютни.
-     Что бы ты хотел услышать? – просто спросила она.
-      Ту… о высадке в Лосгаре. Ну… - Берен защелкал пальцами, лихорадочно вспоминая, как именно фраза звучала в оригинальном тексте песни. – «…АэнАрдой расчерчено поле земли…». Да, АэнАрда…
-     Вообще-то она называется «Лосгарский десант». Или, в крайнем случае, «Дым над водой» - поправила его дева-менестрель.
-      «Дым, прах и пепел.  Дым над водой – гарь твоих побед»! – радостно закончил юноша. – Да-да, именно ее.
-     Хорошо – кивнула девушка, и вдруг встав в полный рост, поднесла ладони раковиной к губам.
-     «Дым над водой»!  Для моего доброго друга Берена! – объявила она, будто со сцены, и озорно улыбнулась своему единственному слушателю. А потом добавила совсем тихо: – Для тебя…
Парень замер, во все глаза глядя, как загрубевшие подушечки пальцев тронули струны.

***
- Ах ты, блин... Умный: в дамки вышел…
 -    Сам виноват, между прочим… Клетку свободной зря оставил, ко мне – никаких претензий, все честно. Впрочем, можешь заново переходить, я не против.
-   Да ладно, не надо… Жри на здоровье, а то гляжу: ты уж совсем оголодал, бедолага, на походных-то харчах.
В большой и полутемной комнате, за изрядно замусоренным праздничным столом шла увлекательная игра. Чем-то она немного напоминала сильно упрощенную АэнАрду, но не в том виде, в котором она известна Младшему народу. Игроки: эльф средних лет и парень, по виду похожий на Эдайн, увлеченно передвигали по расчерченной квадратами доске круглые камешки белого и черного цветов. Правила были довольно просты: если по диагонали доски оставалось свободное пространство для хода, то ваша шашка поедала шашку противника. Для пущего азарта и интереса в игру были внесены некоторые дополнения, а именно: шашки представляли собой не что иное, как кусочки зефира в белой и черной шоколадной глазури. Так что игровой термин «съел» переставал быть метафорой, а выбывшая из партии шашка немедленно становилась отличной закуской к разлитому по высоким бокалам густому красному вину.
 -  Финрод… хватит пить, дальше рассказывай… - нетерпеливо окликнул молодой своего соперника.
Эльф с сожалением опустил бокал на стол и вздохнул, одарив вопрошающего долгим и грустным взглядом.
-    Зачем? Тебе же все это неинтересно… Про сыновей Феанора мне добавить нечего, а это… Забудь, короче! – вдруг неожиданно повеселел названный Финродом. Его тонкие пальцы быстро переместили «дамку» черного шоколада, последовательно выбив целых две шашки соперника. Тот охнул и вытаращил на доску глаза, но поздно: довольный эльф победно повертел у него перед носом битыми шашками и, потянувшись к бокалу, аккуратно надкусил одну из них.
-   Между прочим, я кое-что не понял, - светским тоном заметил Финрод, делая глоток вина. – Ты же у нас вроде бы Черный Властелин, так какого фига белыми играешь? Неправильно…
-   Ишь ты, чего захотел! Ешь чего дают, а темный шоколад я и сам люблю больше. Я же все-таки Черный Властелин….- ухмыльнулся хозяин.
Эльф придирчиво изучил остатки зефира, зачем-то посмотрел через бокал на просвет пламени и изрек:
- Нда-а… Как-то некрасиво получилось. Неловко.
   -  И-инголдо… - хозяин от возмущения даже заикаться начал. – Ты знаешь, тут закон простой: не нравится – не ешь, блин!
   -   Да я не о том, - отмахнулся Финрод, ставя бокал на место. – Я насчет остальных…
Он кивнул головой в направлении двери.
   -   …они же пребывают в полной уверенности, что мы тут с тобой в могуществе состязаемся, вроде как кто кого… представляешь,  я с тобой… В могуществе! Хе! Представляешь? Ну вот. А мы тут вместо этого опять пьянку устроили…
  -     Ага, ты еще скажи, что не состязаемся! – хмыкнул его собеседник. – Очень интеллектуальная игра, между прочим… Тебе шашек мало? Так я могу и фигуры для АэнАрды принести, Курумо вырезал когда-то…сволочь.
-     Ну нет… - поморщился Финрод. – Я вообще-то имел в виду дуэль до смерти или что-то вроде того, а ты мне – про шашки…
Парень вздохнул, подперев кулаком подбородок, и уставился куда-то вдаль.
 -     Сложно как все. Дуэль ему подавай, да еще и до смерти… Финарфиныч, ты же знаешь, я по натуре – пацифист. Ты знаешь, как меня для этого разозлить придется, у-у…
-    Не пойдет! – запротестовал Финрод. – У нас с тобой и в худшие времена до драк не доходило, а уж теперь, когда я, считай, никто… Блин, да и повода-то никакого для ссоры нет…
Оба обреченно вздохнули и надолго впали в состояние крайней задумчивости. Первым осенило эльфа:
 -    Та-ак… предупреждаю: за  Амариэ порву нафиг! – обаятельно оскалился государь Фелагунд. Черный Майя посмотрел на него с иронией.
-    Не пойдет. Что я о ней могу сказать, если я ее в жизни даже в глаза не видел?
В комнате вновь повисло напряженное молчание, в котором слышался только скрип извилин да ритмичное постукивание пальцев по столешнице. На этот раз тишину нарушил Майя:
-   Да, кстати… - поднял голову Черный Властелин. – Про отца хоть слово матом – и я о своем пацифизме забуду напрочь!
Эльф даже вином поперхнулся.
-    Да ты что! – опешил Финрод. – Стану я твоего единственного родителя грязью поливать… за кого ты меня принимаешь! Да и вообще, он-то здесь не при чем. Вон, чего далеко за примерами ходить: сыновья – сыновьями, а того же Феанора, между прочим, до сих пор очень многие уважают…
-    НЕ ПОНЯЛ?! – возмутился Майя. – Ты… ты на что, морда твоя остроухая, намекаешь?!
-    Э, не… ты не так понял… Тху, сядь на место! Я вообще-то имел в виду, что я очень уважаю Мелькора Илуватаровича, и второе: отец и учитель моего друга – тоже мой друг.
-    На дворцовой площади повторить сможешь? – тотчас же съязвил Майя. И получил в ответ царственно-невозмутимый взгляд:
-    Да пожалуйста! – расплылся в улыбке его величество государь Фелагунд. – Да хоть десять раз. Где в твоем замке дворцовая площадь?
Гортхауэр фыркнул и плеснул себе вина.
 -   Вот всегда так… ага. Хотя ты молодец, хорошо вывернулся.
Государь Фелагунд виновато посмотрел на друга: извини, мол. Но Майя улыбнулся и тряхнул головой, хвост черных волос плеснул в воздухе.
 -    Да ладно, нормально все… Тем более, что в качестве повода для ссоры все равно мелко, так что мы вернулись к тому, с чего начали.
Приятели снова замолчали. Им бы радоваться, что у каждого из них есть такой славный друг, с которым абсолютно невозможно поссориться, но вот радостью-то как раз и не пахло. Гортхауэр мрачно потягивал вино, сидя на краю стола. Финрод грыз зефир, одновременно с этим ухитряясь мурлыкать какую-то мелодию. От нечего делать Майя навострил уши. Что-то знакомое угадывалось в мотиве, несмотря на отсутствие слов, а поскольку государь Фелагунд, помимо прочих дарований, обладал абсолютным музыкальным слухом, то случайные совпадения исключались.
 -    Чего-чего? – с интересом переспросил Черный Властелин, совершая эффектный разворот на полированной поверхности стола.
-     «Золотые шпили Тирио-о-она…» - негромко напел эльф на тот же мотив. Гортхауэр поморщился, точно от зубной боли.
-    А-а…Даэрон. Этот Тинголовский блюдолиз и выскочка… - презрительно бросил он. –   Бессмертный вроде, а петь до сих пор никак не научится…  Любопытно, он за свою жизнь хоть одну нормальную песню сочинил?
-    Да ты что! – с жаром воскликнул Финрод. – А «Взор сквозь пелену»?
-   Сквозь белену! – передразнил Майя. – Это там, где у него «золотые луга зеленеют в тумане, точно бархат лазури озерной воды»? Кошмар же сплошной! Инголдо, ты хотя бы изредка к словам прислушиваешься, а?
 Бывший владыка Нарготронда обиженно засопел.
-     Слушай, Тху, ты тут теплое с мягким не путай! Даэрон пишет песни массовые, специально для праздников и разных тожественных событий, поэтому рассчитывает охватить как можно большую аудиторию. Зато звучит красиво, да и голос у него неплохой.
-    Это можно назвать и покороче, одним словом. «Попса» -  не удержался черный.
-    Может быть, - уклончиво ответил эльф. – Но, тем не менее, эта, как ты выражаешься «попса», известна далеко за пределами Потаенного Королевства. Песни Даэрона знают, их любят и Эдайн, и Эльдар. К тому же, говорят, сам государь Элу Тингол с удовольствием слушает его музыку.
-    Во-во, с этого и надо было начинать! – хлопнул ладонью по столешнице Гортхауэр. – Я же и говорил: подхалим твой Даэрон, подхалим и выскочка, а настоящий менестрель им быть не должен.
 -  Но! – сияя глазами, парень поднял вверх указательный палец, подчеркивая важность сказанного, - Слава Тьме, Дориат все же славен качественными песнями…. – он восхищенно зажмурился, - так же, как и настоящими менестрелями.
А когда Финрод удивленно приподнял пепельно-серебристую бровь, то услышал:
 -    «Ты теперь – изгой, ты так свято верил, что сожмешь в кулаке звонкий звездный свее-т» - пропел его друг, изо всех сил стараясь изобразить ниспадающую на глаза пышную челку. Как ни странно, но пантомима вышла убедительной.
-  А… эта… - поджал губы Финрод. – Чокнутая девица с кучей сережек в ушах? Как ее….
-    Тинувиэль… - восторженно выдохнул Майя, сцепив руки на коленях и покачиваясь с закрытыми глазами, точно и вправду слышал звуки любимой мелодии. – Слушай, вот это да! Какая музыка, да и исполнение мастерское, тексты сильные… А голос како-ой! Тинувиэль из Дориата…Неужели не нравится?
-    На дух не переношу, - признался Фелагунд. – Слова какие-то странные, заумные слишком. Одна лютня – еще бы полбеды, но эти ужасные барабаны… Такое ощущение, что за сценой передрались десять пьяных орков. А уж теперь, в свете последних событий в моем и сопредельных королевствах мне ее только что придушить не хочется!
-    Что?! – Майя вскочил из-за стола. –Да ты… Да твой хваленый Даэрон мизинца ее не стоит! Песни Тинувиэль – для бродяг и мечтателей, для вечно юных романтиков, для свободных и сильных личностей. А низкопробные нетленки Даэрона рассчитаны лишь на сытых заокеанских хряков… ой, прости, Финрод! Просто я не могу понять, как ты – умнейший, образованнейший эльф – можешь слушать такую дешевку. Он же и известен-то лишь благодаря протекции. Ну, кем бы он был без Тингола, скажи?
 -    А Тинувиэль, или правильнее – Лютиэн? Кем была бы без Тингола она?
-   Без Тингола ее бы вообще не было. И без Мелиан. Не только на сцене, а вообще в природе… - буркнул Гортхауэр. – Но все равно…
Прыснувший было в кулак Финрод при последних словах друга навострил ухо.
-   Что – «все равно»?
-   У нее – талант! – непреклонным голосом сообщил Майя. – У Тинувиэль, я имею в виду… А Даэрон – бездарь!
-   Тинувиэль – бабочка-однодневка. Вот увидишь.
Перепалка перешла на личности. Извечный (и слава Тьме, единственный!) повод для разногласий между двумя приятелями всплыл сам собой. Этот спор велся с совершенно незапамятных времен, просто на этот раз непреклонность мнений каждого, изрядно подогретая винными парами, создала ситуацию, напоминающую взаимоотношения косы и камня. К чести сказать, ни один из них не попытался снизойти до банального мордобоя. В принципе, это была еще одна попытка обратить оппонента в свою веру: они с жаром цитировали отрывки из произведений любимых исполнителей, периодически то один, то другой хватали лютню и на уровне трех аккордов наигрывали подобие аккомпанемента.
Наконец, оба окончательно выдохлись. Рухнув в кресла по разные стороны стола, точно рыцари  - после тяжелого турнира, лучшие друзья надолго замолчали. Финрод, сорвавший голос на две арии раньше, чем его соперник, в изнеможении полировал голосовые связки красным вином.
-   Ты меня все равно не убедил – упрямо прохрипел Черный Майя. – Тинувиэль – рулез!
-    Даэрон – навсегда! – столь же хрипло откликнулся Финрод.
Внезапно Майя хихикнул. Эльф с удивлением вскинул брови, вопросительно глядя на друга.
-    Ну че, Финарфиныч! Вот и готов прецедент! Мы все-таки полаялись…
-    Зато теперь наш поединок – сущая правда! – возразил Финрод. – Интересно, как об этом будут рассказывать легенды?
Хозяин замка скептически оглядел гостя.
-    Какие нафиг легенды? Вообще-то это всю жизнь называлось «пьяная ссора».
Финрод брезгливо оттопырил нижнюю губу.
 -   Фи, вечно ты все опошлить норовишь! Ты только представь себе: «Дуэль на песнях»… Звучит, согласись?
-    Очень, - осипший и злой как Барлог Черный Властелин с огорчением потряс над бокалом перевернутую бутылку. Кроваво-алая капля совалась с горлышка и бесшумно упала вниз.
-    Ну вот, - со вздохом констатировал Гортхауэр. – Опять все закончилось.
 Но в этот раз сия скорбная весть не огорчила никого, кроме самого вестника.
-  «Дуэль на песнях между Финродом Фелагундом и Черным Властелином Сауроном»! – эльф подпустил в шепот патетики, заставив охрипший голос проникновенно задрожать. – Да, а кстати, Тху, срочно нужна версия для общественности: раз уж у нас был поединок, то кто – кого, а?
-   Никто -  никого, - буркнул черный, вставая из-за стола, - мы на песнях мерились, хрен ты старый… Я тебя оставлю ненадолго, ладно?

***
-   Твою мать! – с чувством высказался Майя на ах'энн. Еще раз окинул взором развалившегося в кожаном кресле лучшего друга, сплюнул и бегом направился вверх по лестнице. На ходу залез в карман брюк невиданного в Средиземье покроя, достал маленькую серую коробочку, помял ее пальцем и поднес к уху.
-    Тано… Это я.
Где-то далеко, за тысячу лиг на север, невидимый собеседник поднес к уху точно такой же загадочный предмет.
-   Рад слышать тебя, таирни… Как ты? – раздался в трубке негромкий голос.
-   Мнэ… мнэ… В принципе,  все путем… ну…
-   Таирни, я же чувствую, что что-то не так, - укоризненно заметил голос. – У тебя что-то случилось, причем отнюдь не очередной неудачный эксперимент по сотворению идеального образа. Что происходит, таирни?
Майя вздохнул.
-   Ладно – он как можно небрежнее пожал плечами - Если выражаться прилично, то ситуация отвратительная. Вкратце: давеча ко мне завалился мой друг государь Фелагунд в сопровождении остроухой оравы и еще одного голодранца-Эдайн. Было очень заметно, что подобное сопровождение ему в тягость, но ты же знаешь этих Светлых, чтоб им пусто было! «Обитель Зла, обитель Зла»… В общем, остроухие как всегда начали буянить, насилу моей охране удалось их в подвале закрыть всем скопом. Да, с Финродом вместе… Ну, конспирации ради я там еще немного пошумел типа «как посмел нарушить ты предел чужих границ…» и все такое. Пока остальные изобретали способ добраться до крана одной из бочек, я незаметно выцарапал Инголдо на полчасика и…
-    Опять пьянка? – устало поинтересовался в трубке голос собеседника. Майя досадливо поморщился.
-     Ну… вообще-то за встречу грех не поднять. Возвращаясь к теме: после второго кубка Инголдо понесло, и он мне рассказал, что привело его в мою скромную обитель…
-    Запасы винного погреба иссякли? – догадался собеседник.
-   Тано, ты напрасно иронизируешь. Там такое… Даже не знаю, с чего начать. В Нарготронде – государственный переворот и  жуткий бардак. Как и следовало ожидать, опять сыночки Ярого Пламени постарались, чтоб им пусто было. Хотя у меня есть смутное подозрение, что не сами они до такого додумались. Кто-то же их поддержал, и, скорее всего, Тингол из Дориата. Уж не знаю, что он им наобещал, но развернулись они с широтой необычайной. А что? Вынудить законного правителя отдать символ власти этим оглоедам, посадить на престол одного, а потом для пущей законности заключить династический брак между самозванцем и Тинголовской дочерью. Совершенно бескровное расширение владений. Бедняга Финрод еле успел спастись вместе со своей гвардией в двадцать клинков. Кошмар! Когда он об этом рассказывал, у меня просто кулаки сжимались от бешенства. Первый раз вижу, чтобы здоровый взрослый мужик, король, рыдал как ребенок и мазал по лицу сопли… Тано, я вот чего звоню-то: а может, надавать этому выскочке по серому плащу, а? У меня Драуглуин с утра не кормленный…
-    Нет! – отрезал собеседник, но, очевидно, почувствовав неловкость от такой резкости, добавил уже мягче:
-    Таирни, я понимаю твое желание помочь другу, но существует одно-единственное правило: мы не должны вмешиваться в дела и междоусобицы детей Единого. Это закон.
-    Э нет!  - усмехнулся майя. – правил без исключений, как известно, не бывает. Тут обнаружилась еще одна деталь. Помнишь, я говорил о Тинголовской дочери? Так вот… Дочка подложила папе свинью и выбрала себе в спутники Эдайн. Да-да! В общем, если без стихотворных рифм, завываний и прочего пафоса, то дело обстоит так: Тингол вроде бы дал свое согласие на этот брак, но взамен отправил будущего зятя добыть… угадай что?
-   Меня. - буркнул голос в трубке. – Побежденного в честном неравном бою…
-    Не-а. Хотя почти. Сильмарилл из твоего венца.
-    Тьфу ты… Они там скоро вконец свихнутся со своими Сильмариллами. Дался им этот Не-Свет…У этого… как его…Тингола, или как бишь его, с головой все в порядке?
-    Не уверен, - захихикал Майя. – Но вот и повисла гнилая ситуация: другу нужна помощь, а я не могу вмешаться. Этих двух влюбленных голубков тоже жаль, но Сильмарилл им не видать как своих ушей.
-    Да. Сильмарилла я им, пожалуй не дам…– задумчиво протянул собеседник. – Это баловство. Опаснейшая, между прочим вещь и детям не игрушка.
-   Ох, чую я, что золотой эре нашего невмешательства в дела мира приходит конец, - заключил Гортхауэр. – И ведь что больше всего-то обидно? Помогаешь, помогаешь, из кожи лезешь вон, так этот факт еще и скрывать приходится… Чтобы соответствовать отрицательному образу из баллад, чтоб им пусто было. Если огласку получат истинные события и взаимоотношения, то все менестрели разом останутся без работы, а уж Запад…
-   Вот именно, - веско заметил голос. – Терпи, таирни. Ты живешь не ради славы и сиюминутных почестей. Но таков твой Путь и другого не будет…
- Да я знаю, - довольно невежливо перебил Гортхауэр. -  Я разве возражал хоть словом? Это уж так, ветром навеяло. Ладно. Инголдо пусть пока отсыпается, а с молодыми охотниками до Звездного Камня что делать – ты уж сам подумай, Тано.
-    Подумаю. Береги себя, таирни. До связи…
-    До связи – эхом откликнулся Черный Майя и, отняв от красного  вспотевшего уха трубку, нажал клавишу. После чего с видом крайнего изнеможения присел на ступеньки черной мраморной лестницы и тоскливо подпер голову рукой.

***

Тяжелый шестисвечный канделябр черной бронзы отбрасывал ровный свет на лица сидящих за столом. Один из них – все тот же немолодой Элда – с поникшим видом внимал речам второго. Вид был не просто поникший, а словно бы у того, кто совсем недавно вынырнул из гибельного водоворота и еще не успел осознать своего счастливого избавления. На краешке стола перед Перворожденным стоял наполовину пустой кубок.
Второй, молодой и черноволосый, с блестящими как антрацит, глазами, мог бы запросто сойти за Эдайн, но сейчас, в дрожащем свете воскового огня, вдруг стало заметно, что за мальчишеской дурашливостью, резкими движениями и фразами, скрывается жизненный путь, на несколько тысячелетий более длинный, чем даже у его собеседника. Люди столько просто не живут.
-     Итак – подвел итог разговору черноволосый. – Все должно быть натурально. Если появятся хоть какие-то сомнения, то,  во-первых, все старания пойдут псу под хвост, а, во-вторых – мы окажемся гораздо в более глубоком отчаянии, чем сейчас. Понял?
Элда поднял на него измученный взгляд.
-    А сестра? Ты хоть представляешь, что с ней будет? О, Единый, она умрет от горя…
Парень в досаде хлопнул по столешнице, заставляя впавшего в уныние друга вздрогнуть от неожиданности.
-    Вот только снова не начинай, а! Мы бились над этой задачей три часа, и вот он, наилучший вариант из всех возможных… До этого момента о сестре ты даже не заикался, между прочим. Нет, ну если ты так хочешь, давай! Давай расскажем ей правду… Если Артанис так похожа на тебя, то я практически уверен, что она не побежит порадовать Тингола вестью о твоем чудесном спасении…Дело не в этом. Кто-то вчера сочинял легенду о «Дуэли на песнях», да так, что аж я прослезился. Так вот, вместо этого будет совсем другая легенда. Ну, например, о том, как государь Финрод Фелагунд, спасаясь от ярости сынов Феанора,  нашел приют у Черного Майя. В смысле, у того самого, который по определению всегда и во всем виноват… Хочешь?
-   Угу, - обреченно кивнул сын Финарфина. – Она бы пришла в ужас. Кто это может водить дружбу с Врагом?
-    Во-во! – согласно кивнул Майя, видя, что мысли друга, несмотря на сантименты,  работают в верном направлении. – И вообще, такое ощущение, словно я тебе предлагаю сдохнуть на самом деле! - наигранно возмутился он, но тотчас же переключился на другое: - Кстати: к инсценировке претензии есть?
-   Вообще-то нет…
-   Тогда хватит пить, трезвей давай быстро. Через полчаса начинаем нашу трагедию.
И он ловко отобрал у друга недопитый бокал. Поддатый эльф медленно поднялся из кресла и сгреб со стола цепь с массивными браслетами оков. Глядя на этот предмет исполнения наказаний путем лишения свободы движений, невольно думалось, что такая штука способна удержать даже взбесившегося тролля: стали на нее явно не пожалели и весила она соответственно… Когда Майя, изобразив рожу наслаждающегося своей работой палача, потянулся, чтобы защелкнуть на запястьях друга браслеты, то новоявленный узник порывисто сжал тонкие пальцы Черного Властелина:
-    Мелькорыч…родной…спасибо! Нет, правда спасибо! Один ты у меня друг настоящий остался, век не забуду…
Легкий щелчок – и оковы приняли вид цельнометаллических стальных бочонков, охвативших запястья Фелагунда. А грозный, жестокий и ужасный Черный Майя укоризненно покачал головой:
-    Да ты чего, Финарфиныч? Какое спасибо? Давай еще денег старому другу предложи за помощь, ага! Совсем ты в королях одичал уже, вовремя ярмо сбросил – и то ладно…
Финрод слабо улыбнулся, глядя нетрезвыми серо-стальными очами в глаза друга.
-   Денег… Я тебе и так с отстройки Нарготронда должен остался… До сих пор.
Гортхауэр попытался отмахнуться, мол, « ничего слышать не желаю, какие еще нафиг взаиморасчеты», но эльфа, вынужденно молчавшего в течение шести часов, снова неудержимо понесло. Пытаться прекратить излияния находящегося в подобном состоянии столь же бесполезно и чревато, как тушить Барлога из кружечки. Майя сжал зубы и закатил глаза, рассматривая узоры на потолке.
-   …всегда помогаешь… Нарготронд отстроил, Феанорингов в узде сколько мог - держал, да не… я ничего, тут твоей вины и нет. Каждый раз как приду - «Пламя творения» трехсотлетней выдержки на столе… бред мой про Амариэ слушаешь…Один ты у меня друг, и как тебя за все это благодарить - не знаю.
Тут терпение Гортхауэра лопнуло окончательно.
-    Слушай…кхм, Финрод. Хватит! Еще одно благодарственное славословие – и я тебя не понарошку, а на самом деле загрызу. Для красоты и убедительности сценического эффекта.

***

Сотворенный медленно открыл глаза. Веки дрожали, несвойственная Майя слабость чувствовалась во всем теле. Светлое расплывчатое пятно в углу немного сфокусировалось, оформляясь в светловолосую, чрезвычайной остроухости физиономию. Финрод…
 -   Финрод? – в слабом голосе Майя слышалось недоумение.
-    Эру Милостивый, очнулся, наконец! – сын Финарфина улыбнулся и испустил вздох облегчения.
-     А…
Только сейчас Гортхауэр обратил внимание на покрасневшие  белки глаз и сизые тени, залегающие под нижними веками. Некогда ухоженная  длинная стрижка друга ныне торчала во все стороны самым неопрятным образом, точно стог сена, разметанный ветром.
-    Да, здорово тебе досталось! – сочувственно покачал головой Финрод. – Пес из своры Оромэ, я уж думал – все…
Майя недоверчиво окинул помещение взглядом, обнаружил себя лежащим на собственной кровати, которая в отличие от спальных мест для гостей, роскошью отнюдь не блистала. И начал вспоминать. Выходило на редкость плохо:
…Прыгающий волкодав, желтые глаза пылают бешенством. Но это не ярость зверя, в глубине зрачков - совершенно осмысленный холодный расчет, точно у стрелка – при виде мишени. Это даже не злоба: устранить, уничтожить, убрать лишнее, ненужное хозяину… Ярость схватки… треск разорванного горла. Клочья шкуры на истоптанном окровавленном снегу…
-    Сколько я провалялся? Пару дней?
-    Пару недель, - поправил эльф. – Все это время я молил Эру даровать тебе исцеление от ран.
-    Подожди… ты что, хочешь сказать, что все это время неотлучно находился при мне?
Финрод, слегка растерянный,  кивнул:
-    Увы, я мало чем смог помочь. Как всякий рожденный в Благословенной земле, я способен унять боль и заставить раны затягиваться быстрее, но в этот раз мои умения оказались бесполезны. Раны Майя – это совсем иное…Для справки: Перворожденный после таких повреждений прожил бы около двух минут, так что смысла и возможности практиковаться в решении подобных задач я никогда не видел.
-    Все равно спасибо…. – утомленный разговором Майя прикрыл веки.
-    Да ты что! Ну, давай еще старому другу денег предложи за помощь!
Странно знакомая фраза и ее ехидный тон, совершенно не вязавшийся с величественным обликом государя Фелагунда, повергли Гортхауэра с состояние истерического хохота. Смех оборвался стоном боли, и парень вновь откинулся на подушки.
-    Лежи, лежи – кивнул исполняющий обязанности няньки Финрод. – И так напрыгался уже.
Но Майя, несмотря на боль, проигнорировал материнскую заботу Фелагунда. Сжав зубы и тяжело дыша, он перекатился на локоть и принялся шарить по полу в поисках чего-то, одному ему известного.
-   Лежи, я кому сказал! – рявкнул эльф, перехватывая не в меру активного пациента за шкирку.
-   Инголдо, пусти! Мне встать надо… надо позвонить. Пусти, говорю!
-   У тебя снова жар… - узкая и прохладная эльфийская ладонь легла на лоб Сотворенного.
-   Инголдо, отстань… Позвонить надо, говорю!
-    Не отстану. Ты опять бредишь: в этой комнате нет ни единого колокола. Нету, понимаешь? Ни одного! Лежи спокойно…
С минуту Майя озадаченно пялился на своего товарища, напряженно соображая, а потом вдруг расхохотался, окончательно перепугав и без того встревоженного Финрода.
-   Ты… ты не так понял… Ну да, все верно, колокол! Короче так: - уже серьезно добавил он. – Мне нужна моя одежда. Где она?
-   Если ты про эти жуткие брюки и не менее ужасную рубашку, то где-то здесь валялись…  - Фелагунд протянул другу мятую шелковую рубашку и потрепанные штаны из грубой ткани, с пятью карманами, множеством заклепок. На этот раз отповеди по поводу права на собственный стиль так и не последовало: сграбастав украшенные клепанным ремнем джинсы, их хозяин быстро извлек из бокового кармана странный продолговатый предмет, вся поверхность которого была покрыта знаками. Финрод успел заметить начертанные тэнгварским шрифтом цифры от «1» до «9». Дрожащие от нетерпения пальцы Майя в определенном порядке коснулись светящихся знаков, и еле слышный звук дальнего гудка из самого нутра загадочного предмета поверг эльфа в изумление. А его друг, как не в чем не бывало, поднес к уху серый светящийся артефакт:
-   Тано… Тано! – в голосе Гортхауэра слышалось самое настоящее отчаяние.
-   Что случилось, таирни? – встревоженный голос собеседника, разумеется, был слышен лишь звонящему. – Что-то сорвалось?
-    Да нет. С Финродом все вышло просто замечательно. До начала представления в подвале оставались как раз двое: Инголдо и этот, как его… Берен, кажется. Именно этот смертный и выступил в роли свидетеля так называемой гибели Финрода Фелагунда. Ох,
Тано, это был мастер-класс… Голодный волколак с горящими глазами, прыгающий на человека в оковах. Эльф, заслоняющий человека собственным телом… красиво и печально, я даже сам чуть не разрыдался, удержало только то, что на окровавленной волчьей морде слезы смотрелись бы несколько ненатурально. Но дальше… Начался сплошной форс-мажор, и все пошло вразнос. Ко мне в гости заявилась возлюбленная Берена…
-    Какая отважная девушка! Честь и хвала ее самоотверженности, что не побоялась в одиночку прийти на помощь любимому… Что, все было настолько страшно?
-    Да нет. Напротив.
-    Прости, не понял?
-    Тано… - бедный парень был готов разрыдаться. – Ты…ты знаешь, как зовут эту «отважную девушку»?
-    Представь себе, нет.
-    Это… Тинувиэль из Дориата, Тано.
-    Из Дориата? Та самая, что пишет странные песни?
Слышавший эту реплику Финрод торжествующе стукнул ладонью по колену: «так ее!»
-   Да! Тьма Изначальная! – таирни откинулся на подушки, закатив глаза в потолок. – Тано, ну ты только представь ее в обществе этого колоброда несчастного… да что она в нем вообще нашла?! Я же… я… ни одного ее концерта не пропускал… а она… э-эх!
-    Все ясно. Естественно, ты не смог отказать любимой певице и выпустил из подвала ее друга…
-    Да, блин! Я бы его так и так выпустил, мало мне в замке всякого сброда… когда я впервые его увидел, то испытал острое желание дать ему монетку…или пинка. В зависимости от первого произнесенного им слова…
-    И что ты выбрал? – ехидно поинтересовался голос в трубке.
-    Да ничего! – поморщился Майя. – Знаешь… Когда я увидел Тинувиэль, то забыл обо всем не свете. Она стояла у ворот и пела. Не как на концерте, а только для меня одного, представляешь? Я вышел, я хотел автограф попросить, сказать многое… Даже в дом пригласить собирался. Ага. Только вот как-то не учел, что она явится в сопровождении пса из своры Оромэ. Тот тонких материй не понимает…
-    Таирни, я надеюсь, ты цел?
-    Относительно… - Гортхауэр старался говорить как можно спокойнее, чтобы голос не выдал боли в переломанных ребрах и разорванном горле.
-    Как жаль, что мы так далеко, – с горечью заметил собеседник. – Я могу чем-нибудь помочь? Мне приехать?
-    Да нет… не надо – слабо улыбнулся Майя. – Меня обратно Инголдо утащил, так что теперь все в порядке.
-    Уверен? – не отставал собеседник.
-    Да. Спасибо.
-    Тогда по второму вопросу. Что с юношей и девушкой? Ты их отпустил?
-    Естественно… – фыркнул Гортхауэр, – нет.
-    Почему? Тебе что – жалко?
-    Жалко – ворчливо согласился парень. – Мне всех жалко, а вот меня, бедного маленького черного майярчика – никому! Уж как меня эта псина отделала, что спиртом лечиться пришлось…
-   Охо-хо, и почему я уверен, что не при помощи  растираний? – задумчиво прошелестел голос Учителя.
-   Тано… ну что ты, в самом деле, а? А вдруг у этой шавки – микробы заморские, против которых вакцины не существует? Так что лучше всего – старый и проверенный способ, «дезинфекция изнутри» называется.
-  Гортхауэр, о твоем моральном облике – чуть позже. Сейчас мне важно знать, что там с юношей и девушкой? Ты их, в конечном итоге, все-таки отпустил?
-   Да сами они ушли. Меня не стали спрашивать, знаешь… - упавший голос Майя звучал непривычно тихо и грустно. – Тем более, в тот момент я был не слишком расположен к беседам…
Финрод опустил глаза, но хранившее выражение скорби лицо таирни вдруг расплылось в счастливой улыбке ребенка, что, наконец, ухитрился приклеить к полу отцовские сапоги.
-    Ага, ушли. Я им мешать не стал. -  Шкодному торжеству Сотворенного не было предела. – И они решили вместе преодолеть все преграды и самостоятельно защитить свою любовь от циничных посягательств этого жестокого мира.
-    Замечательно…
-    Ага. Тано… А угадай, куда они направились!
-    Хм…
-    …когда через пару месяцев к тебе постучатся две потрепанные личности и передадут от меня привет, то будь так добр – не гони их в шею… Для справки: та, что с четырьмя косичками – это Тинувиэль. Пока!


-  Ну вот и все – почти весело изрек Майя, обернувшись к Финроду. А ты говоришь: «жар»
-  Хм… Любопытно.
Фелагунд вертел в ладонях говорящий булыжник, еще хранивший тепло рук Сотворенного. Предмет не был похож ни на что, из ранее виденного королем.
-   Что это?
-   Это, что ли? – переспросил Тху, кивнув на загадочную вещь в руках друга.  – Обычный мобильный телефон. Ну, средство связи.
-   Хм, как раз это я понял, - заметил Финрод, изучая устройство микрофона. – То есть при помощи вот этого можно беседовать с тем кто находится очень далеко. Причем это явно не иллюзия вроде тех, которыми мы в свое время баловались… Не могу только понять, как оно работает. Чары какие-нибудь, а?
-   Ха, чары! – фыркнул Майя. – Будто не знаешь, что в моем доме слово «чары» как правило, обозначает посуду… Не, никаких чар, конечно, тут нет… Обычные волны.
-   Волны? – эльф озадаченно приподнял заостренное ухо. Черный Властелин, которого эта привычка друга изрядно веселила, не удержался от смешка, о чем тотчас же пожалел. Кривясь от боли в растревоженных ранах, он пояснил:
-   Ну да. Вроде как на море. Чем-то напоминает отлив и прилив. Волна отходит от одного берега, пробегает сотни лиг и завершает свой путь на противоположном берегу моря. Представляешь?
Фелагунд удивленно кивнул: что тут, мол, непонятного? – а Майя продолжил объяснять:
-   Ну вот. А теперь представь себе, что вместо воды – воздух, ну или любая другая невидимая материя. Волны тоже становятся невидимыми. Вот тебе и все чародейство…
-    Здорово -   заключил Финрод, возвращая телефон другу. – Слушай, а… это… Можно позвонить в любое место?
Черная бровь Гортхауэра недоуменным изломом взлетела вверх.
-    Ну и вопросик. Теоретически – да. Но на самом деле, твоим собеседником может быть только тот, у кого есть такая же штука, - он постучал по телефону. – Именно поэтому я не могу позвонить, ну, допустим, тому же Тинголу…
-   Жалко…
-   Жалко?! – Майя скривился, точно наступил на жабу, - Инголдо, на хрена тебе понадобился этот склочный тип?
Сын Финарфина со вздохом опустил голову:
-    Да нет… я не про Тингола, я в целом.
Внезапно он оживился и на лице скользнула какая-то отчаянная идея. - Слушай, а в Заморье – можно?
-   В Валинор, что ли? – опешил Гортхауэр. – На фига? У тебя ж там никого…  о, извини!
Бедный Черный Майя готов был провалиться под землю, только бы не видеть выражение глаз друга, в которых медленно умирала мечта и надежда.
-     Прости, Инголдо, я правда не хотел…
-    Амариэ… - беззвучно шевельнулись губы Фелагунда.

***

Растерянные и испуганные, робко замерли они на пороге. Вот она, черная твердыня Ангбанд, место, где даже храбрый сердцем испытывает ледяной обессиливающий ужас и желание бежать без оглядки. Обиталище самого Моргота Бауглира, ужасного Владыки Севера. А, впрочем, может и не Ангбанд…Что-то уж очень мало напоминал ужасную черную твердыню небольшой замок красного камня под черепичной крышей и с черными мраморными драконами, поддерживающими свод высокого крыльца. Нда-а… Но ничего более похожего в окрестностях не наблюдалось. Ну, в самом деле, кто еще, кроме Врага, отважится поселиться в  таком месте? Дрожа от страха, юноша и девушка стояли в дверном проеме, опасаясь даже дышать.
-    Уважаемые! Вас не слишком затруднит закрыть дверь? – раздался из глубин дома низкий спокойно-насмешливый голос. – На улице все-таки не лаирэ и ветер довольно холодный…
Берен и Лютиэн вздрогнули. Враг… Он все-таки заметил их. Но пути назад не существует. Совладав с собой, Девушка шагнула вперед, спутник же ее на мгновение задержался, чтобы захлопнуть злополучную дверь.
-   Благодарю. Так гораздо лучше.
-    Это…он? – свистящим шепотом спросил Берен. Девушка утвердительно дернула головой, нащупывая в темноте ладонь любимого. Ее пальцы были холодны как лед.
В полумраке коридора пробивался тусклый сноп золотистого света. Молодые люди, стараясь ступать тише кошек, направились к нему. Вскоре их взору предстала высокая стрельчатая арка, ведущая в небольшое помещение с широким, во всю стену окном. Рука Берена потянулась к эфесу висевшего на поясе меча, ладонь сжала кожаную оплетку точно утопающий – соломинку. Краем глаза парень успел заметить, что эльфийка на секунду прикрыла глаза, хитрым образом сплетая пальцы перед грудью, явно готовясь пустить в ход чары.
С мужеством отчаяния они храбро шагнули под своды арки, и сделав несколько шагов остановились, оживая нападения.
-   Ну-ну… - усмехнулся голос совсем рядом. Молодежь, подпрыгнув на месте, резко обернулась.
За овальным столиком черного дерева в низком кожаном кресле сидел… седой человек в черных одеждах. Его трудно было назвать красивым – мешали перечеркивающие лицо шрамы – но, несмотря на это, его облик дышал величием созерцательного спокойствия. Рядом с креслом сидел огромных размеров черный волк, и, положив голову на колени хозяина, с явным удовольствием принимал почесывание за ухом. Заметив вошедших, волк повернул к ним морду и негромко заворчал сквозь сжатые клыки.
-    Каргарот, фу! – рука в перчатке властно легла на загривок зверя и рычание стихло. Сидящий в кресле улыбнулся.
-    Добро пожаловать в мой дом, незваные, но ожидаемые гости! Хм… кстати, постучать в дверь, право, было бы куда удобнее, чем пробираться через черный ход и блуждать в темноте…. – в голосе говорившего слышалась поистине убийственная ирония.
-   Э-э… - только и смогла сказать Лютиэн, а Берен молча хлопал ресницами.
-    Впрочем, гости ко мне заходят редко, так что не буду донимать вас мелочными придирками. Что же вы на пороге стоите? Входите, присаживайтесь, - он сделал приглашающий жест в направлении стола. – Чаю? Вина?
-   Э-э-эм… - на этот раз вразумительное высказывание принадлежало Берену. Моргот – радушный хозяин – это что-то новенькое…Зато эльфийка тотчас же начала заготовленную речь:
-    Здравствуй, о, Восставший-в-Мощи, Черный Вала! О, тот, чей взор чернее ночи, о, тот, чей гнев – багровое пламя! Сила твоя…
-    Может, все-таки за стол присядете? – вежливо перебил ее обладатель сих щедрых эпитетов.
Теряясь в догадках одна страшнее другой, подавленная происходящим молодежь робко опустилась в такие же низкие кресла по другую сторону стола. Мелькор подвинул пару чашек и пузатый сосуд с крышкой, из длинного изогнутого носика которого поднималась тонкая струйка пара. Не снимая перчаток, хозяин дома виртуозно разлил по чашкам гостей дымящийся напиток, и немного плеснул себе.
-    Так… Меня вы знаете – продолжая чуть заметно улыбаться, Вала наблюдал за тем, как ребята, несмело переглянувшись, потянулись к чашкам. – Вас я вижу впервые, однако премного наслышан от моего Ученика о прекрасной Лютиэн, дочери Тингола и ее спутнике Берене, сыне Барахира…Так что знакомство предлагаю считать состоявшимся,  если вы не против.
Видя, что Берен поднес к губам чашку, Мелькор, как бы невзначай заметил:
-   Да кстати, юноша… Если не желаете, то можете не пить, я не обижусь. Это я к тому, что чай горячий… когда будете незаметно выливать за воротник – обожжетесь напрасно. Яда там все равно нет, а вот неприятные ощущения вкупе с мокрой одеждой вам гарантированы.
Бедный парень поперхнулся содержимым своей чашки и теперь, мучительно кашляя, во все глаза таращился на Мелькора, ухитрившегося прочитать все его немудреные мысли. Лютиэн принялась заботливо хлопать любимого по спине, а Вала укоризненно покачал головой:
-    Ай, ну что же вы так… Я ведь предупреждал, что горячо.
Встретив затравленный взгляд двух пар глаз, Вала улыбнулся как можно мягче.
-    Право же, вам не стоит меня опасаться. Вы вдвоем прошли столько опасностей, и избежали стольких бед, что хватило бы на десяток-другой героических баллад. А я – наименее опасное из того, что могло встретиться вам по дороге, уж поверьте аборигену! Твари здесь водятся весьма и весьма… необычные. Но во всяком случае, в моем доме вам ничто не угрожает.
И будто бы в подтверждение  слов хозяина огромный черный волчище прошел под столом и положил тяжелую лобастую голову на колени юноши.
-   Вот и Каргарот не даст солгать… - кивнул Вала. – Он у меня к чужим редко подходит, да и то лишь затем, чтобы взять за горло. А вы ему понравились…
Поймав заинтересованно-вопросительный взгляд эльфийки, он добавил:
-    Да. Погладить можно.
С легкой опаской девичья ладонь провела по лохматой холке зверя, встретилась там с рукой Берена, да так и осталась там, запутавшись в густой и теплой шерсти. Каргарот довольно зажмурился.
-   Скажи… - Лютиэн запнулась, подбирая подходящее обращение, - хм… Владыка. Этот волк…он какой-то особенный, да? Я никогда прежде не встречала зверей такого размера.
-   И не встретишь впредь. Особенный? Ну, можно и так сказать. Это очень древний зверь, первый волк на земле. Он появился еще в ту далекую пору, когда мы разругались с Йаванной по поводу смерти как таковой. Ну, я думаю, эту историю вы слышали, хотя и в несколько ином изложении. В итоге, каждый из нас, разумеется, остался при своем мнении, а Каргарот с тех пор живет у меня, искренне наслаждаясь доставшимся ему по ошибке даром бессмертия… Но, впрочем довольно обо мне и моих делах. Как затворнику мне весьма любопытно знать, что творится во внешнем мире. Тем более, что сегодня – поистине удивительный день – за моим столом сидит сама Тинувиэль Дориатская, королевна-менестрель.
Девушка покраснела от удовольствия до самых кончиков заостренных ушек, и смущенно улыбаясь, уткнулась в чашку.
-   Я немало наслышан о вашем таланте, - продолжал меж тем Мелькор. – Мой Ученик бывал на ваших выступлениях и всякий раз возвращался с блаженным и потерянным взглядом. За ваш автограф, он, я думаю, многое отдал бы…
Задохнувшийся от возмущения Берен только было открыл рот, чтобы высказать все, что он думает по поводу Черного Майя, но тут его гневная тирада была прервана самым неожиданным образом. Лютиэн печально опустила глаза, пару раз вздохнула, а потом…разрыдалась, да так отчаянно, что даже Каргарот под столом навострил уши и вторя эльфийке, заскулил, задрав морду.
-   Да-а… - потянула Лютиэн, всхлипывая. – Только на самом деле мои песни никому не нужны-ы…
-   Да что случилось? Успокойтесь, прошу вас… - растерянный Мелькор начал было вставать из-за стола, но Берен успел раньше. Он привлек плачущую возлюбленную к себе и принялся гладить по волосам. Рыдания стали тише.
-   Да что случилось-то? – Вала, как заботливая мамаша, протянул гостье носовой платок, налил вина и подвинул бокал поближе к локтю Берена: действуй, мол.  Лютиэн вытерла слезы, не глядя взяла из рук парня бокал и в один глоток осушила до дна. Собралась с мыслями.
-   Простите… Просто накипело… - произнесла она, моргая покрасневшими глазами. Придворное воспитание брало верх над минутной слабостью. – Просто… О, Эру Всемогущий, как я устала…
-   Давай, может, лучше я объясню? – Берен вопросительно коснулся худенького плечика Лютиэн. Та кивнула.
-   Видишь ли, Владыка… - начал он, - Лютиэн и вправду очень талантлива, ее стихи музыка и голос бесподобны. Она достойна называться менестрелем, и, возможно, она – единственная, кто заслуживает такой чести. Всю свою жизнь моя любимая мечтала бродить по дорогам с верной лютней в заплечном мешке, стать настоящим бардом и выступать перед владыками Смертных и Бессмертных, платить песней за еду и ночлег, радуя людей звучанием голоса и перезвоном струн. В трактирах и на постоялых дворах, на площадях и в высоких замках – в городах и селениях Сумрачных Земель от пустынного Хитлума до Голубых гор, От снежных вершин Железного Хребта до теплого побережья Бельфаласа… Песней своей заставлять людей смеяться и плакать, радоваться и грустить, мечтать и восхищаться красотой. Но государь Элу Тингол был против избранного дочерью жребия…
-   Принцесса не может становиться бардом, - горько усмехнулась Лютиэн. – Принцесса должна жить во дворце, а не в лесной хижине, ей пристали богатые наряды и драгоценные украшения, а вовсе не запыленный дорожный плащ и жемчуг утренней росы в волосах… А еще, потом, когда придет время, принцесса должна стать женою того, на кого падет выбор ее отца. И никого не интересует, что она чувствует при этом, потому что таков ее долг… Меня, например, собирались выдать за Келегорма, сына Феанаро… Его, видите ли, настолько поразила моя красота, тьфу! Можно подумать, что он видел что-то кроме внешности, этой позолоченной скорлупы ореха, до содержимого которого никому нет дела!  Мой так называемый будущий супруг даже не спрашивал, чего хотела бы я, чем я живу… что чувствую. И тогда… я ушла из дома. Убежала, как собака, которую хозяин позабыл посадить на цепь. Да, это цепь…самая настоящая…
У Лютиэн вновь опасно заблестели глаза, и Берен поспешил перехватить нить разговора.
-   Я не столь знатного рода, и, вполне возможно, что и не самая подходящая пара для королевской дочери. Но первое, что поразило меня, когда я повстречал Лютиэн… там, на концерте – это песня, что подобно дивной птице, парила под сводом могучих сосен. Тогда я впервые увидел Тинувиэль из Дориата, деву-менестреля. Я полюбил ее песни, и лишь потом – ее облик. Вместе мы бродили по лесам, ночевали у одного костра, и тогда я еще не знал, что моя соловушка – королевская дочь. А когда, осмелев, я пришел к государю Тинголу просить руки Лютиэн, то он… он отправил меня за Сильмариллом, что должен был стать свадебным выкупом за его единственную дочь…
Только в этот момент увлекшийся воспоминаниями Берен сообразил, что он только что сказал, а главное – кому! Парня прошиб холодный пот, он испуганно замолк, следя за выражением лица Валы. Изначальный и бровью не повел, только тяжело вздохнул и подпер рукой подбородок, задумчиво изучая узоры на потолке комнаты. Берен и Лютиен сидели, не шевелясь.
-  Прежде, чем я отвечу… - голос Черного Валы звучал тускло и буднично, - Ответьте сначала вы. Звездный Камень – это единственная цель вашего визита? Если вы ответите утвердительно, я нисколько  не буду удивлен…
-  Нет! – хором вскричали Берен и Лютиэн.
-   Нам не нужен этот камень – твердым и спокойным произнесла дева-менестрель, глядя прямо в глаза Изначального. – И я не собираюсь возвращаться домой, в эту золоченую клетку. Разве пышный свадебный пир сможет сделать ближе друг другу тех, чей союз скреплен светом звезд, песней свежего ветра, шелестом тростника и журчанием весенних ручьев? Разве высокие своды королевского дворца способны заменить воздух свободы?
  Глаза эльфийки сияли как две сапфировых звездочки, она говорила, распаляясь все больше, и Берен невольно залюбовался, сейчас его любимая была еще прекраснее, чем обычно. А Лютиэн тонула в радужных нечеловеческих зрачках Изначального, бездонных, точно просторы Вселенной. И слова, которые она всю свою жизнь училась сплетать в летящие рифмованные строки, оттачивая до остроты  клинка, вдруг показались ненужными и тяжеловесными, как камни.
-    Звучит замечательно, - кивнул Вала. – Но обзавестись домом вам рано или поздно все равно придется…Лютиэн, ты меня слышишь?
Девушке показалось, что минула целая вечность, хотя на самом деле прошло не более двух минут.
-   Лютиэн, ты слушаешь меня? Я не призываю вас поселиться в Дориате, но вернуться туда нужно. Твоей маме Мелиан было бы очень грустно думать, что ее единственная дочь, позабыв обо всем на свете, убежала из дома и без вести сгинула в дальних диких землях…
-    А для того, чтобы вернуться в Дориат, нужен Сильмарилл… - сокрушенно вздохнул Берен, подводя итог словам Владыки Севера.
Взгляд Мелькора потемнел, сделался пуст и печален. Какое-то время он просто сидел, опустив голову, потом грустно оглядел притихшую молодежь, после чего решительно поднялся из-за стола и исчез за тяжелой портьерой.
Отсутствовал хозяин дома недолго, не более трех минут, но гостям показалось, что остановившееся время свернулось в кольцо. Когда Изначальный вновь появился в комнате, парень и девушка глазам своим не поверили – обтянутые черным шелком перчаток руки держали острозубый железный венец, в котором, точно глаза чудовища, хищно горели три камня.
-   Сильмариллы… - глухо вымолвил Изначальный, опускаясь в кресло. Венец расположился на столе рядом со своим хозяином – между заварочным чайником и витой серебряной ложечкой.  – Тьма Изначальная, если бы кто знал, что это за чудовищная враждебная мощь… Из-за этих глупых стекляшек было пролито столько крови, что ее с лихвой хватило бы на то, чтоб наполнить небольшой пруд. Это…это язва, это заноза, незаживающая рана в полти Арды… Мертвые лучи. Не-свет…
-   Я дал обещание Тинголу – твердым голосом сказал Берен. – А значит, я должен принести ему один из них, сколь бы опасно это ни было.
-    Должен, - передразнил его Мелькор и в досаде хлопнул ладонью по столешнице, - Тьма Изначальная, почему…Почему каждый, кто имел хоть какое-то отношение к этим камням, рано или поздно решал, что он должен обладать ими? Эта вещь не просто опасна, она смертельно опасна! Она сводит с ума и Эдайн, и Эльдар, именно поэтому я вынужден держать Сильмариллы при себе – здесь, в глуши они никому не смогут причинить вреда…
-    Вреда? Какого вреда? – подала голос Лютиэн, недоуменно встопорщив острые ушки, отчего все колокольчики и бусинки издали переливчатый звон.
-    Феанорингов видела? – коротко поинтересовался Вала. – Понравилось? Так вот, - он ядовито усмехнулся, - они тоже дали клятву!
Тут он каким-то особенным образом резко встряхнул венец, держатели оправ разомкнулись и три бриллианта, каждый размером с девичий кулак, со стуком запрыгали по черной лаковой поверхности стола.
-    Они поклялись жизнью, что камни вновь будут принадлежать им…Воистину, Ярое пламя даже и представить не мог, что за вещь он создал в своей лаборатории…
Упоминание о Феанорингах привело Берена в состояние плохо управляемой ярости. Юноша и сам не понял, отчего его вдруг охватило столь сильное желание сжать в руке Звездный камень, только чтобы он не достался им…
-    Я тоже поклялся, - горячо воскликнул он, сверкая глазами, - Я дал слово, и руку на отсечение даю, что найду способ его сдержать!
-    Берен, нет! – испуганно взвизгнула Лютиэн, вцепившись в отворот кожаного жилета любимого. Вала зажмурился, голова его дернулась, точно от удара. В ту же секунду пальцы юноши случайно задели старый шрам на могучей шее Каргарота, и обезумевший от боли зверь прыгнул на своего невольного обидчика раньше, чем кто-либо из присутствующих в комнате, успел пошевелиться. Замершая с расширенными от ужаса зрачками Лютиэн беспомощно созерцала опрокинутое кресло, и человека в нем, погребенного под тушей древнего волка. Первым успел Мелькор.  Он выпрямился во весь рост, резко выбрасывая вперед правую руку, в глазах полыхнула Сила пламени творения. Каргарот, точно схваченный неведомой рукой,  жалобно скуля, отлетел прочь. Черные рукава плеснули в воздухе, обтянутая перчаткой ладонь описала стремительную дугу снизу вверх, и раненый, каким-то неведомым чудом приняв вертикальное положение, плавно опустился во вновь стоящее на прежнем месте кресло. В единый миг Мелькор оказался рядом, его глаза, состоящие, казалось, из одних лишь зрачков впились в мутные от боли глаза человека. Раскрытая ладонь зависла над искалеченной рукой Берена, снимая боль, останавливая фонтан бьющей крови, сращивая сухожилия. Рана заживала прямо на глазах. Вскоре взгляд юноши вновь стал осмысленным, точно его покинула застилающая сознание кровавая пелена.
Покрытое шрамами лицо Изначального оказалось совсем близко.
-    Идиот… - выдохнул он. – Что ты наделал! Ты так и не понял того, что я всеми силами пытался сказать тебе… А я… я просто не успел.
Лютиэн бросилась к любимому, захлопотала вокруг него  как наседка – над своим птенцом, а Вала умолк, сгорбившись и опустив голову, точно на его широкие плечи внезапно лег невидимый, но тяжкий груз. Седые пряди скрыли лицо. А когда он заговорил вновь, голос его был глухим и полным боли:
 -   Эти камни заставляют давать невыполнимые обещания и страшные клятвы, а сила их огромна… Тот, кто поклялся добыть их ценою собственной жизни – погибнет в погоне за целью. Тот, кто в запальчивости крикнул «будь я проклят, если не выполню обета!» - обретет проклятие надо всем своим родом… Берегитесь неосторожных слов… Это не просто слова…
-   Эру Всемогущий… - дочь Тингола не в силах отвести глаз, с ужасом смотрела на сияющую россыпь бриллиантов на черной поверхности стола.
-   Ты, мальчик, можешь считать себя счастливчиком… - продолжал меж тем Мелькор. – Ты лишился руки. А мог бы потерять что угодно:  жизнь, любовь, душу, родных… Любое из тех понятий, которыми так любят клясться люди. В зависимости от упомянутого тобою.
В комнате воцарилась горькая, звенящая тишина, нарушаемая лишь жалобным поскуливанием Каргарота. Берен, еще не до конца осознав произошедшее, сидел, уставившись на лишенную кисти правую руку, Лютиэн, обхватив его плечи, со страхом и мольбой смотрела на Мелькора, словно еще надеялась – что-то можно исправить.  Но увидев выражение изборожденного шрамами лица, поняла – поздно.
-   Эти камни могли достаться вам просто так. Совершенно бесплатно. Но судьба распорядилась иначе, ты сам назвал цену, мальчик… - Изначальный закрыл лицо ладонью опертой о стол руки. – Я устал бороться с этой Силой…Тьма Изначальная, как же я устал… Забирайте. Забирайте все. Теперь – можно… - криво усмехнулся он, но не злорадство, а боль и усталость были в этой усмешке. Берен перевел недоверчивый, вопросительный взгляд со страшных камней на Валу. Тот кивнул: «бери смело».
-    Нет! – неожиданно твердо возразила Лютиэн, отбрасывая со лба прядь черных волос. – Нет, Ступающий-во-Тьме… Теперь я понимаю, почему ты отнял Звездные Камни у Феанора, почему вправил их в свой венец. Сколь, должно быть, тяжела твоя ноша… - эльфийка грустно покачала головой. – Чтобы облегчить ее, мы возьмем один. Как и просили.
Тонкие пальцы потянулись к камням, розовато просвечивая в исходящих от Сильмариллов лучах, загрубевшие от струн подушечки коснулись отполированных граней.
-   Это бремя – и вправду не для Смертных… - ладонь эльфийки чуть дрогнула, принимая проклятую драгоценность. – Оно тяжело даже для меня, наполовину Майя. Благодарю тебя, о, Владыка Севера, Ступающий-в-Ночи, за мудрость и истину, скрытую доселе за пеленою мрака… - и дочь Тингола почтительно склонила голову.
-    Благодарю тебя, Владыка… - эхом откликнулся Берен. – Что ж! Видно, свет этих камней и вправду приносит одни лишь несчастья. Из-за них я остался без руки, но это – мелочи. Из-за этих дурацких стекляшек погиб мой друг, государь Финрод Фелагунд… - юноша запрокинул лицо, чтобы не дать каплям соленой влаги скатиться из глаз.
Вала отвел взгляд, точно  слова Берена заставили его испытать неловкость или чувство вины.  Это не укрылось от сына Барахира, и он, наконец, решился:
-    Скажи, о, Владыка, молю - ответь мне! До сегодняшнего дня я считал тебя воплощением зла, темным врагом всего живого, повелителем боли и кошмаров, но теперь… Я уже не знаю, чему верить: быть может, то, что открылось мне сегодня – всего лишь навеянное тобой искусное наваждение, но я… я верю, что этот твой облик – он настоящий…Не морок, не фальшивка. Но чем крепче эта уверенность, тем меньше я понимаю во всей этой истории.
-    И я, если честно, тоже, - призналась эльфийка, почесывая кончик острого уха.
Изначальный оценивающе посмотрел на молодежь, казалось, что его терзают сомнения в необходимости молчания. И Берен, уловивший душевные колебания  собеседника, не преминул этим состоянием воспользоваться.
-   По дороге наш с Финродом маленький отряд попал в засаду в Черных землях и… Не знаю, возможно мы и могли бы тогда отбиться, теперь об этом уже бессмысленно говорить. Государь Финрод держался до последнего, он даже пытался тягаться с самим Сауроном, но… твой ученик жестоко расправился с моим другом и его подданными, меня же самого спасло лишь чудо... Финрод закрыл меня собой от зубов волколака, погиб вместо меня…И теперь, когда я смотрю на тебя, Владыка, я не могу понять, как могло получиться так, что твой ученик оказался жестоким и кровожадным чудовищем? Это он ложью и коварством вынудил Горлима предать своих друзей,  это он повинен в смерти моего отца…Но я слышал, с какой теплотой ты говорил о нем,  о страхе и ужасе Сумрачных земель, точно о сыне…Неужели он и вправду способен для забавы убить беззащитных пленников? И я не верю. Не верю даже своим ушам. Там, в темнице, когда я сидел и, оплакивая Финрода, покорно ждал своей участи…после того, как рухнули стены и я стал свободен, мне вдруг показалось, будто я слышу голос моего погибшего друга. Ответь, Владыка, ну что же ты молчишь? – в отчаянии голос юноши сорвался в крик.
-    Прежде позволь уточнить: на какой именно из заданных вопросов ты желаешь получить ответ? – прищурился Вала. Лютиэн открыла было рот, но не успела издать ни звука:
-   Я хочу знать, жив ли Финрод! – воскликнул Берен. – И за это знание, за правду, я…
-   Молчи! – резко оборвал его Мелькор. – Тебе мало печального опыта клятв в лучах проклятых Камней?!
Парень осекся на полуслове. «Опыта» у него теперь было предостаточно. Глядя на это, даже неугомонная эльфийка так и не решилась задать свой вопрос. А Мелькор молчал и смотрел в столешницу, явно подбирая слова.
-   Если я скажу тебе, что Финрод жив… - наконец вымолвил Вала, пристально глядя на Берена. – Это чем-либо поможет тебе?
Парень замер, не дыша, он весь обратился в слух. Сердце от волнения выпрыгивало из груди: неужели? Неужели правда?
-   К сожалению, сообщить больше я не вправе. Он жив и здоров – полагаю, этого будет достаточно для того, чтобы печаль покинула твое сердце. Однако в этой жизни вам вряд ли суждено встретиться вновь.
-    Но как же… - начала Лютиэн, однако Вала вовремя пресек очередную порцию вопросов:
-    Государь Фелагунд, насколько это стало мне известно, имел самые веские причины на то, чтобы его сочли погибшим… Это был его выбор, а случай лишь помог ему в осуществлении замысла. Не вини ни в чем Фелагунда - это политика, мальчик.  И к тому же…  - взгляд радужных глаз сверкнул сталью - прости, но игры моего Ученика не касаются Детей Эру. А теперь…
Повинуясь его жесту, молодежь вылезла из-за стола и приблизилась к нему. Изначальный выпрямился во весь рост, и только сейчас стало заметно, насколько он высок: на голову выше даже Берена, а уж эльфийка едва доставала ему до груди.  Руки в черных перчатках тяжко легли на плечи влюбленных, и было в этом жесте что-то умиротворяющее, точно Вала-Отступник собой пытался заслонить юношу и девушку от неведомой опасности. И тяжкими раскатами металла, звоном черной бронзы  зазвучали его слова:
-    Камень ваш. Не бойтесь, от его чар у вас есть надежное и верное средство – это ваша любовь. Она помогла вам преодолеть тысячи лиг пути и сотни опасностей, так пусть же и ныне она защитит вас от жестоких слов и ненавидящих взглядов, от коварства и лжи, от холода и равнодушия. Да хранят вас силы Арты и пламя ваших сердец! А теперь – главное: всего, что вы видели и слышали здесь – не было. Вы поняли меня? Все, что угодно, но правды не должен узнать никто. Вам предстоит нелегкая задача – сочинить более или менее правдоподобную историю о том, как вы вырвали Сильмарилл из Вражьего венца… - на губах Мелькора мелькнула озорная улыбка – Но вот как раз тут я совершенно спокоен: среди вас есть отличный менестрель!
И он подмигнул Тинувиэль из Дориата.
***

Стылое небо Тол-ин-Гаурхота сочилось осенним туманом, вот-вот готовым превратиться в дождь. Ковер багряно-золотых листьев устилал внутренний двор замка, превращая его в тлеющую жаровню. Листья хрустели под ногами, точно тонкие-претонкие осколки хрусталя, на ветвях и строениях оседала изморось.
В полутемном зале у камина вновь сидели двое. Хозяин и его гость. Среднего возраста Элда, запахнувшийся по самый подбородок в клетчатый плед, грел над чугунной решеткой узкие ладони. На подлокотнике его кресла кроваво-рубиновой каплей поблескивал бокал. На полу перед очагом, скрестив длинные ноги, сидел юноша, почти мальчик, с пронзительно-резкими чертами лица. Его длинные волосы цвета воронова крыла были стянуты на затылке в подобие конского хвоста, а расстегнутая до пояса черная рубашка с засученными рукавами вполне соответствовала занятию: заслоняясь рукой от жара, парень ворошил поленья в камине.
-    Вот только что подумал, странная вещь… -  эльф прищурился, сосредоточенно разглядывая содержимое бокала на просвет ясного соснового пламени. – Сколько времени Ородрет на престоле – всего и ничего! – а уже все проблемы государства решил. А что? Тинголу фигу скрутил, Феанорингов-стервятников из дворца вышвырнул… молодец. Забавно, ха! Выходит, лучший из него правитель получился, чем из меня…
-   Да брось, Инголдо… - поморщился парень, на миг отвернувшись от огня и глядя на друга из-под руки. – Не лучше. Народу он нравится по одной-единственной причине: Ородрет – единственный кровный родственник «того самого Финрода Фелагунда». Ты же у нас личность легендарная, я бы даже сказал – культовая… Образ национального героя…через три поколения это уже не сработает, а пока что  - очень даже. Нет-нет! – поспешно отмахнулся он, - я вовсе не хочу ничего оскорбительного сказать про Ородрета: он, действительно, неплох в роли правителя, и совершенно искренне скорбит о твоей трагической гибели в моих застенках. Но насчет примазывания к чужой славе: это ты, Инголдо, уж извини, но так оно и было… - парень широко ухмыльнулся – Это, брат, политика, чтоб ей пусто было. Тебе ли не знать?   
Эльф улыбнулся в ответ, но улыбка вышла натянутой, «тронно-парадной», как называл сию гримасу Черный Майя.
-   Политика само собой! – фыркнул Финрод. – Я бы вон, к примеру, придя в Сумрачные Земли, может тоже надрывался б на всех перекрестках, что я – внук «того самого Финвэ»…если б помогало…
-    Угу… И племянник Феанаро… - немедленно развил тему черноволосый. Финрод скривился.
-    А еще – двоюродный брат Келегорма, Куруфина и Карантира! – радостно продолжил Черный Майя, сияя глазами. – Настоящих, «тех самых Феанорингов», которые здесь всех так задолбали…
-     Тху!!!  – возмущению бывшего владыки Нарготронда не было предела.
-     Все-все, уже заткнулся! – с готовностью согласился Гортхауэр. – Это я вообще-то все к тому говорю, чтоб ты, чудо заморское, наконец, вспомнил: тебе в свое время популярностью родственников пользоваться так и не пришлось, сам пришел, сам себе владения отвоевал, сам себе город отстроил. Все сам…
-     Угу… Вспомнить бы еще, у кого я владения отвоевал… - возразил нахохлившийся как сова Финрод. – Про Нарготронд вообще молчу… ну да ладно, Ородрет как-нибудь за меня с кредиторами рассчитается. Так что и выходит: один с твоей помощью все метался, метался – и без толку, а другой, безо всяких там усилий р-раз! - и порядок навел. Вот он, талант-то где! А я так…погулять вышел…
Фелагунд грустно опустил губы в бокал с вином. Майя отложил кочергу, перебрался поближе к креслу, в котором страдал депрессией его лучший друг, и, хотя в комнате кроме них не было ни души, ехидно шепнул тому в самое ухо:
-   Финарфиныч, а, Финарфиныч… А кто тебе сказал, что он сделал  это один? Без помощи? А?
Бедный эльф вином поперхнулся. Запоздалое прозрение, молнией пронзившее его мозг, заставило Финрода во все глаза уставиться на загадочно ухмыляющегося Майя.
-  Ты?! – пораженно выдохнул экс-государь Нарготронда. Но Гортхауэр был не так прост, чтобы расколоться сразу. Он сделал вид, что его ужасно интересует внешний вид собственных ногтей. Услышав вопрос, он повернул голову и озадаченно вскинул брови:
-   Мэ….мэ… что? А-а… Конечно, нет!
Тон Черного Властелина был настолько деланно-правдив, что Финрод, не удержавшись, расхохотался счастливым детским смехом.
-    Тху, ты - гений! Пока я тут винище в три горла дул, да в подушку хныкал, ты, выходит, уже за меня все мои проблемы решил… Ну, не все, конечно… - легкое облачко светлой грусти скользнуло по челу эльфа, но почти тотчас же исчезло. – Стало быть, и Феаноринги нас теперь обходят стороной, и Тингол со своими правами на престол обломался по полной программе…
 Внезапно лицо короля побледнело, зрачки расширились от ужаса. Он нервно сглотнул и медленно перевел взор на друга:
-     Тингол… О, Эру Всемогущий! Его же… его… Тху, это тоже – твоя работа? Только честно…
-     Не, Инголдо, что ты! – отшатнулся Майя. – Нет, этот вариант, честно говоря, в планах даже не проходил. Я сам в шоке, ничуть не меньше твоего. Мы с Тано даже предположить не могли, что у этого Серебристого Плаща окажутся такие загребущие длани. Нагло присвоить чужую вещь, буквально с трупа снятую… О мертвых, конечно – или хорошо, или ничего, но… Я подозреваю, что Наугламир не был его единственным приобретением в славном Нарготронде. Боюсь, бедняга Ородрет недосчитался дюжины-другой серебряных ложек, парочки золоченых безделушек, ну… неважно. Нет, Инголдо. Это не я…
-   А кто?
-   Не поверишь, Финарфиныч. – проникновенно понизил голос Черный Майя. – Это… тангары. Представь себе…
Терпению Фелагунда подошел конец.
-   Тху, хорош издеваться! Я серьезно.
-   Ты думаешь, я шучу? – пожал плечами Гортхауэр. – Ничуть не бывало. На самом деле, Элу Тингола погубила его же собственное высокомерие и недальновидность. Лучи Звездного Камня, которым он так мечтал обладать, внушили ему ложные убеждения в неуязвимости и величии собственной персоны. Впрочем, судя по тому, что я слышал о нем ранее, Камень здесь совсем не при чем…
Собеседник в кресле прищурился, вглядываясь в лицо Черного Властелина, но в глазах того не было и тени насмешки.
-     Итак, ты утверждаешь, что убийство короля – случайность?
-     Этого я не говорил. Нет, Инголдо. Убийство Тингола не случайность, а вполне очевидная закономерность, с такими замашками на престоле долго не задерживаются… Я имел в виду, что я здесь не при чем.
Но убедить Финрода оказалось не так-то просто, как казалось. Отдохнувший от дел государственных и подогретый винными парами мозг бывшего владыки Нарготронда работал с филигранной четкостью, сопоставляя варианты и составляя из тысячи деталей целостную объемную картину.
-    Стоп! А Берен? Про руку, якобы откушенную волколаком, я понял. Но у меня вопрос: почему он так вовремя оказался в Дориате в день несчастья? Почему, а?
-    Э-эмм… И-инголдо… - черные глаза Майя нехорошо забегали по сторонам, - Ты как, еще выпить не хочешь?
Серебристо-серый взор государя Фелагунда приобрел твердость и остроту стального клинка.
-    Гортхауэр, ты мне зубы не заговаривай! Что вы там с отцом пытались провернуть? О чем они с Береном говорили за закрытой дверью, какой услуги он у него потребовал в обмен на Сильмарилл? Отвечай, мать твою! – хрустальный бокал опустился на подлокотник с такой силой, что отломилась ножка. Гортхауэр вздрогнул как от удара и отвернулся.
-    У меня не было матери, Инголдо… - еле слышно сказал он. – Никогда. Это во-первых. А во-вторых: беседы Тано и твоего друга касаются только их самих, в крайнем случае – Лютиэн.
На лице Финрода отразилось острое чувство  неловкости. Он виновато откашлялся:
-    Эм-м… извини, Гортхауэр. Я, кажется,  слегка пьян и не слишком слежу за собственной речью… Извини еще раз.
-    Да на здоровье! – оскалился в широкой ухмылке Сотворенный. -   Кстати, ты погляди, какой огонь!
Друзья уставились в пылающий камин. Сухие сосновые поленья чуть слышно потрескивали, на спилах от температуры выступала душистая смола. Светлая, как слеза, она вскипала в жарких объятиях пламени и истаивала, вспыхивая голубыми язычками.
-    Легенды лгут… - ни с того, ни с сего улыбнулся Сотворенный. – Вселенная была рождена не из света. Она появилась из огня… Суть Арты – огонь, обретший форму и питающий теплом все живое на ней…
-    Тебе виднее… - согласился Элда.
У камина воцарилось молчание, только слышно было как осенний ветер тоскливо стенает в трубе. В такую погоду сидеть возле жарко натопленного камина и, прихлебывая старое вино, смотреть в огонь было сущим удовольствием. Но только не для этих двоих.
-    И все же, - с мягкой настойчивостью нарушил тишину экс-государь Нарготронда. – Ты что-то скрываешь от меня, друг. Это печалит меня…
Майя нехотя поднялся с пола, долго-долго посмотрел в серебристо-серые глаза Фелагунда. Пару раз вздохнул, а потом полез в карман джинсов и извлек оттуда…
-    Сволочь ты, величество… - укоризненно заметил Гортхауэр, качая головой. – Хотел сюрприз тебе сделать, да, видно, придется сейчас… У меня для тебя кое-что есть. На уж, держи!
Узкая с длинными пальцами ладонь Майя держала новенький мобильник.
-    С-спасибо…
Финрод изо всех сил старался показать, что ничуть не расстроен дурацкой шуткой друга. Но поскольку эльф не слишком хорошо владел собой, то недоумение и разочарование отразились на его лице так явно, что Черный Майя, не выдержав, хихикнул.
-    Ты не понял, родной… - палец Гортхауэра постучал по гладкому серому экрану. – Помнишь, однажды ты спросил меня, можно ли позвонить в Валинор?
-   Представь себе… - горькая складка в правом углу рта стала еще глубже, точно король вдруг постарел на несколько лет.
-   Так вот – улыбнулся Гортхауэр. – Теперь у тебя есть возможность проверить это на практике.
Заметив абсолютное отсутствие понимания, Гортхауэр все-таки снизошел до объяснений:
-    Да, мой дотошный остроухий друг, ты меня раскусил. Конечно же, нам с Тано было что скрывать. Берен не просто забрал Наугламир у безутешной вдовы Тингола. С того самого дня, как он и Лютиэн добыли Сильмарилл, в правом кармане его ужасной походно-полевой безрукавки лежала одна очень ценная вещь. Вот ее-то как раз Берен и отдал при расставании своей уплывающей в Заморье теще. Кое-что очень важное… - хитро прищурился Гортхауэр.
-   Что… - задохнулся Финрод, боясь верить собственным ушам.
-    Я не всесилен, Инголдо… - пожал плечами Сотворенный. – Мне не по силам проломить барьер, что отделяет Сумрачные земли от Заокраинного Запада. Я не владею даром телепортации и не могу мгновенно перемещать предметы и живых существ на сколь угодно дальние расстояния. Но кое на что все-таки способен…Держи.
Холодная рука Майя накрыла ладонь друга, заставив того сильнее сжать в кулаке сотовый.
-    Второй аппарат, тот, что увезла с собой Мелиан… Он у Амариэ. Это немного, я знаю. Это чудовищно мало… но… Теперь у вас хотя бы есть хоть какой-то шанс…

***
      Междустрочие. Эпоха по имени Тинувиэль.

Поэты не рождаются случайно. Уж поверьте Сотворенному: случайностей в мире вообще не так много, как хотелось бы всяким романтически настроенным личностям со скорбными лицами и непроходящей депрессией. Когда-то Тано - пухом небо ему! – утверждал, что в каждом из разумных созданий, будь они смертны или бессмертны, дремлет дар творения. Я согласен с этим утверждением, и вовсе на потому, что сам являюсь Сотворенным и учеником, а, да что уж там – фактически сыном Валы-Отступника – просто самому могучему из Айнур, что вплетал свой голос в Песнь Сотворения Мира, действительно, лучше знать. Это ведь была та самая тема, по поводу которой тогда еще Алкар разошелся во мнении с Единым и Вездесущим, чтоб ему пусто…ой, прошу прощения, я не нарочно! Очень может быть, что впоследствии Тано так до конца и не осознал смысла своего подарка народам многоликой Арты. Поселившись в Хэлгоре, он жил бок о бок со странствующими эльфами Эллери Къенно и мог наблюдать за делами их рук  –  за тем, как рождается идея, как мысль обретает форму, а слово становится свершением – в меру восхищался удачным находкам Пробудившихся, но и только. Будучи Валой, он просто не представлял себе, что может быть иначе! А между там, способность творить – именно создавать новое, а не подражать тому, что уже было – то есть то, что для Айнур всех рангов является способом существования, для Детей Эру – невероятный, невозможный, удивительный дар, возводящий своего обладателя едва ли не на одну ступень с Майя. Наверное, поэтому среди Эдайн, Элдар, кхазад и иртха такие личности пользуются почетом и уважением куда большим, нежели, к примеру, могучие воины и мудрые правители. Может, это и не слишком справедливо, но искусство всегда ценится выше ремесла. Короли и вожди сменяют друг друга неспешной чередой, государства исчезают с лица Арты и меняют очертания границ, воины гибнут в битвах или умирают от ран, а художники, поэты и музыканты живут вечно. Здесь я говорю о бессмертии их творений, которые продолжают жить и после того, как дух творцов уйдет в Чертоги Ожидания или вовсе оставит мир.  Я говорю о песнях, что спустя тысячелетия, как и встарь, звучат в высоких залах и прокуренных тавернах, под сенью лесных крон, средь диких скал, в просторах степей и на морских побережьях. Песня живет в сердцах, заставляя плакать или смеяться, песня летит над миром, точно отголосок Музыки Айнур. И нет беды в том, что затерялось в веках имя автора мелодии и слов – а что есть имя? – всего лишь условность. Иртха, например, верят в то, что некая часть сознания их умерших предков остается рядом и незримо присутствует среди живых – Ночной народ называет это душой. Душу можно позвать, чтобы попросить совета или помощи, но если наречь ее тем именем, что покойный носил при жизни, она не поймет и не услышит зова, ибо для нее имеют важность совсем другие слова, и известны они лишь посвященным. Так и песня – суть не что иное, как отражение души автора, слепок сознания, его настоящее имя. И когда я слышу, как поют песни, написанные Тинувиэль из Дориата, я невольно улыбаюсь и думаю о том, что, отдав дар бессмертия ради воскрешения своего любимого, она в сущности, ничего не потеряла. Ведь пока звучат эти песни, наша дева-менестрель по-прежнему с нами! И все же…
Изо всех концертов Тинувиэль в мою память неизгладимо врезался один. Шел пятьсот пятый год Первой Эпохи: уже закончилась безумная свистопляска с Сильмариллом, соединились два любящих сердца, разлучились вновь внезапной смертью Берена и соединились вновь мольбами его супруги. Рос в уединении Тол-Галена, что в Оссирианде, юный Диор – на четверть - Элда, на четверть – Майя и на две четверти – Эдайн, а его мать, Тинувиэль из Дориата к этому моменту прославилась далеко за пределами Белерианда, ее концерты неизменно собирали огромное количество слушателей. И вот, во время ее очередного выступления в Дортонионе ваш покорный слуга снова не удержался от искушения забежать на огонек, а точнее – огоньки софитов.
В отличие от многих современных менестрелей, Тинувиэль не жаловала большие залы и дворцовые площади – хоть она и была принцессой, ее свободолюбивая душа не принимала ни малейших проявлений пафоса. Вот и на этот раз на большой лесной поляне, окруженной вековыми соснами, высилась небольшая сцена, пахнущая свежим деревом. Старший Народ видит при звездах ничуть не хуже, чем днем, но для красоты сцену освещали многочисленные чародейские огоньки, парившие под темными сводами леса. Голубые, золотые и пурпурные, они пульсировали в ночном воздухе точно живые, и по поляне тянуло цветами и холодом, а по треугольному белому полотнищу, натянутому позади сцены, непрерывно катились волны, рождая сходство с парусом.
Я стоял в задних рядах и незаметно разглядывал тех, кто сегодня пришел на концерт моей любимой певицы. Здесь были Эдайн из Лотланна и синдары из Хитлума, несколько нолдор – откуда, хоть убейте, не пойму! Публика в основном остроухая, причем, судя по количеству Перворожденных, многие из них не были местными жителями, а проделали долгий путь из Оссирианда следом за певицей.
Тинувиэль вышла на сцену под аплодисменты и восторженные крики приветствий. Ее освещали далекие звезды и цветные эльфийские огоньки. Время оранжевых рубах прошло безвозвратно – на певице было неброское синее платье и серебристая накидка на плечах. Зато все остальное осталось без изменений, и особенно прическа – четыре косы и длиннющая челка. Ну и, разумеется, образ девы-менестреля нельзя было бы считать законченным без ее знаменитого инструмента: ах, вот и он: видите этот яркий блик полированных дек, побежалость искр серебряных струн вдоль  смоляной черноты грифа?  Слухов и легенд о черной лютне, расписанной языками пламени, в свое время ходило ничуть не меньше, чем о самой Тинувиэль из Дориата.   
 По одной из версий, лютня принадлежала Феанору, которому непредсказуемая народная молва отчего-то неожиданно приписала страсть к пению и умение играть. По другой, ее преподнес певице в дар безутешный Даэрон, чью любовь дочь Тингола некогда отвергла (опять же совершенно неподтвержденная информация – насколько я знаю законы сцены, Тинувиэль и Даэрон не могли приходиться друг другу никем, кроме соперников. Тинувиэль выиграла этот бой, а безутешный Даэрон вынужден был покинуть Дориат и поискать себе менее избалованную…кхм, аудиторию). Также нечто подобное рассказывалось об одном из сыновей Ярого Пламени (наиболее часто упоминались Келегорм, Куруфин и Карантир – стоит обратить внимание на то, что Маглор - единственный менестрель этого неуважаемого мною семейства – по мнению народа, такого подарка Лютиэн не делал, наверное потому, что самому Маглору лютня была нужнее). Но самая фантастическая версия заключалось в том, что эта лютня была:  первое – зачарованная, второе – сделана лично… мной(!), и третье – именно на этой лютне я аккомпанировал себе во время Поединка на Песнях Силы с безвременно усопшим Фелагундом (усоп он, как же: он и сейчас, небось, дрыхнет у камина, чудо заморское!)
Первой песней концерта был, естественно старый хит «Дым над водой» - громче всех орали нольдоры, заслуженно считавшие эту композицию своей. Потом настал черед «Ярого пламени» и «Нам снится Ламмот» - соплеменники Феанора были в восторге, я думаю. Потом Тинувиэль перешла к своему альбому «Лэйтиан» - своего рода небольшая история о чудесном обретении Сильмарилла – на мой вкус, слабовато, но народу нравится, да и потом: не рассказывать же им правду, в самом деле! Хотя песня «Я смотрю на восход» из того же альбома очень даже ничего – хотя меня всегда смущало в ней взаимное расположение сторон света: как можно, глядя на восход, видеть там стены Пелори?  Одним словом, Тинувиэль пела и пела, а я никак не мог понять, почему чувствую себя точно дуб в ожидании молнии, почему так воротит с души от всех этих остроухих рож, и что, Тьма изначальная, происходит с моей Тинувиэль?
Видите ли, я – Майя. Понятие времени у подобных мне совершенно иное, нежели у Детей Эру. Давность того или иного события мы осознаем лишь благодаря тому, что храним в памяти его точную дату. На деле, разница между десятилетием и столетием для нас почти неуловима, ведь мы были всегда и уйдем последними. Ни один из Майя не сможет назвать дату своего рождения, ибо мы не были рождены никогда, а если нет отправной точки, то отсчет времени не имеет смысла. Использование летоисчисления, придуманного Детьми Единого, во многом помогает нам избежать путаницы, хотя в любом случае, год, месяц и число остаются для нас просто словами: мне четыре тысячи восемьсот пятьдесят семь лет – но эта приблизительная цифра обозначает лишь время моего пребывания в данном телесном воплощении, только и всего. И только лишь когда  перевел взгляд с залитого светом софитов лица Тинувиэль на лица в толпе, я понял, что произошло. Понял и ужаснулся…
Прошло ровно сорок лет с того дня, когда я в последний раз видел дочь Тингола и Мелиан. И не только ее: в толпе попалась пара-тройка физиономий, примелькавшихся по прошлым концертам в Нарготронде и долине Сириона. Эльфийские лица лишены возраста, они остаются свежими, юными и прекрасными и через сотни, и через тысячи лет – старость у Перворожденных наступает иначе, нежели у Младших Детей Единого. И тем заметнее на фоне этих ребят выглядел груз четырех десятков лет, легший на гордые плечи той, что, будучи рождена от Элда и Майя, выбрала удел Смертной.
Черные волосы, белый овал лица – но тем отчетливее в ярком свете софитов заметны серебряные нити седины и усталые морщинки вокруг глаз. Голос по-прежнему силен и звучен, но тембр его изменился, стал ниже и глуше - тебе приходится напрягать связки – вот откуда эти частые перерывы между песнями, вот для чего эта кружка с теплым отваром – и ты пьешь, припадая к ней, понемногу, по два-три глотка, чтобы смягчить пересохшее горло… Тинувиэль. Тинувиэль из Дориата, где же твои тяжелые ботинки и два десятка сережек в ушах? Отчего все чаще ты разминаешь затекшее от грифа запястье, непривычно тонкое без многочисленных ярких браслетов, сплетенных из кожи и бисера? Все слабее удары пальцев по струнам, печально гудит перетянутое витое серебро, и щемящая тоска лейтмотивом пронизывает даже самые веселые песни… Тинувиэль… неужели только я один вижу, что сотворили с тобой эти жалкие сорок лет? Неужели все твои поклонники, собиратели автографов, неужели никто из них…
- А сейчас, дорогие мои друзья, - Тинувиэль откашлялась и привычным движением отбросила челку со лба – я спою вам одну свою новую песню… - и, скосив глаза на очередного остряка-самоучку из второго ряда, ехидно добавила – Да, совсем-совсем новую!
В толпе засмеялись, а дева-менестрель, сделав шутливый реверанс, усилием воли согнала с лица улыбку и, подкрутив колки порядком расстроенной лютни, заиграла что-то медленное.
- Эту песню я посвящаю вам, - негромко сказала Тинувиэль, перебирая струны, - моим добрым друзьям и новым слушателям, всем, кто был со мной все эти годы и тем, кто присоединился лишь сегодня. Я люблю всех вас…
И она запела.
Песня не была похожа ни на одну из предыдущих, и в то же время, в ней легко узнавались все творения, когда бы то ни было выходившие из-под авторского пера. Вставало зарево горящих кораблей в Лосгаре, и плескали над волной белые крылья чаек, провожая уплывающие в Валинор корабли, и странников уводили прочь дальние дороги, и ложились под ноги драгоценные копи закатного золота… здесь было все. Я смотрел на нее и мне казалось, что она тоже видит меня – странного парня в черном, немного похожего на Эдайн. Видит в толпе – одного,  видит – глаза, а не море огоньков, покачивающихся в такт мелодии. В темноте пламя маленьких свечек казалось особенно теплым, в отличие от чародейского освещения над головами, и сама сцена казалась кораблем, что плывет в ночи по теплому светящемуся морю, вдаль, к неизведанным берегам, а Тинувиэль стоит на палубе и свежий морской ветер надувает белые паруса. Значит, надо плыть…
И какая разница, что никогда не придет за тобой настоящий корабль из Валинора, и что никогда ты не спрыгнешь на алмазный песок Амана – разве это важно? Задник сцены – твой парус, и волны наших рук, и золотые россыпи закатов, и серебро родников, и жемчуг утренней росы в волосах – все это здесь, рядом. Чтобы жить вечно…

Песня закончилась, и снова раздались аплодисменты и восторженные крики, и визжали поклонники, и улыбалась певица, и ее смех звенел под черными сводами сосен, и пылали разноцветные софиты, но я уже понял все, что Тинувиэль собиралась сказать мне и всем этим ребятам со свечками в руках. Ее новая песня называлась «Намариэ» - «Прощание». Прощание с нами…
Я оказался прав. Дортонионскому концерту суждено было стать  последним в жизни великой певицы, поэтессы и композитора Сумрачных Земель. Через четыре года Лютиэн Тинувиэль не стало.
/Т.О.  21.12.2008г./

***
Часть третья. Пираты ангмарского кризиса.

Высокий свод небес дышал величием и покоем, воздух благоухал ароматами трав и дивных цветов из Садов Йаванны. Там, за морями сейчас время холодов и вьюг, время сна природы, время белого безмолвия. Но здесь, в Благословенной Земле царит вечная весна. Таков Аман, край, не знающий скорби. Это сердце западного предела, Валмар Многозвонный. И даже боле того.
Владыка Мира, верховный Вала Манвэ, прозванный Сулимо, встречал рассвет на одной из смотровых площадок дворца Ильмарэн. В принципе, назвать сие творение надмирной архитектуры дворцом можно было  весьма условно: жилище повелителя ветров и его супруги, возжигательницы звезд, представляло собой невероятно тугое переплетение террас, лесенок, разнообразных балконов и портиков, которым колонны заменяли сплошные стены. В центральном зале Ильмарэна стояло самое удивительное сокровище - Арфа Ветров – музыкальный инструмент, чьи  струны, будучи натянуты в высокой сводчатой арке одного из внутренних переходов, звучали от малейшего движения воздуха, и голоса больших и малых ветров, пролетая насквозь, услаждали слух своей немолчной песней.
Взгляд Короля Мира как бы сам собой устремился к сияющим вершинам Таниквэтил. «Сам собой» - потому что менее всех остальных видов, открывавшихся из окон дворца, Манвэ устраивал именно этот. Белые пики льдов казались остриями клинков, приставленных к горлу небес, и вызывали чувство тревоги. Именно тревоги и  неловкости, а вовсе не вины за тот давний приговор Круга Судеб, вынесенного Могуществами Арды Отступнику и его созданиям – при чем здесь вина, все случилось так, как следовало, росток зла, искажение, должно быть вырвано из мира с корнем подобно ядовитой траве. Это закон… Чушь какая! Кажется, он снова назвал этих существ «созданиями» Мелькора… тьфу! Ну, какие у него могут быть создания, ведь творение живых под силу лишь Единому – тут Манвэ счел нужным возвести очи в безмятежному небу – а тот мог только искажать. В конце концов, Маханаксар отнесся к ним без гнева и пристрастия – даже предложил сохранить им жизнь в обмен на отречение, и то, что эти… искаженные предпочли смерть, явилось лишь проявлением свободы выбора. Все было правильно… и тогда, и теперь.
На легкой, будто парящей в воздухе, хрустальной лестнице, перекинутой от башни до башни над ледяной расселиной, показалась тонкая девичья фигурка в бирюзовом платье. Льющийся с небес золотой свет плода Лаурелин пробивал лучами поток летящих локонов, и девушка сама казалась заблудившимся солнечным лучиком. Манвэ непроизвольно дернул бровью – а вот и одна из тех, кому права выбора не давали в силу возраста…. Да, вот и выросли детишки, ни о чем не догадываясь. Напиток забвения в Садах Ирмо подарил им новое имя, новую жизнь, новую память… впрочем, почему новую? – единственную, другой никогда не было и не будет. И все же, сколько беспокойства и переживаний доставили Могуществам Арды дети сгоревшего города. И особенно вот эта… Ну, скажите не милость, вот что сейчас у нее на уме? – прозрачно-дальнозоркий взгляд радужных глаз Верховного Валы не без опаски скользнул по личику воспитанницы, беззаботно прыгающей по ступенькам прозрачной лестницы. Невозможная девчонка, чем дальше, тем непонятнее. А в последнее время сама на себя сделалась непохожа: то плачет, то скачет… Манвэ припомнил, что, кажется, странности в поведении его  воспитанницы начались одновременно с тем, как в Аман из Сумрачных Земель возвратилась Майя Мелиан. Хотя при чем тут это?
Легкий, пахнущий лавандой ветерок в туче визга и золотых кудряшек стремительно влетел на балкон, пронесся по полированному мрамору пола и остановился в шаге от края лазурной мантии Короля Мира. Раскраснелась, лучистые глаза смотрят с восторгом и обожанием, вот только где-то на самом дне притаилась грусть.
- Учитель… - она умудряется поклониться, не отрывая взора.
- Здравствуй, дитя мое, - улыбается Манвэ. В такие минуты как никогда хочется чувствовать себя настоящим Королем Мира.
- Учитель, я хотела бы спросить тебя…- стремительный хлопок ресниц, взгляд в пол и обратно, - Тебе ведь ведомо все-все в мире?
- Да, конечно, - куда более растерянно, чем следовало, произносит Манвэ. – Поведай, что тревожит тебя, дитя, я постараюсь найти ответ.
Полный печали вздох, дрожат ресницы, точно скрывают выступившие слезинки.
- Я хотела спросить о моих родителях, Учитель, - робко говорит девушка. – Нет-нет, - поспешно добавляет она, встречаясь испуганным взглядом с очами повелителя ветров, - ты дал мне все, и даже более того, чем могу заслужить. Ты стал для меня и отцом, и учителем, и я люблю тебя больше всех на свете, не подумай, что я неблагодарная и чем-то недовольна, просто…. Ведь я Элда, так?
И, не дождавшись кивка собеседника, выдыхает:
- Значит, у меня должны быть мать и отец! Понимаешь, Учитель, должны…
Холеная ладонь Верховного Валы ласково скользит по девичьим волосам, глубокий голос звучит успокаивающе:
- Амариэ, дитя мое, я ведь тоже очень люблю тебя. Так зачем же ты заставляешь меня снова и снова повторять о том ужасном несчастье, что случилось много лет тому назад? Зачем заставляешь причинять тебе боль, ну зачем, а?
Маленькая, хрупкая, она даже не достает ему до плеча. Поэтому утыкается покрасневшим носиком не в высокий воротник мантии, а точно в середину груди, где на золотой цепочке висит символ власти над воздушным пространством – огромный сапфир.
- Да, я все знаю, ты рассказывал, Учитель – слышен быстрый шепот, приглушенный тканью. – Я родилась в Сумрачных землях вдали от света Древ Валинора, мои родители погибли, когда я была совсем ребенком, и ты, не в силах спокойно смотреть на детское горе, забрал меня к себе…
Девушка стремительно опускается на колени, теплые губы касаются унизанной перстнями руки.
- … я совсем ничего не помню о своем детстве. Наверное, это хорошо, но…
- Что, Амариэ?
- Ничего, Учитель. Просто мне вдруг подумалось: а вдруг у меня были браться и сестры? Ну, вот как у госпожи Артанис, например? Или братья и сестры могли быть у моих родителей, почему нет? И я хотела спросить… нет, попросить: нельзя ли мне ненадолго, совсем на чуть-чуть вернуться обратно в Сумрачные земли, чтобы разыскать их. Пожалуйста, Учитель!
- В Сумрачные земли?! – Манвэ от неожиданности отпрянул назад, невольно выдернув руку из тонких пальцев воспитанницы. На прекрасном лице Амариэ отразилась почти физическая боль: то ли из-за тоски по родным, то ли из-за того, что горячо любимый Учитель разгневан и огорчен ее просьбой.
- Итак, Сумрачные земли – нарочито спокойно повторил Манвэ, - Что за странная фантазия, Амариэ? Разве ты не знаешь, что это за край? Это далекий материк с холодными зимами и тучами летней мошкары, который населен ужасными чудовищами, там повсюду чувствуется дыхание зла, принесенного в мир Отступником. Помнишь, каков он?
По тому, как вздрогнули девичьи плечи, Манвэ понял, что первый урок его воспитанница усвоила более чем успешно. А ведь он тогда еще сомневался, стоит ли позволять капризной девчонке лицезреть скованного и ослепленного Отступника за Вратами Ночи! Воистину, одному Единому ведомы последствия событий.
- Так вот… - продолжал он мягко. – это еще не все. Множество опасностей подстерегает путника по ту сторону морей  на каждом шагу, и даже тамошние леса вовсе не похожи на наши вечнозеленые рощи. Вместо певчих птиц и благоуханных цветов темные непролазные чащи кишат дикими хищными зверями, ядовитыми насекомыми и еще более жуткими тварями, что не выносят солнечного света и питаются живой кровью. Неужели ты хотела бы вернуться туда?
Тень сомнения, мелькнувшая было в голубых глазах девушки при описании всех ужасов Восточного Заморья, просуществовала недолго.
- Я хотела бы найти своих… свою… тех, кто одной крови со мной, тех, кто помнит меня… - Амариэ всхлипнула, и губы ее задрожали - Может быть, мои родные до сих пор ищут меня? Может быть, они до сих пор скорбят, полагая меня погибшей? Я хочу найти их, Учитель! Найти и сказать, что…
- Перестань, дитя мое, - обрывает Король Мира, - Твои слезы огорчают и меня. Ступай в Сады Ирмо, пусть сон под сенью трав излечит скорбь, внезапно одолевшую твое сердце… Ты утешишься и задремлешь, а когда проснешься, то позабудешь обо всех своих печалях, дитя.
- Учитель, я прошу тебя – не надо! Я не хочу ничего забывать, я хочу вспомнить…
- Вспомнить что, Амариэ? Снова пережить горечь утрат? Зачем тебе это? Если ты хочешь вспомнить своих родных, тогда вспомни прежде то, что рассказывал тебе я. Ну!
- Наш город погиб в огне… - сокрушенно вздохнув, заученно проговорила девушка. – Никто не выжил. Я спаслась одна. Я спаслась чудом.
- Так, - кивнул довольный Манвэ. – Ты понимаешь, что это означает, Амариэ? Ведь понимаешь, дитя мое?
Очень медленно, как в тумане, Амариэ кивнула. Действительно, что тут можно не понять…
- Тогда ответь мне, зачем ты мучаешь себя? – с ласковой укоризной произносит голос Верховного Валы. – Встань с колен, прошу тебя, вытри слезы… вот так. Поверь мне, Амариэ, как это ни прискорбно, но тебя некому ждать в Сумрачных землях. Я сделал все возможное и невозможное, чтобы у тебя появился новый дом, здесь, в Ильмарэне….
- Прости меня, Учитель – она виновато опускает голову, голос едва слышен. – Я глупая и  злая, прости. Прости, что расстроила тебя своей болтовней, я люблю тебя, правда люблю. Не гневайся, пожалуйста!
- Все хорошо, Амариэ. Я не гневаюсь, ступай…
- Совсем-совсем не гневаешься, Учитель?
- Совсем-совсем, - стараясь сохранять серьезность, кивает Манвэ, но радужные глаза смеются. – Ступай к себе….
- О!
Попытавшись увернуться от поцелуя, Манвэ потерпел сокрушительнейшую из всех неудач и лишь напрасно взмахнул руками. А лавандовый ветерок по имени Амариэ восторженно покружился на месте и с легким шорохом упорхнул с террасы в крытую галерею.
Манвэ проводил ученицу взглядом и поморщился, точно от зубной боли. Барометр настроения Верховного Валы упал до отметки «еще чуть-чуть – и скверно».
Вернувшись в свои покои, Амариэ затворила дверь и какое-то время просто стояла, прислонившись к ней спиной и бездумно поглаживая резное дерево. Теплый ветерок играл прозрачными занавесями на окне и раскачивал подвешенную под потолком фигурку птицы, сложенную в детстве из листа тончайшего пергамента. Великое множество подобного зверья обитало на книжных полках, возле аквариума и на прикроватном столике. Игрушечные черепашки, кошки, птички и бабочки прятались в складках штор, словно с упорством взбирались на самый верх, но время от времени падали на пол и выметались вон вместе с сором. Амариэ придумывала их сама, ей нравилось складывать непослушный пергамент, превращая его в объемные фигурки. Порой ей казалось, что пергамент для такого дела не слишком хорош, и смутно представлялся некий материал,  белый и гладкий точно яичная скорлупа – пальцы помнили его на ощупь. Маленькая Амариэ дарила фигурки всем: другим детям, гостям, ну, и, конечно же, Учителю. Сколько всего она их смастерила – вспомнить невозможно, и вот что удивительно, никто не учил девочку этому искусству, движения рук были столь же неуловимо знакомы, как и фактура неизвестного белого материала.
Другим излюбленным занятием повзрослевшей воспитанницы Короля Мира сделалось вышивание. Однажды Великий Владыка морей, Ульмо, так был растроган огромной вышитой шелком картиной, изображавшей причудливых обитателей морских глубин, что тотчас преподнес смущенной мастерице в подарок куб чистейшего горного хрусталя, до краев наполненный прозрачной водой, в котором туда-сюда сновали самые яркие рыбки с коралловых рифов южного побережья Амана. Теперь аквариум – гордость Амариэ – занимал отдельный столик о трех ножках, а рядом с ним, натянутый на большие прямоугольные пяльцы, хозяйского внимания дожидался очередной шедевр – вышитый портрет любимого Учителя. Амариэ работала над этой картиной уже второй год, но с каждым днем дело шло все медленнее. В последнее время она совсем забросила свое занятие, принялась за украшение наволочек и покрывал. Все постельное белье теперь покрывали вышитые ирисы. Такие цветы девушке показывала одна из Майя Йаванны, и Амариэ запомнила форму лепестков и золотистые венчики. Только вот цвет придумала свой – ну, скажите на милость, разве бывают на свете розовые ирисы? Нет, конечно. В Садах Йаванны собраны все растения, когда бы то ни было произраставшие в Арде, и если розовых ирисов среди них нет, то, значит, их не существует вовсе кроме как на подушках юной фантазерки.
Неоконченный портрет Манвэ притягивал взор  укором совести. Со вздохом Амариэ подошла к пяльцам, придирчиво оглядела аккуратность стежков. Снова вздохнула. Придвинула стул, села, и взявши иголку, вяло принялась за вышивание.
Работа, естественно, не клеилась. Дважды уколовшись, причем второй раз – ощутимо больно и до крови, девушка вернула иголку на покой, воткнув ее обратно в холстину, и переместившись на кровать, положила ладошку на ледяную округлость палантира.
Не испытывай принцесса жажды постоянного движения, она вполне могла бы узнавать все без исключения новости, не покидая комнаты – удивительный магический камень охватывал своим обзором не только Валмар, но и его окрестности. Палантир показывал все, что душе угодно, позволяя взгляду задержаться подольше на чем-либо интересном либо пропустить скучное. В одно время Амариэ так увлеклась теми возможностями, которые дарил камень, что совсем перестала читать, и обеспокоенный этим Учитель вынужден был сделать воспитаннице замечание. Сейчас Амариэ уже не позволила бы себе с утра до вечера смотреть в светящийся изнутри шар, позабыв обо всем на свете. Да и сам мир, упрятанный в толще магического камня, манил ее все меньше…. Просто сейчас нужно было отвлечься.
К счастью, сегодняшний день предоставил в распоряжение скучающей принцессы отличные новости: как раз сегодня, а точнее – в эти минуты, в гавань Альквалондэ что в Эльдамаре, входил корабль славного Кирдана по прозванию Корабел. Это невероятно смелое судно проделало долгий и опасный путь от самого побережья Сумрачных земель. Лебединая Гавань, древний город морских эльфов тэлери, казалось, весь высыпал на набережную, чтобы лично поприветствовать сородичей, вернувшихся на Благословенную землю. По сравнению с встречающими, путешественников оказалось не так уж и много: Амариэ насчитала двенадцать женщин и семерых мужчин. Все они выглядели смущенными и растерянными, было заметно, что дорога сильно утомила их, но жизнерадостных тэлери все эти обстоятельства не смущали ничуть – своих новообретенных сородичей они в прямом смысле слова несли по улицам на руках. Изрядная количество приветствий и поздравлений перепало и мореходам с капитаном во главе – белые доски палубы устилали брошенные с берега венки и гирлянды из цветущих водорослей, которые здесь называют «косами Уинен». Сам Кирдан сойти  на берег отказался, но это вовсе не помешало ему отпустить в город свою команду. Не прошло и четверти часа, как причал опустел – отважные покорители морской стихии влились в толпу радостных горожан, которая  постепенно переместились в центр города. Амариэ некоторое время созерцала скатки убранных парусов и горделивые мачты, изящные, но крепкие борта, покрытые блестками высохшей морской соли. Ленивые, вязкие как сироп, береговые волны покачивали смелый корабль как мать баюкает беспокойное дитя. Лазурные очи девушки быстро моргнули, на миг сощурились, выхватывая из переплетения резьбы на подзоре название корабля. Прочитав, она незаметно для себя удовлетворенно кивнула, точно с чем-то соглашаясь.
Небрежным прикосновением погасив палантир, принцесса Ильмарэна решительно встала и подошла к двери. Убедившись, что та плотно закрыта, девушка вернулась к кровати, запустила руку в россыпь больших и малых подушек, еще раз воровато оглянулась по сторонам и извлекла на свет странный продолговатый предмет, покрытый равновеликими выступами, на каждом из которых была вырезана одна из девяти цифр и еще какие-то знаки. От прикосновения таинственный предмет, подобно палантиру, засветился изнутри, но не целиком, а лишь малой частью поверхности, более всего напоминающей окошечко. Амариэ нетерпеливо нажала пару выступов и долго перечитывала строки, черными рунами  начертанные в сияющем окне. Рассеянно, вскользь посмотрела на аквариум. Толстые глупые рыбы никак не реагировали на поведение хозяйки, не интересовались ее секретами – им было все равно. Наверное, именно этот полусонно-равнодушный рыбий взгляд окончательно убедил девушку в правильности принятого ею решения.

В серой шерстяной куртке с высоким воротником цепкой походкой бывалого моряка ранним вечером сорок седьмого дня сезона туилэ на белую палубу «Нимиэрнин» вышел славный эльфийский мореход Кирдан по прозвищу Корабел. Клонился к концу еще один короткий  день у благословенных берегов Амана. За бортом по-прежнему лениво плескала теплая вода, с берега тянуло чем-то цветочно-сладким, слышался праздничный гомон,  смех и обрывки песен. Кирдан вздохнул, и, отвернувшись от такого близкого, но такого недосягаемого города, стал смотреть в небо и слушать звуки вечернего моря. Нет, все-таки чувствуется близость земли – в открытом море такой тишины не сыскать, а если и доведется, то скверное это дело, когда ни волны, ни ветерка. Как шутит Фионвэ: штиль – это такое состояние природы, когда ты точно уверен в чью пользу закончилась очередная семейная размолвка между буйным Оссэ и Уинен-усмирительницей морей. И еще… Кирдан для верности закрыл глаза, прислушиваясь. Он простоял так около пяти минут, прежде чем понял, чего именно не хватает в окружающих звуках. Чаек! Невероятно, но эти морские птицы, чей крик для Старшего народа символизирует вечную тоску по оставшейся за морем родине, не водились у берегов Амана. Ну да… О чем и для чего тосковать здесь, в краю вечной весны? Элдар любят чаек, подобно тому, как Эдайн любят слушать печальные песни бродячих менестрелей, ибо такая тоска не рождает безысходности – эта грусть светла, как утреннее небо.
- Белые крылья чаек
Там за волной печали,
Встретят, мой друг, и нас когда-нибудь… - пропел он негромким баритоном невесть откуда всплывшие в памяти строки неизвестного автора, и осекся, потому что вдруг услышал осторожные, но быстрые шаги  по доскам палубы. Ощутимо запахло лавандой. Капитан «Нимиэрнин» поспешно открыл глаза.
- Там, где у стен Пелори
Солнце ласкает море.
Ветер мечты парусам наполнит грудь!
На палубе стояла молодая красивая девушка в ярко-бирюзовом платье с наброшенным на голову капюшоном. По всей видимости, дуэт Кирдану составила именно она. Весьма некстати капитан эльфийского судна вспомнил, где подцепил мотив и слова: эту песню пела одна из пассажирок, а потом объясняла кому-то, что эта песня называется «Я смотрю на восход» и написала ее какая-то очень известная дева-менестрель из Дориата. В настоящий момент Кирдана, правда, меньше всего занимала десятка лучших певцов древнего королевства вместе со всеми их текстами. Его даже не удивило то, что неизвестная гостья тоже знает слова этой песенки. Куда больше бедного морехода занимал вопрос, где опять болтается вахтенный Келебдил, и каким образом этой нарядной юной леди удалось взобраться на корабль, если убран трап?
Но никаких вопросов гостье задать он  так и не успел, поскольку та поклонилась и заговорила первой.
- Господин Кирдан, если не ошибаюсь? Это ведь вы капитан «Нимиэрнин»?
Эльф сдержанно и с достоинством поклонился.
- Совершенно верно. Чем могу быть полезен?
Вместо ответа девушка повела себя достаточно странно: шагнула вплотную, не снимая капюшона, оглянулась по сторонам и только после этого очень тихо произнесла:
- Господин Кирдан, у меня к вам серьезное предложение. Дело в том, что вы единственный из мореходов, кому Великие даровали возможность пересекать море меж Аманом и Сумрачными Землями бесконечное количество раз и сколько душе угодно…
- Ну, тут вы неправы, - недовольно поморщившись, возразил Кирдан. – На самом деле, это не прихоть, а обязанность, и когда последний Элда покинет Сумрачные Земли, я тоже смогу, наконец, возвратиться в Аман и остаться здесь навечно. Я, знаете ли, никому перевозчиком…
- Вот и отлично! – унизанный драгоценными перстеньками розовый пальчик качнулся перед носом, призывая к молчанию. – Отлично, господин Кирдан. Я уже поняла, что ваше занятие не слишком приходится вам по душе, но, с другой стороны, вы делаете благое дело, а, значит, в целом, относитесь к нему терпимо. Но к сути. Скажите мне, не возьмете ли вы на борт пассажира э-э…. в обратный конец? Разумеется, я заплачу за проезд.
Седые от въевшейся морской соли брови Кирдана поползли вверх. А ненормальная девица стащила с большого пальца правой руки не по-эльфийски массивный перстень с морионом и ловко нанизала его на палец собеседника, успев попутно объяснить, как чудесно черный камень в платиновой оправе будет сочетаться с мореным дубом штурвала и с мужественным капитанским лицом, как срочно ей нужно в Сумрачные земли, и что этот перстень – всего лишь задаток. В последнем доблестный капитан ничуть не усомнился: при каждом движении гостья издавала мелодичный звон, какой обычно издает надетая под рубашку кольчуга. Старый воин прикинул, сколько драгоценностей дева могла намотать на себя под платье, оценил длину подола и ширину сборчатых рукавов и мысленно добавил еще столько же. Результат впечатлял: по самым скромным прикидкам на такую сумму можно было бы построить и снарядить еще один корабль. А вот близко к борту в такой амуниции подходить не рекомендуется, особенно в качку, ибо велик шанс свалиться в воду. Хорошо то, что ни одна акула не прокусит такую броню, плохо – все равно утонешь. Эта и тому подобная чушь лезла в голову отважного покорителя морей под умиротворяющее щебетанье девичьего голоска, а гостья все говорила, говорила... Внезапно опомнившись, он усилием воли заставил себя вынырнуть из этого голоса, теплого и бестолкового  как южный прибой.
- Итак, вы предлагаете мне плату за то, чтобы я отвез вас на своем корабле в Средиземье? Поверьте, леди, я ничуть не сомневаюсь в вашей щедрости, но признаться, куда больше размера вознаграждения меня тревожит сила проклятия, что падет на голову того, кто отважится дважды пересечь море. Вы что-нибудь слышали о роке Феанора? О судьбе нолдор? О проклятии Валар? Это же неслыханное дело, почти преступление! Я доступно излагаю?
С этими словами он принялся стаскивать всученный перстень, но тот не поддавался. Воспользовавшись заминкой в гневной отповеди, девушка защебетала вновь:
- Ах, господин Кирдан, господин Кирдан! Стоит ли сравнивать! Феанор провинился перед Великими вовсе не тем, что покинул Аман, а своей дурацкой клятвой о Сильмариллах. Именно она и последовавшая вслед за тем кровавая резня в Альквалондэ вызвали гнев Могуществ Арды. Я же всего лишь прошу вас о небольшой услуге, о помощи. Покажите мне, в какой из книг премудрости сказано о том, что Элда не имеет права вернуться на свою родину, да-да, вот скажите мне? Валинор – это мечта, порой близкая, порой недосягаемая, но разве не у вод Куивиэнен наши предки впервые увидели звездный свет? Разве не можем мы вновь ступить на материк, где в Предначальную Эпоху впервые зазвенели песни нашего народа? Вы старше, вы мудрее, так ответьте же мне! Я всего лишь хочу вернуться туда, где была рождена, все что мне нужно для  этого – это вы и ваш корабль!
Девушка говорила так горячо, что в душе Кирдана невольно шевельнулось сочувствие, а после – и неодолимое желание помочь прекрасной деве, исполнив ее просьбу. Не ради вознаграждения, просто так… Но все же гнев Валар страшил по-прежнему, и мудрый эльф сделал последнюю попытку образумить новоявленную эмигрантку:
- Послушайте, леди… - учтиво начал он.
- Сулимо, - с готовностью кивнула златокудрая головка в капюшоне. – Амариэ Сулимо.
С лицом терпеливого мученика вежливости, Кирдан кивнул и торжественно начал:
- Послушайте, леди Сули…
Осекся он на последнем слоге. Его миндалевидные глаза цвета морской волны сделались размером с раковину моллюска, известного под названием «морское блюдце».
- Чт..что?! – потрясенно выдохнул капитан «Нимиэрнин». – В..вы-ы?! А… А-а…
- А-ма-ри-э, - услужливо подсказала девушка, на всякий случай произнося собственное имя по слогам. Кирдан упорно продолжал притворяться окунем, беззвучно двигая губами. Через секунду он даже нашел в себе силы несколько раз ткнуть пальцем поверх головы в том направлении берега, где, по его представлениям, находился дворец Короля Мира Манвэ Сулимо. Амариэ подозрительно проследила направление, указанное капитанской рукою, нахмурила бровки и в замешательстве дернула острым ухом.
- Нет, домой я не вернусь, - отрезала она, истолковав жест Кирдана по своему разумению. – Я давно все решила, и слов своих назад не возьму. И вообще, назад ходят только трусы и крабы!
- Раки… - машинально поправил опытный моряк, безучастно глядя вдаль.
- Что?
- Назад ходят раки, - повторил он, - Крабы передвигаются боком.
Кирдан, наконец, вышел из ступора и разнообразия ради схватился за голову:
- Уинен милосердная, и что же теперь с этим делать?!
-Ой, я вас расстроила? – огорчилась девушка, участливо касаясь капитанского плеча. – Ну… наверное, вы ничего с этим не сможете поделать, но… а вдруг им так удобнее? Не переживайте вы так, пожалуйста, а то я вместе с вами заплачу, им действительно так лучше, поверьте!
- Кому? – брякнул эльф.
- Ну, как это кому? – пожала плечами Амариэ. – Крабам, конечно… Что с вами, господин Корабел?
Последнюю фразу Амариэ испуганно пропищала, потому что взгляд аквамариновых очей капитана сделался суров, как надвигающийся ураган.
- Леди, - движением плеча он стряхнул заботливую ручку, - извольте сию же минуту покинуть мой корабль. Вы слышите – сию же минуту! Келебдил! Эй, Келебдил! Немедленно подать трап! Эй!
Амариэ беспокойно заметалась по палубе, ощущая, что еще немного, и все ее усилия пойдут прахом. Пока не явился рекомый Келебдил, девушка перебегала с места на место, преследуемая Кирданом, имевшим твердое намерение, в случае неявки вахтенного, собственноручно убрать нахальную пассажирку с корабля. Петляя меж бухтами каната и прячась попеременно то за фок, то за грот, Амариэ успела выдвинуть еще парочку конструктивных предложений:
- Господин Кирдан, ну зачем вы сразу так? Я… - короткая перебежка к противоположному борту, - Я могла бы быть вам полезна в пути!
Снова стук каблучков по скобленым доскам, топот тяжелых капитанских сапог, и вот – новое ненадежное убежище за толстым стволом  мачты.
- Это чем же, интересно? Стоять! – капитан вновь напрасно схватил руками воздух, так как девушка с легкостью стрекозы (вот она, привычка к воздушным лестницам Ильмарэна!) взлетела по вантам на две высоты собственного роста. На палубу весело посыпались какие-то бусины.
- Я могла бы… э-э…мыть пол! – предложила она, глядя сверху вниз на взбешенного эльфа.
- Это называется «палуба»!!!! И ее есть кому драить!!! А ну спускайтесь оттуда, я кому сказал!
Еще один перехват, и лазоревая фигурка оказалась настолько выше, что теперь ее невозможно достать даже в прыжке.
- Тогда я могу готовить еду!
- Кок отлично справляется со своими обязанностями!!! Я сказал, что никуда не повезу вас и точка!
- А тогда…
-Слазь, кому говорят!!!
Увлекшись, Кирдан чересчур сильно тряхнул шаткую веревочную конструкцию, и бедная Амариэ во избежание падения вынуждена была спрыгнуть сама. Грохот бусин зазвучал с новой силой. Отступая назад, девушка оглянулась и заметила черный квадрат открытого трюма. Не особо хорошо представляя себе устройство корабля, она ящерицей юркнула в чрево «Нимиэрнин».
- Да стойте же вы! – заорал Кирдан, бросаясь следом. – Леди Сулимо, я вас прошу! Там… грязно! И ступеньки очень крутые, вы можете пострадать!
- А вам не все ли равно? – раздался голос из-под палубы.
- А вот представь себе – нет, - буркнул под нос эльф-мореход и, не утруждая себя использованием лесенки, лихо спрыгнул вниз. Первым, что он увидел в темноте трюма, была живая и невредимая Амариэ, засевшая среди бочонков. При появлении Кирдана взгляд ее сделался испуган, она затравленно оглянулась по сторонам, запоздало сообразив, что теперь бежать некуда. Высокая фигура капитана заслонила собой льющийся их люка вечерний свет.
- Леди Сулимо – сухо начал Кирдан, неумолимо приближаясь. – Ваше поведение возмутительно и переходит всяческие границы благоразумия. Я сию же минуту вышвырну вас вон, разумеется. Но это еще не все. После безобразной сцены, учиненной вами на палубе, я не пожалею времени и лично доставлю вас в Ильмарэн, держа за руку. Там в вашем присутствии я расскажу обо всем случившемся вашему приемному отцу и Учителю. Посмотрим, что скажет на это Король Мира!
Амариэ побледнела и сжалась от ужаса. Мысль о том, какими глазами после подобного рассказа станет смотреть на нее любимый Учитель, жгла невыносимо, точно уголь, завалившийся за воротник. Она бестолково ощупывала бочки, бочонки и бочоночки, самый маленький из них, был, очевидно, не закреплении ухнул ей в подставленные ладони. Внимательная девушка даже в такую минуту не смогла пропустить непрочитанную надпись на выпуклом боку. И тогда…
- Господин Корабел! – Амариэ выпрямилась во весь рост с бочонком в руках.  – Прежде чем вы прогоните меня, скажите, пожалуйста, а что в этих бочках? Там, внутри?
- Не ваше дело, леди, - устало отрезал Кирдан. – Вы уже на ногах, вот и славно. Милости прошу вон…
- Ну что там? – глаза несостоявшейся путешественницы светились самым невинным женским любопытством.
- В этих бочках провиант для команды, - пожал плечами он. - Все? Тогда на выход, и без фокусов.
- Провиант для команды? – дернула ухом Амариэ, повернув бочонок надписью вверх. – Как интересно… видимо, ваша команда питается исключительно компотом из персиков?
Кирдан возвел очи горе, то есть, в данном случае – доскам палубы.
- Ну, значит, я ошибся, - терпеливо ответил эльф. – Провиант хранится в другом месте, а эта часть трюма предназначена для груза, который необходимо доставить в Средиземье из Амана. Леди Амариэ, имейте мужество признать поражение, а?
Но девушка не удостоила его ответом. Вместо этого она встряхнула бочонок в руках и прислушалась к звуку внутри.
- Какой странный компот… - протянула она, глядя на капитана кристально честным взором голубых глаз – Жидкость плещется, а ягодки не стучат совсем. Почему? – и, не дожидаясь очередного приглашения покинуть трюм, выпалила:
- Наверное, это оттого, что их там нет. А, господин Корабел?
Кирдан засопел. А сумасшедшая девица провела пальчиком по стыкам швов, потрогала скреплявшие бочонок обручи.
- Все интереснее и интереснее – заметила она, - Бочки из серебристого дуба во всем Валиноре делаются в одном-единственном месте и для одного-единственного напитка. Он называется мирувор или здравур. Это легендарный напиток, тайна приготовления которого известна лишь виноделам Благословенной земли. Вы не знали этого, господин Корабел?
Кирдан отрицательно покачал головой. Но эльфы не умеют лгать, и девушка мягко улыбнулась.
- Тогда вы также, должно быть, не знаете о том, что здравур запрещен к вывозу? Исключение составляет лишь количество, приобретенное для личного употребления, которое составляет… если мне не изменяет память, два малых бочонка или один средний. Здесь же, - она обвела жестом нагромождение тары, - примерно в пятьдесят раз больше. У вас такая большая команда, господин капитан?
Кирдан медленно и шумно выдохнул.
- Ну и?
-Ну и все, – лучезарно улыбнулась воспитанница Манвэ, - разумеется, ничего личного. Просто закон есть закон, особенно в Краю Валар, и любой добропорядочный эльф обязан пресекать его нарушение. А я, как воспитанница Короля Мира, так и вовсе не имею права промолчать. Мы вместе отправимся в Ильмарэн и предстанем перед  моим отцом и Учителем. Там - так и быть, вас выслушают первым - каждый из нас расскажет свою историю. Вы – о том, как я пыталась сбежать в Средиземье на вашем корабле, ну а я – о запасах здравура в трюме «Нимиэрнин». Да, и не только о них. К примеру…
Амариэ молниеносно наклонилась и подняла с пола какую-то затоптанную веточку с листиками.
- Вот странно, - вновь задумчиво протянула она, вертя в пальцах сухой стебелек. – Что бы это могло быть? Кажется, я умею отличать все травы, что растут в Валиноре, но вот такую вижу впервые.
-Это…кхм… мусор, - заверил девушку капитан эльфийского корабля. – Когда бочки грузили, верно, прилип ко дну или на подошвах сапог кто-то принес…
И он сделал попытку отобрать травинку у Амариэ,  чем, разумеется, только вызвал дополнительные подозрения.
- На дне, говорите, пристало? Но ведь такое растение не растет в Амане, а этот трюм предназначен для товара? Тогда выходит, что этот мусор приплыл из Средиземья, где прилип ко дну одного из бочонков с грузом, который вы везли через море в Валинор. Что же это за груз такой, капитан? Должно быть, что-то очень ценное…
Девушка обнюхала травинку, потом потянула воздух в пространстве между бочек. Кирдан следил за ее действиями с полнейшей отрешенностью. Наконец, обоняние привело Амариэ к одиноко стоящему позади всех бочонку величиной с детскую голову.
- Всего один? – поразилась она.
- Дорогая вещь, - пожал плечами капитан. – Поэтому и мало.
- Так значит все-таки не мусор? – лукаво прищурилась Амариэ. – А вот интересно, если эту травку показать….
- Что ты хочешь? – устало перебил ее Кирдан.
- Но ведь мы, кажется,  уже говорили об этом? – ласково возразила девушка, ставя таинственный бочонок на место и отряхивая ладони.
Повисло недолгое молчание. Правда, на сей раз, оно было не напряженным, а умиротворяющим. Стороны пришли к соглашению путем взаимных уступок: капитан и принцесса договорились.
- Тебе бы, барышня, в береговой страже на Тол-Эрессэа самое место. У господина Амраса под началом… - процедил сквозь зубы Кирдан.
-Что-что? – заинтересованно встопорщила ушки девушка.
- Бусы свои, говорю, все рассыпала – последовал громкий ответ - Пойдем подбирать… Погода еще, говорю, тоже чудо как хороша…
И капитан «Нимиэрнин» добавил еще пару слов, которые Амариэ совсем не расслышала.

***
Сулху’ар-бан

За окном стояла весна. Деревья тонули в зелени, яркие лучи солнца, пробиваясь сквозь их кроны, пятнали сухие дорожки изумрудными бликами. Там же, где лежала прохладная тень, в густых зарослях темных заостренных листьев, появились долгожданные гости-ландыши: их белоснежные цветы казались парящими в воздухе  колокольчиками. И каждое утро какая-то сумасшедшая пернатая дрянь, свившая гнездо в стрельчатом проеме окна, будила обитателей Красного замка своими трелями.
Страшный Черный Властелин лениво валялся в гамаке, щурясь от яркого солнца. Кажется, он упорно старался загореть, дабы придать себе окончательное сходство с отцом и учителем, но выходило плохо: бледная кожа никак не желала реагировать на прикосновение теплых майских лучей – добро еще, что не обгорала. Гортхауэр по сему поводу бесился, но как-то вяло, дежурно, что наводило на мысли о том, что это не первая, не сто первая и даже не пятисотая попытка. Финрод только непонимающе встряхивал ушами, проходя мимо  - видимо, полагал подобное занятие лишенным всякого смысла. Ну, хотя если в вашем распоряжении – вечность… Да и к тому же, однажды Майя обмолвился, что в подобном расслабленном состоянии очень хорошо писать стихи. Государь Фелагунд, как большинство эльфов, был весьма неравнодушен к поэзии, поэтому поразмыслив немного… Стоит ли говорить, что вскоре рядом с первым гамаком в парке появился еще один? Как это обычно и происходит, с одной-единственной строчки родилась рифма, с рифмы – строфа, а потом вдруг Финрод внезапно понял, что просто обязан написать дальше. Благо идея уже давно не давала покоя разуму своего носителя, к тому же была совершенно новой. Прожив в Тол-ин-Гаурхоте пару сотен лет, он уяснил достаточно о Черном Майя и его Учителе, об истинных причинах многих событий в истории Сумрачных земель… во многое из того верилось с трудом, и если бы не близкое знакомство с Гортхауэром, то, возможно, Финрод, подобно большинству, продолжал бы считать Валу-Отступника и его ученика воплощением зла и собранием всех мыслимых пороков. А тут…
Финрод уже представлял себе, что это будет за произведение. Вначале он планировал сочинить длинную балладу о затянувшейся на тысячелетия игре Великих, в которой изначальным замыслом были распределены роли для героев и злодеев. Началом своим баллада восходила к Началу времен, когда Предвечную Пустоту огласили первые аккорды Песни Айнур.  Успев исчеркать каллиграфическим тэнгваром пару листов неизвестного, напоминающего тонкую плотную белоснежную кожу  материала,  найденного в обширных запасах Тол-ин-Гаурхотской библиотеки, эльф неожиданно и запоздало осознал – не то! Первый вариант баллады отправился в пылающий камин, вскоре за ним последовал второй и третий. Финрод злился, отмалчивался, когда Гортхауэр пытался с ним заговорить, и чуть что – запирался в библиотеке, несмотря на майское солнце. На ландыши и соловьев ему вдруг как-то резко стало плевать. Государь Фелагунд понял, что даже самая совершенная баллада не сможет передать того, что должен ощутить слушатель: такую идею просто нельзя было превращать в положенную на музыку легенду. Он хотел, чтобы действие разворачивалось на глазах зрителей, делая их свидетелями событий, которые не мог узреть никто из ныне живущих, чтобы облаченные в соответствующие одежды певцы представляли героев повествования, чтобы каждый играл свою роль - подобно тому, как некогда воплотившиеся Айнур стали персонажами великой игры в Свет и Тьму на огромной сцене, имя которой – Арда. И, в очередной раз решительно отправив в камин все плоды предыдущих трудов, Финрод сел писать. Он сочинял оперу, даже не подозревая о существовании театра, он прописывал роли, не зная, что так делают авторы пьес – просто стихотворные строки сами летели из-под пера, ручейки арий сливались в полноводную беспокойную реку будущей оперы. Музыка тоже родилась сама – неизвестно почему автор взял для арий Черного Валы резкий, рубленый, но в то же время звенящий ритм песен Тинувиэль из Дориата, а для партий Короля Мира использовал размеренные и отточенные до последней ноты мелодии Даэрона. Эльф был так горд, что даже начал вновь выползать в парк, где подолгу валялся в гамаке, сочиняя новые и новые строки. Гортхауэру он своего творения пока что не показывал, а чтобы избежать расспросов, принимал вид прежнего беззаботного раздолбая, любящего время от времени перекинуться с соседом парой ленивых фраз, лежа на солнышке.
Как-то раз, обдумывая образ таирни для своей оперы, Финрод поинтересовался:
- Гортхауэр… А почему твои э-э…подданные называют тебя хозяином? Почему не государем, не повелителем, а?
Майя хмыкнул:
- Подданные? Это ты, брат, загнул… У меня нет подданных, Инголдо. Для живущих в этих землях иртха я, скорее, дух этих мест, нежели правитель. А повелевать ими… хм. Знаешь, мне приходилось слышать о том, как орков называют рабами Черного Властелина. Властелина я, пожалуй, пропущу, это не столь интересно, а вот насчет рабов… Тот, кто изобрел подобное определение для орков, не имел о них ни малейшего представления. Знал бы ты, Инголдо, насколько это гордый народ… каждый из них скорее согласится умереть, чем стать на колени.
- И все же, - возразил Финрод, морща в задумчивости высокий лоб. – Они прислуживают тебе, готовят пищу, убирают в доме и охраняют твою жизнь. И, несмотря на всю свою гордость, величают тебя хозяином.
Майя приподнялся на локте и иронично взвел бровь, глядя на друга:
- Знаешь, чем прислужник отличается от раба, родной? Слуга – это тот, кто делает чужую работу, получая за это от нанимателя еду, кров и плату, вот так. Это точно такое же занятие, как ремесло торговца или ювелира, и я не вижу никаких причин считать его унизительным или позорным. А насчет хозяина… если ты не обратил внимания, так ко мне обращаются лишь слуги и охрана. Кто же станет спорить: ну да, для них  я -  хозяин Тол-ин-Гаурхота!
Финрод поразмыслил над этими словами и что-то черкнул на мятом клочке того самого белоснежного пергамента. А Гортхауэр неожиданно тепло улыбнулся своим мыслям и, ни к кому не обращаясь, тихо заговорил:
- Я многим обязан Ночному народу. Слишком многим, чтобы за это можно было бы отплатить столь скудным добром, как это – он обвел жестом замок. – Что, в конце концов, значит спокойная жизнь одного-единственного клана, когда в Сумрачных землях орков преследуют даже не как врагов - их травят точно диких зверей. А я…  Не знаю, может быть, я просто привык к ним, но… поверь мне, этот народ воистину удивителен, и достоин лучшего. Весь народ, а не одно племя, понимаешь? Однажды, когда-нибудь, Инголдо, я осуществлю одну из своих идей. Ты спросил, отчего иртха не зовут меня государем? Потому что я не хочу им быть, Инголдо…и  никогда не хотел. И лишь в одном случае я соглашусь принять эту роль. Это произойдет там, где под солнцем и звездами будет основано первое государство иртха, страна, где они смогут жить без врагов – только орки и никаких тебе Эдайн, Эльдар и тангаров. Эльдар и Эдайн называют Детьми Эру, тангаров – творениями Ауле. Появление же иртха – неожиданность даже для меня, бывшего свидетелем Предначальной Эпохи, более того, Тано тоже неведома тайна их происхождения. Их считают плодами злобных чар… ну, сам понимаешь – чьих… их объявили врагами всего живого, злобными и тупыми тварями, им приписывают бессмысленную жестокость и чудовищные зверства. Но разве хоть кто-то относился к ним как к равным? Разве хоть кто-то приходил к ним не с огнем и мечом, а как гость? Согласись, что у них есть все основания ненавидеть чужаков. И никто не позаботится о них, кроме меня, ибо вряд ли кто-то в Сумеречных землях знает об орках больше, нежели ваш покорный слуга. А ведомо мне достаточно. В самый раз, для того, чтобы понять: этот гордый и поистине великий народ заслужил иметь свою землю и свою родину –  и пусть это даже станет последним из того, что мне суждено успеть в Арте…

За окном лил дождь. Был он по-весеннему теплым, но по вечерам поднимался неизвестно откуда взявшийся ветер, холодало, и приветливый доселе парк превращался в жуткое поле боя водной и воздушной стихий. В такую погоду уже известный зал с камином снова становился поистине незаменим, и друзья перебирались туда, прихватив доску для АэнАрды и пару бутылочек «Пламени Творения» из бесконечных хозяйских запасов. Вновь гудело пламя, трещали сосновые поленья в очаге, и невольно вспоминалась зима. Увлеченный своим проектом Фелагунд сделался рассеян, он беспрестанно проигрывал партию за партией, то и дело хватался за пергамент и писал, правил, зачеркивал с остервенением уже готовое и писал заново. Гортхауэр тихонько посмеивался над ним, делая вид, что ему совершенно безразлично, над чем именно трудится сейчас его друг. Майя отлично знал,  что все равно станет первым, кому суждено оценить конечный результат.
 - Слушай, Тху… - государь Фелагунд явно решил задать вопрос, ответ на который уже давно мучил бывшее величество Нарготронда. – А у орков женщины есть?
Черный Майя вытаращил и без того большие глаза:
- Ну ты даешь, Инголдо! Есть, конечно… Что ж они, по-твоему, почкованием на свет появляются?
- А почему же я до сих пор ни одной не  видел? – не отставал Финрод - У тебя же в замке орков полно…
-  Потому и не видел, что их тут нет, - наставительно заметил Гортхауэр. – Орки своих женщин надежно прячут от чужих и не в меру любопытных глаз.
- Почему? – не понял Финрод.
- Потому что их у них очень мало, - терпеливо пояснил Майя. – Вот у тангаров, к примеру, каждый третий ребенок – девочка. А у этих – только каждый десятый, вот так. Неудивительно, что ими так дорожат!
Эльф потер высокий лоб.
- Слушай, а как же…
-  А так: меж собой дерутся за спутницу, понял? – даже не дослушав вопроса, ответил Гортхауэр. – Ну… не насмерть, конечно…
Финрод поджал губы.
- Вот дикий народ! Ну надо же… А все-таки жаль, интересно бы орчиху увидеть.
Его друг крепко задумался.
-  Хм…. Где ж я тебе, брат, ее… О, стоп! – просиял парень – У меня есть идея… Гуфхат!!!
На пороге тотчас же возник стражник.
-  Да, хозяин?
Держа руки в карманах джинсов, Гортхауэр вразвалочку подошел к косоглазому орку в добром доспехе и с й’тангом у пояса:
- А скажи-ка ты мне неграмотному, братец, скоро ль Сулху-ар-бан?
-  Дык известно когда! – хохотнул тот, показав желтоватые клыки – В мае на последней седмице.
Гортхауэр кивнул, соображая.
- Спасибо, родной, выручил. М-м… слушай, ты ведь с караула нынче сменяешься? В стойбище придешь, будь другом, передай Муфхар-иргиту, что я хотел его видеть… Не забудешь?
- Как можно, хозяин! – даже обиделся страж. – Сегодня же передам, как велели…
- Ну, ступай тогда.
- Слушаюсь!
На следующую ночь, когда друзья играли пятнадцатую по счету партию в осточертевшую обоим АэнАрду, в дверь постучали.
-  Да-да? – Майя лениво приподнял изящную черную бровь. Встревоженный Финрод дернул острым ухом.
- Уважаемый Муфхар-иргит приветствует Гортхара-сама у порога его жилища! – сообщили из-за двери.
-  Ой! – Гортхауэр подпрыгнул в кресле, - Зови скорее!
Он в бешеном темпе принялся запихивать ногой под стол пустые винные бутылки: Финрод за этой суетой даже взглядом не поспевал. Едва таирни успел до полу одернуть скатерть, дабы скрыть следы былого веселья на полу, резные створки мореного дуба торжественно открылись, и в залу, опираясь на посох, вошел старый орк в белых одеждах. Витой пояс его украшал цельный волчий хвост рыже-коричневого цвета.
- Мир тебе, о, Великий! – с достоинством поклонился старец.
- Муфхар-сама, мое почтение! – Черный Властелин ответил поклоном, сложив ладони перед грудью, и стянул на пол две подушки. Муфхар-иргит опустился на одну из них, поджав ноги. Гортхауэр уселся напротив в такой же позе. Фелагунд ничего не понял, но на всякий случай тоже перебрался на пол. И тотчас же пожалел – ноги от непривычного сидения мгновенно устали и начали гудеть.
Легко и непринужденно Гортхауэр заговорил с гостем. Увы! Тщетно Финрод топорщил чуткие заостренные уши: беседа происходила на незнакомом наречии -  теперь он  не понимал ни слова. Сообразил он только, что «иргит», кажется, означает нечто среднее между магом, мудрецом и старейшиной, а также уловил уже знакомое слово «Сулху-ар-бан» - кажется, Тху говорил именно так? В остальном же смысл речей остался тайной, однако, за время недолгой беседы эльфу показалось, что старый орк с каким-то особенным интересом посмотрел на него, но тотчас отвел взор глубоко посаженных глаз.
Окончив разговор, собеседники поклонились друг другу все тем же странным манером, встали (Финрод обзавидовался, насколько легко его друг вернулся в вертикальное положение), попрощались, и орк ушел. Финрод еле дождался, пока резные двери закрылись за ним.
- Ну, о чем вы говорили? – немедленно начал расспрашивать он друга. Но тот сделал загадочное лицо и, подняв вверх указательный палец, сообщил только:
- Это – секрет!
- Тху, хорош издеваться! – нетерпеливо дернул ухом бывший государь Нарготорода. Он и сам не мог объяснить, отчего его настолько раздражает эта дурацкая фраза и сопровождающая ее таинственная ухмылка. Но к счастью, Черный Майя не имел привычки впадать надолго в этот имидж.
- А  я и не издеваюсь. Будет тебе Сулху-ар-бан!

За две недели до обещанного праздника эльф буквально извелся. И ладно, если бы только сам – Гортхауэра он достал так, что бедняга Сотворенный, не зная, куда деться от страдающего бездельем друга, сунул ему самоучитель иртха’ин-кхур и мрачно пообещал через неделю прийти и проверить уровень знания «великого и могучего». Но мерзавец Фелагунд, помимо прочих дарований, обладал еще и исключительными способностями к изучению иностранных языков. Оккупировав хозяйскую библиотеку, он закрылся там, и до поздней ночи шуршал какими-то пергаментами и скрипел пером. По прошествии четырех дней затворник вылез на свет с невыспавшимся, помятым, но счастливым лицом прилежного ученика. Первым, что услышал в то утро Гортхауэр, была поэма «О Рраугнуре Лунном волке и Великом Духе Севера» на языке оригинала. Одним словом, скучать в ожидании праздника не пришлось никому, и вот этот день настал.
Едва свечерело, за ними зашел Гуфхат, тот самый стражник, у которого «хозяин» расспрашивал о сроках проведения Сулху-ар-бана. Гортхауэру собраться было – только подпоясаться: он сменил туфли на высокие сапоги с пряжками, накинул поверх рубашки черную кожаную куртку в жутких металлических заклепках и слегка причесался. Фелагунд же копался долго, и, в основном, в соседней комнате. Слышался звук хлопающих дверок шкафа, скрип петель, какой-то звон. Наконец, он вышел, неся с собою что-то, завернутое в полу знаменитого фиолетового плаща.
- Тху, я вот тут подумал…вина-то сколько брать? – озабоченным тоном поинтересовался он. Майя сделал страшные глаза и, шикнув, незаметно отобрал у эльфа компрометирующую ношу.
- Сдурел? Они вообще не пьют, понял? Не принято это у них… - шепнул он вскользь.

Огромная лесная поляна была щедро залита светом праздничных факелов. Праздничных – потому что использовались оные исключительно для красоты – Ночной народ, подобно Старшим, отлично видит в темноте. Двое друзей и их провожатый-орк радостно озирались вокруг, настраиваясь на атмосферу царящего веселья. Черный Майя улыбнулся до ушей и тряхнул стянутым на затылке хвостом волос цвета воронова крыла.
- Э-эх! Двести лет на Сулху-ар-бане не был! – мечтательно протянул он, но тотчас же вделал виноватое лицо: - Ой, вру: двести тридцать семь!
Финрод с удовольствием расхохотался в ответ, и, оглядевшись, заметил исчезновение Гуфхата. Приятели оказались предоставлены сами себе.
- Куда пойдем? – спросил Гортхауэр, чувствуя себя в роли хозяина, или уж по крайней мере, очень бывалого гостя.
- Не знаю… - честно признался Финрод. – Мне тут все в новинку. Вон там, например, что происходит? – и он указал в направлении площадки, огороженной высокой ивовой решеткой.
- А-а… - Майя сощурился, вглядываясь, - эта сетка означает только одно – там проходит состязание по ловле пчел. Очень интересное и забавное состязание, кстати. Участники его вымазывают себе лицо медом и вооружаются палочками для еды. После того, как специальный смотритель выпускает из деревянного ящика три десятка злых горных пчел, нужно успеть палочками переловить их всех до того, как они успеют ужалить.
- Дикий народ… - покачал головой Фелагунд. - Ужас какой-то.
- Не желаешь попробовать? – подмигнул Тху.
- Вот еще – надулся эльф, принимая «тронно-парадное» выражение лица, - Потеха для немытых дикарей.
- А-а, ну смотри сам, конечно…  - философски изрек Майя - Вообще-то после тех попоек, что мы с тобой закатывали в Тол-ин-Гаурхоте, реакция у тебя должна быть так себе… Нечего там делать, все верно.
Государь Фелагунд возмущенно повернул горделивый профиль в сторону друга:
- Что-что?! – переспросил он, - Тху, ты меня ни с кем не путаешь? Я Перворожденный, между прочим…
- Да знаю я, Инголдо… - сокрушенно вздохнул тот, - Но реакция…
Мгновением позже Черный Властелин сообразил, что беседует сам с собой, ибо Финрод исчез в неизвестном направлении. Хихикнув, довольный Майя уселся в траву и принялся ждать. Через четверть часа явился Финрод: встрепанный, покрасневший, но весьма довольный собой. Он молча плюхнулся рядом, извлек из рукава белоснежный носовой платок и с наслаждением вытер лицо от покрывавшей его медовой маски.
- Всех переловил… - как бы между делом сообщил он с истинно королевской скромностью. Но цепкий взгляд Гортхауэра подозрительно напрягся.
- Ну-ка, погляди-ка сюда – попросил таирни.
- Чего? - Финрод невозмутимо повернул голову в его сторону.
- Эм…м… Инголдо…. – Майя потер подбородок, изучающе вглядываясь в черты друга. – Не хочу тебя огорчать, но твое лицо приобрело некую асимметрию.
- В смысле? – эльф ощупал скулы, затем щеки. Правая сторона лица определенна была больше. Пока он в ужасе соображал, что реакция на пару со скоростью и вправду подвели своего хозяина, из капюшона фиолетового плаща вылетела заблудившаяся полосатая зверюга и со злостью ужалила государя в левую щеку.
- Теперь – симметрично, - удовлетворенно хохотнул Гортхауэр, - Не переживай, так лучше: авось за орка сойдешь! Пойдем дальше.
Мимо площадки лучных состязаний пройти не удалось. Всем известно насколько трепетно Старший народ относится к этому искусству. По праву или без оного, но эльфы издревле считаются превосходными стрелками, а государь Фелагунд, несмотря на королевское воспитание, был, в первую очередь, эльф. Вчистую обойдя всех соперников, он дошел до последнего испытания. Без малейшего труда перебив стрелой тонкую нитку с подвешенной на ней деревянной фигуркой птицы, эльф принял из рук распорядителя главный приз за победу в стрелковом турнире: опечатанный воском бочонок белого горного меда. После первого соревнования мед показался победителю несусветной дрянью, поэтому приз он быстро всучил другу, а сам умчался в сторону площадки, где происходил турнир по фехтованию.
- Инголдо… - воспользовавшись длиной ног, Черный Майя догнал эльфа. – Понимаешь, тут такое дело… Нефиг тебе на этом турнире делать, потому что…
Но вырвавшегося на свободу высокородного затворника остановить было уже невозможно.
- Чего? – презрительно оттопырил нижнюю губу экс-владыка Нарготронда. – Снова ты за свое, да? Думаешь, Инголдо только стаканами звенеть горазд? Подвинься-ка… - и с этими словами эльф, шустро протиснувшись меж зевак, исчез в толпе. Гортхауэр в целях самоуспокоения медленно выдохнул и прикусил кулак. Он так и не успел сообщить другу самое важное об этом турнире. Причем настолько важное, что узнай Финрод заранее, он бы сто раз подумал перед тем, как выскакивать в круг, очертя голову. Ну да ладно… Орки – ребята здоровые, авось проиграет наше остроухое величество.
Увы, наивным надеждам Черного Майя так и не суждено было сбыться. Всего поединщиков было тридцать. Эльф подряд выиграл четыре одиночных боя, потом проиграл какому-то мелкому и верткому орку, вооруженному топором на длинной рукояти, потом – вновь вышел победителем. Тху следил напряженно, но так и проворонил момент, когда его друг, ухитрился вызвать на бой сразу двоих противников, коих и блестяще разделал под мэллорн, получив при этом пустяковую рану в плечо. Искренне надеясь, что теперь-то Финрод выбыл из дальнейших состязаний, и лихорадочно подсчитывая в уме количество собранных очков, Тху начал протискиваться в его сторону, но тут ударил гонг, и распорядитель огласил имена победителей турнира. Услышав в числе прочих трех имен произнесенное с ужасающим акцентом «Филагх-кунду», Майя с досадой хлопнул себя по лбу и мрачно сообщил нечто нелицеприятное о матери славного государя Нарготронда.
Из шатра вышли несколько женщин в праздничных нарядах. Одна из них, довольно молодая, насколько смог определить Сотворенный, звеня многочисленными украшениями, приблизилась к Финроду. Эльф не сразу сообразил, что происходит, зато его друг все отлично понял уже давно. Философски рассудив, что зла на чужака вроде бы никто из местных не держит, а, значит, жизнь друга вне опасности, Тху не стал лезть в чужую, только-только начинающую налаживаться личную жизнь, и преспокойно пошел бродить по празднику дальше.

Эльф и орчиха сидели на толстой низкой ветке дерева, и болтали ногами в воздухе. Уяснивший свое недвусмысленное положение Финрод до сих пор не мог прийти в себя. Ну, Сау, ну, сволочь… удружи-ил, морда майярская. Ну что, старый хрыч, полюбовался на орчиху? На вот теперь, любуйся сколько влезет – твоя, вроде… Вслух он, разумеется, ничего подобного не сказал: несмотря на громкие слова о превосходстве Старшего народа, сам Финрод Фелагунд для эльфа был, пожалуй, даже чересчур скромен и тактичен, и особенно – в части соблюдения чужих обычаев. Идеальный, одним словом, гость. Именно поэтому он как можно спокойнее попытался прояснить для себя еще некоторые подробности своей будущей супружеской жизни.
- Хуркулух… - эльф без запинки выговорил непривычное губам имя. – Понимаешь, я… ну…как тебе сказать….
-  Я тебе не нравлюсь, - удрученно заключила та, - Поняла, не дура… Тогда может, объяснишь мне, зачем ты вообще полез в круг?!
- Я же не знал, что у вас так принято…  думал, что это самый обычный турнир…- начал оправдываться эльф, но вновь был самым невежливым образом перебит на полуслове:
- Неправда! Все ты знал, ты же – уллах!
- Кто я?! – вытаращил миндалевидные глаза Финрод.
- Уллах. Такой же, как Харт’ан Гортхар. – уверенно пояснила орчиха. – Когда Муфхар-иргит сказал, что Гортхар-сама придет на праздник со своим другом, то я сразу догадалась.
- Но… Хуркулух… - эльф еще раз попытался убедить новоявленную спутницу. – Ну, ты посмотри на меня хорошенько. Какой же я уллах?
- Как ты выглядишь – это ничего не значит, - парировала орчиха – Харт’ан Гортхар тоже принимает облик сухну. Почему бы тебе не принимать облик йерри? Ты сам подумай: разве станет уллах водить дружбы с кем-то, кроме себе подобных? Вот видишь!
И довольная своими рассуждениями Хуркулух игриво склонила голову на плечо избранника. Тот вежливо отстранился.
-  Эм-м… - Финрод решил пустить в ход последний довод. – Понимаешь, у меня уже есть женщина, которую я люблю.
Хуркулух добросовестно осмыслила слова эльфа, но не поняла.
- Которая выбрала тебя? – на всякий случай уточнила она.
- Н-нет, это я… - довольно неуклюже пояснил Финрод, понимая, что с точки зрения Хуркулух, несет полнейшую чушь – Мне она нравится. Ее чувства мне неизвестны… - сказал он и погрустнел. Безжалостная мысль наконец-то оформилась в слова, и от этого стало очень холодно…
- Тогда отчего же ты не пошел в стойбище, где она живет, и не бился за нее? – возмутилась такой нерешительностью Хуркулух. – Зачем ты к нам-то пришел, если знал, что той женщины здесь все равно нет?
Права… она снова права, эта маленькая орчиха. Пусть на свой лад, пусть просто и бесхитростно, но права… Эру всемогущий, ну почему у забытого Тобою народа все настолько  проще! Голоден – ешь, ненавидишь – ударь, хочешь – протяни руку и возьми…
- Ее стойбище очень далеко… - невесело хмыкнул Фелагунд, - Нас разделяют лиги морских просторов и древнее проклятие, тяготеющее над моим родом. Мне никогда не вернуться назад…
Финрод низко склонил голову, и пепельно-серебристые пряди скрыли его лицо. Обидевшаяся было орчиха ощутила нечто вроде сострадания. Она спрыгнула с бревна, и, встав перед своим избранником, осторожно коснулась его волос.
- Что? – Фелагунд вынырнул из пучины горестных воспоминаний так неожиданно, что едва не упал с дерева.
- Пойдем! – улыбнулась Хуркулух, привставая на цыпочки.
- Пойдем! – легко согласился эльф, спрыгивая в траву.
Идти было недалеко, но покрытые росой кусты в считанные мгновения промочили всю одежду до нитки. Плащ так и вовсе выжимать можно было. Изрядно замерзший Финрод обрадовался теплому шатру так, как, должно быть, не радовался во времен печально известного похода через Хэлкарэссэ. Шустрая хозяйка юркнула под полог первой, а когда Финрод переступил порог, согнувшись при этом в три погибели, то почувствовал, как чьи-то руки стаскивают с него плащ.
- Эй, не стоит…. – смущенно попытался возразить он, и столкнулся нос к носу с Хуркулух.
- Ты же промок, - с легкой укоризной заметила она, - На вот, переоденься! – и протянула государю Нарготронда безрукавку мехом внутрь. Финрод просветлел лицом, и сбросил осточертевший плащ, тяжелый от напитавшей ткань воды точно дубовая колода. Безрукавка оказалась слишком широка в плечах и проймах, однако не рискуя испытывать судьбу, эльф завязал все без исключения тесемки. Пока он переодевался, орчиха гремела какими-то горшками и мисками, заслонившись рукой от жара очага, снимала с него булькающий котелок, и при всей этой занятости – Финрод был просто уверен – нахально подглядывала за процессом переодевания. Фелагунд, краснея, одернул безрукавку, что же касается брюк – так и остался в мокрых.
- Садись, чай как раз горячий! – весело окликнула Хуркулух. Эльф вдохнул поглубже, заставляя себя расслабиться, и  присел на мягкую медвежью шкуру у очага. На низком столике, более напоминающем поднос о двух ножках, тотчас появились две глиняные пиалы и необычной формы сосуд с крышкой, ручкой и носиком. Орчиха налила дымящийся травяной отвар себе и гостю, на мгновение о чем-то задумалась, а потом выудила откуда-то малый глиняный горшочек и добавила что-то в чай Фелагунду.
- Это что? – насторожился он, подозрительно разглядывая плавающую на поверхности тягучую как мед зеленоватую массу.
- Это чтобы чай стал сладким! – улыбнулась хозяйка, демонстрируя белоснежные клычки. – Не бойся, никакой это не яд! Видишь, себе я сейчас тоже положу… - она действительно капнула в свой чай того же подозрительного зелья. – Пей смело!
- Ха! – натянуто ухмыльнулся эльф, успокаивая себя покровительственным тоном собственного голоса. – Чтоб ты знала: на Перворожденных яды не действуют! – и он сделал  большой глоток.
- Правда? – выказала вежливое удивление Хуркулух. – Ну, я ведь и говорю: уллах!
- Пусть будет уллах! – беспечно согласился государь, устав спорить с женской логикой.
Чай оказался горячим, пить его приходилось медленными глотками, поэтому занятие растянулось на достаточно долгое время. К слову сказать, никакой особенной сладости в чае эльф так и не заметил – разве что появился приятный аромат. Он даже пожалел, что не захватил с собой зефира, или хотя бы того же призового меда: то-то радости было бы! Внезапно он подумал о том, что эта маленькая орчиха – первая женщина, которой он поведал историю своей несчастной любви, но почему-то это откровение не вызвало никакого смущения. Ну и что с того?  Поведал и поведал, зато сидит сейчас в настоящем орочьем шатре на мягкой шкуре у очага… хм, кстати, шкура такая мягкая, на ней, должно быть, хорошо, кхм…(вот от этой неожиданной мысли Фелагунд  смутился ужасно),  пьет душистый чай с травами – разве плохо? Да и согрелся заодно…
Он не заметил, когда Хуркулух успела придвинуться ближе. Почувствовал только, как острые коготки легонько царапнули грудь в вырезе безрукавки. Первой мыслью эльфа было прекратить это безобразие, но отчего-то он передумал. А орчиха, воспользовавшись моментом, лизнула его в шею, и принялась развязывать тесемки безрукавки. Прикосновения ее были приятны, даже слишком – казалось, что кожа исчезла, и обнажились нервы, еще чуть сильнее провести когтями -  и станет больно.  Стало жарко, особенно внизу живота, может, брюки высохли, наконец? Или нет… А ласки становились все настойчивее и откровеннее, порой  даже дыхание перехватывало.
Хуркулух потерлась влажной мордочкой о его лицо, обдавая жаром дыхания и запахом горьких трав. М-м…
-  Иди ко мне, - шепнула она, сбрасывая с себя одежду. И эльф не стал спорить. А смысл?

Черный Майя Таирэн Ортхэннэр, он же Гортхауэр, он же много других страшных слов, был весьма удивлен, когда на третий день отсутствия в Красный замок явился Финрод. Выйдя навстречу, он застал блудное величество сидящим на крылечке с совершенно отсутствующим выражением лица. Майя осторожно присел рядом.
- Живой? – тихо и участливо осведомился он у друга.
- А? – эльф с усилием повернул голову на звук знакомого голоса, и в вырезе рубашки стал заметен багровый след хорошего укуса. Тху смущенно отвернулся. Финрод же помялся немного, помолчал, а потом, уставившись в одну точку, неожиданно брякнул:
- Закурить есть?
От удивления Гортхауэр съехал на две ступеньки вниз.
 - У меня-то откуда… - извиняющимся тоном начал он, но тут его осенило: – О, точно! Жди здесь, я сейчас принесу.
Страшный Черный Властелин вихрем влетел в переднюю, забежал в следующий зал и со всей мочи заорал:
-  Гуфхат!!!
Стражник как из-под земли вырос, правда, был он какой-то помятый, и глаза слегка косили.
- Что угодно, хозяин?
На лице Сотворенного отразились замешательство и смущение:
- Слушай, Гуфхат… - Майя почесал в затылке. – Трубку с табаком не одолжишь на часик, а?
Глаза Гуфхата еще больше разъехались в стороны.
- Да, хозяин… - донельзя удивленный орк полез за пазуху за кисетом. – Для вас всегда пожалуйста!
Понимая, что выглядит полным идиотом, «хозяин» счел нужным пояснить:
- Нет, не мне. Другу моему, ну, ты его знаешь… - и таирни жестом изобразил заостренное ухо.
Однако изумление Гуфхата от этого стало еще больше:
- А… разве он курит?
- Оказывается, да, - хмыкнул Майя, принимая еще теплый кисет с аппликацией в виде отпечатка волчьей лапы. – И огниво еще можно?
- Да, конечно… - орк поспешно протянул огниво. – Только вернуть не забудьте уж, ладно?
- Не вопрос! – на бегу крикнул Гортхауэр, спеша к ожидающему на крыльце другу.
За время отсутствия Гортхауэра на крыльце ровным счетом ничего не изменилось. Увидев протянутые ему курительные принадлежности, Финрод сгреб их, ловко забил табак в обкуренное нутро трубки, высек искру. Затянулся он тоже заправски, будто всю свою жизнь только тем и занимался. С наслаждением медленно выпустив клуб дыма сквозь полусомкнутые губы, эльф мечтательно улыбнулся и сообщил:
- Ну и гад же ты, Тху!
- Чего это я гад? – обиделся Майя. – Я тебя даже предупредить не успел, ты уж усвистался на турнир, чтоб ему пусто было!
- Но спасибо… -  сдувая в сторону табачный дым, снова улыбнулся Финрод, на этот раз до ушей. – Какое тебе спасибо, а… Хе!
Гортхауэр оценил масштабы безмятежного счастья на обычно печальном лице друга и многозначительно хмыкнул.
- А чего же ты тогда смылся оттуда так скоро? – непонимающе спросил Черный Майя еще через пару мгновений, и осторожно добавил: - Ностальгия замучила? Или вспомнил кого?
Это казалось невероятным, но эльф хранил убийственное спокойствие, и это при условии того, что едкий намек был понят!
- Ты про Ам-мариэ? – качнул головой Финрод. – Слу-ушай сюда, чего скажу-у… - он медленно протянул руки и сгреб друга за отвороты рубашки. – Ну ее совсем, понял? Хе… Да чего я вообще так тоскую-то по ней, а? Я ж с ней…, тьфу! не я… ее не…и вот. Нафиг это все… я счастлив. Хорошо мне-е и без нее…
- Минуточку… - тонкий чуткий нос Гортхауэра подозрительно втянул воздух. – Дай-ка мне трубочку.
Он отобрал у слабо сопротивлявшегося эльфа трубку и понюхал дым… Тьма Изначальная!
- Гуфха-ат!!!
Влетев в двери и на ходу тормозя подошвами по полированной плитке пола, он нос к носу столкнулся с помятым стражником. Нехорошо дергая уголком рта, Майя безо всякого предисловия прошипел:
- А я смотрю, дружок, что-то у тебя то глаза вкось, то морда красная… А ты, оказывается, у меня накуренным на дежурство заступаешь! – и он помахал перед лицом орка злополучной трубкой.
- Никак нет! – качнувшись, гаркнул тот.
- Я… - рука бледного от бешенства Тху метнулась к поясу орка за висевшим на нем й’тангом. – Да я тебя убью щас!
Изогнутый лишенный гарды клинок легко вылетел из ножен, а его владелец, разом осознав всю тяжесть своей вины, стал на колени и, сняв шлем, подставил загривок.
- Рубите, хозяин…
Гортхауэр постоял мгновение, похрустел костяшками, после чего отбросил й’танг в сторону.
- Не-е, братец… Так не пойдет. Я тебя похуже накажу… - и бледное лицо Черного Властелина украсила зловещая ухмылка. Тонкая рука с холеными длинными пальцами легла на загривок орка. Тот вскрикнул, сраженный неведомой силой, и рухнул ничком. А таирни произвел над безжизненным телом несколько странных пассов, бурча себе под нос что-то вроде «я тебе, мерзавцу, покажу…», «будешь мне курить еще, щас…». Окончив манипуляции, он присел рядом и похлопал стражника по щекам.
Издалека, словно через толстую подушку, Гуфхат услышал взволнованный голос хозяина, окликавшего его по имени. Стражник открыл глаза.
- Гуфхат! Гуфхат, что с вами? Очнитесь немедленно! Вам плохо?
- А…хозяин? – орк с трудом приподнялся на локте и сел, чувствую в голове странную свежесть. – Что случилось?
- Сам не знаю… - хозяин выглядел испуганным и растерянным, - Я сделал вам замечание из-за того, что вы плохо следите за своим оружием – он указал на лежащий поодаль й’танг – пригрозил, а вы взяли да и упали в обморок…
- Ну дела… - Гуфхат старательно и с усилием протер лицо.
- Ступайте на кухню, - участливо продолжал меж тем Гортхауэр, - отдохните, чаю попейте. На сегодня я вас отпускаю. Да и еще: захватите чайничек и пару чашек ко мне в спальню, хорошо?
- Будет исполнено! – поклонился Гуфхат, и пошатываясь, направился в сторону кухни. Проследив за ним долгим, полным злорадства взглядом, Черный Майя удовлетворенно потер руки. Не курить тебе больше дурман-травы, приятель, лучше даже и не пытайся: стошнит!
Разобравшись с текущей проблемой, таирни поспешил обратно – разбираться с основной бедой. Финрод в прежней позе сидел на крыльце и бездумно обрывал лепестки ни в чем не повинной ромашки. Тяжелый случай…
- Инголдо, - негромко позвал Гортхауэр, - Пойдем-ка…Да поднимайся ты, зараза остроухая!  - потеряв терпение, он подхватил эльфа под руку и потащил внутрь дома. По дороге тот обиженно бурчал, что ему не дали сосчитать количество пушинок на желтенькой сердцевинке цветочка и тыкал останками пресловутого цветочка в лицо друга. Тот  только стискивал зубы.
- А куда ты меня тащишь? – вдруг неожиданно осмысленно поинтересовалось блудное величество, озираясь по сторонам. Гортхауэру вдруг очень захотелось ответить что-нибудь погаже, но он смолчал.
- Пойдем-пойдем, - бормотал таирни тоном заботливой няньки, - пойдем, мой хороший, чайку попьешь, приляжешь… Все будет хорошо!
- Ча…чайку?! Х…ха-ха-ха! – эльф задохнулся в счастливом детском смехе. – Чайку, ой! Да уж, если чайку, то потом точно прилягу, а! Ха-ха-ха… Тху! Пошел вон! – продолжал хохотать Фелагунд, - Ты страшный! И вообще, ты - мужчина, так что сгинь!
Гортхауэр смиренно возвел очи горе:
- Какое счастье… - выдохнул он. И, уже не сдерживаясь, заорал на весь коридор: -  Батя! Спасибо тебе, что сына родил! Никогда еще не был настолько благодарен!!!
Покосившись на оглохшего от усиленных эхом воплей Финрода, таирни прошипел задушевно:
- А с тобой, зараза заморская, я завтра с утра поговорю… Пошел!

***

Утреннее пробуждение экс-государя Нарготронда трудно было назвать приятным. Сквозь некрепкий утренний сон он почувствовал плеск ледяной воды в лицо. Противные ручейки, деловито журча, заползали в уши и за шиворот. Эльф несколько раз вяло отмахнулся, пробурчав что-то на тему «люблю грозу в начале мая», и натянул одеяло до макушки. Журчание воды немедленно прекратилось, зато раздался возмущенный вопль: «Мое одеяло не трожь, гад!!!»Голос был до боли знакомым, равно как и безжалостная длань, рванувшая одеяло прочь. Финрод приоткрыл левый глаз и увидел нависшего над ним разозленного Черного Майя с чайником в одной руке и мокрым одеялом – в другой.
- Доброе утро, - прошипел он, ставя чайник на пол рядом с диваном.
- О, Тху! – просиял заспанный эльф. Но тут же резво вскочил, сграбастал чайник, и с жадностью заблудившегося в пустыне присосался к жестяному носику.
- О, вода!!!
Пока величество спешно восполняло недостаток влаги, Гортхауэр встряхнул мокрое одеяло, критически осмотрел его со всех сторон, ругнулся и куда-то унес. К тому моменту, когда хозяин возвратился, его гость, уже полностью пришедший в чувство, сидел с ногами на диване, и морщась, подозрительно ощупывал на шее рану неизвестного происхождения. Тху наблюдал за ним чуть ли не с умилением.
- Ну и как? – скрестив руки на груди, язвительно вопросил Черный Майя. – Водички больше не хочется? Трубочку? Кровушки?
- Ка… какой кровушки? – опешил Финрод.
- Моей, Инголдо, моей! – оскалился его собеседник. – Той, которую ты у меня за двести лет не допил еще…
Фелагунд глубоко задумался. Еще раз потрогал укус на шее.
- Я тебя что – тоже вчера укусил? – недоверчиво покосился он на друга.
- Почему «тоже»? – не понял Майя.
Вместо ответа Финрод предъявил свежие следы клыков в вырезе рубашки и отчего-то густо покраснел до кончиков ушей. До таирни дошло.
- Ах, так ты еще и ничего не помнишь? – гадко ухмыльнулся он, потирая ручки. На секунду им овладело невыносимое желание отомстить блудному величеству за все его похождения и, воспользовавшись его амнезией, рассказать о вчерашнем вечере какую-нибудь пакость погаже. Но Финрод выглядел таким растерянным и подавленным, что Гортхауэр проникся чем-то, отдаленно напоминающим сочувствие.
- Ну-ка, покажи… - сощурился он на укус. И, помолчав немного, категорично заявил: - Не, не мой прикус.
- А… чей? – Финрод смутился еще больше.
Гортхауэр выругался на ах’энн и вкратце изложил беспамятному сыну Финарфина последовательность событий трехдневной давности, с того самого момента, как государь Фелагунд выиграл на орочьем празднике Сулху-ар-бан самый важный турнир… Гортхауэр, разумеется, не мог знать многих подробностей, зато, судя по багровому от смущения лицу эльфа, их-то как раз тот вспомнил самостоятельно. Это настолько его потрясло, что трезвая голова отказалась мириться со своим содержимым. Хозяин замка не стал спорить, а проявил понимание и шустро смотался до погреба. Полчаса спустя повеселевший и расслабившийся Финрод сменил пятнисто-бурый цвет лица на равномерно бледный. Тема падения нравов среди эльфийской аристократии старшего поколения была немедленно забыта и больше за столом не поднималась, а еще пару кубков спустя, эльф выбрался из-за стола и куда-то убежал. Вернулся он с увесистой стопкой исписанных листов и хозяйской лютней. Плюхнувшись обратно на диван, Финрод выдержал многозначительную паузу, и, хитро ухмыльнувшись, сказал:
 - Помнишь, ты как-то раз интересовался, что я все время пишу?
Черный Майя, в отличие от своего друга, встряхивать ушами не умел, поэтому ограничился заинтересованно поднятой бровью. Видимо, начинающий менестрель не ожидал столь скромной реакции – ему представлялось, что Тху должен был бы преисполниться благоговейного трепета пред поэтическим даром непризнанного творца, причем желательно – с ахами, охами и падением ниц. Как все поняли, ничего подобного не произошло. Вздохнув, разочарованный Фелагунд буркнул недружелюбно:
- НУ вот. Это оно самое и есть. Даже вроде как готово.
Снова та же реакция: неуловимое движение брови над краем запрокинутого кубка. Государь начал тихо закипать.
- Так тебе показать или нет?!
Гортхауэр отлип от вина. Поставил кубок на пол. И лишь затем непонимающе посмотрел  на друга.
- Ну, конечно показывай! Ну, ты, Инголдо, даешь! Я все жду и жду, прямо извелся от любопытства весь за четыре-то года, а ты все ухмыляешься загадочно, да в библиотеке торчишь. Не тяни кота за хвост, давай уже, приоткрой завесу мрака!
Скорость, с которой расцвел Финрод Фелагунд, сделала бы честь стыдливой мимозе. Всякий смертный поэт мучительно-тщеславен, а бессмертный – вдвойне. И как же тонка та грань, за которой обычная радость заслуженной похвалы оборачивается болезненной жаждой сладкого дурмана славы! Один шаг по скользкой дорожке – и ты потерян навек: отныне мир станет представляться тебе лишь огромной аудиторией, собравшейся в честь твоего таланта. К восторгам публики привыкаешь быстро, но необратимо, и вот уже изощренные похвалы становятся единственным наслаждением в жизни, а равнодушие окружающих – самой мучительной, почти невыносимой пыткой… но вернемся же к героям.
Неизвестно доподлинно, на какой стадии  находилась «звездная болезнь» у сына Финарфина, и была ли она у него вообще, но при первых же словах друга, вид он приобрел совершенно невероятный: важный и застенчивый одновременно. Исполнив на лютне трехминутную увертюру перебором, он замолк и счел нужным сделать некоторые пояснения:
- Так… Ну, просто на самом деле тут должно быть несколько голосов, равно как мужских, так и женских. Я даже не знаю, как один справлюсь петь за все партии… Может быть, я буду называть каждого из героев? Или…
  Получив от нетерпеливого (или уместнее будет сказать «натерпевшегося»?) слушателя, король-менестрель растаял окончательно, сдался и запел, аккомпанируя себе на лютне.
Черный Властелин оказался превосходным слушателем. Куда делась насмешливая полуухмылка на подвижном лице старого как мир мальчишки? Гортхауэр обратился в слух настолько, что даже дышал через раз. А Фелагунд пел: о раздоре Валар, о мятежном Алкаре, о возвращении Ученика к Учителю, о давно сгинувшем народе…. Он пел о Празднике Ирисов и о его последней королеве, о странной печальной девушке, влюбленной в Мелькора, о Девяти Хранителях Круга Рун. Пел о гибели деревянного города, о битве Мелькора и Тулкаса, о детях, что были осуждены на смерть Кругом Маханаксар….
Когда отзвенел последний аккорд, Финрод утер вспотевший лоб, привычно потянулся за кубком и…. едва не уронил его из рук, встретив глаза друга. Черный Майя сидел, перекатывая в длинных холеных пальцах бесформенный кусочек серебра, еще недавно бывший кубком ручной работы. Эльфу неожиданно подумалось, что если бы Сотворенный умел плакать, то, наверное, уже давно шмыгал бы орлиным носом на плече менестреля. Фелагунд растерялся. Как автору, ему безусловно, было приятно, но вот как другу…
- Гортхауэр… - позвал он. Не дождавшись ответа, помахал рукой перед лицом Майя. Никакой реакции.
-Эй, Тху! – эльф не на шутку встревожился. – Ты как?
После третьего или четвертого окрика страшный Черный Властелин моргнул и потянулся к бутылке. Не глядя, вытащил пальцами пробку и сделал долгий глоток.
- «Хотел свободным стать, но стал я лишь ничей, и тьма берет за горло криком без ответа…» - процитировал он строчку из собственной финальной арии.
- Тху, извини… - эльф виновато дернул ухом. – Просто мне это именно  так виделось.
Гортхауэр промолчал. Потом тряхнул головой, отчего его знаменитый «конский хвост» со свистом хлестнул воздух, и, наконец, широко улыбнулся:
- Расслабься, Финарфиныч, все отлично! Ты гений! Нет-нет, не шучу – я серьезен как твое надгробие на развалинах Тол-ин-Гаурхота.  Я даже представить никогда не мог, что все можно было настолько точно угадать, да еще и описать стихами, да еще и на музыку положить! Я ж всегда говорил: эльфы – они, зараза,  башковиты-е-е…
С этими словами Майя локтем зажал голову растерянного менестреля, свободной рукой принялся немилосердно ерошить его пепельно-серебристую шевелюру. Финрод не вырывался, он был настолько рад возвращению прежнего Тху, что тотчас же простил ему и утренний полив из чайника, и глумеж по поводу Сулху-ар-бана, и порчу волосяного покрова. Вскоре друзья уже ржали в голос, а страшный Черный Властелин подбросил высоко в воздух комочек мятого серебра, перехватил его в полете длинными пальцами и хмыкнул:
- Значит, говоришь «красивый и дразниться не начнет»? Хе! Ну да, вполне в духе Йолли фразочка!
И ни с того, ни с сего хитро подмигнул.
- Да, кстати. – заметил Гортхауэр после некоторого молчания.  – Пока ты занимался творчеством, я, с твоего безмолвного согласия, немного покопался в твоем мобильнике… ну, помнишь, ту странную штуку, что я тебе когда-то дарил?
Фелагунд ощутимо напрягся, сверля непредсказуемого Майя глазами. Но Гортхауэр как ни в чем не бывало, выудил из кармана джинсов крошечное незрелое зеленое яблочко и принялся его жевать, невыносимо при этом морщась.
- В общем… чавк-чавк… я тут подумал, что раз уж такое дело…. хрусть… то искомый абонент А для начала имеет право знать номер абонента Бэ. А поскольку ты, в силу своей застенчивости, все равно не сподобишься позвонить первым…. Хрусть… я вышел на связь от твоего имени… нет, ну какая кислятина жуткая эти молодые яблочки, бээээ! Хочешь одно? Нет? Ну и ладно, значит, сам сожру…
- Тху!!! – Финрод в сердцах топнул ногой. – Ты прекратишь издеваться или нет?!
- Я? Издеваться? – вскричала оскорбленная невинность, - Я вообще-то еще и не начинал. Так вот. Не далее как вчера… чавк… я получил ответ.
- От… неё? – не поверил своему счастью эльф.
- Нет, от Манвэ с обещанием вычислить и примерно наказать телефонного хулигана… Конечно же, от Амариэ. Но так как вчера…хрум-хрум…ты был немного занят, сообщаю я об этом лишь сейчас…чавк.
- Что? Что она говорит? – допытывалось безнадежно влюбленное экс-величество Нарготронда. – Да прекрати ты уже жевать в конце-то концов!!!
Гортхауэр и ухом не повел. Он спокойно, с чувством, толком и расстановкой доел яблоки, запил кислятину густым красным вином из горла.
-Сам угадаешь? – проникновенно поинтересовался он у эльфа и тотчас же сам ответил за него - Совершенно верно, все опять закончилось!
И в подтверждение сакраментальной фразы перевернул бутылку кверху донцем. Даже капли не упало. Финрод  терпеливо ждал, пока бессмертный паршивец прекратит заниматься ерундой. Но вот Черный Майя перестал медитировать на пустую тару и непонимающе воззрился на приунывшего друга:
- Не понял? Чего сидим, кого ждем? – язвительно поинтересовался он, вскакивая с дивана. - Поднимайся, Финарфиныч, нас ждут великие дела и дальние походы – мы едем в Серебристые Гавани!!!

***
День выдался не по-майски хмурым и ветреным. Сырой промозглый туман, наползая с залива Лун, накрыл Серебристые Гавани по самые крыши. Пропал Митлонд, юный портовый город, будто и не существовал вовсе. Горожан не спасало даже новомодное изобретение в виде носимого над головой тканевого купола, натянутого на стальные или деревянные спицы: от тумана бесполезно прикрываться сверху, ибо мелкая морось не имеет направления. Улицы северного города казались залитыми молоком. Туман глушил звуки, смазывал очертания предметов, рассеивал солнечный свет. Должно быть, некоторым горожанам всерьез начинало казаться, что в Войне Гнева Могущества Арды перестарались и по случайности затопили вместе с грешным Белериандом и эту узкую полоску суши  к западу от Голубых Гор. Мерзкий климат наложил свой суровый отпечаток и на архитектуру города. Всем известна любовь Старшего Народа к виду льющейся воды, равно как и то, каких заоблачных высот достигли Элдар в искусстве устройства фонтанов. Так вот: Митлонд был единственным из исконно эльфийских городов, в котором не было ни единого фонтана! Причем, вовсе не из-за возраста…
Стылая уличная хмарь загоняла горожан обратно в дома или теплые трактирные залы. На улицах не было ни души. А если бы взор случайного прохожего и привлекли два силуэта у дверей гостиницы, то он все равно не сумел бы разглядеть что-либо кроме размытых темных пятен. Хваленое эльфийское зрение хорошо в темноте, в  тумане же оно бессильно.
- Ну и как, готов? – поинтересовался обладатель крайне долговязой фигуры, облаченной в черный плащ с капюшоном. Вторая фигура плащ имела фиолетовый, а рост самый что ни на есть эльфийский.
- Я-то, положим, давно готов… - хмыкнул фиолетовый. – Ты же уже видел, как я теперь выгляжу. А ты чего дожидаешься – я так и не понял пока. Хорошо еще что туман, а то тебя с твоим ростом за ожившую мачту можно принять. Для сухну и то великоват…
- Чем слушал, родной? Мои чары имеют один недостаток, они воды боятся. Туман ему, видите ли, хорош… - ворчливо пробурчали из-под капюшона, но тотчас же в его глубине зашипело как в змеином гнезде:
- Ты что, обалдел что ли? Для кого, для кого я великоват? Ты мне тут на иртха'ин-кхур завязывай выражаться, забыл, где находимся? Тоже мне, Филагх-кунду….
- Упс! – прикусил язык фиолетовый. – Ну ладно, давай уже внутрь, а то холодно.
В зале трактира, занимавшего первый этаж гостиницы «Лийнил», было сухо, тепло, и, несмотря на пасмурную погоду, светло. У Элдар вообще не существует понятия «портовая забегаловка», поэтому трактир был приличный, уважаемый и чистый, как впрочем, и другие подобные заведения в городе. Немолодой эльф за стойкой, судя по обличию – синдар, повернул голову на звон дверного колокольчика, оценил степень сырости одежд новых посетителей и многозначительно хмыкнул. Пожалуй, двумя порциями горячего вина с гвоздикой здесь не обойтись. Надо бы кувшинчик на жаровню поставить…
Один из посетителей немедленно шмыгнул в угол и уселся за столик у стены, в то время как второй, отбросив с головы капюшон, вежливо приветствовал хозяина. Взоры всех присутствующих, за неимением иного развлечения обратились к нему. Пришелец внешне напоминал лесного эльфа -  его светло-русые волосы над висками заплетены были в две тонкие косицы – однако ширина плеч и царственная осанка невольно наводили на мысль о наличии в роду Калаквэнди - Высоких Эльфов Света. Гость заказал рыбу, тушеную в молоке, горячих лепешек и кувшин глинтвейна. Усевшись в ожидании заказа за дальний столик, он первым делом сбросил тяжелый мокрый плащ, осмотрел зал с величайшим вниманием, но спутника своего не нашел. Тот словно в воздухе растворился, оставив на память лишь сырое пятно на лавке.
Принесли горячее вино. Замерзший как сосулька Финрод Фелагунд плеснул в кружку глинтвейн, но пить не стал, а, обхватив кружку с двух сторон, принялся греть пальцы. Сейчас никто не опознал бы в путешествующем лесном эльфе легендарного государя Нарготронда, сразившегося на Песнях Силы с самим Сауроном и без вести сгинувшего в темницах Тол-ин-Гаурхота. Добрых полтора века не видевший сородичей Финрод чувствовал себя странно: неуютно и восторженно в одно и то же время. На секунду ему даже захотелось развеять искусно наложенные чары и открыть свой истинный облик  - то-то все удивятся, увидев за соседним столиком героя из баллад! Но тут хозяин заведения принес еду. Рассеянно кивнув в ответ на пожелание приятного аппетита, эльф взял себя в руки и отверг мимолетное искушение покрасоваться перед публикой. Им вновь овладела тревога, которая в значительной мере проистекала из отсутствия Гортхауэра.
Финрод успел выпить кружку, наполнить следующую, съесть половину своей порции кушанья, а Майя все не появлялся. Близился вечер, и эльф, не без тоски подумал о том, что придется искать место ночлега, следовательно, нужно будет как-то дать знать спутнику, где искать его наутро. Но тут в дальнем конце зала приоткрылась маленькая дверца, и бесшумно пропустила вперед фигуру  в знакомом черном плаще. У экс-государя Нарготронда отлегло от сердца.
Потеряшка-Сотворенный быстрым шагом двигался через зал в его сторону. Пока он лавировал между столиков, эльфийский взгляд сына Финарфина успел отметить, что его друг, похоже, несколько переусердствовал в стремлении скрыть высокий рост и сделался каким-то совсем уж маленьким. Тем не менее, это означало, что с наложением иллюзии все прошло успешно.
Финрод приветливо кивнул закутанному в черный плащ Майя и великодушно подвинул тому кружку с дымящимся глинтвейном. В темноте капюшона сверкнули быстрые карие глаза и послышался смешок.
- Спасибо, родной! – негромко прозвучало из темноты, Интонация был знакомой до боли, но этот голос!
Узкая сильная кисть, сверкнув из-под длинного рукава полоской бледного запястья, отработанным движением подняла кружку на уровень лица. Черный Майя сделал глоток, после чего театральным жестом сбросил на лавку треклятый мокрый плащ. Финрод уронил вилку.
Перед ним, насмешливо уперев руки в бока, стояла молодая женщина-эльф в коричневом дорожном платье. Иссиня-черные волосы до плеч, резкие черты лица, бледная кожа. В левом ухе – знакомая серьга…
- Э-э… - сказал Финрод и полез под стол за вилкой. Дама фыркнула.
Вилка отскочила в самый угол. Вынырнув обратно с добычей, Финрод увидел, что леди успела выдуть кружку глинтвейна и принялась за рыбу.
- Тху?! – потрясенный Финрод пребывал на грани истерики.
- Тихо, Финарфиныч, тихо… - понизив голос до шепота, эльфийка подалась вперед. – Я это, я, успокойся. Всего лишь та иллюзия, о которой я тебе говорил. Так что перестань на меня таращиться, закрой рот и ешь молча.
Присмотревшись внимательнее, государь Фелагунд пришел к выводу, что перед ним и вправду его давний друг и собутыльник: черты лица Сотворенного изменились лишь сообразно пропорциям, но оставались узнаваемы, и даже голос был по-прежнему низким: просто баритон юноши трансформировался в альт девушки.
- А волосы почему короткие? – похоже, государь Фелагунд нашел-таки, до чего докопаться.
- Да ты понимаешь, Инголдо, - пояснил таирни, орудуя вилкой, - эта иллюзия воды боится, как ты уже знаешь, вот и пришлось от кос отказаться. Мы тут надолго застряли – представляешь, как их мыть?
Финрод, видимо, представил и хмыкнул с сочувствием. А Гортхауэр добавил заговорщицким шепотом:
- Да и вообще, если честно - поднадоели эти хаера за пять тысяч лет!
- Ну и постригся бы! – возмущение эльфа достигло предела и вырвалось на свободу. – Развел тут… Ладно, предупредить не удосужился, так хотя бы сейчас можешь мне объяснить, на кой хрен с собой сотворил такое?
Гортхауэр молча прожевал, запил вином и, посоветовав другу не орать на весь трактир, терпеливо посвятил его в некоторые подробности замысла.
- Ты обрати внимание, кто здесь живет. В гостинице, я имею в виду… Так вот, в таких вот временных пристанищах селятся отнюдь не горожане – в большинстве случаев, это те, кто решил навсегда покинуть Средиземье. Иногда в ожидании корабля проходят многие месяцы, все это время будущие переселенцы проводят здесь, прощаясь с материком. Вполне естественно, что нормальные эльфы уплывают в Валинор с супругами. Так что еще одна семейная пара, поселившаяся в гостинице, никого не удивит. Понял?
Финрод смутился ужасно.
- Слушай, а почему это… Ну, почему мы – именно… семейная пара? Может, мы брат и сестра вообще.
Сотворенный гадко ухмыльнулся. На его теперешнем девичьем лице ухмылка выглядела еще гаже, чем на привычном.
- Не-ет уж, родной, мы именно муж и жена, - хихикнул он. – Хотя бы потому, что братьев с сестрами не селят в одну комнату.
- Ну и что? – Финрод растерялся окончательно.
- Как это «что»? – возмутилась милая барышня, - А финансы экономить тебя в детстве не учили? Хотя, нет – ты ж король, так что вряд ли…
- От короля слышу! – буркнул красный как вареный рак Финрод. – Ну, ты и скряга!
Сотворенный мелодично рассмеялся, чем добил эльфа окончательно и бесповоротно.
Доев ужин, друзья поднялись наверх. На втором этаже «Лийнил» располагались комнаты для гостей. Изрядно удивив хозяина гостиницы отсутствием ручной клади, странные постояльцы закрыли за собой дверь и осмотрели будущее жилище. Комната оказалась светлая и большая, с огромным окном на запад. Должно быть, днем отсюда открывался замечательный вид на море, но ввиду тумана и надвигающихся сумерек это предположение ни доказать, не опровергнуть не удалось. Главное бросалось в глаза сразу – никакого сравнения с мрачными высокими залами Тол-ин-Гаурхота или нового обиталища Сотворенного в южном Ангмаре!
Уставший как собака Финрод первым делом плюхнулся на двуспальную кровать. Потом оценил размер ложа и снова смутился. Идея Гортхауэра с перевоплощением была явно не лучшей, во всяком случае, оставайся тот в прежнем теле, делить с ним комнату было бы не столь…э-э…неловко.
В этот момент Финрод наткнулся взглядом на таирни. Нет, ну надо же было додуматься такое сотворить! Глядя, как Майя, встав на носочки, аккуратно развешивает на вешалке оба мокрых плаща, эльф только хмыкнул. Гортхауэр немедленно обернулся на звук. От него не укрылся интерес в серых глазах его бывшего нарготрондского величества, но так как Майя он был все-таки Черный, то без издевок обойтись не смог.
- Ну вот, - обаятельно улыбнулся он Финроду. – А всего лишь недельку назад кто-то говорил, что я страшный…
Девичьи руки оправили узкий лиф вышитого бисером платья. Явно рисуясь, пригладили неровно обрезанные волосы.
-Может, чайку? А, Инголдо?
Не переставая улыбаться, Сотворенный кивнул на миниатюрный чайник с чашками, стоящий на столике возле кровати.
Славный государь Финрод Фелагунд сначала побледнел, затем покраснел, затем вспомнил свои недавние приключения на Сулху-ар-бане и пошел пятнами. Гортхауэр гадко ухмылялся. Вот это и стало последней каплей, переполнившей чашу эльфийского долготерпения.
- А вот не пошла… не пошел бы ты со своим чайком знаешь куда?!! – храбро зажмурившись, выдохнул Финрод.

***
Прошло две недели. Город успешно доказал двум друзьям свое право на существование: в те несколько солнечных дней, которые выпали на его долю, майский Митлонд оказался весьма симпатичным портовым городом, хотя, на вкус Финрода, проведшего значительный период юности в Альквалондэ - чересчур скромным и немного скучным. Впрочем, с привычкой многолетнего затворничества, ему и привычная городская суета казалась неприятной. Так что из отведенной ему с «супругой» комнаты в гостинице «Лийнил» он вылезал крайне редко, предпочитая прогулкам посиделки на подоконнике настежь распахнутого окна, из которого, кстати, действительно, открывался прекрасный вид. Место для гостиницы было выбрано удачно еще и потому, что крыши соседних домов весьма кстати заслоняли собой портившие пейзаж доки и иные портовые строения. Пока безнадежно влюбленный эльф мучился от тоски и напевал песню про белые крылья чаек из репертуара ныне покойной Тинувиэль Дориатской, один из самых ярых поклонников таланта певицы целыми днями пропадал в городе и возвращался лишь к вечеру. Деятельная и жадная до знаний натура Черного Майя живо интересовалась новостями из внешнего, быстро меняющегося мира. Надо сказать, что у обаятельной и бойкой на язык молодой леди было куда больше шансов собрать местные секреты, сплетни, слухи и тому подобное народное мифотворчество.  Пару раз он притаскивал совершенно невероятные домыслы о том, что поселившийся в «Лийнил» господин Аэглор – так представился Финрод хозяину гостиницы – должен испытывать определенные трудности, если собирается взять с собой на борт уходящего в Валинор корабля свою супругу-нолдо. Все жалели господина Аэглора и госпожу Таирэ – вот так лихо Майя оттяпал половину от нареченного ему имени Таирэн Ортхэннер – многие свято были уверены, что из отчаянной затеи ничего не выйдет, но, тем не менее, искренне желали супругам удачи и счастья в Благословенной Земле. Кто-то чересчур внимательный подметил, что госпожа Таирэ похожа на Тинувиэль из Дориата, это, само собой разумеется, породило волну новых слухов. К чести сказать, в бедном господине Аэглоре некоторые особо продвинутые личности опознавали то без вести  пропавшего Маглора сына Феанора, то последовавшего за ним Даэрона, а то и одного из чудесно спасшихся сыновей Диора Полуэльфа. Скучно не было никому. Гортхауэр мрачно проклинал себя за неизобретательность в части выбора облика, делавшего обладательницу оного похожей на нолдо, а также любовь обывателей к романтическим историям. Финрод реагировал менее бурно, разве что хмыкнул пару раз. В конце концов, он не был против того, что его принимают за его любимого певца, а облик девушки-нолдо видел в лаборатории Тху на одной из стадий эксперимента по сотворению «идеального образа» (да-да, скромность хозяина Тол-ин-Гаурхота порою не знала границ своего отсутствия).
Две недели пролетели совершенно незаметно. И когда Таирэ, в один из дней влетев в отведенную им с мужем комнату, сообщила, что сегодня в порт возвращается «Нимиэрнин» вместе со своим прославленным капитаном, бедный господин Аэглор уже ничему не удивлялся. Тем не менее, сориентировался быстро и, подхватив по случаю очередной мороси свой знаменитый фиолетовый плащ, бегом бросился вслед за спутницей.
Несмотря на холодный ветер, в порту яблоку негде было упасть. Отвыкший от большого скопления народа Финрод наивно полагал, что они с Черным Майя будут единственными встречающими. Ничего подобного! Похоже все население Митлонда (по меркам города эльфов совсем не маленькое), не меньше народа заняло и ближайшие крыши.
Ввиду пронизывающего до костей морского ветра, стоять в толпе было ощутимо теплее. Нахально пользующийся женской неотразимостью Гортхауэр уже успел раздобыть где-то за здорово живешь пирожок с морской капустой, неторопливо закусывал, попутно комментируя происходящее.
- Понимаешь, дорогой мой, в чем тут дело… чавк…Будь это самый обычный корабль, никто бы, как говорил Рраугнур, и не почесался бы. Но! – он многозначительно поднял перемазанный маслом девичий пальчик – Капитан «Белой жемчужины» сиречь - «Нимиэрнин» по совместительству…чавк… чтоб ты знал, является также правителем Серебристых Гаваней. Именно поэтому каждый добропорядочный горожанин считает…чавк-чавк… священным своим долгом поприветствовать уважаемого градоправителя Кирдана, так сказать, лично…
- Кирдан?! – округлил глаза Финрод. – Что, тот самый Кирдан?
Теперь настал черед удивляться для Черного Майя.
-Ты его знаешь?
Экс-государь Нарготронда ухмыльнулся не хуже Гортхауэра.
- Ну, разумеется. В свое время я считал его одним из своих друзей. Он ко мне в Нарготронд, помнится, приезжал пару раз, и я у него гостил однажды в Фаласе. Потом, я что-то слышал, будто бы он перебрался на остров Балар, корабли начал строить… или нет, корабли он начал строить еще в Арвениэне... не помню. Короче, меня на тот момент в живых уже не было! – закончил свою повесть Финрод, нагло откусывая чуть ли не половину пирожка.
-Хм… - крякнул Гортхауэр, явно не ожидавший от друга подобной осведомленности. – В принципе, так оно все и было. Что до кораблей, Кирдан построил их аж две штуки: «Вингилот», на котором сейчас Эарендил, чтоб ему пусто было, бороздит просторы воздушного океана вместе с батиным Сильмариллом и «Нимиэрнин», который, как известно, не роскошь, а средство переправки тоскующих по Благословенной земле в их узкоэльфийский рай. Оказывая посильную помощь страждущим, он одновременно делает еще одно благое дело, а именно: добывает средства на дальнейшее строительство нового морского оплота Средиземья, как говорится «отсель грозить мы будем Манвэ».. ой, простите, увлекся… увлеклась то есть… Главное дело, такое романтическое название - «Нимиэрнин». Видимо, Кирдана настолько потряс белый жемчуг на побережье Балара, что своей посудине он нарек именно это имя. Хотя, не стану скрывать,  временами название «Белая жемчужина» не вполне соответствует роду занятий капитана…
- Минуточку! – вскинув пепельные брови, насторожился Финрод. – Ты что имел в виду, когда говорил о добыче средств? Он что – еще и пират?!
- Ну что ты! – со смехом отмахнулся Гортхауэр, догрызая ворованный пирожок. – Что ты, Инголдо. Разве может основатель и бессменный правитель Серебристых Гаваней опуститься настолько низко? Разумеется, никакой он не пират. Он самый обычный контрабандист.
- Что?! - не веря своим ушам, задохнулся Финрод. Вокруг немедля заоборачивались, и милая леди, цапнув своего спутника под локоток, вынуждена была поспешно прошипеть том на ухо:
- Тихо! Опять, пхут-тха,  забыл, где находишься! Это тебе не Тол-ин- Гаурхот, где любую чушь можно запросто орать во все горло, пока связки держат… Да, Кирдан занимается не слишком достойными делами, но по эту сторону моря он – заботливый правитель и честный торговец. Кто же виноват, что в Валиноре такие дурацкие законы? Между прочим, вместо того, чтобы запрещать все подряд, наладили бы уже давно нормальную торговлю с материком, тем более что спрос есть, да еще какой! Палантиры те же, мирувор… Хотя в последнее время меня начало смущать то, что Кирдан освоил, так сказать, еще один вид нелегального товара.
- Какой? – Финрод спросил из банального любопытства. На самом деле, поразмыслив немного, эльф пришел к выводу, что Гортхауэр отчасти прав. Как бывший правитель Нарготронда он не мог не оценить по достоинству мудрость и находчивость своего коллеги.
- Так что же еще возит Кирдан? – весело подмигнул он. Сотворенный пожал точеными плечами.
- Ты уверен?
Уловив ответный кивок, Гортхауэр спокойно сообщил:
- Ну, с точки зрения все тех же идиотских законов Валинора тут он еще более неправ, чем в случае со здравуром. Видишь ли, ввоз запрещенного товара карается неизмеримо строже, нежели вывоз…
Финрод непонимающе встряхнул заостренными ушами.
- Так что же это? Золото и самоцветы? Коньяк? Редкие травы в виде специй? А?
Леди Таирэ хихикнула в кулак.
- Ну… ближе всего последнее. Редкие травы то бишь. Это трубочное зелье иртха…
До Фелагунда дошло почти мгновенно. Он прекрасно помнил свое первое случайное знакомство с этой пакостью. Поэтому он произнес всего два слова:
- Убил бы!
Но в этот миг в свинцовой дали моря показались белоснежные паруса «Нимиэрнин». Что началось! По каким-то неведомым причинам все народы Арты полагают Старший Народ сборищем рафинированных интеллектуалов, лишенным всяческого проявления эмоций. Это заблуждение! На самом деле, эти вечноживущие создания во многом напоминают вечных детей: та же непосредственность, то же постоянное ожидание чуда, та же ничем не отравленная радость бытия. Горожане приветливо махали показавшемуся на горизонте кораблю шарфами, платочками и просто руками. В глазах рябило от окружающей пестроты - должно быть, с палубы корабля причал представлялся огромной колышущейся клумбой.
«Нимиэрнин» входила в гавань под восторженный визг и фанфары. Белоснежный лебяжий нос устало раздвигал густую от цветов прибрежную волну, на изогнутых белых бортах налипли мокрые лепестки. Стоило воздать должное умению команды виртуозно управляться с парусами – корабль приближался к берегу исключительно за счет скорости ветра – тот риск, на  который большинство мореходов ни за что не решится, предпочитая старые добрые весла. Ответственность и сложность маневра не повергалась сомнению: у штурвала стоял лично Кирдан Корабел, и это при условии, что Фионвэ, бессменный рулевой «Нимиэрнин», по слухам являлся учеником самого Эарендила!  И лишь двое в пестрой толпе смотрели не на горделивую фигуру капитана, а беспокойно следили взглядами за снующими по палубе фигурами. Но тщетно – помимо матросов на корабле не было никого – сплошное однообразие шерстяных курток, головных платков, кос и высоких ботфорт с отворотами. Лишь однажды безнадежно влюбленному Финроду почудилась тонкая девичья фигурка в солнечном ореоле волос, но это оказалась всего лишь игра воображения, измученного долгим ожиданием.
Громада светлого дерева бортов надвинулась, с тихим плеском воздвиглась над запруженной народом пристанью. Поскрипывая такелажем, дыша морской солью, водорослями, смолой и чем-то еще – может, тайфунами неведомых морей  или алмазным песком отмелей Амана – «Нимиэрнин» вернулась домой.
- Да где же она? – закусив губу, бормотал Финрод. Острые кончики его ушей печально опустились и торчали теперь почти горизонтально. Черный Майя ободряюще ткнул его в бок.
- Погоди немного, родной. Видишь, сколько народа? Если на борту и вправду пассажирка из Валинора, то показывать такую опасную диковину куче лишних глаз совершенно незачем.  Корабел не дурак: скорее всего,  он выждет, пока все разойдутся и только потом высадит девушку. Зачем почтенному капитану всякая досужая болтовня за спиной?
Меж тем с корабля на берег бросили причальные концы, и двое ребят из команды «Нимиэрнин», с присущей лишь эльфам легкостью перелетев расстояние в пять локтей, очутились на твердой земле, в то время как еще двое спускали трап. Горожане к этому трюку отнеслись спокойно, видимо, в исполнении Кирдановых молодцев и не такое видали, зато леди Таирэ и господин Аэглор не удержались от восторженных аплодисментов. Скорее всего, именно этот звук отвлек внимание мореходов от наматывания канатов на чугунные кнехты, ибо далее произошло совершенно невероятное и непредвиденное событие.
Один из стоявших на палубе матросов, с виду – сущий мальчишка – неожиданно сорвался в места, и, прежде чем кто-нибудь успел бы предостеречь его от опасной затеи, шустро побежал по трапу. К несчастью именно в этот момент растерянные аплодисментами матросы на берегу чуть ослабили натяг причальных канатов и борт «Нимиэрнин» на пару ладоней ушел назад. Ничего страшного для корабля в этом не было, но вот белые доски сходней от толчка с силой подбросило вверх, и мальчишка-эльф, потеряв равновесие, кувыркнулся в воду. Пока женщины на берегу испуганно кричали, пока с корабля успели сбросить в воду веревку, пока кто-то из горожан рванулся на помощь, на ходу сбрасывая плащ, из толпы, расшвыривая всех острыми локтями, вылетела девушка-эльф в коричневом платье, и, добежав до края причала, молча прыгнула в воду – только рукава плеснули в воздухе. Толпа потрясенно затихла, ожидая развязки.
Очутившись в воде, Гортхауэр почти сразу увидел незадачливого утопленника. Судя по скорости, с которой погружалось в глубину худенькое тельце, мальчик был без сознания – должно быть, в падении сильно ударился головой. Длинные пальцы Сотворенного ухватили капюшон шерстяной куртки. Тол лениво сполз с головы, выпуская на свободу длиннющие светло-золотые пряди. Время было дорого, и Гортхауэр без малейших сантиментов схватился за них. Держа за волосы юного путешественника в чертоги Ульмо, Майя начал всплывать. Сквозь толщу воды он мог видеть, как высоко на палубе «Нимиэрнин» суетятся фигуры, как веревка за веревкой, разматываясь в полете, с тихими шлепками падают рядом. А вот и долгожданный темный край пристани – поверхность, воздух и жизнь! К вящему ликованию горожан, из воды показалась черноволосая голова, густо облепленная цветочными лепестками, а вслед за нею – еще одна, детская и в капюшоне. Вдоль берега с веревкой в руках уже бежал Финрод. Но тут отважная спасительница утопающих повела себя очень странно: вместо того, чтобы править к берегу, она быстро поплыла в сторону доков, таща за собой спасенного юношу. Ничего не понимающий Финрод бежал следом.
Вскоре удивительная троица скрылась из вида. Поразмыслив немного, горожане пришли к выводу, что все дело тут в скромности. Ну, какая дама согласится предстать перед большим скоплением народа в мокрой одежде, облипающей тело? Что с того? В конце концов, упавший за борт мальчик спасен, а это главное!
Забежав за очередное дощатое строение, Финрод осмотрелся, соображая где искать двух водоплавающих – перед доками обоим удалось исчезнуть. Здесь, в тени наползающих громад бочек и ящиков, вода казалась особенно темной и неприветливой: на нее даже смотреть было холодно, а у сына Финарфина после похода через Хэлкарэссэ реакция на холод до сих пор сохраняла прежнюю остроту. Он зябко передернул плечами. Но мерзнуть в одиночестве долго не пришлось – в узком пространстве меж двух дощатых мостков вода пошла пузырями, забурлила, а через мгновение злой, мокрый и продрогший Гортхауэр вынырнул, держа на руках….
- А… Амариэ?! – Финрод отшвырнул ненужную веревку прочь и поспешно принял из рук Сотворенного безжизненное тело возлюбленной. – О, Эру милосердный!
К счастью, государь Фелагунд имел представление о том, как обращаться с утопленниками. Будучи по матери морским эльфом, в юности он с другими юношами и девушками принимал участие в излюбленной забаве тэлери – ловле жемчуга. Раза три захлебывался на глубине сам, раз пять вытаскивал из воды неудачливых товарищей, так что дело знал. Перевернув девушку лицом вниз, Финрод положил ее грудью себе на колено и несколько раз сильно ударил по спине. Изо рта Амариэ хлынула вода, а потом легкие со всхлипом развернулись, жадно впуская воздух. Тогда эльф перевернул утопленницу на спину, расстегнул куртку и, упершись основаниями обеих ладоней в грудину, принялся ритмично давить, чтобы заставить сердце забиться вновь.
- Ого! – присвистнули над ухом. – Тьма Изначальная, ка-акой вид, чтоб мне копчиком в кадык получить!
Уложившись в три емких слова, бывший государь Нарготронда на ах'энн высказал бывшему Черному Властелину все, что думает  о нем, его нравах, а также о несвоевременных комментариях «под руку». Но тот не унимался.
- Рубашку с нее сними! – посоветовал Гортхауэр. Финрод вспыхнул как маков цвет и обернулся к другу. Однако вместо гневной отповеди, с губ его слетел неуверенный смешок. Потом – еще один. Вскоре эльф уже трясся от распиравшего его смеха. Зрелище, и правда, того стоило!
Мрачно скрестив на груди длинные руки в мокрых рукавах, перед ним по пояс в воде стоял страх и ужас Средиземья. Коричневое, расшитое бисером дамское платье лопнуло на широких плечах, узкие рукава разошлись по швам. Прибавьте к этому сизые от холода губы и занавесившие лицо мокрые спутанные черные волосы, концы которых струились по водной глади наподобие щупалец медузы – и описание внешности станет исчерпывающим. Равнодушно смотреть на такое не смог бы даже воспитанный и сдержанный Финрод Фелагунд.
- Чего ржешь? – набычился таирни – Если что, так на моем месте вообще должен был оказаться ты. Кто из нас разнесчастный влюбленный герой, чтоб ему пусто было? Вот слава Тьме, что я вовремя в воду сиганул – на девчонке столько груза навешано, что через пару минут ее пришлось бы доставать уже с морского дна и вспоминать некоторые приемы, за которые невежественные соседи прозвали меня Некромантом!
- Какого еще груза на ней навешано? – Финрод, только что закончивший проклинать себя за промедление, не испытывал желания возвращаться к этой теме вновь. Тем более, что лицо Амариэ медленно розовело, а пепельные губы сменили цвет на просто бледный. Эльф удвоил усилия, растирая окоченевшие девичьи ладошки.
- Так какого груза-то? – переспросил он, пыхтя от усердия.
- Я же говорю – загляни под рубашку! – хохотнул таирни. И, не дожидаясь упреков в плоскости собственных шуток, поспешно добавил: - Инголдо, фу! Фу, я кому сказал!!! Нет, и после этого мне заявляют, что у меня испорченное воображение?! Я не про…кхм… достоинства фигуры, а про оригинальное обрамление…
Но Финрод уж понял, к чему клонит Тху. Закончив растирать руки Амариэ, он переключился на ступни, но едва лишь стащил с изящной ножки тяжелый ботфорт, из голенища на сырые доски товарной пристани дождем посыпались драгоценные камни… Рубины, алмазы, изумруды и сапфиры с музыкальным звоном распрыгивались в разные стороны словно живые. Иные были не больше эльфийского зрачка, другие же – с кулачок новорожденного младенца. Вот примерно такого же размера сделались и миндалевидные очи Фелагунда.
- А Элберет Гилтониэль… - только и смог сказать он.
- Айя эленион анкалима, - мрачно поддержал Гортхауэр, продолжая стоять в воде. – Я же и говорю, тут мелочь, ты под одежду загляни, там вообще бриллианты крест-накрест в тридцать три ряда: похоже, все, что скопилось в доме за тысячи лет беспечальной жизни. В такой броне от нее стрелы должны отскакивать, как от стенки – горох!
Стыдливо отвернув ворот нижней рубашки Амариэ, эльф убедился в правдивости слов друга.
- А, между прочим, ты почему до сих пор в воде торчишь? – неожиданно спохватился эльф. – Рыбий хвост растишь? Учти, тебя растирать не буду! – честно предупредил он.
Вместо ответа таирни так посмотрел на Финрода, что тому показалось, будто в воздухе запахло паленым.
- Чего?
- Я… не могу вылезти в таком виде… - злобно сообщил Майя, стуча зубами от холода.
-Чушь! – отрезал Финрод. – А то я тебя не видел?! Тху, хорош дурью маяться, вылезай уже. Кто вас, Сотворенных знает, что с вами в случае простуды бывает? Может, ты от жара в какую-нибудь дрянь превратишься или вовсе растаешь лужицей…. Вылазь!
Подарив заботливой остроухой няньке еще один испепеляющий взгляд, Гортхауэр подтянулся на руках, и выбрался на дощатый настил. Финрод старался сдерживать эмоции, но все-таки удавалось плохо. Вид здорового мужика в мокрой юбке эльф тихо хрюкнул от смеха, старательно маскируя подозрительный звук под кашель. Чем, естественно, лишь вызвал новую волну раздражения.
- Кашляешь, гад?! – рявкнул Черный Майя, яростно выкручивая подол и стряхивая брызги на сидящего рядом эльфа. – Это я кашлять должен и соплями захлебываться, я! Расселся тут в плаще, в тепле и сухости, с девушками любезничает, хоть бы спасибо сказал – так нет – ржет бесстыжим образом, не хуже Нахара! А ну отдавай плащ, пижон несчастный!!!

Хозяин гостиницы «Лийнил», немолодой и благообразный господин Меарнил из синдар, от неожиданности уронил кружку, когда под мелодичный звон дверного колокольчика в помещение ввалилась милая компания из трех персон.  Сизый от холода Элда в котте и тонкой рубашке и невероятного роста босоногий Эдайн в фиолетовом плаще до пят. На руках он держал красивую светловолосую эльфийку в матросской одежде и огромных сапогах. По счастью, обеденная зала была пуста как брюхо дворняги, ибо все горожане и порядочные гости Серебристых Гаваней встречали в порту правителя города Кирдана Корабела, так что больше удивительных посетителей никто не видел.
- Э…э… господин Аэглор? – хозяин, наконец, опознал в одном из троицы своего постояльца. – Вижу, вы совсем замерзли. Вина? Глинтвейна? Или, может, горячий обед?
- С-спасибо, не нужно, - простучал в ответ зубами вежливый господин Аэглор. – М-мы н-наверх, в к-комнату…
Взгляд хозяина «Лийнил» скользнул по мужчине с девушкой на руках, задержался на мокрых волосах и одежде девушки. –
- Да, разумеется, господин Аэглор, - натянуто улыбнулся он – А что мне сказать вашей супруге, леди Таирэ,  когда она вернется?
- А… да нечего не говорите, уважаемый Меарнил, - пожал плечами Аэглор. – Пусть для нее визит гостей станет приятной неожиданностью. Мы пойдем наверх…
Хозяин кивнул и бросился подбирать с пола осколки. Он готов был поклясться, что высокий Эдайн, не оборачиваясь, буркнул под нос на чистейшем синдарине: «Вернется она, щаз!». Хотя, скорее всего, действительно, показалось.
Оказавшись в комнате, Гортхауэр первым делом сгрузил драгоценную ношу на кровать, и принялся ожесточенно сдирать с себя мокрые лохмотья, в которые превратилась одежда леди Таирэ. Когда он вынырнул из вороха тряпок, то увидел, что Финрод успел: снять с Амариэ куртку, стянуть эти жуткие сапоги, укрыть девушку одеялом и даже – о, счастье! – накапать в чайную чашку «Пламя творения».
- Грейся! – эльф широким жестом протянул другу посудину. Стуча зубами от холода и непрерывно подпрыгивая на месте, тот схватил чашку и единым духом влил в себя ее содержимое. Зажмурился, сморщился, дохнул в кулак и требовательно протянул емкость за следующей порцией. Но ушлый Финрод вместо этого конфисковал чашку, плеснул себе, выпил и снова склонился над бесчувственной Амариэ.
- Слушай, Тху, а почему она никак в себя не приходит? – обеспокоено спросил он, поправляя одеяло. – Если бы она у нас просто тонула, то после оказанной помощи уже давно должна была очнуться… Что с ней, а?
Гортхауэр в своих знаменитых джинсах с клепаным ремнем и наполовину застегнутой рубашке босиком по-птичьи допрыгал до кровати, и заглянул в лицо Амариэ, попутно наполняя чашку согревающим питьем.
- Почему в себя не приходит, говоришь… - задумчиво протянул Сотворенный, отправляя вторую порцию налитого вслед за первой. – А Феанор его знает почему… - благоухая «Пламенем творения», он наклонился еще ниже. – Хм… может, она просто уснула уже? Так бывает и часто…
В этот самый миг носик девушки зашевелился и сморщился как у кошки. Амариэ звонко чихнула и открыла глаза.
- Эру милостивый! – Финрод упал на колени в порыве благодарности Единому, а Гортхауэр тихо произнес на ах'энн:
- Ну, здравствуй, маленькая Йолли…
Девушка внимательно посмотрела на Сотворенного, потом – на эльфа, потом – снова на Сотворенного. Взгляд ее понемногу делался осмысленным, в нем сквозила радость узнавания. Финрод был совершенно счастлив: уже давно он не улыбался настолько безмятежной улыбкой. Амариэ засияла как звездочка, подпрыгнула на месте, и с визгом: «Гортхауэр!!!» обвила руками шею ошеломленного Майя.
- Ой, как давно я тебя не видела! – без умолку звенел ее серебристый голосок, - Где ты пропадал? И где Тано? А все остальные? Где Линнэр, Тайли, Эйно, Эрэлли, Исилхэ? И где это мы находимся?
Лазоревый взгляд в недоумении обвел гостиничный номер. Задержался на потолке, метнулся к окну. – Это… это ведь не Хэлгор, верно? И моря в Лаан Гэлломэ нет, река только… Куда же я попала?  И главное – как?
Гортхауэр усилие воли вернул на место отвисшую до колен челюсть и очень медленно повернул голову в  сторону Финрода. Несчастный государь всея Нарготронда выглядел не лучше: выражение лица такое, будто бревном по затылку стукнули: то же потрясение, тот же немой укор, те же искры из глаз.
- Ах'энн? – шепотом уточнил он у Сотворенного. Нервно дернув уголком рта, тот кивнул.
- О, это твой друг? – девушка, наконец, обратила внимание на тот факт, что в комнате их трое. – Ты познакомишь нас? Хотя у меня почему-то такое чувство, словно мы уже встречались… - лучезарная улыбка коснулась глаз безнадежно влюбленного сына Финарфина. Тот попытался улыбнуться в ответ, но вышло плохо.
- М..м – никогда не лазивший за словом в карман, Черный Майя промычал нечто невразумительное, и, внезапно спохватившись, принялся застегивать рубашку на груди. Понимая, что помощи ждать неоткуда, девушка пожала плечами, поправила одеяло.
- Здравствуйте еще раз! – учтиво склонилась златокудрая головка – Меня зовут Йолли, дочь Къолло. А как ваше имя?
- Финрод, - упавшим голосом сообщил эльф, позабыв упомянуть почтенного батюшку Финарфина. Краем глаза он продолжал нехорошо косится на Гортхауэра, причем, чем дальше, тем хуже.
- Очень рада знакомству, - юная леди царственно кивнула, натягивая одеяло до подбородка.
Гортхауэр поднялся с кровати столь стремительно, что  девушка вздрогнула.
- Что-нибудь случилось? – осторожно спросила Йолли-Амариэ.
- Нет-нет, Йолли, все хорошо… успокаивающе поднял руки Черный Майя, пятясь к двери. – Все хорошо… хорошо. Просто сейчас ты нездорова, и тебе нужен покой… я пойду принесу лекарство. Я скоро…
- Но я хорошо себя чувствую!  - запротестовала девушка, вскакивая.
- Тебе нужно лежать, - Финрод мягко попытался уложить строптивую больную назад под одеяло, но получил в ответ такой взгляд, что невольно отступил на шаг.
- Гортхауэр... – растерянно крикнула она вослед убегающему таирни. – Да что тут у вас творится? Где мои родители, где все…
Хлопнула дверь. Дико вращая очами, Финрод затравленно оглянулся по сторонам и, не найдя ничего лучше, бросился вон из комнаты вслед за Сотворенным.

Прыжок Финрода в темном коридоре был точен и неотвратим, как удар копья. Сграбастав Черного Майя за шиворот, эльф резко развернул его лицом к себе, и от души приложил спиной о стенку.
- Спятил, что ли?! – возмущенно рявкнул Гортхауэр, но тут сила праведного гнева повторно впечатала его в стену, на этот раз – затылком.
- Это… это опять твои шуточки идиотские, фокусник недоделанный?! – прошипел Финрод, сверкая глазами в темноте коридора. – Отвечай, мать твою!!!
Со стороны сцена, должно быть, напоминала приснопамятный поединок теленка и дуба: таирни был великоват даже для Эдайн, а эльфийский король едва доставал макушкой до его плеча. Словом, было бы смешно, когда бы не печальный повод драки.
- Я… я столько лет места себе не находил, думал о ней каждую минуту – бушевал Финрод, - Когда я узнал, что Амариэ решила приехать, я надеялся, что это из-за… неважно! Это ты нарочно подстроил так, чтобы она забыла меня напрочь! Это ты, ты виноват!!!
- Хватит, Инголдо! – Гортхауэру, наконец, надоело изображать околачиваемую сорванцами грушу. – Прекрати орать для начала. Я ведь даром что пацифист, тоже обидеться могу. Тихо, кому говорят!
Финрод потряс головой, отгоняя наваждение. С силой провел ладонями по лицу, словно стирая с губ еще не сорвавшиеся гневные слова.
- Извини, Тху…
- Все, забыли. – зная, сколь долго и пунктуально умеют извиняться эльфы – а в особенности этот – таирни хлопнул Финрода по плечу, а кулак другой руки поднес к аристократическому носу его бывшего величества. Воцарилась тишина.
- Почему же она ничего не помнит? – через пару минут нарушил молчание Финрод. – Как это могло случиться?
Сотворенный опустился на корточки возле уже знакомой стенки.
- Знаешь, Финарфиныч… - сообщил он после некоторых раздумий. – Пока что у меня две версии, одна так себе, другая еще хуже. С какой начинать?
 - С той, что проще, - буркнул эльф, присаживаясь рядом в той же позе. Он отлично знал любимую подколку друга, с предложением сообщить плохую и хорошую новости в произвольном порядке.
- Ну, попроще, это как раз неважная, - пожал плечами Гортхауэр. – В смысле, которая просто неважная, но без трагизма. Думаю, ты уже понял, что Амариэ не просто захлебнулась, а сильно ударилась головой в падении. Если помнишь, она даже сознание потеряла. Может статься так, что внезапная утрата памяти – последствия удара.
- Ну, для неграмотных орков сойдет, пожалуй, - фыркнул эльф.
Майя хохотнул.
- Где ж ты, родной, видел неграмотных орков? Столь же доступное для наблюдения зрелище, как скромный нолдо… или трезвый я… ладно, шутки в сторону, мы и так уклонились от темы. Ты вообще прав, догадка очень примитивна и многое непонятно. Например, почему у нее неожиданно проснулась память девочки из Лаан Гэлломэ. Радует то, что такой вариант развития событий предпочтительнее: помутнение должно скоро пройти.
Финрод напрягся.
- Ну? Не томи, излагай дальше!
- Дальше… - Гортхауэр взъерошил волосы надо лбом. – А дальше вообще голая теория. Ты никогда не задумывался, почему «Нимиэрнин» берет пассажиров только в один конец?
- Проще простого – отозвался Финрод, - Кто из Перворожденных добровольно согласится снова покинуть Аман, страну своей мечты, чтобы вернуться в грешное Средиземье?
-Да ну? -  насмешливо перебил его Черный Майя, - А я вот помню одного такого: чернявый, остроухий, надоедливый. И с ним еще девять – один другого скромней и воспитанней. Сами пришли, добровольно, прямо с дракой из Валинора прорывались, чтоб им пусто было. Хотя в Белерианде их, вроде бы, никто не  ждал…
Видя как перекосилось лицо государя Фелагунда, Черный Майя удовлетворенно потер ручки и оскалился.
- Ладно. В общем, идея, на которой воспитывались поколения Элдар, мне понятна. За морем – счастье, благоденствие и вечная радость лицезрения ног Великих, здесь – кровь, пот, сопли и никакого просвета… ну, примерно так, да? Ну вот. Возникает вопрос: а как оно на самом деле, Инголдо? Нет, даже не так. Почему никто из мореходов кроме Кирдана, не занимается перевозками в Валинор? Почему, несмотря на отличную слаженную команду, Кирдан вынужден лично стоять у штурвала, хотя мог бы спокойно сидеть себе на берегу, как подобает правителю Митлонда. Почему, Инголдо?
- Пока что твои почемучки я воспринимаю как намек на то, что пересекать море в обе стороны дано лишь избранным счастливчикам… - хмыкнул Финрод, невольно включаясь в игру. Черный Майя загадочно ухмыльнулся.
- Именно, дорогой мой самодержец! Ты только одно слово позабыл добавить: «безнаказанно». Именно избранным дана возможность переплывать море, не страшась последствий. А для всех прочих Валар могли в целях безопасности установить некий барьер. Предположим, что при прохождении некоего невидимого и неосязаемого рубежа сил, покидающее Аман существо сходит с ума. Или просто теряет все свои воспоминания о жизни в Благословенной земле. Во избежание. А? Как тебе мысль?
Финрод в сомнении почесал ухо.
- Даже не знаю. Почему же тогда со мной такого не случилось? Я прекрасно помню и как мы с Артанис летать учились с крыши с самодельными крыльями, и как в Альквалондэ нырял за жемчугом, и как впервые Амариэ встретил…
- Ну, значит Великие ошиблись в расчетах протяженности своего защитного пояса – хохотнул Черный Майя – На дураков, что потащатся пешком через льды Хэлкарэссэ, он не был рассчитан!
- А Феанориги? – не отставал Финрод. – Вот они точно плыли морем, так почему же с ума не посходили?
 В ответ Гортхауэр состроил кислую мину.
- Ты уверен?
- В каком смысле? – поморщился эльф. – Естественно, уверен, это же все буквально на моих глазах происходило.
Таирни вытаращил глаза.
- Инголдо… ты хочешь сказать, что они всегда такими были?!
Фелагунд понял не сразу. А когда сообразил, то прыснул в кулак. К сожалению, веселье его продолжалось недолго, ибо Гортхауэр помрачнел, нахохлился как старая сова, и буркнул:
- Короче, такие вещи не лечатся, это я тебе как Младший Айну заявляю Валар – и есть Валар, с их силой тягаться мне не по зубам. Тано, может, и смог бы что-то исправить, но не я.
Следом помрачнел Финрод.
***

Над Красным замком стояло обычное нежаркое ангмарское лето. Ландыши давно отцвели и наступило время ирисов. В северном поясе Средиземья сезон цветения всех растений запаздывал приблизительно на месяц по отношению к широте Рунного моря, и Ангмар в этом отношении куда больше напоминал Лаан Гэлломэ куда больше, нежели прежняя резиденция Черного Майя. Возможно, поэтому Амариэ-Йолли чрезвычайно легко освоилась в новых владениях Гортхауэра на севере Туманных гор. Самому хозяину было в общем-то, безразлично, где жить, разве что безумно мучила ностальгия по Хэлгору  да сожаления по поводу утерянной библиотеки Тол-ин-Гаурхота: теперешняя, что в Красном замке, являлась лишь жалким ее подобием. Что до Финрода, то вот как раз он переносил холод не слишком хорошо – сказывался давний переход через Хэлкарэссэ – и вечно торчал в зале с камином.  А когда Тху окончательно доставал своими подначками, тот беззлобно огрызался, апеллируя к тому, что в Валиноре такая погода стоит зимой. Йолли изумленно качала головой: ну надо же, а ведь Заокраинный запад называют краем вечной весны! Гортхауэр плевался как лесной кот и бурчал что-то о невидимых лучах, что продолжают пронизывать землю Амана даже после гибели светоносных Древ Йаванны – именно эти лучи, по его мнению, вызывают повсеместный бурный рост зелени и непрерывное цветение.  Его, разумеется, никто не слушал: Йолли было неинтересно, а Финрода после истории с Сильмариллом любое упоминание «невидимых лучей» раздражало до крайности, так что Гортхауэр вскоре прекратил озвучивать свои измышления.
В один из июльских дней Финрод выловил Гортхауэра в парке. С первого же взгляда Черный Майя отметил, что к растерянному виду эльфа добавился проблеск замышляемой авантюры в глазах.
- Слушай, Тху… - Финрод легко как кошка вспрыгнул на низкорастущую ветку дуба, чтобы сидя оказаться на уровне лица собеседника. – Тут такое дело… Видишь ли, у меня сегодня день рождения, ну и…
-Пригласить, что ли , надумал? – хохотнул Гортхауэр, - Не стоит, Финарфиныч, не напрягайся, я и так тут и никуда не денусь. Могу даже со столом помочь… Надо?
- Не надо, - отмахнулся Финрод, - сам справлюсь, не так уж я стар и немощен, как кажется. Я насчет Ама… то есть Йолли. Просто я хотел еще ее пригласить, но…
Гортхауэр смиренно возвел очи горе и медленно выдохнул для успокоения. Сейчас начнется… и на кой только ляд он в свое время взялся устроить судьбу двух разлученных сердец?
- Но что?
- Как что? Это Амариэ я бы мог решиться пригласить в гости, а теперь, когда она позабыла все, когда она снова – Йолли... Это ведь совсем другая девушка, почти незнакомая. Как бы я осмелился?
- Так, стоп! – Черный Майя снял эльфа с дерева и поставил перед собой. – Сейчас ты несешь ерунду и сам это понимаешь. Из твоих рассказов об Амариэ я понял, что ты был ей совершенно безразличен, так? Ну вот. Нынешнее положение дел как нельзя лучше играет тебе на руку – для Йолли ты не князь дома Финвэ и давний ее поклонник, а Финрод, хороший друг ее давнего знакомого, усек? Тогда ноги в руки и бегом обратно в замок, сообщи Йолли что хотел бы видеть ее в числе гостей. Иди давай уже, Филагх-кунду!
- Тху!!! – Финрод сжал кулаки.
- Инголдо!!! – прошипел в ответ Черный Майя, демонстративно закатывая рукава рубашки – Не заводи с утра, ладно? Только попробуй не пригласить Йолли на день рождения! Вот только попробуй – ох, ты у меня…
-Что я? Что ты сделаешь, а? – оскалился эльф, прижимая уши.
- Да ничего особенного, - пожал плечами Гортхауэр. – Просто если ты сию же минуту не поговоришь с ней, это сделаю я. И рано радуешься, между прочим. Йолли, к примеру, весьма интересуют традиции Ночного народа: ну, песни там, сказания, праздники разнообразные… Погоди, она и тебя еще будет вопросами донимать – ты же у нас на Сулху-ар-бане бывал…
- Ты… ей…рассказал? – задохнулся Финрод от гнева и стыда. Майя гадко ухмыльнулся.
- Еще нет. Но если ты не сделаешь того, что должен, за мной не заржавеет, ты же знаешь, Филагх-кунду!
-Ну ты и гад… - покачал головой Финрод, и, резко развернувшись, пошел прочь по тропинке, ведущей к Красному замку. Гортхауэр проводил его взглядом, потом полюбовался на собственные ногти и ни к кому не обращаясь, изрек:
-Вот такое у меня, братец, амплуа на этой сцене. Хотя правильно все же говорить не «гад», а «антигерой» или, на худой конец, «воплощение зла». Тоже мне, драматург!

Праздничный стол, по обычаю Благословенного Амана, накрыли в саду под яблонями. Той скорости и умению, с которыми Старший народ умеет соткать атмосферу торжества буквально из воздуха, могут позавидовать все без исключения народы многоликой Арты. За исключением, пожалуй, Великих – тем вообще никакого труда: щелчок пальцев, и вот оно - чудо, как заказывали. Так вот: способность Элдар устраивать праздники на пустом месте тоже чем-то сродни чародейству. Именно так думал Гортхауэр, озирая сервированный на три персоны стол, уставленный закусками, напитками и кушаньями, что появились на свет совершенно внезапно и неведомо откуда. Впрочем, как раз с напитками дело обстояло проще некуда: именинник хорошенько перетряс хозяйский погребок, в котором водилось все, начиная от «Хэлгорского красного» и заканчивая тем же контрабандным мирувором. Удивительно то, что сыну Финарфина за сотни лет обитания в Тол-ин-Гаурхоте ни разу не пришло в голову поинтересоваться: откуда у его друга подобные редкости, а главное – каким образом тысячелетиями уничтожаемые запасы исправно восполняются? Впрочем, на подобный вопрос хитрюга Гортхауэр, скорее всего, подарил бы загадочную ухмылочку и фразу «Это секрет!»
Распространяя аромат горной лаванды, по парковой дорожке к друзьям чинно шла Йолли. На ней было узкое темно-синее платье с короткими рукавами, а в тщательно убранных золотистых локонах мерцали сапфировые заколки. Гортхауэр многозначительно хмыкнул, но смолчал. Финрод же напротив, после недолгой утраты дара речи, рассыпался в любезностях. Вручив гостям подарки (шкатулку из перламутровой морской раковины – Йолли, и украшенный жемчугом серебряный кубок - Гортхауэру), его бывшее величество, государь Финрод Фелагунд пригласил всех к столу. Первый тост, принадлежавший виновнику торжества, адресован был радушному хозяину, под крышей которого сегодня все так здорово случайно собрались. Йолли лучезарно улыбнулась, когда смущенный комплиментами Майя попытался отшутиться тем, что мол «дом мой – идеи ваши», а на предположение об участии девичьих ручек в приготовлении блюд – так и вовсе залилась по-детски звонким серебристым смехом. Финрод тоже улыбнулся удачной шутке друга, зато Гортхауэр озадаченно изогнул черную бровь и как-то странно посмотрел на нарядную Йолли. Но опять смолчал.

Застолье шло своим чередом. Гортхауэр, которому крепкие напитки в силу его сверхъестественной сущности, были что троллю – булавка, налегал на «Пламя творения». Попутно с величайшим вниманием прислушивался к содержанию разговора и изредка отпускал шуточки для конспирации. Слово за слово, речь зашла о музыке. Хозяин Красного замка намек понял и послушно ушел в дом за лютней… да и за новой бутылкой «Пламени творения», если честно. По возвращении он застал настоящую идиллию: Йолли складывала из накрахмаленной до отвращения салфетки изящного журавлика – таких делали дети в Лаан Гэлломэ – а Финрод наблюдал за ловкими движениями девичьих пальцев. Их твердые бледно-розовые подушечки до сих пор носили следы вышивальных иголок, что придавало сосредоточенности Йолли особенно трогательный вид невообразимо-детской серьезности.
- Э-эй! – для привлечения внимания таирни кашлянул и помахал рукой. – Менестреля к пиру вызывали?
- Нет! – съехидничал Финрод, не поднимая головы – Мы и сами себе менестрели хоть куда!
Вместо ответа Сотворенный вспрыгнул на спинку стула, держа лютню наперевес:
-Извините, оплачено! – расхохотался он и отвесил шутливый поклон. Стул слегка покачнулся, и Майя, во избежание падения, мягко спланировал обратно на грешную землю. Йолли захлопала в ладоши. Гортхауэр еще раз поклонился, и неожиданно схватил со стола фигурку журавлика, посадил ее себе на ладонь. Загадочно оглядев присутствующих, он на миг призадумался, а потом, словно бы вспомнив нечто важное, осторожно понес ладонь к лицу и подул на игрушку. Легкая полотняная фигурка слетела с руки, но в траву, против всякого ожидания, не упала, а продолжила свой полет. Внезапно игрушечный журавлик расправил сложенные из салфетки угловатые крылья, дважды сильно взмахнул ими – и, набирая высоту, пошел в небо. Финрод и Йолли пораженно ахнули, следя за ожившей фигуркой, а журавлик плавно спикировал вниз, заложил круг почета над праздничным столом и снова начал стремительный подъем. Белое пятнышко отдалялось все больше, пока не превратилось в крошечную точку. Вскоре исчезла и она, растворившись в вечерней синеве, а три пары глаз: серые, голубые и непроглядно-карие – продолжали глядеть ей вослед.
- Улетел… - еле слышно прошептала Йолли. – Я знала, что такое бывает… может быть. Просто у меня не получается.
- Иллюзия? – пригубив вино, предположил Финрод.
Таирни неуловимо улыбнулся какой-то совсем непохожей на него мудрой всезнающей улыбкой, уголком губ, искристой чернотой зрачков. Эту улыбку могла бы узнать Йолли, но она все еще смотрела вверх, запрокинув голову.
- Иллюзия? – тихо переспросил Сотворенный, отбрасывая со лба непослушные пряди, вечно выбивавшиеся из хвостика на затылке. – Называй как хочешь, но будь готов к тому, что все мы – тоже чья-нибудь иллюзия. В основе всего сущего лежит идея, просто творцы бывают сильными и слабыми. Так что между бумажной фигуркой и настоящим журавлем разница не столь уж велика.
И он неожиданно подмигнул гостям.
После следующего бокала, разговор вернулся к прежней теме. Завладевший хозяйской лютней Финрод спел пару песен Даэрона: все это время таирни морщился и потягивал коньяк, чтобы ненароком не съязвить по поводу текстов. Когда именинник, наконец, выдохся и отвлекся на то, чтобы промочить пересохшее горло, лютней завладела Йолли.
- Я хотела бы спеть одну песню, - просто сказала она. - Это не мое сочинение, просто мне она очень нравится. И как раз про журавлика… пусть это будет песня для Финрода, - улыбнулась она и запела.
Похожий на колокольчик голос звенел под кронами деревьев, и вторил ему перезвон струн. Сотворенный обратился в слух, глаза его становились все шире, а к последнему куплету и вовсе напоминали донышки двух бутылок: Йолли пела песню Тинувиэль из Дориата!
- Откуда ты знаешь эту песню? – был первый вопрос Гортхауэра, когда Йолли допела и поставила инструмент на землю. – Где ты слышала ее?
Девушка удивленно приподняла брови.
- Хм… вообще-то я думала, что ты тоже ее знаешь. Это ведь песня моего народа… Неужели позабыл?
Таирни хмыкнул.
- Да, пожалуй…. Хм, ну надо же – действительно, совсем из головы вылетело! – он хлопнул себя по лбу. – Прошу прощения!
И, ухмыльнувшись до ушей, поднял кубок:
-Надо срочно подогреть память!
На этот раз и Йолли последовала примеру остальных, сделав первый в жизни глоток «Пламени творения». Напиток оказался невыносимо крепким, лазурные очи вмиг наполнились слезами, и девушка, схватив салфетку, принялась их вытирать. Финрод услужливо передал своей даме половинку сочной груши. После стремительного уничтожения оной, девушке полегчало. Всем прочим – тоже.
Со всеобщего молчаливого согласия инструмент перешел к Гортхауэру. Таирни долго думал, что бы такого спеть, но на ум, как назло, кроме песен Тинувиэль, ничего не приходило. Зная об отношении Финрода к фолк-року, Черный Майя решил не портить эльфу праздник. Он долго перебирал послушные теплые струны, бездумно извлекая аккорд за аккордом.
- А знаете, – негромко сообщил он гостям, - я однажды задумался над тем, что же происходит с поэтами и менестрелями после смерти. Со смертными, я имею в виду… И тогда мне пришло в голову, что смерть для них должна быть чем-то вроде приглашения на генеральную репетицию Второй Музыки Айнур. Во Втором хоре – Хоре Конца Времен – будут петь Младшие Дети Эру, это общеизвестно. Ну, а кто сумет сделать это лучше менестреля? – улыбнулся Черный Майя, продолжая перебирать струны. – И эту песню я хотел бы посвятить той, что ушла от нас…  нет, не так! – просиял Гортхауэр и упрямо тряхнул головой, - Той, что уехала на гастроли в Чертоги Мандоса. Тинувиэль из Дориата…
И Майя запел:

Поэты рождены из звездной пыли,
Так нисходя во мрак житейских бурь
К нам во плоти являются живые
Аккорды древней Музыки Айнур.

Увенчанные золотом заката,
Не променяв свободу на дворцы,
Как встарь, дорогой снов бредут куда-то
Бессмертных песен смертные творцы.

В холодных снежных северных столицах
И в солнечных портовых городах,
Они себя раздарят по крупицам,
Талант не продавая никогда.

Они уходят за пределы Арты
На взлете славы, в неурочный час,
Поэты, менестрели, музыканты –
Всю жизнь свою прожившие для нас.

Пусть мир совсем не тот, каков был прежде,
И в бездну моря канул Дориат,
Как прежде слышен тихий голос нежный,
Как прежде струны у костров  звенят.

В оранжевой футболке с алой руной,
И с черной лютней, да наперевес,
Возникнет у костра в ночи безлунной,
Дух той, чьи песни пели птицы здесь.

Она  со сцены зал окинет взглядом,
Взмахнет рукой, отбросит челку с глаз
И до конца концерта будет рядом
Как будто и не покидала нас.

Пусть век ее и был, увы, недлинным,
И не был путь похож на торный тракт -
Когда концерт – всей жизни половина,
Вторая половина – лишь антракт.

И Первая безумная Эпоха,
Чьи битвы в песнях славит менестрель,
Достойна называться без подвоха
Эпохой Лютиэн Тинувиэль!

Песня закончилась. Гортхауэр молча опустил лютню на землю и обвел глазами сидящих за столом друзей. Сгущался вечер, но даже в темноте были заметны две светлые дорожки слез на щеках Йолли и задумчивый взгляд Финрода. Мерцали чародейские огоньки в ветвях старой яблони, их живые блики дрожали в хрустале и на кончиках серебряных вилок, бросали цветные отсветы на белоснежную скатерть.
- Ну, - длинная, обтянутая черным шелком рука Сотворенного потянулась к бутылке. – Чего загрустили? Расстроил? И тебя, Финарфиныч, тоже? Ну, извините меня, извините, само вырвалось… Короче, выпьем за то, чтоб мне лютня в руки больше не попадала, идет? – хохотнул он. – Ну, кому чего наливать?
- Твоя? – вместо ответа спросил Финрод. Майя вскинул бровь, пожал плечами
- Идея народная,  музыку тоже у кого-то свинтил (да, хреновый из меня менестрель!), так что вопрос поставлен неверно! – отшутился он и добавил:
- Вот слова как раз мои. Ну так что, мы пьем или нет?!
Тост все успели благополучно забыть, поэтому вежливо выпили. Пока остальные закусывали грушами, именинник дотянулся до прислоненной к стулу Сотворенного лютни и втащил ее себе на колени.
- А я вот тоже кое-что сочинил, - как будто бы невзначай сообщил эльф, откусывая кусочек груши и аккуратно вытирая губы салфеткой. – Правда, это не песня, а так сказать…
Гортхауэр поперхнулся, закашлялся мучительно и сделал Финроду страшные глаза. Тот непонимающе вскинул брови. Черный Майя коротко кивнул на сидевшую рядом Йолли и на всякий случай показал начинающему драматургу кулак. Увы! Сей выразительный намек не укрылся и от проницательной девушки.
- Ой, Финрод, подожди, я сейчас! – она выскочила из-за стола, подбежала к Черному Майя и принялась колотить его по спине. На лице Сотворенного отразилось изумление.
- Ну как, теперь лучше? – она склонилась совсем близко, запах лаванды сделался нестерпимо-резким. – Попей… - девушка придвинула Сотворенному кубок вина. – И в следующий раз будь осторожен, прошу тебя, не говори во время еды…
Гортхауэр клятвенно заверил девушку, что это в последний раз и больше не повторится, однако мысленно выругал себя за неудачу отправки мимического сообщения. А неудача была налицо, ибо Йолли, не мудрствую лукаво, принялась упрашивать автора представить свое творение на суд слушателей. Благородный сочинитель немного поупирался, но больше – для вида, нежели из-за неподходящего содержания, после чего милостиво согласился и, пообещав скоро вернуться, умчался в Красный замок за текстами.
За столом воцарилось неловкое молчание. Гортхауэр потягивал «Пламя творения» из дареного кубка, грея серебро теплом рук. Йолли ухватила еще одну салфетку и привычно складывала из нее очередного невиданного зверя, отловленного за ногу в неведомых закоулках фантазии. От неспешного занятия ее отвлек насмешливый голос Сотворенного.
- Ну что, Амариэ? Тебе еще не надоело беднягу Финрода за нос водить, а?
Слова были сказаны на квэниа. Девушка вздрогнула от неожиданности, взгляд ее затравленным зверьком метнулся к лицу Сотворенного. Черный Майя сидел, небрежно развалившись на стуле, с кубком в руке, щурился поверх головы Йолли на пляшущие огоньки и улыбался… Улыбался той щемящее-знакомой, невероятно мудрой и всезнающей улыбкой, какой умел улыбаться только Тано. Разноцветные праздничные светляки, отражаясь в карих глазах Гортхауэра делали их радужными, похожими на нечеловеческие глаза Мелькора. Сходство между Учителем и Учеником было настолько потрясающим, что девушке пришлось несколько раз подряд энергично моргнуть, чтобы отогнать наваждение.
- Что… что ты имеешь в виду? – произнесла она на ах’энн, нещадно комкая в пальцах недоделанную фигурку. И опасливо добавила: – И… послушай… это действительно ты?!
Улыбка Сотворенного сделалась шире.
- Я - это я, - ответил он, - Но речь не о том. Я спросил вас, как долго вы намерены продолжать игру в потерю памяти, леди Сулимо?
«Леди Сулимо» опустила голову, чтобы скрыть пылающие щеки, и несколько раз подряд сплела-расплела пальцы.
- Но как ты понял? – смущенно спросила она. – Я ведь, кажется, ничем не выдала себя. Даже очнувшись в Серебристых Гаванях, заговорила на ах’энн… Как ты узнал? Использовал Силу, да? Мысли прочел? Очень красивый поступок, всегда так делай… - девушка начала тихо закипать, как оставленный без присмотра чайник.
- Решил, что тебе можно, раз ты – его таирни, да? – смятый журавлик из салфетки с размаху ударился о стол -  А ты не думал о том, чем для меня было твое сообщение с этого… палантира твоего дурацкого? Нет? А о том, как я попала на корабль Кирдана? Тоже нет? А о том, что я повторяла про себя, когда пряталась от береговой стражи Тол-Эрэссэа в «вороньем гнезде» «Нимиэрнин» и когда поднятые на уши моим Учителем вооруженные воины обшаривали наше судно в поисках пропавшей принцессы Ильмарэна? И еще ты, наверное, забыл подумать о том, что я испытала в момент, когда на границе вод Благословенной земли на меня внезапно обрушилась полустертая память девочки Йолли из Лаан Гэлломэ, Последней Королевы Ирисов?! Когда, вспомнив правду, я поняла, что две тысячи лет прожила среди лжи! Во что и кому я должна была верить, скажи мне! Тебе? О, да… пожалуй. Или князю дома Финвэ, бывшему участнику похода за Сильмариллами, бросившему все на свете ради своей гибельной затеи? Да он же попросту сбежал в дальние края, ему даже в голову не пришло позвать меня с собой! Только не говори про Учителя: если я однажды осмелилась нарушить его волю, то сотни лет назад у меня тоже с лихвой хватило бы мужества на подобный шаг! Кто знает, как сложилась бы тогда история… Пока что у сказки про принцессу и зачарованного рыцаря очень дурной финал. И даже хуже – у нее никогда не было ничего, кроме дурного начала!!!
Амариэ умолкла, тяжело дыша, не, глядя, налила себе «Пламени творения» и залпом осушила кубок. Неизвестно, где юную леди научили так делать, но вместо закуски она быстро поднесла к лицу надушенное запястье. Втянула воздух, смахнула выступившие слезы.
- И тогда я решила, что история должна начаться сначала. С новыми героями, в новых декорациях, в новой эпохе… Я не знаю, что из этого получится, правда, не знаю, но теперь нам обоим, по крайней мере, некуда бежать…
И она виновато посмотрела на Сотворенного. Тот слушал внимательно, не перебивая, а когда Амариэ закончила свою речь, то кивнул и ободряюще коснулся нервно дрожащей руки кончиками длинных пальцев. Амариэ несмело улыбнулась и снова сгребла в горсть брошенного журавлика.
-Ты не сердишься на меня?
Гортхауэр отрицательно покачал головой. Глаза его смеялись.
- Совсем-совсем не сердишься? – уточнила обстоятельная воспитанница Короля Мира.
- Совсем-совсем! – подтвердил Черный Майя и, закинув ноги на стол, беспечно откинулся назад. Журавлик в руках девушки зашевелился, захлопал крыльями, и, подняв угловатую голову, очень внимательно, как  ей показалось, посмотрел на нее. Амариэ хихикнула.
- Слушай, Гортхауэр… - протянула она после недолгого молчания. – А как ты все-таки догадался, что я – это я? В смысле, не только Йолли, но еще и Амариэ?
Таирни мгновенно убрал ноги со скатерти и, резко качнув стул, возвратился в исходное положение.
- Элементарно, Йолли! – до ушей ухмыльнулся он.
- Ну как? – не отставала девушка. – Я ведь не допустила ни одной ошибки.
-Одну – не одну, а лично я заметил четыре, - тонко прокомментировал таирни. – Разумеется, при условии, что мы предполагаем полное отсутствие памяти Амариэ. Их было четыре.
Амариэ встопорщила острые ушки. Гортхауэр решил успокоить юную леди.
- Сразу успокою: Финрод ничего не заметил.  Итак. Самой первой ошибкой стало твое появление в парке. Видишь ли, у Эллери Ахэ не принято переодеваться в нарядное платье в случае похода в гости, это – чисто валинорский обычай. Эллери Ахэ надевают особую одежду лишь в один день – Праздник Ирисов – во все прочие дни они меняют платье лишь соответственно погоде и соображениям чистоты. Вторая ошибка тоже заключалась в различии традиций Элдар Валинора и Лаан Гэлломэ: Эллери Ахэ ходят в гости с подарками для хозяина и помогают ему накрыть стол. В Валиноре, как я понял, дело обстоит с точностью до наоборот: там стол накрывает исключительно хозяин и он же дарит подарки гостям. Продолжать?
Амариэ кивнула.
- Ну, дальше, на самом деле, не так просто. Если первые две промашки можно было бы списать на уважение к виновнику торжества в стремлении следовать его обычаям, то вот с текстом песни вышел любопытный казус. Дело в том, что эту песню про журавлика я сам переводил с ах’энн. После некоторых  хм… приключений, текст попал в руки известной девы-менестреля, Лютиэн Тинувиэль, ныне, увы, покойной. Тинувиэль изменила тот куплет, в котором говорилось о Мелькоре, досочинив взамен него другой, и стала петь эту песню на концертах. Я не знаю, каким образом эта песня попала в Валинор, где ты услышала ее и запомнила, но только спела ты ее именно в том виде, в  каком ее пела Тинувиэль из Дориата. Эллери Ахэ пели иначе. Ну и последнее: оригинал песни был написан явно не на квэниа. Вначале я подумал было: вдруг ты просто решила сделать приятное Финроду, спев песню на его родном языке (совершенно, кстати, напрасно, он за это время успел ах’энн выучить, умная башка!), но потом сообразил, что ты не просто повторяешь заученные фразы, но и прекрасно понимаешь их значение. Следовательно, язык Светлых эльфов ты знаешь – я видел слезы на твоих щеках, когда пел о Тинувиэль  - а Йолли из Лаан Гэлломэ его знать не могла. Вот она, четвертая и главная ошибка вашей маскировки, леди Сулимо!
Сотворенный умолк, самодовольно покачиваясь на стуле. Амариэ смотрела на него с тем восхищением, какое испытывает первогодок-ученик, глядя на работу мастера.
- Тху, ты гений! – наконец, выдала она. От такого неожиданного обращения Черный Майя потерял равновесие и вместе со стулом грохнулся в густую траву. Амариэ вскрикнула и бросилась ему помогать.
- Йолли? – длинный палец Гортхауэра уперся в нее.
- Что? – встревожено отозвалась девушка, на миг отвлекшись от попыток поднять стул вместе с таирни.
- Ты тоже умница!
И он подмигнул левым глазом, да так задорно, что Амариэ залилась смехом. Гортхауэр глянул на нее и расхохотался за компанию. Всеми забытый крахмальный журавлик кое-как добрался до края стола и попытался вспорхнуть, но  поскольку крыло у него было только одно, то ожившая фигурка сумела лишь неуклюже перевалиться за край и шлепнуться Черному Майя на лицо. Хохот грянул с новой силой.
- Нет, ну что за гости пошли – на минуту нельзя одних оставить! – проворчал неожиданно подошедший к ним Финрод. В одной руке он сжимал пачку исписанных листов, а в другой, естественно, пыльную бутылку, - Стулья трещат, гости пищат, смех какой-то дурацкий на весь парк! Что вы тут творите, а?
Гортхауэр резво вскочил на ноги и пригладил растрепанные волосы. Затем вернул на место упавший стул.
- Смеемся, - как ни в чем не бывало, ответил он. – Стулья ломаем. А ты думал?
- Ничего я не думал, - возразил эльф, водружая добычу на стол. – Я вам песенку принес, слушать будете или как?
- Или как, - добродушно буркнул Черный Майя, вышибая пробку из бутылочного горлышка. – Шучу, конечно. Давай уже, не тяни кота за хвост, покажи свое творение даме!
И он поклонился Йолли.
- Сейчас! – зарделась она. – А можно сначала… ну, минуточку подождать, совсем чуть-чуть?
Девушка протянула Сотворенному сложенные горстью ладони. В их чаше  смирно сидел игрушечный журавлик.
-Я ему крыло сделала, - застенчиво сообщила Йолли, - Теперь должен полететь…
Сотворенный усмехнулся, и, склонившись через плечо девушки, несильно дунул в подставленные ладони. Сорванный с руки потоком воздуха, журавлик пару раз неуверенно хлопнул крыльями, изогнул шею – точно обернулся посмотреть на тех, кто подарил ему жизнь, - и неровными толчками начал набирать высоту…

***

Они ушли. Ушли вдвоем. Я не останавливал, не уговаривал остаться – чувствовал, наверное, что не имею на это права… или скоро не буду иметь. Все складывалось так, как должно, в конце концов, эти двое встретились, несмотря на все преграды. Их теперешнюю участь трудно назвать легкой: Финрод столько веков прожил затворником, что привыкать к изменившемуся до неузнаваемости миру Средиземья ему придется столь же тяжело, как и беглой валинорской принцессе Амариэ. Но за этих двоих я спокоен. Хотя бы потому, что их двое. А я один… нда… как-то вот так получилось.
Написанная Финродом опера вызвала небывалый восторг у Амариэ… или Йолли? – Тьма Изначальная, я уже и сам запутался, как правильно. Юная леди заявила, что эта вещь непременно должна увидеть свет, и что лично она приложит к этому все силы. Ну-ну… зная Амариэ, можно быть уверенным в том, что опера Финрода будет поставлена на лучших сценах Средиземья, а сама воспитанница Короля Мира будет исполнять главную женскую партию, причем, скорее всего – Элхэ, ибо из партии собственной героини малышка Йолли выросла окончательно и бесповоротно.
Финроду я поражаюсь, чем дальше, тем сильнее. Даже по прошествии тех сотен лет, что он проторчал в моем замке, я не всегда могу предсказать его мысли и поступки, хотя в случае Элдар я редко промахиваюсь в суждениях. Может, он – Эдайн? Шутка. Как-то раз, когда мы с ребятами обсуждали оперу, Инголдо посетовал на то, что Тинувиэль так рано покинула пределы Арты: он, мол, специально под ее голос некоторые партии писал. Нет, вы слышали? Это говорит ярый ненавистник средиземского фолк-рока, оголтелый фанат Даэрона! Вот и понимай, как хочешь.
Остатки клана Красного волка переселились в Ангмар. Из огромного племени уцелела едва лишь пятая часть, поэтому иртха Туманных гор приняли переселенцев куда менее враждебно, чем следовало. Что произошло с Хуркулух – не знаю, а вот Муфхар-иргит по сю пору жив и здоров, даже однажды заходил в гости. От почтенного шамана я и узнал о великом Северном переселении иртха Тол-ин-Гаурхота. Поговаривали также, что вскорости между Муфхар-иргитом и шаманом одного из соседних кланов, неким Рраугнуром, разгорелась настоящая идеологическая война. Камнем преткновения явилось несогласие двух мудрецов во взглядах на природу вашего покорного слуги. Ничего себе, да? Я уж думал, они найдут куда более важную причину для конфликта, например, поспорят о сущности Эллери Ахэ: были ли они уллах или все же существами из плоти и крови (впрочем, в отношении меня они и сами не пришли к окончательному выводу по данному вопросу). Ну, или какого на самом деле цвета были глаза у Тано…
Да, кстати, о Тано. Перед самым уходом, в последнюю ночь своего пребывания в Красном замке, Йолли поднялась ко мне в комнату. Я сразу понял, что она намерена сообщить мне нечто важное: в противном случае, она сделала бы это раньше или, напротив, дождалась утра. Ожидал услышать что угодно: у меня нервы крепкие, да и лекарство от мировой скорби всегда под рукой – захватывающую повесть о пиратском прошлом Кирдана Корабела, признание в любви ко мне, сожаления по поводу скорой разлуки, мысли о возвращении назад в Валинор, слезной просьбы воскресить ее родителей… Но вместо этого Амариэ рассказала мне о том, как однажды выпросила у Короля Мира позволения заглянуть за Двери Ночи и о том, что она там увидела.
В этом месте она разрыдалась, да так сильно, что бедной девочке пришлось налить. Сам я к этому моменту давно хлебал из горла, и «Пламя творения» казалось мне чем-то вроде чая: ни вкуса, ни крепости, ни горечи - один только аромат. А Йолли говорила и говорила…
…о сведенных судорогой боли руках, скованных цепью. О лице, обезображенном незаживающими ранами. О зрячих черных провалах на месте выжженных глаз. О невыносимом холоде межмирного одиночества и тяжести Ангайнор. О бессильно поникших плечах  и сломанных крыльях. О моем создателе, Учителе и отце… о том, что сделали с моим Тано…
Амариэ рассказала мне, как, испугавшись его уродства, прибежала к Манвэ и долго плакала, уткнувшись носом в подол лазурной мантии. Как громко сожалела, что собственными  руками не успела вырвать глаза этому мерзкому чудовищу, посмевшему назваться братом ее возлюбленного учителя, воспитателя  и господина…. – здесь она снова разрыдалась, на этот раз настолько неуправляемо и безутешно, что оказался бессилен даже мой хваленый коньяк. В кратких перерывах между всхлипами она, стоя на коленях возле моего кресла, умоляла о прощении за эти ужасные слова. Повторяла, что больше не хочет и не умеет с этим жить, и что я имею полное право сейчас убить ее, потому что нет и быть не может никакого прощения, ибо тот, перед кем она виновата, никогда не услышит слов покаяния…
Я сидел и не замечал девушку, убивавшуюся с горя возле моих ног. Я не слышал и не понимал, что она говорит… Я смотрел в темноту летней ночи, и мне казалось, будто в стрельчатом портале окна вдруг возник образ Тано – такой, каким описывала его Йолли, Последняя Королева Ирисов: провалы пустых глазниц смотрят в самую душу, и  призрачный ореол седых волос вокруг пергаментного лица. Губы кривятся в попытке что-то произнести, но слишком далеко… не услышать. Время остановилось, воздух перестал поступать в легкие - исчезло все, кроме этого образа, кроме вечной боли утраты и одиночества. В эти минуты, а, может быть, часы – я отчетливо представлял себе, как давит пустота. Пустота окружала каждого из нас двоих, для подобного ощущения невозможно подобрать слова ни в одном из языков Арты – это даже болью нельзя назвать!
Как во сне я шагнул к окну, раздвигая плечами пространство, продираясь сквозь плотную ткань мироздания, и протянул руку… Тано, я здесь. Потерпи, я сейчас… Сейчас… у меня все получится. Я здесь, Тано, я здесь…ну, давай же…
Превозмогая тяжесть оков, дрогнуло призрачное запястье – да нет, какое там призрачное! – более материальных ожогов и ран трудно представить. Очень медленно мне навстречу поднималась кисть, силясь распрямить скрюченные пальцы. Он слышит и понимает меня… Неужели все так просто? Что же вы, Могущества Арты, где ваша хваленая мощь? Не ожидали такой прыти от Отступника-младшего? Я засмеялся и резко выбросил руку вперед – сквозь пространство, сквозь границы мира, сквозь забвение и толщу ледяной пустоты… Пальцы ощутили удар о твердую и гладкую поверхность, а потом где-то на грани меж явью и бредом послышался звон и испуганный женский крик…
Видение исчезло. Я стоял в собственной комнате, из разбитого окна ощутимо тянуло прохладой летней ночи. Возле ноги ощущалось нечто живое и теплое. Пахло лавандой и коньяком… хрустели осколки.
- Гортхауэр, ты как? – голос натянут как струна, еще чуть-чуть – и лопнет витое серебро связок.
- Гортхауэр!!! Ты слышишь меня?! Как ты?
«Странный вопрос» - усмехнулись губы. «Как я? Что за бессмыслица? Можно подумать, что теперь я вообще могу быть хоть как-то! Да и что я, в сущности, такое? Мысль, обретшая форму? Сила, заключенная в оболочку плоти?»
Но то кто создал меня, знал, что безвыходных положений не бывает. Он всегда говорил, что Сила сама способна принять подходящую форму, чтобы преодолеть преграды на избранном пути. А это значит, что еще не все потеряно: я стану ветром в твоих крыльях, Тано. Я пройду сквозь небыль, я сумею обратить невозможное в его противоположность. Этот Путь я выбрал сам, и пройду его до конца, какой бы смысл не был заключен в этом слове, и чего бы мне это ни стоило.
Я посмотрел в испуганную лазурь девичьих глаз. Вот ведь… Как зверек жмется к ногам, ждет ответа. Я улыбнулся ей.
- Нормально, Йолли. Все нормально. Я смогу!
/последние часы 2008 года/

***
Эпилог. Исповедь Черного Властелина.

Кто способен измерить путь бесконечных тысячелетий? Для Младших Детей единого  это просто слова, даже пара десятков лет для них – целая эпоха, в течение которой сменяется поколение. Двадцать лет – и на смену уходящим за грани мира приходят новые воины, новые звездочеты, кузнецы, художники и менестрели. Старшие Дети бессмертны, но для них бессмертие исполнено неизменности, существование их напоминает мне сильно замедленную краткую вспышку жизни Смертных. То, на что у Эдайн уходят два года, Квэнди достигают за двадцать… Они просто не замечают бега времени, ведь им некому было сказать, что год – это много…. Что десятилетие подобно глубокому оврагу, столетие – пропасти, тысячелетие – бездне…
Я не был ни тем, ни другим. И Эдайн, и Квэнди знают боль, им знакомо беспощадно жалящее свойство памяти о совершенных ошибках. Не успел… не уберег… Но жизнь людей коротка, и помня о горе, случившемся много лет назад, до самой своей смерти они все равно не успевают избыть весь срок скорби. Воистину, смерть – величайший из даров… У Квэнди все иначе. Мелодия, определившая в Музыке Айнур песнь их сути – это колыбельная. Покой в их сердцах предопределен изначально. Время горестных воспоминаний о пережитых утратах у них очень велико, но что такое пара тысяч лет в сравнении с вечностью? Пыль, след упавшей звезды на вершине скаля, уходящей за облака в надмирную лазурь. Плевок на дороге.
Забвение – это тоже дар. Способ существования бессмертных. Можно долго спорить о том, кому повезло больше, но ни один из двух даров не достался мне. Мне, младшему из Айнур, Песни, породившей Песнь. Осужденному на вечную боль скорби, что всегда пребудет  со мной. Кто из Смертных или Бессмертных знает, что это такое? Кто в состоянии вообразить себе тысячелетия бессилия, тысячелетия отчаяния, тысячелетнюю боль от зазубренного клинка, терзающего  вечно незаживающую рану в том месте, где когда-то давно было сердце.
У меня отняли все. Веру, семью, дом, отца, друга… Ты один был всем этим. Ты, мой Учитель… Тано… Что связывает Творца и Творение? Уважение? Любовь? Дружба? Привязанность? Благодарность? Как же мелко и однобоко… Эту нить, этот нерв нельзя объяснить подобными словами. Все это вместе, взятое сотню раз, помноженное на юность незапятнанного мира и невыразимое, невозможное счастье творения и удивительных открытий. Казалось, ничто не может разорвать эту вечную связь… Оказывается, может… Знаете, на что это похоже? И я не знаю подходящего сравнения. Словно ты ослеп и оглох, лишился возможности ощущать запахи, способности говорить и двигаться, но, вместе с тем все органы чувств остались целы и невредимы, обострившись до предела, чтобы еще больше мучить тебя вечной тоской по изломанной, с корнем вырванной части твоего естества. Я умирал, будучи бессмертен. Я забывал, будучи лишен возможности забыть. Я, не такой как Эдайн и Квэнди. Я, Младший из Айнур, Черный Майя. Я был один на один со своей вечной неизлечимой болью и сходил с ума.
Это потом людские хроники превратят меня в безумное кровожадное чудовище, сеющее разрушения и смерть. Те, кто будет вплетать этот образ в гобелен истории, так и не поймут, что отголосок Песни Творения не способен разрушать. Что испивший чашу боли утрат до дна, никогда не сможет причинить ее ни единому живому существу на земле. Одержимый местью лишь умножает горе, кровью поверженного наземь врага ставит размашистую подпись под признанием в собственном бессилии… На самом деле, за этими словами крылась пугающая и давно известная истина, которую я не решился бы произнести даже в мыслях – такая боль сквозила в ней: смерть предателя, клятвопреступника и убийцы не вернет Тано в этот опустевший и холодный мир. Я никого не винил в случившемся, и именно в этом заключалась моя сила. Было ли это вспышкой озарения уставшего от безысходности и отчаяния рассудка или всеобщее сыто-ленивое спокойствие настолько претило мне, но однажды я внезапно осознал, что не так уж и бессилен, понял, для чего живу, и что именно мне предстоит сделать.
Тано… Пылающие недра Арты до сих пор помнят и прикосновение твоих ладоней, и миг обручения двух пламенных сердец. Вы – часть друг друга, и ничто не в силах разорвать эту связь. И если силы Арты позовут тебя, то ни одна цепь, ни мощь всех Валар не смогут боле продлить ни минуты твоего плена. Коснись тверди обрученного с тобою мира, как прежде, ладонь-к-ладони и станешь свободен… Но далеко за Дверями Ночи темница твоя, Тано, и нет пути назад лишенному силы Отступнику… Ну и что?! Если ты не можешь оказаться в пределах Арты, так, значит, Арта сама придет к тебе! Одно касание – и все преграды рухнут пред вашей единой мощью, а ты… ты снова будешь со мной…
  Я начал свои опыты. Создать форму абсолютной Силы, слить в один-единственнный артефакт всю память прежних лет, всю тоску осиротевшего мира, всю ту безумную мощь, что Арта способна подарить Обрученному-с-Ней. Кольцо, что скрепит союз, возвратит из тьмы и небытия того, кого я считал своим отцом и Учителем. Закаленное в пламени подземных недр, впитавшее саму суть вечной силы, зов Арты, способный притянуть, исторгнуть из пустоты  безвременья заточенный в ней дух. Это потом станут говорить, что, возжаждав власти, я создал Кольцо, чтобы повелевать миром. Это потом появится легенда о Назгулах, девяти призрачных воителях-кольценосцах, соблазненных посулами бессмертия. Как там: «а одно, всесильное – властелину Мордора… чтоб лишить их воли… »? Кольца Назгулов были первыми опытными образцами, неудачными подобиями… Они сводили людей с ума, но все же сила их была недостаточной для того, чтоб распахнуть Двери Ночи. Каждое последующее из этих созданных мною колец было сильнее предыдущего, к примеру, то, что досталось безвестному ангмарскому магу, могло бы считаться удачным. Его обладатель обрел бессмертие и невиданную мощь. Затаив дыхание, со страхом и надеждой я ждал результата, но вновь потерпел полнейшую неудачу. Устремления людей, столь различных по происхождению, возрасту и моральным убеждениям, в конечном итоге, абсолютно однотипны: это власть. Власть является тем единственным, к чему стремится самое человеческое существо. Что ж! По крайней мере, никто из тех девяти не ушел обиженным, они получили желаемое, наверное, они даже были счастливы на свой манер. Но видя последнего из Кольценосцев, того самого ангмарца, я понял, что передо мной – безумец. Сила Кольца, практически неощутимая для меня, до дна выпила рассудок взрослого, владеющего тайной мудростью человека. Предел был достигнут: вложи я в артефакт чуть больше мощи, эта безделушка попросту убьет любого из Младших Детей Эру. Слишком много времени было потрачено впустую, но теперь я уже узнал все необходимое, и боле не нуждался в подопытных созданиях. Так появилось оно: Единое, самое могущественное из всех Колец, рассчитанное на мощь Валы. Оставалась вторая часть плана: единственный известный мне выход за Двери Ночи находился на Западе. По понятным причинам я не мог прибегнуть к силе Майя, и когда до цели оставался один шаг, судьба неожиданно отвернулась от меня. Внук Феанаро Ярого Пламени, очевидно, считал меня личным врагом, оказался, пожалуй, единственным, кто сразу понял суть моих намерений. Он попросту закрыл мне доступ в Серебристые Гавани. Но пути назад уже не было, на карте стояла свобода Тано, а впустую потраченное время жгло ладони. Но в этот раз я не стал, подобно дикому зверю, пытаться смести все преграды, а предоставил себя воле течения. О, как убедительно я смотрелся в роли пленника Ар-Фаразона! Я не помышлял о сопротивлении, а, тем паче, побеге, нет, зачем! Изображая полную покорность, я отправился в столицу Нуменора вместе с королем, который даже стал казаться выше от осознания собственной доблести. Нуменор с его гаванями и площадями, с его гордым и независимым народом, не признающим ничьей власти, будь то Тьма или Свет, с его развитой наукой, искусством и ремеслами должен был стать моим последним пристанищем перед безжизненно-сияющими берегами Амана. Это потом станут говорить, что я развратил нуменорцев, склонил их ко злу, и что околдованный мною король, обезумев от жажды бессмертия, объявил войну Валар и снарядил флот к берегам Благословенной земли. Не было! Не было кровавых жертвоприношений Мелькору… не было алтарей, орудий смерти и пыток. Не было обезумевшей толпы, повалившей в край Валар на поиски секрета вечной жизни, не было непобедимой армады. Из гавани вышел один единственный корабль – королевский флагман, на котором плыли двое: я и государь Ар-Фаразон Золотоликий. Он был очень умен, этот смертный владыка, до глубины души презиравший бессмысленные запреты, навязанные чуждой волей. Настоящий нуменорец… Порою мне казалось, что ему ведомы причина и конечная цель нашего путешествия. Он не задавал вопросов, а я не стремился поскорее высказать ответы, и я так и не успел узнать: была ли у короля собственная причина добраться до Благословенной земли или то был просто порыв благородного сердца – проводить забредшего в дом странника до следующего порога. Не знаю… Морская пучина надежно хранит свои тайны. Это потом чье-то быстрое перо выведет каллиграфически-безукоризненные строки «Акаллабет», скупо и буднично повествующие о гневе Валар, низвергших в бездну проклятый остров вместе с его погрязшими в пороках и гордыне обитателями…  И лишь те, кто воочию видел мощь Великих, возможно, поймут, от чего на самом деле погибло величайшее из людских государств. Сокрытие Валинора, невидимая преграда, призванная останавливать корабли, плывущие на Закат… Сила, воздвигнувшая этот барьер, была настолько велика, что подобное вмешательство не могло бесследно пройти для мира. Любое, пусть даже ничтожное воздействие Изначальных на существующий миропорядок сулит небывалые потрясения и стихийные бедствия. Гибель Нуменора, что просто оказался ближе всех к источнику этой Силы – лишь побочное действие вмешательства великих в дела чуждого им мира. Не их мира…
Но как бы то ни было, а Валинор, перенесенный за пределы Эа, сделался далек, как никогда прежде. Это был конец. Все мои надежды рухнули, и отчаяние вновь сделалось неотъемлемой частью моего существования.
Кольцо… мое величайшее творение и вечное проклятье. Не выполнив своего предназначения – даровать свободу – оно обратилось в рабство для собственного создателя. Оно сводило с ума, казалось, что стоит лишь пожелать – и оно исполнит все твои мечты, утолит любую жажду. Но я помнил, во что превратились давшие волю страстям Кольценосцы-смертные, и гнал прочь встающие перед внутренним взором прекрасные картины будущего. Лишь сейчас я до конца осознал, насколько страшная сила сияет золотом в моих ладонях. Эта мощь была слишком велика даже для меня, мощь, рассчитанная на самого могучего из Айнур, что некогда был глазами Единого, ломала меня, Майя, точно щепку. Я знал, что такая ноша мне не по силам… Но по-прежнему продолжал бороться с порождением собственного отчаяния. Знаете ли вы, каково это: не иметь права произносить свои желания даже в мыслях, опасаясь, что проклятый тускло-золотой ободок воспримет минутную слабость как руководство к действию? Как страдать от незаживающей раны и не выказывать боли ни жестом, ни взглядом, ни даже мыслью… гнать прочь проникновенный, затягивающий шепот: «тебе больно… ты устал… ну, признайся же в этом… пожелай избавиться от мучений и все прекратится… все пройдет и станет, как раньше… ну же, давай…». Наверное, я не вынес бы искушения и, подобно призрачным воителям-улаири сделался бы рабом этой драгоценной мерзости… Если бы не был ее создателем. В отличие от Назгулов, я носил Кольцо, которое выковал сам, я прекрасно знал его свойства и возможности, а также, хотя бы приблизительно, пределы его могущества. А то, чего я столь страстно желал, в любом случае, находилось за этими пределами.
Я предпринял еще одну, на мой взгляд, весьма беспомощную попытку прорваться на Запад, к морю. Атака на Гондор увенчалась успехом, мне удалось закрепиться в Минас-Итиле, но после этого сражения приобрели вялотекущий характер, точно итог противостояния не интересовал ни одну из сторон. Единственным, кого тревожили мои действия (как, впрочем, и мое невредимое наличие в природе) был внук Феанаро Ярого Пламени. «Последний союз Эльфов и Людей» - так назовут в летописях обрушившийся на меня кулак Запада. Мог ли я выиграть ту битву? Мог… Конечно мог, стоило лишь только пожелать. Но все мои силы уходили на борьбу с властью  Кольца, с той чудовищной мощью, которую я не мог, не имел права пустить в ход… Это потом менестрели сложат балладу о победе славного воина Исилдура над Черным Чародеем Сауроном. Победы не было, не могло быть: даже самый сильный человек – не противник для Майя. Наверное, наш, так называемый поединок смотрелся по меньшей мере странно: светлый витязь в блистающих доспехах, наносящий удар за ударом по глухой защите противника, поднимающего свой меч лишь для того, чтобы отразить нацеленный выпад. Снова и снова…
Я балансировал на грани между разумом и инстинктами, с трудом удерживая себя от одного-единственного движения, что положит конец бессмысленному перезвону клинков. Я устал… От войн, от неудач, от Кольца, от себя самого… Устал от бесконечных потерь моей бесконечной жизни, жизни, в которой так и не смог сделать самого важного. Тано… летящие через вечность так и не соприкоснувшиеся ладони, солоноватый привкус на губах: это кровь или слезы? Неважно… Я так и не сумел освободить тебя… И пусть потом рассказывают, как Исилдур отсек Врагу палец с кольцом и как лишенный плотской оболочки дух Черного Властелина со злобным воем прянул в небеса… Пусть!  Я искал смерти… пусть так, но стать, наконец, свободным, уйти за Грань Мира и там, за Дверями Ночи, вновь повстречаться с тобой, Учитель! Кор'им-о-анти-этэ, вечная моя скорбь… В тот миг, когда вскользь задевшее лезвие меча рассекло кисть, я был почти счастлив. Это ведь так просто: опустить руки, выронить от боли оружие и со счастливой детской улыбкой встретить грудью последний удар. К счастью, я всего лишь бессмертен, а вовсе не неуязвим…
Но он не стал добивать меня. Как зачарованный, мой недавний противник приблизился и поднял с истоптанной земли окровавленный ободок золота, жадно пожирая его глазами… Кольцо, рассчитанное на мощь валы, легло в ладонь смертного раньше, чем я успел его предупредить. Бедный мальчик! Глупец… я видел, что проклятая вещь с первой же секунды подчинила себе нового хозяина. Исилдур даже не взглянул в мою сторону, ну еще бы! Воображаю, что ему доводилось слышать! Кольцо Всевластья… секрет мощи Врага… Отныне в этом мире его не интересовало ничто другое. Бедняга… надеюсь, что он успел погибнуть раньше, чем сошел с ума.
Изгнанный из собственного дома, я ушел на север, в леса. Рана почти не тревожила меня – случались и пострашнее. Куда больше пугало меня другое: я начал меняться. Кольцо, так долго и тяжко мучившее меня, но одновременно с этим заставлявшее держать в узде все желания и порывы, больше не действовало. И вместе с ним ушли наполнявшие меня чувства: вины, потерь и боли, теперь на дне кубка опустевшей души плескалась лишь злость. Только злость: на себя, на Великих, что осудили на плен и изгнание моего Учителя, на Младших и Старших Детей Эру, что боятся вслух произносить имя того, кто создал меня, на летописцев, испещривших добрую дюжину пожелтевших страниц описаниями событий, которых никогда не было… На все тех, кто забыл, на тех, кто не знал, на тех, кто мог жить без моего Тано, на тех, кто с облегчением вздыхал при упоминании древнего зла, надежно запертого за Дверями Ночи. О том, что в летописях говорилось обо мне самом, я в тот момент не задумывался, но, сдается мне, я вволю посмеялся бы над подробными живописными повествованиями о моем коварстве и жестокостях, если бы на тот момент еще не разучился смеяться… Это звучит как исповедь безумца, я знаю. Подобное предположение недалеко от истины, я действительно сходил с ума. Но мое помешательство было тихим. В дебрях подарившего мне приют Лихолесья я скрывался от посторонних глаз не потому, что боялся сам. Я избегал встреч, зная, что если кто-то потревожит меня в моем теперешнем состоянии, то бояться придется уже не мне. Я вновь начал принимать давно забытый облик: летящее меж стволов и ветвей тело сильного зверя, капли росы на черной шкуре, запах влажной земли… Безумный бег под луной, где время отсчитывают лишь гулкие удары сердца, вновь дарил мне иллюзию свободы и полноты бытия.
А потом появились они. Истари… разноцветно-безликие марионетки Великих. Запад, пришедший на Восток. Бродяги в бесформенных одеяниях, странствующие лицедеи с магическими жезлами, призванные нести свет, мудрость и волю своих кукловодов… Светлый Совет…Пародия на Маханаксар, что ли? Те судили Валу, а эти…ну да. Равным должно судить равного. Поначалу я не обращал на них внимания. До тех пор, пока среди всех этих Серых, Синих и Карих не увидел его. И тогда все запоры рухнули, в моей душе возникло новое ощущение, не похожее ни на что из пережитого прежде. Это была ненависть… Видя его безукоризненно-белую мантию и надменный взор, я не мог забыть окровавленных пальцев Учителя, оставлявших следы на моем плече. И невольно представлял себе, как эти сведенные судорогой боли ладони, тщетно цепляясь, скользят вниз, пачкая кровью снежно-чистое одеяние предателя: смотрите же все, вот она – правда! Я знаю… И он тоже знал это. Он… Курумо… Сэйор Морхэллэн. Те, на Западе, отлично знали,  что значит для меня это имя…
Удушливо-черная волна ненависти захлестнула меня с головой, затопила каждую клеточку моего сознания. Эта встреча была вызовом, оставить который без ответа я уже не мог. И пусть потом говорят, что предназначенье Истари состояло в том, чтобы сдерживать мою растущую власть над Средиземьем. На самом деле Западу просто очень хотелось заставить меня действовать, любыми способами спровоцировать применение силы. Тогда сразу же появится причина уничтожить меня, Черного Майя, последний росток зла, взлелеянный Морготом… И я поддался. Мысль о мести и вправду сделалась смыслом моего существования, даруя ощущение долга, что необходимо исполнить во что бы то ни было. Иллюзия праведной кары, настигшей перехитрившего закон подлеца… Я был безумен и беспощаден, и вряд ли позавидовал бы тому, кто отважится встать у меня на пути. И Светлый Совет понял это. Троим из пяти хватило проницательности и ума не вмешиваться в поединок двух заклятых врагов, бывших некогда учениками одного Учителя. Эти трое попросту отступили в тень, лишь издали наблюдая за развитием событий, поскольку понимали: это не их война, они здесь лишние. Это потом летописцам придется из кожи вон лезть, чтобы придумать более или менее соответствующее истине  и идеологически выдержанно объяснение, почему ни Алатар, ни Радагаст, ни Пелландо не принимали непосредственного участия в Войне Кольца. Наше противостояние было подобно дуэли огня и льда, верности и предательства, сердца и рассудка. И все это время где-то на два шага от плеча находился тот третий, что добровольно взял на себя роль безмолвного арбитра. Тот, кто по праву был достоин именоваться мудрейшим из Майя Светлого Совета: Олорин, Серый странник – вечная середина меж Светом и Тьмой, единственный из Истари, кто периодически оказывался преградой на моем пути. Едва ли он защищал Курумо… думаю, он просто хотел, чтобы поединок проходил честно. Именно поэтому он столь тщательно заметал следы исчезнувшего Кольца, одновременно ища способ уничтожить его. На тот момент я  был уже безумен окончательно и бесповоротно, сейчас мне трудно вспомнить эту войну, ибо то был уже не я. Конец Третьей Эпохи Средиземья слился для меня в один бесконечный день, полный кошмарного бреда. Я упорно продолжал разыскивать Кольцо и рвался на Запад к Митлонду, уже не отдавая себе отчета: зачем. Тщетно пытался вспомнить: почему это так важно? Что за странное видение неотступно мучит меня, кто этот склонивший голову седой человек? Черные одежды, белые потоки волос… Я не вижу лица… кто? Почему? Огонь, жадно пожирающий бревенчатые стены, украшенные затейливой резьбой… поле черных цветов – дымом от пожарища. Полнеба… полсердца.
Лишь один образ  я четко различал в водовороте безумия. Образ того, кто был причастен ко всей веренице мерещащихся мне кошмаров. Предатель… лжец… убийца… Это он во всем виноват. Это из-за него я стал таким. Саруман Белый… Сэйор Морхэллэн. И для того, чтобы отомстить, мне не нужно было Кольца. Я попросту свел моего противника с ума, заставив непрерывно наблюдать в Палантире картину его предательства. А еще я говорил с ним… беседовал медленно и неспешно, так, чтобы он мог слышать каждое слово… Долгие годы напролет… теперь у меня было много свободного времени. А он все мечтал сделать ответный ход: собирал силы, плодил неисчислимые полчища жутких противоестественных тварей, надеясь однажды пустить их в ход, бросить на меня свою армию, раздавить, растоптать в пыль. Он уже знал, что проиграл свой бой… Не от восставшей силы древних лесов скрывался он за неприступными стенами своей полуразрушенной твердыни. Сильнее смерти, сильнее позора он боялся меня. Напрасно… Загнанный в угол, потерявший рассудок, Курумо более не представлял для меня ни малейшего интереса. Отныне в моей душе поселилась тень покоя: моя миссия завершилась, я отомстил, исполнив долг перед звездами и Эа, перед светлой памятью Тано и собственной совестью. Я, жестокий Черный Властелин Средиземья, Майя Таирэн Ортхэннэр.
/ноябрь 2007 г./

***
В тексте использованы песни Тинувиэль и Даэрона (см. приложение 1)

Приложение 1.
Тинувиэль.
Дискография:
1. Лейтиан
(«Звездные тропы», «Идущему следом», «Я смотрю на восход» и т.д.)
2. АэнАрда
(«Нам снится Ламмот», «Лосгарский десант», «Ярое пламя» и т.д.)
3. Великая игра
(«Вереск», «На границе сумерек», «Маханаксар», «Час совы» и т.д.)

Звездные тропы. 
(очень ранняя Тинувиэль)
По дороге солнца
С лютней на плечах
Мы уходим и смеемся,
С ветром в волосах.
Знаю,  вечность – это пыль
Тысячи дорог
Да сухой степной ковыль –
Так судил нам рок!

Звёздные тропы нас уводят на восход
Пленник дороги – песнь твоя тебя зовёт.

Золото заката
Брошено к ногам,
И других наград не надо
Нищим богачам.
Пусть истерли наши пальцы
Лиги струн или дорог,
Не напрасен путь скитальца –
Так судил нам рок!

Звёздные тропы нас уводят на восход
Пленник свободы – песнь твоя тебя зовёт.

Я смотрю на восход.
(песня Тинувиэль, см. «Байки Черного Майя, ч.3»)
Время-целитель отваром из лет
Щедро снимает боль.
Сотни веков на этой земле
Спорят тоска с судьбой.
Но осыпаются лики времен
С порванного холста,
И сквозь прореху проносится чёлн –
Солнечные борта!

Белые крылья чаек
За пеленой печали
Встретят однажды и нас когда-нибудь.
Там, где у стен Пелори
Солнце ласкает море,
Ветер надежд парусам наполнит грудь.

Белые чайки кружат за кормой,
Вспарывая восход,
Это цена возвращения домой,
Где нас никто не ждет.
Пусть говорят, что лучше вдвойне
Благостный край Аман -
Берег восточный, где нас теперь нет,
Рвет душу пополам!

Белые крылья чаек
За пеленой печали
Встретят однажды и нас когда-нибудь.
Там, где у стен Пелори
Солнце ласкает море,
Ветер надежд парусам наполнит грудь.

Сброшены сходни на белый песок
В вечном краю весны.
Значит, дорогу из всех дорог
Мы завершить должны.
Трется о берег солнечный чёлн,
Но замыкая черед,
Вдруг обернувшись, через плечо
Я посмотрю на восход.

Белые крылья чаек
За пеленой печали
Встретят однажды и нас когда-нибудь.
Там, где у стен Пелори
Солнце ласкает море,
Ветер надежд парусам наполнит грудь.
/03.01.2009/

Лосгарский десант (Дым над водой…)
(песня Тинувиэль см. «Байки Черного Майя, ч.2»)
АэнАрдой расчерчено поле земли,
Пламя мести распято на стыке ветров,
Пусть закатное солнце сожжёт корабли –
Мы вступаем в игру в ржавых бликах костров.
Напролом – от тумана и памяти прочь,
Время сбилось с дыханья на тысячу лет.
В чёрном поле навек обезличена ночь,
Ну а белое кровью окрасит рассвет….

Только дым над водой,
Дым, прах и пепел
Дым над водой – память прежних лет.
Ты теперь – изгой,
Ты так свято верил,
Что сожмешь в кулаке звонкий звёздный свет.

Стылым эхом ущелье умножит твой крик,
В тусклой чаше Митрима – ни капли вины,
Песнь победы пропой и сыграй для зари
На струне серебра невзошедшей луны.
Хэй, Под-Звёздами-Битва, восславлена будь!
Это просто – ни шагу назад, ни мольбы,
У фигур в АэнАрде один только путь –
От заката до гулких Чертогов Судьбы!

Только дым над водой,
Дым, прах и пепел
Дым над водой – гарь твоих побед.
Ты теперь – герой,
Но закрыты двери,
И нагой душе не сдержать обет….
/ноябрь 2006г/

Намариэ (концерт в Дортонионе)
(последняя песня Тинувиэль см. «Байки Черного Майя, ч.3»)
Догорает закат в пыльных зеркалах восхода,
Через тьму – от звезд до несброшенных оков –
По дороге снов нас уводит вдаль свобода,
По струне сквозь строй перетянутых колков.

Где пожарищ дым расплескался над Лосгаром,
Где Ламмот хранил эхо яростных речей,
Плеск седой волны тихим голосом усталым
Утешает днесь берег, скрывшийся на дне.

Где предвечный сет с изначальной спорил тьмою,
Расчертив весь мир АэнАрдою в пыли –
Там теперь туман, стонут чайки над волною,
В заповедный путь провожая корабли.

Пробил час совы на границе сумеречья,
И венок из звезд в черных ночи волосах
Отражает гладь на просторах бесконечных,
Соль морской слезы оставляя на губах.

Паруса надежд и глаза идущих следом
Буду помнить я до скончания веков –
Это все, что я заберу с собою в небыль,
Уходя сквозь строй перетянутых колков.
/03.01.2009/

Даэрон.
Дискография:
1. Благословенная земля
(«Песнь о Тирионе», «Взор сквозь пелену» и т.д.)
2. Мой Дориат
(«Дева, не плачь», «Весна», «Очи звезд» и т.д.)
 Песнь о Тирионе.
 (Даэрон)
Радостный свет озаряет с вершин
Эльдамар,
Ярче и ярче рассвета лучи
Светлый дар.
Как я хочу снова узреть
Дивный край,
Где голоса не устанут звенеть
Птичьих стай.

Золотые шпили Тириона
Вижу я вновь, как во сне,
Снова в моем одиноком окне
Золотые шпили Тириона.

Где мне искать этот сказочный град
До небес:
Снова мой взор обращен на закат
Через лес –
Снова туда песня манит меня,
Где как встарь,
К морю ступени сбегают, звеня,
Как хрусталь…

Золотые шпили Тириона
Вижу я вновь, как во сне,
Снова в моем одиноком окне
Золотые шпили Тириона.

Золотые шпили Тириона
Вижу я вновь, как во сне,
Снова в моем одиноком окне
Золотые шпили Тириона.

Цветом индиго раскрашена ночь,
Снова вижу серебряный сон
Там, где над пеной морской вознесен
Мрамор изящных и белых колонн –
Ты мой город – мой Тирион!