Проклятье Звёздного Тигра - глава 11

Марк Шейдон
                ДЖИССИАНА

     Высокая девушка с узким личиком, увенчанным пшеничной косой, неторопливо шла меж деревьев, чьи ветви, поникшие под тяжестью снега, казались в лучах солнца причудливыми кружевными арками, украшенными чудесными самоцветами. Девушка подбирала длинную юбку, переступая через упавшее дерево, и белые туфельки скользили дальше, не проминая снежного покрова. Белым было и платье из тонкой, совсем не по погоде, ткани - но, похоже, она не ощущала холода. Очень юная, из-за серьёзной, сдержанной манеры поведения она выглядела старше своих лет - ей это нравилось. При взгляде на неё знатоку Дозвёздной Эры тотчас пришло бы в голову, что её сосредоточенному лицу не хватает очков в тяжёлой роговой оправе, а тонким рукам с ухоженными, коротко стрижеными ногтями - книги. Сейчас, кстати, книга была - единственное разноцветное, глянцево-яркое пятно на фоне платья и зимнего леса.
     Она вышла на полянку и остановилась, глядя на того, кто шёл к ней навстречу. Одного с ней роста, а помимо этого, он выглядел противоположностью ей во всём: её кожа была белоснежной, его - тёмной, как от загара; она производила впечатление бестелесного духа, он же - вполне реального создания из плоти и крови (хоть тоже был худощав и двигался с мягкой кошачьей грацией); у неё глаза были карие и задумчивые, а у него - синие, проницательные, и почему-то легко верилось, что они часто загораются лукавыми искорками и наполняются весёлым смехом. Довершая список контрастов, одет он был во всё чёрное - даже пряжка на кожаном поясе (причудливой формы, она казалась настоящим произведением искусства) сделана из чёрной пластали. Высокие, до колен, сапоги не оставляли следов на снегу, как и туфельки девушки, - тут они были похожи. И встреча их явно обрадовала: она поджидала его с теплом в мечтательном взоре, а он приближался к ней с приветливой улыбкой хорошего и давнего друга.
     - Чудесное утро, Мир! - он подал ей руку и повёл, пренебрегая тропами, прямо по свежевыпавшему снегу. - Ты превращаешься в такое очаровательное создание из породы эльфов, что даже страшновато...
     - Боитесь подозрений в связях с тёмными потусторонними силами? - серьёзно уточнил «эльф».
     - Если бы. А слишком тесные связи с прелестными юными студентками - это похуже чёрной магии!
     Она улыбнулась краем нежно-розовых губ, явно привыкших к лёгким улыбкам больше, чем к смеху.
     - Наш пламенный борец за Свет утверждает, что существует в мире явление хуже чёрной магии?
     - В мире, - полушутя, полусерьёзно заверил её собеседник, - существует великое множество таких чёрных намерений и чёрных сердец, что в сравнении с ними чёрная магия белоснежна и невинна.
     - Благодарю, профессор. Мои предки по женской линии из поколения в поколение были ведьмами.
     - Отличная родословная! - он усмехнулся. - Ведьмы обладали потрясающими сенс-талантами, судя по сказкам. Умение не мёрзнуть, например, - он выразительно взглянул на её платье, - и быть в нужном месте в нужное время, и масса других ценных качеств.
     - Блестяще воспитываемых в нашей Академии столь неподражаемым учителем, как милорд Мерейн, - промурлыкала девушка. - И о чём желает говорить в этом месте и в это время милорд Мерейн?
     Молодой человек стал серьёзнее и, пожалуй, старше.
     - Мир, драгоценность моя, что происходит с девочкой?
     - С нашим подкидышем? Ничего нового, насколько я могу судить.
     - А НЕ нового? - настойчиво продолжил расспросы Мерейн.
     - По-моему, с нею вообще ничего не происходит. Она же ничего не делает. Если не считать того, что она выучила наши имена. Но это вполне можно и не считать, поскольку она их не использует.
     - Она с тобой разговаривает.
     - Это с вами она разговаривает. А меня соглашается терпеть, что не одно и то же.
     - Ну вот ещё. Ты ей нравишься, между прочим. Цитирую чистосердечное признание.
     - Да ну?! - поразилась Мир. - Фантастика!
     - Представь себе. Я сказал бы, она тебя любит... в сравнении с прочими.
     - Джиссиана никого не любит, - спокойно возразила Мир. - Просто я никогда не лезу к ней в душу. К вам она может привязаться, допускаю. Но вряд ли вы сумеете по-настоящему угнездиться в её сердце.
     - Почему же, Мираниэль?
     Она хорошо его изучила - и могла бы с уверенностью утверждать: разговор его волнует.
     - Там нет места любви. Сверху - пепел, а глубоко под ним... - Мир нахмурилась: - Вы знаете больше меня. Кто-то ей нужен. Очень. За её ледяным безразличием скрывается человек, который ей необходим.
     - Чтобы отомстить, - вздохнул он. - Такой высокий Потенциал, и единственная страсть - ненависть. Как мне быть с нею, Мир? Не учить - поздно. А если выучить... ты представляешь? Ну, я-то, в конце концов, давно ко всему готов. А ты? У тебя вся жизнь впереди, тебе есть что терять. А вся Академия? Если мы выпустим вира, тёмного, - нам конец. Равновесники нас закроют. И, в общем-то, правильно...
     - Равновесники, - с неявным, но вполне различимым пренебрежением пробормотала Мираниэль.
     - Совет Безопасности и Равновесия, - с нажимом произнёс Мерейн, - создан, чтобы предотвращать катастрофы, проистекающие из сочетания характера и цели с пси-образованием, которое мы даём, как ты знаешь, кому попало. И посему, как ни печально, а без СБР нам не обойтись.
     - С официальной точки зрения, - заметила Мир, - каковую СБР, кстати, активно поощряет, никаких «безнадёжно-тёмных» сенсов не существует, и все истории о «вирах» - суеверие. Сказки-страшилки, вроде призраков и вампиров. Очень утешительно, но неясно, кому и зачем тогда вообще нужен СБР.
     - Э, нет. Выход на психосенсорное альтернативное восприятие вызывает дестабилизацию псина, это уж отнюдь не суеверие! Из чего следуют всякие нехорошие сюрпризы. И грандиозные учёные труды - если по завершении сюрприза исследователь пребывает в нашем грешном мире и в добром здравии.
     Мираниэль прохладно улыбнулась в ответ на несколько мрачную остроту.
     - А девочку, конечно, надо выучить, - неожиданно закончил Мерейн. - Она далеко не дурочка. Как, интересно, я стану ей объяснять, почему всем можно сдавать экзамены, а ей - нет? Этак она и меня в список врагов отправит, и пресловутый СБР, а там, глядишь, и всё человечество. А убивать-то любой потенциальный сенс без всяких Академий в два счёта способен обучиться - было бы желание!
     - А как же СБР? - осторожно спросила Мир.
     - А им мы не скажем. - Он кисло усмехнулся: - Видела бы ты их заключение по делу о взрывах! Сей шедевр надо распечатать большими буквами и развесить во всех аудиториях. В назидание будущим равновесникам! Образец профессионального искусства направлять умы и ощущения в требуемое русло при полном отсутствии логики. Короче, всё происшедшее - букет несчастных случаев и совпадений. В чём СБР с присущей им чуткостью выражает госпоже Тай искренние и глубокие соболезнования.
     - И куда госпожа Тай отправила искренние и глубокие соболезнования? - поинтересовалась Мир.
     - Думаешь, я ей это безобразие показал? Она и так особой любви к равновесникам не питает. Пока всего лишь презирает, до ненависти ещё не дошло. Но если чью-нибудь светлую голову посетит мысль побеседовать с нею лично - тут-то самое веселье и начнётся.
     - И посетит, - убеждённо предсказала Мир. - Дело-то не закрыто. А она... хм, весёлого я тут не вижу.
     - Именно, - кивнул он. - Она опасна уже, и без обучения. С каждым днём всё опаснее. И, по мнению моей блистательной чтицы сердец Мираниэль, это опасное дитя не способно любить, но отлично умеет ощущать ненависть. И что же мне делать, дочь эльфов? Убить её сейчас, во славу Света и милосердия?
     Мир внимательно посмотрела в самую глубину синих глаз. Они были грустны и очень серьёзны.
     - Совету вы никогда не разрешали вами командовать. А все мы, так или иначе, ступаем в ваш след, - она с улыбкой взяла его под руку, - вы у нас и душа, и сердце, и движущая сила. Вам и решать.
     - А несчастная Академия? - с невесёлой усмешкой осведомился Мерейн.
     - А несчастная Академия, - в тон отвечала Мир, - я думаю, найдёт множество куда более интересных объектов для наблюдения, чем один крохотный молчаливый ребёнок...
     ___

     Она сидела за столом в полном одиночестве и бездумно созерцала панель заказов, уткнув подбородок в сцепленные руки. Есть не особенно хотелось, но куда денешься - надо.
     - Привет, Джис. Как дела?
     Она подняла голову.
     - Привет, Рейн. Ты меня искал?
     - Вообще-то, - заметил молодой человек, садясь напротив неё, - я искал обед. Встал в пять утра, чтоб покопаться в Библиотеке до начала занятий, и эти окаянные раскопки сожрали всё время подчистую, и завтрак мне мило улыбнулся. А сегодня, как назло, не расписание, а сплошной расход энергии. О-ох! - он испустил вполне натуральный стон измученного пытками страдальца. - Ну и сделал ляп. Довольно пакостный и совсем не безвредный. Долбим-долбим новичкам до тошноты о балансе между динамикой сенс-схемы и уровнем расширения псина - и вот, пожалуйста! Я-то, слава богу, давно уж не новичок, а глупости делаю похлеще мальчишки с подготовительного.
     - Досталось тебе?
     - Да не очень. Вовремя опомнился.
     - Я о Великих Лордах, Рейн. О преподавательском составе. Здорово тебе от них попало?
     - Великие Лорды? Хм... в общем, нет. Ты ещё не ела? Что тебе заказать?
     - Что и себе, - без интереса бросила девочка. Какая разница, всё равно аппетита у неё нет...
     Рейн и хорошенькая тихая Мир - среди сливающихся в безликое целое лиц лишь они в её холодном мире имели некое значение. Рейн нравился ей больше: он и правда был, как мальчишка, поддразнивал её и шутил... Мир была всё-таки взрослой. Сама Джис давно не считала себя ребёнком, но ей казалось забавным находить ребёнка в человеке намного старше её. Они в определённом смысле дополняли и уравновешивали друг друга, Рейн и она. Во всяком случае, не самая худшая альтернатива одиночеству.
     - Опять уйдёшь заниматься? - спросила она. Он тряхнул головой, испуганно округлив глаза:
     - Только не сразу после обеда! Я хотел погулять в лесу, там сейчас красиво... Составишь компанию?
     - А почему не позовёшь Мир? - поинтересовалась девочка. - Вы же друзья.
     - У неё завтра зачёт. Друзья? - он поднял брови. - Да. Но она не моя девушка, если ты об этом.
     - Ясно, - кивнула Джис. - Но ты зря, она тут самая симпатичная. Не надменная, как другие. Наверно, потому, что все красавицы, а она, ну, неяркая, обычная. И я такая же.
     - Тебя, - хмыкнул он, - неяркой я не назвал бы. Ты себя здорово недооцениваешь. Но в любом случае это совершенно не имеет значения для Мир. Ты ей нравишься не из-за внешности.
     - Я ей интересна, - поправила она, глядя на него не по-детски проницательно. - Из-за моей истории. Не могу представить нормального человека, которому я могла бы понравиться.
     - Мне ты нравишься, Джис, - серьёзно возразил Рейн. - Правда.
     - Нормального человека, я же сказала.
     - А я какой? - заинтересованно осведомился он.
     - А ты собираешься гулять со мной по лесу, когда все остальные готовятся к зачётам. Они поедят - и сразу их как сдувает. Один ты сидишь, болтаешь, никуда не торопишься. Я ещё понимаю - была бы я девушкой, с которой ты хочешь в постель. Тоже мне нормальный.
     Рейн потёр подбородок. А она думала: вот так выглядят люди, когда их ловят на чём-то скользком.
     - Джис, ты ведь никогда не спрашивала, кто я.
     - А тут только студенты и учителя. На Лорда ты не тянешь: они серьёзные. И на занятия тебе вечно времени не хватает. Значит, студент. И давно уже. Ты раза в два меня старше? Двадцать с хвостиком?
     - Вообще-то нет, - медленно проговорил он, испытующе глядя на девочку и с тревогой спрашивая себя: не поспешил ли с откровениями? - Не в два раза. На самом деле мне уже здорово за сорок.
     Она смотрела так холодно, что ему хотелось поёжиться.
     - Знаешь, если ты мой личный психиатр-наблюдатель от СБР, лучше ты сейчас молча встань и уйди. А потом, через недельку-другую, мы ещё поговорим. Может быть. Если меня не будет от тебя тошнить.
     Он со сдержанной усмешкой покачал головой.
     - Мимо, Джис.
     Она озадаченно моргнула.
     - Только не говори, что садовник при Академии, - всё равно не поверю.
     - Раймонд Мерейн, - ответил он. - Тебе бы кто угодно сказал, если б ты спросила.
     Он позволил упрёку прозвучать, хоть и опасался оттолкнуть её, когда она и приблизиться-то толком не успела. Но - рискнул. И, похоже, не промахнулся: её глаза заблестели и расширились, и - слава богу! - это был на редкость удивлённый ребёнок, а не разгневанный сенс, чего не без оснований он боялся.
     - Мерейн? - протянула Джис, всматриваясь в него с недоверием. - Его Величество? Ну ни фига себе!
     Раймонд и не помнил, когда в последний раз так волновался... и так старался своё волнение скрыть.
     - Вот здорово! - сказала многообещающая кандидатка в представители Тёмных Сил и впервые за два месяца пребывания в Ятрине засмеялась. - Никогда бы не подумала, что ректор Академии такой...
     - Легкомысленный? - с готовностью подсказал Рейн.
     - Ну, нет. Ты всегда знаешь, что делаешь, верно? Но ты... так высоко, а с тобой легко. И даже весело.
     - А ректор непременно должен быть надменным, неуживчивым и занудным? - он встал из-за стола. - Когда кого-то пытаешься выучить, то и самому тебе уроков хватает. Но поскольку я всё же не студент в ожидании зачёта, мне позволительно устроить себе небольшой отдых. Тем более, мне была обещана прогулка. Надеюсь, меня не разжаловали из более-менее терпимых людей в совсем невыносимые?
     Она искоса глянула на него и молча пошла рядом.

                ВОЗВРАЩЕНИЕ

     Деревянный меч в третий раз за полчаса полетел в кусты ежевики. А Вил - на землю, к ногам своего учителя. Похоже, за пять знаков только падать он и научился... Он глянул на друга снизу вверх: Энт, с отвердевшими скулами и плотно сжатыми губами, мрачно взирал на темнеющие вдали кроны Лойрена. Вил встал, стараясь не хромать, доплёлся до ежевичных зарослей и принёс оттуда меч с видом собаки, которая тащит хозяину в зубах крысу и не уверена, что подношение будет принято благосклонно. Он поднял оружие в знак готовности к бою, и тут Энтис вырвал у него меч, с маху переломил о колено и зашвырнул обломки в те же кусты, в самую середину колючего сплетения ветвей.
     - Прости. - Вил склонил голову, чувствуя подступающие к глазам слёзы. Не хватало ему ко всему прочему ещё и разреветься, как капризный ребёнок! - Я старался... правда. Я не знаю, почему...
     Горло перехватило, и он счёл за лучшее замолчать.
     - А я знаю, почему! Вовсе ты не стараешься! Когда ты старался, у тебя всё выходило! Ты замираешь и разжимаешь пальцы, вот что ты делаешь! Так ты стараешься? Получить десяток новых синяков?!
     Вил глядел в землю.
     - Я с тобой разговариваю! - Энтис резко вздёрнул кверху его подбородок. - Не хочешь заниматься - нечего хвататься за меч! Отдавай все силы или не начинай вообще! Меч тебе не игрушка!
     - Я понимаю, - тихо заверил Вил и вновь понурился, пользуясь тем, что его отпустили.
     - Ты мог отказаться от боя! Должен был отказаться, если у тебя нет желания сражаться, как следует!
     - Но оно есть... - Вил прикусил губу. - Нет чего-то другого... таланта. Напрасно я это затеял.
     Помедлив, он робко поднял глаза на друга.
     - Сердишься?
     Энтис, смягчаясь так же стремительно, как и разгневался, обнял его за плечи и виновато улыбнулся:
     - Не на тебя. Я сам всё делаю неправильно. Всё время забываю - ты же всего пять знаков учишься.
     - Это не так плохо, - пробормотал Вил, задетый и польщённый одновременно. Энтис вздохнул:
     - Как же не плохо, когда достаётся тебе больше, чем заслуживаешь? Хуже некуда... Но поверь, я не смог бы забыть ни на миг, если бы у тебя действительно не получалось! Талант как раз у тебя есть.
     Печальная усмешка Вила говорила как нельзя более ясно: он не верит ни единому слову.
     - А я-то и не знал. Да теперь неважно. Ведь ты меня больше не учишь, правда?
     Энтис покраснел и с упрёком взглянул на кусты ежевики, словно они-то и были во всём виноваты.
     - Неправда. Я просто разозлился... прости. Но тебе всё равно нужен был новый меч.
     - Точно. Из коры. Может, хоть тогда удержу.
     - Тяжёлый, как настоящий, - возразил Энтис. - По росту и умению. Нечего смеяться, я не шучу! Мы завтра уже будем в Лойрене? Вот и удачно, из лойренских клёнов все наши учебные мечи делают.
     - Удачно, - негромко повторил Вил, не глядя на друга. - Спасибо.
     - Пока благодарить меня не за что. Один меч сломал, другого ещё не сделал.
     - Но хочешь сделать. А мог бы послать в трясины, а меч об меня и сломать, чтоб не позорил Орден...
     - Замолчи! - Энтис судорожно стиснул кулаки. - Я мог?! - у него раздувались ноздри от негодования. - Вот теперь можешь благодарить: я выслушиваю твои оскорбления - и прощаю! Ну неужели трудно думать, а уж потом открывать рот?! Несёшь чушь, а я себя чувствую то чудовищем, то самодовольным заносчивым идиотом! Ты как в грязи меня купаешь своими словами и своими благодарностями!
     Вил внимательно смотрел на что-то очень интересное в траве под ногами.
     - Ты сам в эту грязь полез. Говорил, хочешь стать ко мне ближе. Как же ты мог не испачкаться?
     Энтис всё-таки замахнулся. Сейчас, после всех их занятий, Вил мог бы уклониться без труда, а то и вернуть удар... Он со спокойным лицом молча поднялся с земли. Энтис был мрачен, как туча.
     - Какого чёрта ты не защищаешься?!
     - Не успел.
     - Не лги! Ты и не пытался! Просто стоял, как пень!
     - Потому и не успел, - кротко объяснил Вил.
     - Нельзя бездействовать, когда на тебя нападают! Или ты хотел, чтоб я тебя ударил?! А если хотел, не мешало бы сперва растолковать, с чего тебе взбрело такое желание!
     Вил пожал плечами, чуть морщась от боли: урок с самого начала не ладился. И если б только урок...
     - Это было твоё желание, Энт. Разве я часто с тобой спорю?
     - Лучше бы ты спорил! - воскликнул Энтис с отчаянием: его затягивало в ссору, как в трясину, и как ни пытался он выбраться на сушу - бесполезно, увязал всё глубже!
     - Ладно. - Вил поднял глаза и вдруг тепло улыбнулся: - Буду спорить, буду защищаться, буду делать всё, что захочешь. Но не сегодня, хорошо? Сегодня у меня всё из рук валится. Может, я просто устал...
     «Нет, просто что-то во мне умирает, когда всё ближе Лойрен и твой проклятый Замок! Мне осталось так мало, а я делаю всё невпопад, раздражаю тебя тем сильнее, чем больше хочу угодить... Ты уйдёшь с облегчением и не обернёшься, вот чего я дождусь! Мерцание, что мне делать, я теряю, теряю тебя!..»
     - Ну вот! - огорчился Энтис. - Совсем я тебя замучил. Но не тренировать же тебя, как ребёнка! Или ничему не выучишься. - Он рассмеялся: - Мне ещё хуже доставалось. С малышами занимаются ребята постарше года на три, и так лет до двенадцати, а уж потом - Лорды. А меня с самого начала отец учил.
     - Так ведь отец, - осторожно заметил Вил.
     - Ага. Лорд Трона. Меня все жалели. Он всегда соразмерял силы, бил не очень больно; но пока мне хватало сил встать и поднять меч - не отпускал. Первый знак он меня с площадки на руках уносил... Он говорил: в танце с тем, кто слабее, трудней всего не приучить к уступкам, к нечестной игре. Не щадить.
     - А ты меня щадишь, Энт? - задумчиво спросил Вил.
     - Я? - Энтис помедлил. - Нет. Я делаю своё учебное оружие таким, чтобы оно ломалось, а не ранило тебя, - но сражаюсь всерьёз. У нас есть поговорка: дышать, танцевать и любить нельзя понарошку. Мы, наверно, всегда в чём-то жестоки с теми, кого учим... но не как Вэй! - он упрямо насупился. - Мы все братья. Все равны, лишь умение отличает учителя от ученика. В Ордене не мучают, не наносят ударов с целью и желанием причинить боль! И никогда, никогда никого не унижают!
     «Говоришь так, будто я возражал... с кем ты споришь, мой Рыцарь, - не с собственным ли сердцем?»
     ___

     Под вечер, когда почти стемнело, мимо проехала повозка торговца. Как мало, с горечью думал Вил, нужно для того, чтобы окончательно всё испортить! Неудачи не оставляли его с самого утра: урок чуть не закончился ссорой, да и после он слово проронить боялся: того гляди, снова сморозит глупость, Энт снова разозлится, а не драться же всерьёз?! И чёртов Эврил ближе и ближе, а как удержать Энта возле себя, так и не придумал... в общем, хватало неприятностей и без того торговца. Энтис потом объяснял: он слишком устал для охоты и хотел попросить еды. Он шагнул к повозке, но не успел открыть рот для приветствия, как торговец, явно не ждущий добра от незнакомцев в мрачном Лойрене, грубо выругался и замахнулся. Вил бросил Лили в траву и метнулся между другом и опускающимся кнутом, а торговец подхлестнул лошадку, и повозка загрохотала прочь, оставив их в клубах пыли, поднятой колёсами.
     Энтис прижал руку к шее (пальцы сразу стали алыми) и столь красочно обрисовал натуру торговца, что Вил даже вздрогнул от удивления. И поморщился: спина горела огнём. Будь он попроворней... он печально вздохнул: заслонить друга, и то не сумел! Всего и добился, что придётся зашивать рубашку.
     Они сошли с дороги, отыскали ручеёк, кое-как смыли дорожную пыль. Вил принялся осматривать Лили, проверяя, всё ли хоть у неё-то цело; Энтис сел под липу, сцепив руки на коленях, и закрыл глаза. Вил поглядывал на него с опаской: никогда он не видел друга в таком бешенстве. Нет, не рад Лойрен их возвращению! Встретил он их недобро, и если не смягчится, одним кнутом им не отделаться...
     Еды не было, да и аппетит у них пропал начисто. Вил лёг и закрыл глаза, но не прошло и часу, как исходящее от Энта тяжёлое молчание сделалось совершенно невыносимым, и он «проснулся» и взялся за минелу. Он лежал на животе, приподнявшись на локте и одной рукой перебирая струны, а Энтис рвал листья с медвянки, разминал в ладонях и клал на вспухший кровоточащий рубец, пересекающий всю спину Вила, от плеча до талии. Сок медвянки заживлял раны не так быстро, как едкая несита, но и не столь болезненно. Вил давно заметил: Энт всегда, если есть выбор, предпочитает обходиться без неситы... Он тихо напевал, гордясь тем, что голос не дрожит, хоть ему и больно. Но настоящая боль была внутри, в сердце: они уже в Лойрене, и Замок совсем близко, и безнадёжно близка разлука. День или два, а потом он потеряет Энта навсегда. Разве теперь захочет его Рыцарь и дальше болтаться по дорогам, в пыльных лохмотьях менестреля... и с менестрелем рядом?
     - Зачем он так? - прошептал Энтис. Вил искоса взглянул другу в лицо: серые глаза блестели от слёз.
     - Он тебя принял за менестреля, - мягко объяснил он. - Вот и всё. Забудь о нём.
     Энтис порывисто поднял руку к ссадине на шее, покрытой запекшейся кровью.
     - Забыть?!
     - Да он тебя задел-то самую малость. Мечи больнее режут.
     - Но почему, Вил, почему?! Я ничего плохого ему не сделал, я просто подошёл!
     - А он просто хлестнул кнутом бродягу. Оставь, Энт. Не стоит он того, чтобы из-за него плакать.
     Энтис сжал губы и грубо провёл рукавом по глазам, будто наказывая их за то, что они посмели лить слёзы. И меня, с грустью думал Вил, ты хочешь наказать тоже... Энтис долго ещё сидел у костра (а Вил разрывался между желанием утешить и страхом ещё сильнее ранить гордость друга), но, наконец, лёг и ровно задышал. И вздрагивал, как от удара, едва Вил его касался. Вил отодвигался, чувствуя себя опустошённым и разбитым: ночи были холодные, и прежде они спали, тесно прижимаясь друг к другу, но теперь... Когда небо побледнело в ожидании зари, он оставил попытки заснуть, закутался в потёртый плащ (выигрыш в карты, с коим прежний хозяин расстался без особого сожаления), сжался в комочек под медвянкой и встретил рассвет, обнимая Лили так крепко, словно боялся потерять и этого друга...
     ___

     Впервые за пять знаков Энт выглядел Рыцарем Света... Нет, и очень правильно! Я всю зиму пытался заставить его носить плащ белой стороной вверх, как подобает Рыцарю! А он смеялся и твердил одно: он не желает, чтоб за моей спиной болтали всякие глупости. Если я не хочу странствовать, как Рыцарь, он пойдёт рядом, как менестрель; а попробуем создать нечто среднее - ничего хорошего не получится.
     Я-то знал вкус пути менестреля! И никому б не пожелал на своей шкуре узнавать, а ему - особенно. Но поди его переспорь. И нам везло, сказочно везло! И впрямь боги хранят детей Ордена: ни на миг не покидала нас удача. Но она рассталась с нами в Лойрене... и на плечах Энта белый плащ. Ясный знак: всему конец, скоро Рыцарь шагнёт за Черту. Что сделает лорд Крис-Тален, если я свихнусь настолько, чтобы сунуться за ним в Тень? Сам и отведёт за руку в эллин? Или просто вздёрнет брови с ледяным презрительным гневом, как смотрел на глупых мальчишек, неосторожно задевавших его в трактирах?
     Энт молчал. С утра ни словечка ни проронил. Пару раз я поймал его взгляд - не очень-то ласковый... будто я лишний, и меня хотят прогнать, едва появится хоть пустяшный повод. Неужто и правда хочет?! Оттого вчера и злился, что бы я ни сказал и ни сделал? Я ощущал себя загнанным кроликом, за спиной которого щёлкает острыми зубами безжалостная волчья пасть: вправо, влево - пасть повсюду, вот-вот зубы сомкнутся! Мне хотелось заговорить - и покончить разом и с молчаньем, и с призраком дружбы, и с возможностью хотя бы до Черты быть рядом с ним. Открыть сердце и позволить разбить его... Я не решился. Молча плёлся за ним; взял Лили - пальцы как онемели, и я её убрал, побоялся порвать струну; засвистел, но звук застыл на губах... Через час этой пытки я понял, что сейчас расплачусь, пробормотал что-то невнятное насчёт новой песни и сбежал в заросли. Энта я теперь не видел, но зато и он не видел меня - и хорошо, потому что я всё-таки плакал, слёзы медленно выползали из глаз и щипали кожу...
     Тут до меня дошло: забрался я далеко. Забежать вперёд и подождать... а если и он меня где-то ждёт? Звать его? Орать на весь лес, как заблудившийся перепуганный ребёнок? Я растерялся и брёл наугад, придумывая, чем объяснить отсутствие обещанной песни, когда всё же встретимся, и вдруг услышал ржание лошадей. И хрупанье. Животинки пасутся. Кони в чаще Лойрена - штука странная! А странное чаще всего опасно... но я шёл туда, на звуки - бесшумно, как ходят звери, и сам не понимая, зачем иду. Три лошади были стреножены в надёжном укрытии из густого кустарника, а двинувшись по следам, я довольно скоро увидел и хозяев. Точнее, спины: люди затаились в кустах у дороги. Один из них сильно размахнулся... а я лежал в траве и молча глядел на дорогу. На Энта. Кричать было уже поздно.
     Камень угодил ему в затылок, и он беззвучно упал в пыль. Разбойники, ломая кусты, устремились к нему. Я не шевелился. Что я мог изменить? Трое здоровых парней, да ещё с оружием... Они несколько раз ударили его ногами, потом подняли, завернув руки за спину. Я смотрел на нож у бока моего друга и вспоминал мамины слова: «самую опасную ярость рождает страх за содеянное». А Энт очень бледный, куда там драться, стоять-то не может, вон как висит в их лапах. И меч у него забрали. И, проклятие, всё время они говорили! Рассказывали, что намерены с ним сделать, когда очнётся... а я не мог придумать ничего, чтобы они заткнулись. Я вообще не мог ничего придумать. Я кусал руки и плакал.
     Энт дёрнулся и слабым голосом что-то сказал. Похоже, не очень приятное: тот, с мечом, рванув его за волосы, грязно выругался и огромной лапищей в кожаной перчатке наотмашь хлестнул его по губам.

     ... И мир раскололся и лопнул. Мелодии Чар, что прежде лишь неуловимыми насмешливыми тенями дразнили его, обрели нестерпимую ясность и красоту. Всё стало - Чар, одни Кружева Чар, и пели, пели, а он плыл в них... И сам он мог петь! И его песни плели новые Кружева, или уже были в узорах, или неким образом они создавали друг друга, Кружево Чар и Вил. Вил и его Дар - отныне пробуждённый.
     Он струился хрупким звонким ручьём в сияющем водопаде волшебных мелодий. В тяжеловесном и немом мире Сумрака мчались и ржали перепуганные кони, освобождённые от пут, и кричали не менее перепуганные люди, чьё оружие вдруг ожило и попыталось удрать, и юноша в белом плаще судорожно стискивал рукоять меча, ещё не вполне владея своим телом и рассудком... И мальчик с палкой вместо стали грациозно и стремительно двигался среди них, демонстрируя, чему успел за пять знаков обучить его Энтис Крис-Тален. Вил танцевал. Его глаза были полузакрыты и странно блестели сквозь ресницы, мечтательно и диковато, как глаза замершего перед прыжком бешеного бира.
     Энтис, сверкнув мечом, вошёл в танец, и всё было кончено. Один разбойник упал, второй кинулся прочь, рухнул на колени и стонал, зажав рукой плечо, из которого хлестала кровь. Третий, белый, как мел, стоял перед юношей навытяжку. А острие меча, казалось, намертво приклеилось к его груди.
     - Энт, - тихо и ласково окликнул Вил, - отпусти его. Ну его в трясины, Энт. Убери меч, пожалуйста.
     Разбойнику, похоже, лишь страх мешал молить о пощаде. И Вилу было страшно: у Энтиса застыло в мёртвом безразличии лицо, и глаза ледяные, стальные... и Вил вдруг подумал: «если Энт шевельнётся, я прыгну на него или прямо на меч, только бы спасти его. Только бы он не стал убийцей».
     А путников на дороге прибавилось: пятеро всадников (один оказался женщиной в мужском платье) и запряжённая парой элегантная коляска, в которой восседал пожилой человек в богатых одеждах. Все они, заметил Вил, были отлично вооружены. Энтис на них и не глянул.
     - Свет с вами, милорды! - приветствовал старик и вгляделся в лицо Энтиса: - Вам нужна помощь?
     Энтис молчал. Вил на миг задержал дыхание, вскинул голову и решительно шагнул к коляске. «Это не ложь». В животе застыл холодок. «Я просто не хочу, чтобы он так смотрел на Энта сейчас».
     - Свет с вами, достойный сьер. Благодарю, но нет. Помощь, - он пренебрежительно покосился на стонущего от боли разбойника, - нужна этим людям.
     - Помощь! - фыркнул старший всадник. - Прочная верёвка, вот что им нужно! Целый знак из-за них, мерзавцев, добрые люди боялись нос сунуть в Лойрен! Ну, теперь им славно помогут, это уж точно.
     - Задеть Рыцарей? - удивилась девушка. - Совсем рассудка лишились! Но как им удалось ранить вас, милорд? - в вопросе не было иронии, только сочувственный интерес. А Энт молчал, будто и не слышал.
     - Камень, - пояснил Вил, пытаясь отвлечь внимание на себя, - из кустов, - и брезгливо поморщился. Мужчины спешились и занялись пленниками. А старик всё-таки глядел на Энта слишком внимательно!
     - Я этих людей не знаю, - заговорил он, так и проедая Вила глазами, - они не из наших краёв. Мы их долго пытались изловить, да не вышло. Хитрые, всякий раз удирали... Но напали на вас на моей земле, милорд. И вина на мне, коли так. Должен ли я принести извинения лорду Мейджису Сатселу лично?
     Вил в смятении покосился на друга. «Энт никогда не стал бы... но что я знаю об Ордене?! Боги!»
     - Нет, достойный сьер. Мы вас ни в чём не виним, а на лорда Сатсела они не нападали.
     Лицо старого сьера заметно прояснилось.
     - Могу ли я забрать их с собой, милорд, и судить по своему разумению? Или доставить их в Замок?
     Обращался он, как и прежде, к Вилу. И девушка тоже на него глядела. И разбойники встрепенулись и умоляюще на него уставились. Все ждали его слов, а он понятия не имел, что сказать.
     - Ордену они не нужны, - тихо произнёс Энтис, опуская руку с мечом. - Забирайте их, сьер Эверлен.
     Старик казался нескрываемо довольным: решение юного Рыцаря явно пришлось ему по вкусу. Вил едва сдержал облегчённый вздох. Избавленный от меча разбойник, успевший позеленеть от страха, с коротким всхлипом свалился в обморок; мужчины связали его и сунули в коляску, куда уже запихнули раненых. Энтис склонил голову и вновь застыл в безмолвии, не разжимая пальцев на рукояти.
     - Благодарю, милорды, - сказал старик, и Вил не мог не признать: звучало это искренне. - За мой сьерин и за всех, кого вы от них избавили. Они ведь, злодеи, не только грабили, но и жизни отнимали!
     - Я благодарю тоже, - горячо вмешалась всадница. - Отец за других говорит, а и сам из-за них едва не ушёл в Мерцание! Прошу, милорд, подойдите. - Вил, недоумевая, приблизился, она наклонилась с седла, опершись рукой о его плечо, и поцеловала в губы. Перчатка из мягкой кожи тронула его щёку.
     - Вы будете очень красивым мужчиной, милорд, - серьёзно сообщила она. - Жаль, я вас не дождусь! Приходите к нам: у меня подрастают сёстры, да и мне хочется посмотреть, что из вас выйдет. Нечасто находишь в одном мужчине сочетание красоты, доблести и уменья принимать непрошеные поцелуи!
     Она с озорной усмешкой толкнула коня каблуком и умчалась, а старый сьер, ничуть не смущённый выходкой дочери, поманил Вила к себе и извлёк из объёмистой корзины пузатую бутыль синего стекла.
     - Атарское трёхлетнее, - отрекомендовал Эверлен, крепко пожал ему руку и вложил в неё бутылку. - Вам оно пригодится, милорд. - Он вновь пристально глянул на Энтиса. - Да будут боги добры к вам! - и коляска в сопровождении всадников укатила. «Доблесть», думал Вил. Она сказала это о нём. Доблесть...
     - Они приняли меня за Рыцаря.
     Энтис неуловимым движением отправил меч в ножны.
     - Я бы тоже принял.
     - Я не обманывал, - попытался он оправдаться, - я не назывался Рыцарем, а если б они спросили...
     Энтис легко коснулся ладонью его губ:
     - Да. Не говори. Лучше, чем ты, никто бы не сделал. - Он беспокойно огляделся: - Вил, а где Лили?
     Вил нырнул в кусты, извлёк Лили, убрал бутылку в мешок. Они сошли с дороги, отыскали полянку с озером и развели костёр. Энтис сидел, обняв колени руками и устремив взор в огонь; Вил пощипывал струны, лёжа и привычно устроив Лили на груди. Затянувшееся молчание тревожило его, но все слова, приходящие в голову, были утешениями... неловкими, ненужными! Не утешать тут надо, а отвлечь от мыслей, - но как, он не знал. И вдруг кое-что вспомнил. И усмехнулся: ну надо же такое позабыть!
     Энтис обернулся. Вил подумал, что от такого взгляда сейчас заледенеет, и с запинкой объяснил:
     - Сегодня мой день рождения... я и забыл. Забавно.
     И сразу всё стало замечательно. Серые глаза наконец-то оттаяли и смотрели на него ясно и тепло.
     - Ох, здорово! Поздравляю. А я тоже совсем ход времени потерял. Что теперь - осень? Зима?
     - Конец зимы. Вообще-то я никогда даты не путаю. Твой день рожденья через три знака и семь дней. И тебе будет шестнадцать. Много... А очень больно, когда на Посвящении узор выкалывают на коже?
     - Вряд ли. Ну, может, чуточку. Больно умирать в огне... как мама. А знаешь, я сегодня заметил, что ты вырос. Мы с тобой почти одного роста. Встань-ка, сравним! - он поднял Вила за руку; тот, смеясь, подчинялся. - Выпрямись... Вот, разница всего в три пальца! Сейчас я не смог бы нести тебя, как тогда.
     - Вот беда-то. Придётся в эллин больше не попадать, коли нести некому.
     Он опустился в траву, скрестив ноги, и снова принялся играть, Энтис прилёг рядом и улыбался ему, и Вил думал, как чудесно, что мёртвый холод исчез, и вроде бы исчезла стена между ними, и даже боль от неизбежной разлуки притихла на время... пока Энт ещё здесь, а Замок не виден за деревьями. Потом Энтис вытащил из мешка дар Эверлена. Они молча обменивались бутылкой, но молчание было тёплым - как плащ, укрывающий их обоих. В вине Эверлен понимал толк: оно оказалось крепким, сладким и очень вкусным; Вил делал крохотные глотки, чтобы большая часть досталась другу, и с удовольствием смотрел, как щёки Энта розовеют, а глаза весело блестят, будто ничего плохого вовсе и не было...
     Энтис вытряс в рот последние капли и уронил бутыль в траву. Вил подобрал и спрятал: в трактире за неё дадут немало, а им деньги нужны, одёжка на зимних дорогах вся обтрепалась... нет, уже не им. Ему одному. Он вздохнул. Никаких денег не жаль, чтобы вернуть те дни, когда расставание казалось далёким-далёким, нереальным... только деньги тут не в силах помочь. Никто и ничто ему не поможет.
     - Очень кстати это вино, - промурлыкал Энтис, развлекаясь тем, что длинной (и обгорелой на конце, чему он, похоже, не придавал значения) веточкой трепал волосы Вила, навивал на неё пряди и легонько дёргал. - Настоящий праздник, не хуже, чем дома. - Он рассмеялся: - Нет, лучше, в тысячу раз лучше! С живым огнём, и запахом леса, и с тобой. Жаль только, у меня нет подарка. Если б ты в деревне сказал...
     Вил смущённо тряхнул головой:
     - Что за радость в чужих вещах? Не огорчайся. - Он помедлил. - А может, ты мне сыграешь? Любую мелодию, какая сама получится. - На Энта он не смотрел. - Тогда выйдет... совсем твоё. Без чужих рук. Без всего, что пахнет деньгами. Пожалуйста.
     Энтис вынул флейту и поднёс к губам. Из хрупкого кусочка дерева лились чистые нежные трели, а Вил лежал, глядя на звёзды, и радовался, что ночь скрывает от друга его лицо. Но даже тень Замка над головой не могла прогнать чувство: он счастлив. Со слезами на глазах, с сильно бьющимся сердцем, он слушал музыку, рождённую для него - единственным в мире человеком, который был ему дорог. А тот, шагнув сегодня прямо в объятия смерти, чудом остался жив, мог поговорить с ним, мог его коснуться. И хотел сделать ему подарок. И играл ему. А что ещё в Сумраке достойно называться счастьем?
 
                * * *

     Он со стоном открыл глаза. Диван и одежда залиты изумрудной жидкостью. Бокал валяется на полу: он его смахнул, когда случилось... непонятно что! Он следил за мальчишкой, и всё шло в точности по плану - второму из двух: с торговцем мальчишка не поехал (наверно, не очень-то ему поверил) и пошёл в Лойрен (он усмехнулся) - прямо в руки поджидающей его «дружелюбной» компании. М-да, весьма нежно настроенной компании, уж об этом он позаботился! Проклятье, но что же произошло потом?!
     Он с трудом сел, опираясь спиной на подушки. Тело дрожало, словно он много дней не брал в рот пищи. В голове ураган: раскаты грома, перед глазами вспышки молний... Он поднял бокал, наполнил до краёв изумрудным напитком и залпом выпил всё до капли. Многовато для одного раза, но снадобье возвращает ясность сознания - а ему необходимо как можно скорее понять, что вдруг стряслось в этом мире! И, тысяча проклятий, как же не вовремя! Он мрачно взглянул на стол - на флягу, заполненную на треть другим напитком, сочного рубинового цвета, - и в который раз с бессильным гневом подумал: всё равно он не может следить за мальчишкой по-настоящему! Все его таланты, опыт и знания - и снадобье из непостижимо дальних краёв впридачу - не способны открыть ему чувства и мысли одного глупого ребёнка! Он в состоянии лишь узнавать, где мальчишка находится. Но почему именно там, с кем и что делает - всё скрыто во тьме! Грош цена такому «наблюдению»! И сам себе укоризненно возразил: и это немало, и не будь способа выслеживать его хотя бы так - и игра сделалась бы куда сложнее... и опаснее. А посему не стоит гневить Судьбу, выискивая причины для жалоб. Лучше уж вспоминать об удачах.
     Но сейчас подобные оптимистичные мысли казались неуместными, просто насмешкой. Столько сил и времени потрачено на подготовку - и в тот самый миг, когда мальчишка начал приходить в себя (а уж обморок даже его убогий метод слежки позволяет уловить!) после «тёплой» встречи с разбойниками, и наблюдать было очень важно, ведь близился один из решающих этапов игры, - именно тут окаянный Камень решил напомнить о себе! Всё Поле словно взбесилось. (Никогда, скептически подумал он, не испытывал желания познакомиться с ощущениями провода во время короткого замыкания). Что же так расшевелило камушек? Он досадливо потёр ноющие виски. Понятно что: очередной жаждущий знаний экспериментатор. Нет, пора всерьёз заняться поисками повода для запрещения таких «экспериментов»! Впрочем, если все, кто находился в Поле, почувствовали то же, что и он, - повод и искать не надо. Вот он, готовенький. Хорошо бы кто-то серьёзно пострадал - для пущей убедительности. Или погиб - ещё лучше (он улыбнулся, представляя агонию одного из врагов). Удачно бы получилось. И справедливо - эдакая компенсация от Судьбы за причуду Камня, спутавшую его планы. Он с сожалением вздохнул: вряд ли Судьба расщедрилась на такой подарок. Но приятно ведь помечтать!
     Его взгляд нетерпеливо скользнул по фляге с рубиновым напитком. Нет, пока Поле не успокоится, таль использовать нельзя: того гляди, поймают. «Таль». Его лицо потемнело. «Это он придумал название, её изобретение - её имя, Таль, Талита... нежные соблазняющие руки и глаза, огромные изумрудные озёра, трясины для его сердца... пока у него ещё было нечто вроде сердца». Он нахмурился и резко тряхнул головой. С сердцем покончено. С воспоминаниями - тоже. Ему стоило сохранить только одно - таль, напиток цвета горных рубинов. «И месть. Тебе нравится, что я готовлюсь к мести, Таль? Каким восторгом горели бы твои глаза, и какая неистовая страсть...» Ну всё, хватит! Он сжал руку в кулак, забыв о бокале, и вспомнил, лишь когда осколки впились в ладонь. Он раздражённо стряхнул их: чтобы убрать порезы, всё же придётся прикоснуться к Полю, а оно до сих пор волнуется, издаёт тревожные, резкие звуки. Неприятно. «Делай, что пожелаешь, но подумай о последствиях», вновь припомнил он. Мудрые слова... ну не странно ли - Орден, с их массой глупостей, смешных чудачеств и предрассудков, растит своих сыновей, опираясь на такую мудрость. Хотя тот, кто давным-давно основал Орден, - он-то и впрямь был умён! И могуществен. Вот кто обладал подлинным могуществом, реальной властью! Да и ловкости ему было не занимать - не только выдумал столь привлекательную легенду, но ведь заставил целую страну в неё поверить! Алфарин, хм... Ну, ничего. Ещё немного, и тонко рассчитанная игра, шаг за шагом, приведёт его к могуществу Алфарина.
     Он поморщился. Помехи! «Ненавижу неожиданности». Теперь лишь завтра он сумеет узнать, верно ли сработала ловушка, которую он с таким тщанием готовил, попал ли мальчишка в Джалайн? Нет, тут уж никаких неожиданностей быть не может! И нападение, и Эверлен - всё было рассчитано чуть ли не по минутам. Дичь, конечно, уже в капкане... Но что всё-таки приключилось с Камнем?!

                * * *

     Первой вернулась способность иронизировать: он подумал, как смешно, если умирает именно он. Не ученик, воспитанный без Ступеней, а учитель-Луч, и Дитя Боли к тому же. Мысль была достаточно забавной, чтобы рассмеяться. Тут возвратился слух. Оба слуха. Лучше бы это произошло попозже.
     Горло болело. Он ещё и кричал перед тем, как потерять сознание? «Да я и сейчас закричу, стоит мне на секундочку позабыть о Магистрах, Лучах, гордости и прочей Сумрачной чепухе, почему-то для нас столь важной». Всё-таки он засмеялся - вышло так похоже на тонкий скулящий стон, что он плюнул на боль и расхохотался по-настоящему, до слёз. Ну, впрочем, слёз-то и до того хватало.
     Он остановил себя, лишь вспомнив о мальчике: его, бедняжку, и так достаточно сегодня напугали.
     - Милорд?
     Голос дрожит. Кружево звенит страхом... и, кстати, не за себя. За милорда Магистра. Интересно.
     Ещё интереснее - а где они, собственно говоря, находятся? Он ускользнул в Кружева и заставил тело сделать спокойное лицо и открыть глаза. Спасибо Ступеням, такие фокусы ему отлично удавались.
     Находились они не там, где загадочное «что-то» швырнуло его в огненный водоворот боли, крика и затем темноты, из которой он, судя по всему, вынырнул не менее часа спустя. Совсем не там.
     - Милорд, вы в порядке?
     - Вполне. - Он помедлил, свивая из Кружев опору понадёжнее. - Ты тоже очнулся здесь?
     Юноша смутился. «Похоже, «милорд Магистр» и впрямь смотрелся впечатляюще! Бедный мальчик».
     - Нет, в Башне. Я лежал на полу в зале Созвездия, у границы круга. А вы - внутри. У самого Камня. - Ученик нахмурился. - Вам не хочется пить, милорд?
     - Позже. Не хитри, Джаэлл. Что было с Камнем?
     - Мне показалось, - неуверенно промолвил юноша, - он вас к себе тянул. Но поскольку в глазах у меня всё кружилось и пылало, включая и Камень, то оно и неудивительно.
     - Камень пылал?! - Чен перевёл дыхание. Нет. Вопросы о Камне Никогда не должны вырываться у него так страстно. И отвлечь мальчика, пока он не успел осознать и задуматься. - Почему же мы дома?
     - Я нырнул, - робко, но и с явной гордостью признался ученик. - Там слишком уж было неуютно. А ваш узор прямо светился, даже настраиваться не пришлось. Наверное, у всех Лучей в Башне так?
     «Трясины. И он пылал... всё сходится. Но, Мерцанье, почему именно сейчас? И при чём тут Джаэлл?»
     - Рассказывай по порядку. - Чен усмехнулся: - Начиная с момента, когда от меня толку уже не было.
     Юноша предпринял безуспешную попытку прикинуться невозмутимым.
     - Ну, мы ушли в Кружева и в связке направились к Камню. А едва вы его коснулись, пошло веселье. Я сперва думал, так и должно быть, а потом чувствую, связка рвётся, а в Сумраке вы... - юноша сделал неловкую паузу. - Я еле вышел. Он меня не отпускал. Вспоминать жутко.
     - Джаэлл, дорогой. Твоё изложение очень образно, но несколько, я бы сказал, беспредметно. Что ты подразумеваешь под словами «веселье» и «не отпускал»? Ты всё-таки Вэй, а не менестрель в трактире.
     Джаэлл, конечно же, обиделся. Шпильки в адрес менестрелей всегда были верным средством задеть его достаточно сильно, чтобы заставить на время позабыть о разнице меж учеником и Лучом.
     - Весельем, - с язвительной ноткой уточнил он, - это, разумеется, называть не стоило. Простите, я выразился неверно. Неожиданное и пугающее зрелище в Сумраке и более чем странное в Кружевах. На миг вы полностью исчезли из Чар, но так, словно что-то вас выбросило рывком. А потом ваше Кружево ослепительно вспыхнуло белым, и затем переливалось всеми оттенками пламени и завывало, как ветер в бурю. Пронзительные, дикие звуки. Мне казалось, они хлещут меня, как плети... но и завораживают.
     - Вот как? - негромко проронил Ченселин. - Почему?
     - Я не знаю. Они были невыносимы, и в то же время прекрасны. Невыносимо прекрасны. - Юноша с усмешкой пожал плечами: - Я же сказал - странно. И страшно, и больно, и восхитительно. Камень, и те звуки, и я сам, - всё слилось в одном узоре, и он ужасал, и он был самой сутью Красоты. - Он вздохнул. - А в Сумраке ты кричал. (Чена даже сейчас развеселило, как легко мальчик, во власти образов Чар, сбивается с почтительного «милорд мой Магистр» на «ты» равного к равному). И рвался к Камню - будто привязан и не можешь дотянуться, а он нужен тебе, как воздух. Но твоё Кружево с той же силой рвалось прочь от него. - Он помедлил. - И со мной было то же. Он звал меня, и я противился, как мог, а сам страстно желал подчиниться. Так желал, что это и пугало. Вырвался и нырнул сюда. Зря? Или нет?
     - Нет. Вэй должен верить мелодиям Кружев. - И вдруг, поддаваясь мальчишескому безрассудству, которое в детстве заставляло его дерзить Каэрину, спросил: - Джаэлл, ты хочешь стать Пламенеющим?
     - Я? - юноша рассмеялся. - Ну, я ещё не свихнулся. Как Вэй в здравом уме может этого хотеть!
     - А могущество Камня? Как там в легенде - «нет силы, что с ним сравнится, и нет предела власти»?
     - В легенде, - хмыкнул Джаэлл, - ещё есть насчёт великой боли. Нет уж, спасибо. И, кстати, как «нет предела», если его направлял Творитель? Вот у него и правда власть, а Огонь весь в его руках, бедняга.
     - Да, - задумчиво кивнул Чен. - Ну, иди. Тебе надо отдохнуть. Камень - тайна, и полон сюрпризов.
     ”«Весь в его руках». Вот почему так страшит меня Камень. Моя судьба... или твоя, быть может?”

                * * *

     Она видит сон. Путаный, беспорядочный, странный. Череда ярких картин; и она просыпается, едва ли не с ужасом озираясь и слушая дикое биение сердца, но сон тотчас схватывает её вновь, она падает на подушку, тонет в видениях, уходит, погружается...
     в огонь. Не её - но и она могла бы сиять так звонко, так ослепительно! Холодный огонь, пламенный лёд... я знаю суть, это я и не я, я пламенный лёд, я никого не согрею... а вот он - создан, чтобы греть. Но кто, и где, и моё лицо или чужое я вижу в огне, сверху, отовсюду... изнутри, из самого сердца пламени?
     Она открывает глаза и лежит, глядя во тьму. Почему это так важно? Почему важно что? Вспомни...
     Снова сон. И пламя, пламя. «Дом в огне? Или огонь, который сжёг всё во мне, когда я всё потеряла?»
     Ей снятся два лица, но потом она их не помнит, и неудивительно: они то скрыты от неё в пламени, то сливаются, превращаясь друг в друга, меняясь чертами, цветом глаз и волос. Один - острый, почти болезненный восторг. Другой - нежная, тёплая, глубокая тишина. И оба ждут её. Оба ей опасны.
     Джиссиане снится человек с тысячью лиц, и он ей не нравится. Его облик течёт, изменяется, как и у тех двоих, но он другой, совсем другой. И всё-таки - на каждого из них чем-то неуловимо похож. И это ей нравится ещё меньше. И когда она всматривается в него - до боли в глазах, - её не оставляет чувство: одно из тысячи лиц принадлежит ей, Джиссиане. И она почти понимает. Она леденеет от страха. Потом среди танцующих языков огня возникает, кажется, женщина: пышные волосы текут, сплетаясь с огнём в причудливые формы, в диадему, нимб, корону... тонкие черты, нежность и сталь - и жгучий проблеск узнавания - и прекрасная юная женщина тает в океане огня, а она, просыпаясь, плачет от горя.
     Она снится сама себе. Ну, вот она и узнала. Только облик у неё изменился, но в снах это происходит то и дело: я «она» - и вдруг уже «он», и теперь я старше, и стала - стал? - очень красивым. Вокруг меня - фонтан из белоснежных огненных искр. Фейерверк, и он рождён мною, и создаёт меня. И пылающий, слепяще-белоснежный камень во лбу, меж спутанных прядей чёрных (а мои светло-русые, и вправду не выкрасить ли их в чёрный?) волос. Где ж я видела такое: изумрудные камешки в рыжевато-каштановых локонах, я не свожу с них глаз (их щиплет от слёз, зелёные искорки мерцают, расплываются), тонкие - не мои - пальцы нервно теребят пряди, и камешки, блестя, падают, и падают, и катятся по асфальту...
     Камень и пламя. Венец из огня. Я протягиваю руки, и кто-то близкий, как часть моей души - нет, он и есть моя душа, - сжимает их, не давая мне упасть, согревая. Что сделает со мной ледяное пламя, если он (кто? почему я не могу его видеть, почему я боюсь его?) отпустит меня и уйдёт? А что меня ждёт, если он всё-таки решит со мною остаться?!
     Трава и деревья, и я смотрю на себя чёрными - серыми - чёрными снова глазами. Камень мой сияет. Нас - меня - двое. И один, одна боль, одно сердце, одна багровая тень на тропе. Лесной пожар, мы оба...
     Человек с тысячей лиц. Ищет. Страшно даже сейчас, когда все его очи - слепые. Он может прозреть, этот тысячелицый, и случайно (только случайно, ведь не меня он ищет, о, только бы не меня!) увидит - и мне конец. Мне уже никогда от него не уйти. Нигде не укрыться.
     Почему он такой холодный, огонь? Не греет, а леденит меня всю - всего? - тело, мысли, сердце. Но прикасаться ко мне не стоит: других моё пламя ещё как обжигает. Может, и тысячелицего оно сожжёт?
     А потом сон плавно перетёк в сценку из прошлого, знакомую и - на сей раз - вполне понятную: она болтает с Лэйси о какой-то детской чепухе, ну да, о «близнецах наоборот», о том, как здорово бы найти её, Джиссианы, «близняшку»-душу, и Лэй, по своему обыкновению, поддразнивает её, а на самом деле не гонит и не вышучивает, а говорит, как со взрослой... будто бы с настоящим, взаправдашним другом. После этого сна она заснуть уже не могла: слишком боялась увидеть его опять. Вот только кто был там ещё, кроме неё и сестры, кто вновь и вновь влезает третьим в этот сон... или сегодня их было двое?