Мария по себе знала что такое ревность. Первый муж – высокий красавец, с покоряющей женщин улыбкой сорванца, поддразнивал ее постоянно. Она сердилась, пыталась не показывать вида, что ее трогают эти шутки и подмигивания . Он и танцевал отменно. На любой свадьбе был первый танцор. Они были красивой парой, ее тоже приглашали наперебой. Но ей хотелось просто бросить все, повернуться и уйти домой.
Раскрасневшись от танцев или от нахлынувшей ревности, она танцевала и старалась не смотреть в его сторону. Но, казалось, вся свадьба вертится вокруг ее Карла. Он умел так зажечь всех и такие придумывал шутки, что потом разговоров еще надолго хватало в деревне. Он знал ведь, что с ней творится, но не обращал внимания. Хохотал звонко, обнимал и вся злость куда-то девалась.Серьезных поводов то и не было. В селе все на виду, не спрячешься. Но было несколько бабенок, о которых ходила молва. Вот Амалия, веселая и красивая, замужняя, но не сложилось у нее с ее Люшей. Видно, не пара он ей. Глуповат немножко. И,частенько, видела завистливый ее взгляд на ее Карла. Просто сердце заходилось. И старалась не смотреть, но само получалось, смотрит не смотрит он в ответ на нее.
Уже сразу как замуж вышла, боялась потерять его. Как предчувствие какое-то было. Успокоилась немного, когда узнала, что ребенок у них будет.
Маленький Альберт только ходить начал, когда мужу пришла повестка в армию. Карл как будто и радовался еще. В форме еще стройнее и красивее, повез ее в Ростов, специально сфотографироваться. Тоже чувствовал, что память о нем останется .
Альберт вырос без отца. Ему год всего было, пришлось оставить на сестер, когда узнала, что муж в госпитале в Тифлисе. Собралась к нему. Русский не знала, обьясниться то толком не могла. Не увидела его больше. До госпиталая добралась, когда его похоронили. Сознание потеряла, когда сказали. Когда пришла в себя, оказалось у нее тиф. Ее прямые красивые волосы, которые она волной укладывала, стали отрастать какой- то кучерявой шевелюрой. Домой вернулась другая Мария
Старалась уйти с головой в работу. Когда вдовец Ульрих Карл, неожиданно посватался к ней, согласилась не задумываясь, знала шестеро там без матери остались. Свой Альберт с ними расти будет. Карл добрый человек, работящий. Молчаливый, правда.
Потом поняла, что всей душой к нему привязывается. Он нашел какой- то ласковый тон с ней. Говорил как с маленькой, как будто жалел и уговаривал ее. По голове гладил. Особенно к вечеру, устав, как нечаянно, оказывался на пути. И ей нравилось просто постоять уткнувшись в шею, о бороду его щекой потереться и, как сил набравшись, дальше свои бесконечные дела продолжать.
А дел было всегда невпроворот. Воскресенье только оставалось посвободнее. С утра, конечно, коровы, как всегда. Они то воскресений не знали. Потом завтрак. У каждого свои дела, но к восьми уже все к столу собираются. Надо успеть позавтракать, и в церковь. Вот и последний взгляд на всех, все одеты в выходную одежду, все пуговицы у всех на месте. Одна за всеми мужиками присматривает. Но неряшливым никого не видели. Разные такие братья. Старший Роман, молчаливый и спокойный, даже отец прислушивается. Откуда столько рассудительности у парня? Когда Мария пришла вместе с Карлом первый раз в дом, он молчал долго, потом сказал только :" Мы тебя не обидим".
Ему ведь трудней всех без матери было, одни мужики в доме. А Лиля - девочка маленькая совсем , пяти лет не было, когда матери не стало. Всему научился. Сначала сестра матери приходила, помогала, да у самой тоже семья. Он присмотрелся и все перенял. Мария, глядя на него думала, вот повезет той, которую он выберет. Бывало всякое конечно, то там то здесь брошено что –то было, она молча убирала, но стоило Роману посмотреть и тот кто бросил вещь, уже торопился и убрать за собой.
Лилечку баловали все, любимица была у братьев и у отца, может поэтому, она одна не приняла ее как родную. Когда своя дочь родилась, думала Мария, Лиля помощницей будет, но та норовила всегда уйти к тетке, там вольготнее жизнь была.Стоило Марии построже сказать что, раскладывала платок на полу и складывала свои пожитки, приговаривая :"Ухожу от вас к Кребсам, у них масло на завтрак , а не выжарки толченые". Все смеялись над этим и все сходило с рук. Чувствовала Мария надо бы построже. Но опасалась упреков, что не родной ведь ребенок. Ей очень хотелось приласкать девочку , но та из подлобья только глазками стреляла и отодвигалась. Мария чувствовала, что не нужна ей. А по-настоящему ведь и мы любим тех, кому мы необходимы. Она ждала, надеялась, вдруг изменится что –то, что может она маленькую Эрночку полюбит, но не хотела Лиля ни помогать няньчить, ни в доме какую-то легкую работу делать. Вот и сейчас подошла поправить юбочку на ней, которую сама ей сшила, а барышня разкапризничалась, другую надеть хочет. Но времени нет, надо идти уже.
Так и вышли. С недовольной Лилей Карл за руку. Мария одна, замыкая всех, и стараясь радоваться предстоящей службе. В конце концов, где еще всех увидишь, и хоть взглядом перебросишься или словом перемолвишься. У всех свои места. Церковь не богатая, но Бог ведь везде, молись хоть в сарае, ему не нужно золото и богатство. Деревянный пол вот сделали. Ее Карл, все почти сам делал, да сыновья помогали.Рядом стоит. Немного теснее чем нужно. Отодвинуться нужно немножко, и его не обидеть, но и прилично чтобы было.
После службы домой, даже и задержаться с сестрами нельзя.Обед нужно приготовить. Мужчины могут остаться, даже в кнайпу зайти по рюмочке выпить. О политике поговорить. Последнее время неспокойно стало.
Такое болтают, что даже и не верится. Будто отбирать у всех будут все. Коров в один сарай сгонять.Это ж придумать надо. Для чего это не понятно. Это же еще больше работы, так сарай во дворе, а то еще и бежать куда- то надо.И как потом молоко делить? Но Карл придет все расскажет. Уже и шутки всякие ходят, что дом один построят на всех и одной семьей жить будут, фуй, и жены общие и мужья. Ох, Господи , прости за мысли такие глупые.
Лишь бы войны снова не было. Страшно думать об этом, она уже отдала одного.А теперь ребята уже взрослые почти, не дай Бог. Только жить начинаем хорошо. Сколько всего наработали, не стыдно. Уже и рук не хватает. Карл давно говорит, давай наймем служанку, пусть помогает тебе. Но как это доверить свое в чужие руки. Не представить, что белье кто-то как следует постирает, или обед так сготовит. Надо будет ходить да смотреть за всем, а это почти столько же работы.Пока сама успевала. Кое что и Карл помогал, старалась, чтоб никто не увидел. Этож сразу разговоры пойдут, что женскую работу делает. Иногда казалось, он бы и не отходил от нее, все бы помогал, чтобы лишний раз дотронуться до нее, молча посмотреть счастливым взглядом. Ей просто сдерживаться приходилось, чтобы не бросать все. Не целоваться же с ним среди бела дня. От одних мыслей уже потянулось в ней все к нему.Скорее пришел бы. Но вот уже и обед скоро. Вся семья соберется. Как любила она смотреть, как дружно все кушали, все что она сготовит. В воскресенье можно и побаловать всех и суп-лапшу с курочкой, и жаркое и пирог высокий получился. Не ленилась тесто мять. Да и всего так много, что Саша, средний сын Карла, мог в город отвозить торговать.
Он один по русски говорить немного мог. В селе шутили,что он, вроде, теперь и немецкий забыл. В шутку, кто-то сигаретой пальто сзади подпалил, и по- русски ему:"Сашка, твой пАльто хорит". Он сидит, не понял. Все смеются, потом по- немецки ему кто- то крикнул, когда уже кусок ваты вытлел. Он возмущается:"Что ж сразу не сказали?"
Но он вдолгу не оставался, сам шутник был хоть куда. Однажды, взял Марию с собой в город на базар, со стыда чуть не сгорела. Сели в поезд, в общий вагон, ехать не долго, но стоять тоже не легко, он подмигнул ей, втиснулся на какое то место и давай чесаться демонстративно.Сразу рядом пустое место образовалось. Позвал ее, усадил рядом. И смеется громко.
Из пятерых сыновей Карла с ним легче всех было. Ей стоило только окликнуть его, он как из под земли появлялся. Ему бы учиться нужно. В город послать. Учителем стал бы. Он умеет с детьми ладить. И Альберт и Лиля и Эрночка любят его больше всех.Не успеешь оглянуться виснут все трое на нем. Кричат на перебой, чтобы на ноге покачал:"Hopa, hopa, reiten…" Да не только с детьми умел общий язык найти парень. Ох, не доведет его это до добра. Опять видела, как под утро уже, в окно влазил, возвращаясь. Хоть бы уж женился. Но Роман вперед должен. А тот и не смотрит на девушек.
Все сыновья выросли, уже и двое младших бриться начинают. Зря пугали ее, когда за Карла выходила, что не справится. Все выросли, не слышала от них грубого слова. Самой тридцать пять всего, можно и еще родить. Но это уж как Бог решит. Альберт подрастает, характером озорной, весельчак будет. И есть в кого. Очень на первого мужа похож. А Эрна, маленькая еще, но тоже в своего отца: тихая, ласковая, все делает, что не скажешь. Но иногда, хочется растормошить ребенка. Не привыкла Мария к такой послушности и бесприкословности. Трудно ей в жизни будет, а может и наоборот, легко, если любящий и понимающий будет, как отец ее. Но редко так бывает. Не каждой женщине такая счастливая судьба. Хоть и потеряла первого, но любила его сильно, вспоминала часто, глядя на сына .Смотрела , а сердце нет- нет да сожмется, по неволе думалось, а как бы с Карлушей, так она ласково первого мужа называла, жили?
Второго мужа как –то Карлушей и в голову бы не пришло назвать. Старше ее на пятнадцать лет, всегда спокойный. Но она знала, как за спокойным, казалось, взглядом, боль кроется. Ревновал даже, если кто из соседних мижиков просто здоровался с ней. Перехватывала взгляд его, когда Альберта целовала. Чувствовал, не забыла Карлушу. Не говорил ничего, поворачивался и выходил. И как бы Мария не говорила ему, не нужен ей никто, что нет ей никого ближе и роднее, знала, что постоянная его боль это. Не умел он говорить много. Иногда не хватало так, слов нежных. Но наверное, все слова такие которые ей причитались, Карлуша ей сказал.
Все все, нужно остановиться, от этих думок, только горечь.
Вебер Иоганн . Отец Марии.
Это воскресенье так действует. В другой день уже бы столько дел переделала, а тут посуду помыла, взяла книгу почитать, да так и сидела поверх нее смотрела. Вдруг захотелось снять свой воскресный фартук, да идти куда-нибудь одной, за село, в степь, в бахчи. Но стоит к калитке подойти, кто-нибудь да спросит, куда отправилась. Нет, в этот раз одна ушла. Карл опять ушел в кнайпу, он не пил совсем, за это не боялась. Но что-то тревожное идет. Какие-то все дела они там обсуждают. Уже и так столько всего случилось за это время, то царь этим русским не подошел, то правительство. Теперь красные у власти. Марию мало это интересовало, лишь бы семья накормлена, все чисто в доме, запас был. Дети присмотрены, хозяйство. Столько забот. Но как, если правда начнут все отнимать? Карл очень тревожный к обеду вернулся. Послеобеденная жара. Зря в этом платье пошла. Но воскресное. Не идти же в повседневном. Это кажется никто не видел, как она за село вышла. На бахчи посмотреть. Карл обьяснял, что не их земля это теперь, но все равно они как раньше сажали поля с арбузами, так и дальше обрабатывали бахчи. Мед этот арбузный может годами стоять, ничего ему не будет. Все любят его и на хлеб намазать и вместо сахара и в пирог и в компот.
А земля что, она хоть чья. Ей работа нужна, а без работы, полынь если расти будет, кому она нужна.
Отец рассказывал, когда приехали сюда из Германии на повозках, семьями, табором шли. Долго, все лето. Измученные переходом, со скарбом кое-каким.
Сразу за землю взялись. Не верилось, что вся эта даль, сколько глаз видит, его земля. Когда узнали в Германии, что Екатерина, из немок, царицей стала, да землю дает, сколько хочешь, налог даже платить не надо, они с матерью поженились только, еще и детей не успели завести, решили идти в эту далекую Россию. Хоть и слышал, что холодная страна, и варвары. Но видел как то одного русского, совсем простой мужик, нахваливал как мы все умеем в дело пустить. Решил не пропадут с Катрин и в России. Взял с собой инструмент, какой от отца достался, кухонный скарб: маслобойку, мясорубку со шприцем колбасу делать, швейную машинку , приданое жены. И Библию свою. Бог он в душе. Лютеране легче снимались с места, всем селом иногда уходили, не держались за церковь, как католики.
И стала эта земля их землей, работали сколько могли. Ведь для себя и своих детей. И не такая она и холодная эта Россия. До Сибири и не надо было идти. Здесь степей целинных хватало. Каждый взял сколько мог обработать. Помогали друг другу. Рядом еще одно село немецкое выросло. Молодежь ходили к друг другу на танцы, девчат переманивали друг у друга.
Когда Мария уже подросла, решили отец с матерью в гости в Германию ехать. Уже хорошо на ноги встали, зажиточно жили, хозяйство на слуг можно оставить было и поездом поехали на родину родителей. Ей дорога бесконечной казалась, а отец все радовался, как быстро доехали, не то что на повозках. Вся поездка месяц заняла. Может еще бы погостили. Приглянулся там и парень один на танцах. Но мать все назад хотела." На Родину хочу,"- твердила.
Когда вернулись, вскоре и замуж за Карлушу вышла. Эйтенайеры из соседней деревни и были. Не думала, что этот красавец на нее внимание обратит. Постарше и пошустрее девчата вокруг него крутились.
Пора и домой возвращаться. Карл уже, наверное высматривает ее, или навстречу пошел. Знает это место ее, за селом у речки на холме, далеко все видно. С детства ноги сами сюда приносили.
. Еще с отцом часто здесь сидела, обед девчонкой ему на поле приносила. Мама уже болела. Он знал, что на нее только надеятся может. Состарился сразу и не долго и пожил, после ее смерти, тосковал по матери. Да, нужно идти. Еще совсем немного посидеть хотелось. Потом вспоминала эту свою прогулку, как последний глоток счастья. С этого момента как будто жизнь переменилась. Не знала еще, что Карл ищет ее, чтобы рассказать о том, что с утра надо будет отдать коров.
Да, вон он уже идет, встретились взглядом. Подошел, обнял , предложил посидеть здесь немножко. На самом лица нет. Не мог понять, что происходит, не мог представить себе жизнь дальше. Он отвечал за нее, за детей. Знал, что раньше все зависело от его рук, старался работал. Работать мог, как не многие в деревне, даже молодые мужики.Не уставал ни от какой работы. Казалось, одно заканчивает, пока за другое берется уже новые силы откуда-
то брались. Он знал, откуда силы. Для нее, для Марии старался, знал, что улыбкой подбодрит. Могла и помочь, бралась тоже за все, наравне с ним. Но берег ее. Казалась девчонкой ему всегда. Вот и сейчас не знал, как рассказать ей, что слышал сегодня. Сказал только, много нового будет, не все хорошее. Но будем стараться жить как жили. Главное ты есть у меня, и буду изо всех сил работать, не пропадем. Бог поможет нам.
Положила голову ему на колени, и не хотелось уходить, а сидеть так с тихой нежностью в груди. Но встрепенулась, соскочила, засмеялась и пошли быстро домой, уже скоро вечерняя дойка. Воскресенье тоже прошло уже почти. А с понедельника началась новая неделя, новая жизнь.
Жители села
Ново-Алесксандровка, Азовский район, Ростовская область.примерно 1931 год.
Смотрю и смотрю на эту фотографию. На серьезные лица. Даже дети не улыбаются. Как будто знают, что ждет их. Еще все вместе дети и родители. Мужья и жены. Мужчины и женщины отдельно стоят. Мария в центре, темный платок на плечах. Карл выше в ряду, через одного, в фуражке. Сыновья вместе справа, среди молодых. Эрна и Лиля среди детей в первом ряду , уселись просто на землю.
Сзади клуб. Один из первых колхоз открыл свою библиотеку. Одна из первых МТС получила Орден Красного Знамени. Мария была на выставке со своей коровой-рекордисткой. Прав был Карл, работать как работали, а там Бог поможет. Уже не раз было трудно, но снова и снова выправлялись и вставали на ноги. Так жизнь устроена. Надо работать не покладая рук, кормить детей, ухаживать за скотиной, обрабатывать землю, держать в чистоте все вокруг себя, не смотря ни на что. Так жили из поколения в поколение. А сначала начинать не превыкать. Отец сначала начинал, когда сюда с обозом пришел. После революции отняли все, но хоть на Соловки не выслали, как семью двоюродной сестры. Помогло, что сыновья взрослые, разделили на душу. Хоть и все равно все отдать пришлось. Но даже в колхозном коровнике Мария смотрела за коровами как за своими. Да и были свои, все коровы в одном стаде паслись. Так же делали масло, творог, из творога сыр. Только раньше,на семью свою, все таки легче было. Пожаловалась Карлу, что трудно управляться с таким количеством. Он что-то чертил, потом пришел на ферму и сделал большую маслобойку. Какой он все таки умный у нее. А Люша Амалин хоть и стал председателем , умней от этого не стал. Не даром отец еще говорил, один хороший руководитель важнее, чем десять плохих работников.Но председателем никто не хотел быть, знали, что любовь этим у своих не заработаешь. А он крутился, стараясь и своим угодить и районному начальству.
Трудодни понять было трудно, какие- то палочки. Так и говорили, работаем за палочки. Из того что сами же наработали получали крошки и жили этим. А попробуй накорми полный дом мужиков. Все вспомнилось, что у матери видела, как варить из горстки муки затирушку, делились друг с другом секретами. Мария лучшей поварихой слыла в селе. Умела из ничего сварить. Из щавеля несколько блюд знала, от супа до киселя. Даже свадьбу старшим уже смогли сыграть как подабает. Все удивлялись, как конфеты даже сделала из мака. А куриная лапша, как полагается на свадьбе, так тонко нарезана была, как только она одна умела, не смотрела на пальцы, когда резала. Это чувствовать надо. Да и Карл ножи точил. Тесто раскатать, не пересушить. Хорошо,что удалось у Амалии белой муки выпросить немного. Все сытые на свадьбе были. И хоть плакали, когда венок снимали у невесты под песню грустную о прошедшей юности, которую не вернешь, плакали не только об этом, а каждому вспомнилось, как хорошо жили, как вольготно. Сколько всего было. Как обозами отвозили в Азов на пристань сдавать излишки. Могли позволить себе красиво одеваться. Как у настоящей дамы наряд был: туфли, сумочка. Самое лучшее покупали.Вспомнила, как Карл ей и дочкам сережки золотые привез из города. Таких украшений еще ни у кого не было. Прибрала подальше сейчас, даже на свадьбу не надевала.
Карл еще молчаливей стал. Все время одно повторяет:"Лишь бы еще хуже не стало".Вчера вечером рассказывал, что из Александровки в Азове встретил знакомого, тот говорит, аресты у них в деревне идут. Ищут врагов народа. А немцы, никогда наверное, своими не станут, как ни работай, как ни страйся. В пятнадцатом вышел указ уже, когда с немцами война была. Но тогда не тронули никого из деревни.
Этот знакомый сказал еще, берут в основном молодых.
Следующей ночью забрали почти всех молодых парней из деревни. Никто не знал, куда их отправили, что с ними . Младшая сноха Карла и Марии, жена Романа, работала секретарем в суде. От нее узнали приговор : десять лет без права переписки. Еще не знали тогда и долго еще не знали, что это значит- расстрел.
Надеялись ждали. Из всех вернулся один Роман. После войны, когда уже жили в Казахстане, когда по своей какой- то почте слухов, хоть и рассыпаны были по всей Сибири и Казахстану, узнали, что он выжил. Спасла его жена . Что ей это стоило не знал никто. Понять и простить можно много, можно отдать все, до нитки и до последнего куска хлеба. Но это Мария до конца жизни не простила и не поняла. Смерти этих ребят. Их мучения. Когда встретились с Романом и Марией,женой его, которых занесло после войны в Чимкент, рассказал Роман, как пытали их. Как все подписывали бумаги, в которых стояли обвинения в организации террористической организации в селе. Подписывал и он, что у него на крыше был пулемет. Откуда он мог там взяться? Рассказывал, держал свою Марию за руку, как будто сил не хватало рассказать матери, ведь она их вырастила, о смерти братьев. Никому не рассказывал ничего все эти годы, после лагерей. Поплакали втроем. Это в шестидясятых уже. Когда реабилитировали их. Вызвали Мариюв район, в Иссык, поехали с Альбертом. Ему семнадцать было, когда братьев забирали. Вызвали в кабинет и дали Марии расписаться на бумаге, где стояло, что сыновья были расстреляны, что ей возвращается стоимость вещей, которые были при них. Мария, не помня себя, вдруг выкрикнула в лицо работнику КГБ проклятья, смесь русского с немецким. Альберт стоял,ни жив ни мертв. Ответа не последовало. На эти деньги купили корову.
Тогда, в тридцать седьмом, еще не знали, что эта не последняя потеря села. Среди потерь будет и само село. Будут потеряны дети. На стоянках эшелонов, увозящих их в Сибирь. Поезд останавливался на какое то время, когда матери бежали набрать воды и добыть еды, выменять на те остатки скарба, который смогли взять с собой, когда сказано собраться в двадцать четыре часа. Еще десятилетия после войны разыскивали друг друга, после лагерей, с названием Трудовая Армия. После содержания под комендатурой, как лиц немецкой национальности, до пятьдесят пятого года. Но озлобления не было. Всем было тяжело, всем хватило горя. Мария думала, ну ладно, если мы немцы, то за что же расстреляли тех русских из соседней дервни, обвинив их так же в терроризме. И если не в труд.армии, то на фронте тоже погибло столько народа.
Когда эшелон прибыл в Рубцовку, была уже зима. Замерзшие, голодные ждали до утра ,когда приехали за ними на санях испуганные местные жители, которым в приказном порядке были распределены для подселения немцы. Подселяли семьями. Они попали в семью,где самим то тесно было. Изба –глинянка с ровной крышей, состоящая из сенок и комнаты. Посредине печь. Вот за печью хозяева выделили им место. Вчетвером в закутке. Да и самим хозяевам не намного просторнее.Спали на тулупах, которые утром надевали. Вшей было полно своих, да добавили тех, которых в дороге развели. Хозяева облегченно вздохнули, когда увидели, что обычные люди, ведь даже с рогами себе их представляли. Истопили баню.Сказать,что помылись нельзя, больше вымазались сажей, баня по черному топилась, сноровка нужна, чтобы помыться.
Недолго вчетвером и были Альберта и Эрну забрали в трудармию. И снова страх, что расстаются навсегда.
Кого винить? Не знала.Обьяснить некому, ведь Карла не стало в сорок третьем, воспаление легких получил, когда поздней осенью через арык по воде пришлось перейти, чтобы попасть в третье отделение, куда их перераспределили. Болел недолго. Просто перестал сопротивляться. Мария только приговаривала, не оставляй меня одну.
Осталась. Эрна и Альберт в труд.армии. С тех пор появилась у Марии привычка, потихоньку как сама с собой разговаривала. Вернее с Карлом, ему рассказывала все, что с ней происходило, свои думки невеселые.
Ее поставили поварихой: на всю бригаду варить. Помнили, из ничего сварить может. Многие ей жизнью обязаны были. Когда видела,что кто-то отощал совсем, потихоньку подсовывала кусочек.
Так и осталась на всю жизнь той Мари-паас, справедливой, умеющей в глаза правду сказать и врагов себе не нажить. Главой всей родни. К ней приезжали советоваться, она была уважаемой гостьей и хранитильницей всех обрядов. Ее мнение передавали,как решение последней инстанции. Трогательно было, как по цепочке передавали пачку натурального кофе. Если оставалось немного в пачке, она всегда заявляла, вот закончится мой кофе, помру. Со словами, живи Мари-паас, доставлялся из Чимкента, Рубцовки и Алма-Аты.От многочисленных племянников и племянниц, снох и других родственников.
А сейчас, Мария смотрела вдаль на снежные горы и ей казалось она видит на них людей и деревья. Со временем стала замечать далекое видится все лучше, как и с памятью.
Все чаще вспоминался лиман, она маленькая зарывается в горячий песок. Особенно, ноги когда крутит, кажется, вот снова бы оказаться там и зарыться в эту благодатную сыпучую негу. Еще хоть раз оказаться в Новоалександровке, среди своих полей. Во дворе с запахом арбузного сиропа, кипящего в котле.И так же все по привычке говорила самой с собой, вернее, не с собой, а с Карлом. Знала, не долго осталось и встретяться они.Скоро он ее дождется, как на краю улицы, как когда то, когда она уходила проведать сестру.
Мария смотрела на чужие горы и думала о том, что нет ничего своего и нет ничего чужого на этой земле. Все можно отобрать, все можно потерять. И для счастья так мало нужно, нужно только , чтобы ты была нужна детям, чтобы они были сыты. И об этом она говорила Карлу : ,, Карл, тебе нужно подождать, вот помогу Эрне вырастить ее детей, а там и дождешься меня. А пока я нужна ей, видишь же."
Стояла за руку со старшей Эрниной дочкой, смотрела на горы и рассказывала про травы, которые росли здесь такие же как дома. Степь была очень похожа, запах этот степной тот же, горьковатый то ли от полыни, то ли от тимьяна нагретых на солнце, казалось можно пить этот воздух, густой от запахов. И солнышко так же припекало, хоть и послеобеденное время. Жаворонок так же в небе пел. Закрыть глаза и кажется,ты там, дома.
,, А детям теперь это место станет домом, куда бы их судьба не забросила, будут так же в мыслях возвращаться сюда. Только бы им полегче жилось, не такая судьба как моя."
НОВОАЛЕКСАНДРОВКА, с. (Эйгенгейм, Немецкая Колонка, Колонка, х. Новый Путь). На дороге Ростов - Азов. Село основано в 1879 г. немцами-колонистами, купившими здесь у доктора медицины из Ростова Георгия (Егора). Ткачева участок земли площадью около 2 тыс. дес. Первые поселенцы - 15 дворов - назвали колонию "Эйгенгейм", что можно перевести на русский язык как "свой угол", "родной приют" или "превосходный", "бесподобный".
После присоединения Ростовского уезда и Таганрогского градоначальства к Области Войска Донского в 1888 г. казачье правительство повело активную борьбу против иноязычных названий населенных пунктов (в Ростовском уезде таких было 10, в Таганрогском - свыше 100). При этом нередко немецкие названия просто переводились на русский язык (Гофенталь переименовывали в Долину Надежд, Блюменфельд - в Цветочную Поляну и т.д.). Колонию Эйгенгейм предлагалось назвать "Бесподобная". Однако эта борьба почти не дала результатов: к началу первой мировой войны большинство колоний имели свои первоначальные названия. Но война активизировала процесс: колонисты были признаны представителями враждебной России нации и немецкие названия решительно искоренялись. В 1915 г. колония Эйгенгейм переименована в Ново-Александровскую, поскольку ее населяли преимущественно выходцы из ст-цы Александровской из-под Ейска. В связи с войной колонисты лишались прав собственности на землю и недвижимость. Земля колонии Ново-Александровской была продана с публичных торгов 19 января 1917 г.
В советское время, в 20-е гг., селение было переименовано в х. Новый Путь, но это название не прижилось.
Еще в 90-е гг. XIX в. немцы построили здесь лютеранскую церковь и начальную школу.
Литвиненко Виктор Исидорович
Краткие справки по истории возникновения
некоторых приазовских населенных пунктов (дооктябрьский период)