Пати, отрывок из Любимого романа

Афанасьева Вера
   Настало время сказать, что в тот самый день,  который был так насыщен впечатлениями для Лины, многие замечательные московские жители были приглашены на интереснейшую презентацию. А поскольку вечеринка оказалась памятной, у многих, самых разумных и рачительных,  приглашения на нее сохранились и до сих пор.   Но  большинство приглашенных, к сожалению, ныне не могут похвастаться тем, что являются обладателями этих редчайших документов и надлежащим образом удостоверить славный факт своего пребывания в нашумевшем собрании, поскольку по простоте душевной  любезно предоставили пригласительные письма в руки компетентных специалистов из самых разнообразных, но весьма уважаемых учреждений.  В результате чего, несмотря на клятвенные заверения упомянутых специалистов в том, что всенепременно и с благодарностью вернут взятое назад, безвозвратно утеряли эти  важнейшие реликвии, от чего пребывают в постоянной досаде,  усиливающейся при мысли, что цена на эти раритеты уже сейчас весьма высока, а со временем обязательно подскочит до небес.
Истинный список приглашенных никому впоследствии составить не удалось, а число самозванцев, якобы побывавших на этой вечеринке,  все время  множится, так что, глядишь, со временем сравняется с числом  жителей столицы. Мы же заверяем читателя, что приглашенных было гораздо меньше, потому что подобной высокой чести удостоились только самые  выдающиеся и уважаемые москвичи.
И хотя в настоящее время по Москве гуляет множество подделок, кото-рые можно купить  на любой станции метро в тех же местах, что и семена неведомого чудесного цветка, выросшего в театральном сквере после злополучного дождя, нам известен истинный вид и текст  приглашений. Открытки были доставлены посыльными и  выполнены в виде сложенного вдвое картонного бегемота, серого снаружи и розового внутри,  устроенного таким образом, что при развороте казалось,  будто  заглядываешь в его зевающую пасть. Розовые же внутренности содержали черный текст:
"Доктор Вел З. Вул имеет честь пригласить  Вас на презентацию уни-кальной оздоровительной и омолаживающей методики. Будет представлена обширная увеселительная программа Вход только в карнавальных костюмах. Презентация проводится по адресу…"
Далее был  указан адрес загородного поместья  господина Ракова, который, как помнит читатель, по независящим от него причинам, ни радоваться случившимся гостям, ни протестовать против непрошеных визитов не мог, поскольку  все еще не вернулся из своего весьма познавательного путешествия.  Ниже  стояла сигнатура доктора в виде огромной размашистой буквы V.
Несерьезный вид приглашения сразу отвратил абсолютное большинство от намерения посетить поименованное увеселительно-оздоровительное мероприятие и лишь немногих заинтересовал.  Да и вообще, до сих пор  не вполне ясно, почему представители капризного московского бомонда,  объевшиеся различными развлечениями,  все, как один,  откликнулись на сомнительное приглашение мало кому известного доктора и потащились куда-то за город,  хотя в этот вечер и в центре столицы было предостаточно мест, где можно было недурно поразвлечься и прилично выпить.  Мы же высказываем свою версию и полагаем, что виной всему было извечное человеческое любопытство, которое  испокон веков толкало людей и на более необдуманные поступки.
Дело в том, что во вторую половину того же дня  по телевидению и по радио начались интенсивные и уже более серьезные дискуссии по поводу тех событий, которые произошли в Москве в течение последних двух дней. Нет, что бы там не говорили про наше отечество, никогда не переведутся  в нем умные люди,  и  только этими людьми оно до сих пор сильно и именно ими преумножит  в веках свою славу.  И там,  где  обстоятельному американскому эксперту понадобился бы год, наши  платоны с невтонами  разобрались за каких-нибудь шестьдесят часов.
 Начал, начал кое-кто уже догадываться о том,  что за гости посетили столицу, и открыто предупреждать об этом своих менее догадливых сограждан. И хочется снять шляпу при мысли  о том, как быстро нашим аналитикам  удалось свести в единую картину мозаичные кусочки, обрывки и осколки событий, происшествий и мнений. К обеду интеллектуалы и умные головы вспомнили и сопоставили все: и вчерашний скандальный сеанс исцеления, и нашумевший марш осатаневших партийцев, и дурацкую рекламу,   и фантасмагорический танец змея, и визит неведомого чудовища с бронзовыми ногами и только что случившуюся оккупацию ганновского канала гримасничавшей чертовкой  с последующей  трансляцией адских мук. 
А пообедав, припомнили и  высокотехнологичную дырку в ресторанном окне, и хобот коллеги-журналиста, и пятачок певицы, и редкостный цветок в сквере перед великим театром, к сожалению, так и не заметив исчезновения  депутата Мугалева. А вспомнив – прикинули, кто бы все это мог сделать. Структурным лингвистам и специалистам по семиотике вдруг удалось сложить буквы  имени и фамилии целителя в очевидное и ужасающее слово. И, как всегда в науке,  нашелся первый, кто, рискуя быть осмеянным, озвучил невероятную гипотезу и слово это произнес.
А кое-кто, сведущий в более закрытых науках вспомнил, что ни тот са-мый мальчик, за которым взрослые дяди прошли  почти пол-Москвы,  скандируя стишки для трехлеток, ни мужик-провокатор, по совместительству лидер неведомой партии, ни на одной фотографии не получились. А фотографий-то было сотни, и на каждой  с необходимой резкостью и художественным мастерством  прекрасно отпечатались участники съезда, корреспонденты и зеваки. Это остроумное наблюдение позволило сделать  определенные выводы по поводу  неких специфических качеств размытых персон, отличающих их от всех тех, кто на фотографиях получается
 Вспомнили и знаковое имя арабского танцора, а затем разыскали в записях не явившегося на работу замечательного хирурга Сергея Сергеевича фамилию его последней пациентки.  Тут и выяснилось, что заблуждался он, уверяя жену, что заклеймившая его девица была грузинкой. Потому что нашлись специалисты по античной культуре и высокопрофессионально  прокомментировали, что Ламия – фамилия вовсе не грузинская, да и не фамилия это вовсе, а имя,  означающее "прожорливая". И принадлежало оно греческой деве с кошмарной личиной вместо лица, совращающей юношей, славящейся своей жестокостью, и наделенной  даром вставлять и вынимать  собственные глаза. Отчество же пациентки однозначно свидетельствовало о том, что отцом ей должен приходиться Гадес, царь подземного мертвого мира, и вряд ли на свете существует кто-то другой с подобным именем, поскольку трудно представить себе родителей, пожелавших  назвать своего сына столь обязывающим образом. О том же, насколько опасна девица по имени Лила, свидетельствует хотя бы известная всем история с силачом и красавцем Самсоном, которого филистимлянская кокотка Далила своими ласками довела до полной потери силы, слепоты и в итоге до смерти. Но эти сведения были уже излишними и чрезмерными, потому что и без них все было ясно. По всему выходило, что столицу посетили демоны.
И сразу после обеда об этом, оставив всякий здравый смысл, начали вещать все телеканалы, вопить радиостанции и кричать экстренные выпуски газет, коллективы которых были спешно мобилизованы, чтобы не пропустить сенсацию и успеть вырвать свой кусок хлеба  у хищных телевизионщиков. И москвичи услышали, увидели и прочитали, а те, кто не сделал этого, узнал от друзей.
Паники, конечно, не случилось, потому что по генетически укоренившейся привычке прессе никто не поверил. Да и чего еще можно бояться в наше время? Да и бойся, или не бойся, какая разница. Но какое-то оживление мысли и брожение умов все же произошли. Ясно было, что некоторое основание под сказанным и написанным все же имеется, и  москвичи с удовольствием, хотя и с некоторым замиранием сердца и щекотанием нервов стали ожидать последующих увлекательных событий.
Разумеется, нашлись и скептики, причем многочисленные,  убежденные сами и с пылом уверявшие других, что все это чушь собачья, потому что если бы что-то такое было, то наверняка подобными мелкими потерями и совсем уж легкими потрясениями Москва бы не  отделалась. Но  в эпоху плюрализма и демократии  всякий был волен думать и говорить, что ему заблагорассудится, равно как и плевать на то, что говорят и думают другие. Поэтому  все остались при своем мнении. Но разноцветное облако острейшего любопытства повисло над Москвой, проникая своими парами во все ее уголки и заставляя  москвичей вздрагивать в сладком предчувствии.
Вот почему все, получившие приглашения и с утра даже не собиравшиеся на неведомую и мало престижную вечеринку, часам к трем пополудни, опрометью кинулись наводить красоту и добывать маскарадные костюмы,  просто горя  от нетерпения не пропустить зрелища, сулящего  стать весьма пикантным. Те же, кто приглашения не получил, но считал себя  в непременном праве получить его, были сильно раздосадованы и бросились добывать желанные входные билеты.
Нам достоверно известно, что из приглашенных на презентацию не приехало всего трое, да и те не по своей воле.  Модный  художник Кутиков, уже неделю находившийся в тяжком запое по случаю отъезда жены на курорт, по техническим причинам ни в этот день, ни в последующие пять, о вечеринке ничего так и не узнал, о чем потом безмерно жалел. Балерина Носкова только вчера поссорилась со своим самым любимым любовником и отправилась зализывать душевные раны в романтическом путешествии с другим любовником.  А поэтесса Чацкая просто не смогла выйти из дома, поскольку ей не удалось открыть сломавшуюся в  последний момент  сейфовую дверь. Служба МЧС провозилась с дверью несколько часов, и хотя поэтесса, жившая на одиннадцатом этаже, умоляла суровых спасателей помочь ей выбраться из дома через окно при помощи каких-нибудь хитроумных приспособлений, они в положение страдающей дамы не вошли, и продолжали освобождать ее медленным и традиционным способом. В результате поэтесса на вечеринку  не попала и до сих пор ненавидит пожарных. Все остальные  поехали, помчались, понеслись наперегонки и к  полуночи явились на место, как миленькие.


      Огромная луна заполняла небосвод, холодная, сияющая, круглая. Но легкая ущербность, намек на несовершенство, обещающий в скором времени  более заметное убывание, уже начали  портить  идеальный диск.  Льющийся сверху серебряный поток делал влажное ночное великолепие зыбким и тревожным, томил, и Лина поежилась.
Но улыбка  идущего к ней Сарафа успокоила ее, и Лина улыбнулась в ответ. Подойдя, он поцеловал ей руку нежно и почтительно, подал локоть, повел к освещенному дому. От волнения ноги Лину не слушались, помимо ее воли замедляли шаг, и Сарафу пришлось увлекать ее за собой. 
На ступенях их уже ждали четверо. Мужчина в безупречном черном костюме, рыжая красавица в золотистом предельно коротком наряде, другой мужчина видом попроще и маленький золотокудрый мальчик.
Мужчина в черном сделал шаг навстречу, и сердце Лины затрепетало, как пойманная бабочка. Он был скорее стар, чем  молод, статен, мужественен и суров. На Лину взглянули глаза, которые знали все, к ней протянулась рука, которая все могла, и она задрожала. Всесильная рука взяла ее руку и слегка сжала. Рука эта показалась Лине очень горячей, просто обжигающей, и  она подумала:
- Неужели это происходит со мной?
- Совершенно такая, - сказал мужчина. – Я вас с нетерпением ждал. Меня зовут доктор Вул, а вы Лина.
Взгляд Вула так глубоко проникал в глаза Лины, что у  нее  закружилась голова
- Это Котиков, прошу любить.
Непрезентабельный Котиков вышел из-за спины Вула, бросил на Лину потаенный синий взгляд, поцеловал ей руку, поклонился, и сразу стало понятно, что под неказистой одеждой у него железные мускулы, что движения его отточены и оптимальны, а взгляд  может сразить любую красавицу.
- Сараф описал вас, но я даже и представить не мог, что вы такое абсо-лютное и прелестнейшее совершенство.
И Котиков, манерничая, прикрыл глаза, приложил руку к сердцу, шаркнул ножкой и сумел-таки  развеселить Лину.
- Хватит паясничать,  прибереги пыл для гостей. Вот это наша Лилочка.
Лила  заулыбалась, кивнула.
- Ну, а это наш всеобщий любимец Лю, но вы, кажется, знакомы.
Очаровательный малыш трогательно прижался головой к Лининому животу, обхватил ее ручонками. Лина с удовольствием потрепала его по кудрям, засмеялась.
- Вот ты, оказывается, чей.  А говорил, Людвиг. Хитрющий ты, подсунул мне птичку, и вот теперь я здесь.
Крошка Лю засмеялся звонко и счастливо.
А доктор Вул продолжал, внимательно разглядывая Лину:
- Я очень рад, что вы так любезно откликнулись на мою просьбу. Сегодня  мы устраиваем праздник, и по протоколу мне положено быть с дамой. Я остановил свой выбор на вас, и вижу, что не ошибся. Сейчас начнут съезжаться гости, прошу вас на время  стать хозяйкой этого дома.
- Вы  оказываете мне честь, - ответила Лина, слегка кланяясь. – Мне  только хотелось бы спросить…
Лина замялась.
- Что это за гости? – помог ей Вул.
- В общем, да. Они …
Лина не смогла подобрать  безобидного слова.
- Вы хотите спросить – нечисть?
Лина, покраснев, кивнула.
- Нет, никакая нечисть не нужна, когда есть такие люди. Наш неугомон-ный Котиков развил бурную деятельность, пригласил именитых, известных, талантливых и даже великих.  Как великих-то определил, Котиков?
- Я же говорил вам,  господин, здесь все просто. Великие – это те,  кого так называет пресса.
- И много нашел?
- Семнадцать великих музыкантов, четырнадцать актеров, девять художников и  одиннадцать литераторов по подшивкам прошлого месяца.
- Как же они столько великих-то произрастили? По моим подсчетам приходится не более семи великих музыкантов на все времена, а у них семнадцать в месяц. Это же надо,  какая генетическая аномалия! Ну да ладно, не будем отвлекаться. Одним словом, дорогая моя, это люди. С вами я с удовольствием и с вашего позволения  побеседую после вечеринки, а сейчас у нас начинаются обязанности, потому что уже съезжаются гости.
И в самом деле, начиналась суматоха. К  воротам поместья   подъезжали машины, из них выходили маскарадные коты,  черти, матросы, цыганки, домовые, тигры, разбойники, маркитанки, феи, волшебники, колобки, пираты,  петрушки, зайцы, морковки, лешие,  царицы, домохозяйки, клоуны, поросята, сосиски, ведьмы, буратино, американские президенты, русалки, ангелы, пирожные, вечные двигатели и,  вообще,   непонятно  кто   Распорядители в красных смокингах отгоняли машины, провожали гостей внутрь.   Животные,  существа и предметы постепенно заполняли английскую лужайку перед домом.
Большинство приехавших  было в определенном сомнении и смятении,  даже в некотором душевном трепете  от предстоящей встречи с неведомым, непонятным и, может быть, опасным. Многие ругали себя за опрометчивость,  кое-кто даже подумывал вернуться домой. Но, увидев дом, в который были так неожиданно званы, все гости  мгновенно сменили  страх на зависть и подумали так единодушно, словно были членами той самой,  недавно промаршировавшей,  партии:
- Вот это домик отгрохал себе Раков!
Дом и в самом деле потрясал воображение, походил на мираж, на Фату – Моргану. Определить, сколько в нем было этажей, точно не удалось никому. Ослепительно  иллюминированный снизу, он круто взмывал вверх, теряясь в темноте, но ясно было, что не небоскреб это, а особняк, только непривычно высокий. Число этажей все потом называли разное, но никто не сказал, что их было меньше пяти. 
Об архитектуре дома тоже рассказывали всякое. Одни говорили, что дом был построен в виде китайской пагоды,  другие – что в  стиле русского классицизма, этакое дворянское гнездо, третьи рассказывали, что никогда не видели  столь красивого современного дизайна, а кому-то привиделся английский замок.  Некоторые описывали колонны и полуколонны, многочисленные готические башенки, балконы и балкончики, лепнину и пилястры, ампирных мраморных львов, грифонов и химер, атлантов и кариатид и прочие архитектурные излишества. Были и такие,  кого дом  удивил  изысканной простотой линий и  стильным отсутствием всяческих украшений. В общем, всем домам был дом, хотя и не поддавался описанию. И всем сразу стало ясно, что живут в этом доме хорошие и достойные люди,  а не проходимцы какие-нибудь, потому что откуда у  проходимцев  средства на такие дома.
Но, попадая  в разбитый за домом сад, все были поражены  стократ больше.  Чего только не было в этом невиданном саду! Уходящие в темное небо пальмы разнообразных видов и названий перемежались с зарослями залитого лунным светом бамбука. Кедры соседствовали с увитыми тропическими лианами буками и грабами. Карельские березы росли  среди цветущих азалий. Альпийские лужайки были  устроены поблизости от розовеющих лотосами прудов. Через пруды были перекинуты кованые кружевные мостики, ведущие вообще неведомо куда.  На берегах прудов стояли скалы, с которых стекали разноцветные водопады. Под кипарисами цвели орхидеи. Павильоны, беседки и гроты ждали тех, кто возжелал уединиться. Запахи всевозможных цветов и растений сливались в единый одуряющий букет. Рощицы из манго, фейхоа, ананасов благоухали,  специфически пахли заросли дуриана,  обволакивали сладостью плантации роз и лилий. Все это было умело подсвечено невидимыми светильниками, тянулось и ширилось, раздавалось,  разворачивалось и уходило в такую даль,  что дойти до края сада почти ни у кого не  появилось намерения.
- Интересно, сколько же они платят садовникам? – мысленно воскликнули все,  увидевшие  необыкновенный  сад.
Но в сад мало кто пошел. Фуршет был разбит на обширном газоне перед домом, и  многие не дошли даже до  радушного хозяина, просто и не взглянули на него, кинулись к застолью. Прочие, оглядевшись,  все же подошли представиться, но гастрономия манила, и никто не задерживался около хозяина с хозяйкой, по опыту зная, как быстро пустеют на презентациях столы. 
Да Вул и не давал  повода задерживаться. Он был умеренно любезен,  знакомясь с гостями, руки никому не подавал, не кланялся, не улыбался, вел себя так, что опять же многие подумали:
- Позвал, а сам рожу воротит, зачем звал-то тогда, хозяин хренов!
 Вместо Вула улыбалась Лина. Лица петрушек, чертей и ведьм были ей знакомы, мелькали на экранах, страницах, плакатах. Маститые, знаменитые и просто талантливые вели себя одинаково. Коты и козлы, скользнув взглядом по Вулу,  начинали пялиться на Лину,  нимфы и домохозяйки делали вид, что не замечают ее.  Многие дамы казались совсем молоденькими девушками, подростками, пацанками, подчеркивая свою юность крайней худобой,  наивно раскрытыми глазками и  детскими  пропорциями платьиц, но, приглядевшись,  легко было понять, что девочкам уже далеко за тридцать, а то и за сорок. Мужчины были разновозрастные, но все, надушенные, напомаженные, завитые, наманикюренные или, наоборот, подчеркнуто мужественные, весьма отдаленно  походили на тех, кто мог бы составить счастье хоть  какой-нибудь дамы.
Через несколько минут прибыл и Ганов, и Лина напряглась, но Вул по-смотрел на нее успокаивающе. Ганов подошел к Вулу, представился,  на Лину взглянул невнимательно, не узнал ее и сразу отошел. Лина перевела дыхание.
Котиков кричал:
- Пожалуйте к столу, гости дорогие! Культура подождет, какая культура может быть на голодный желудок.
Столы ломились от угощения, и про оздоровительную программу благополучно забыли. Яств было множество, самых разнообразных, простейших и  экзотических. Предпринятые впоследствии попытки  составить хотя бы примерное меню нашумевшего застолья успехом не увенчались. Список кушаний, которые называли  работникам особых органов потерпевшие, все удлинялся и удлинялся, пока у  настойчивых следователей не потекли слюнки, и они не плюнули на  эту затею, сочтя ее  неосуществимой. Удалось лишь выяснить, что все, чего хотелось бы  отведать гостям, на столах присутствовало,  и неудовлетворенным в своих вкусовых запросах не остался никто.
Модный дизайнер Дронова, например, уже наевшись до отвала, вдруг нестерпимо захотела на заедки пшенной кашки и тут же обнаружила в непосредственной близости от себя дымящийся горшочек с алкаемым лакомством. Знаменитый  политолог Тютюев, выпив водочки, пожелал закусить непременно моченой морошкой, что с успехом и сделал, зачерпнув ее деревянной ложкой из стоящего неподалеку  туеска.   А обожавший куражиться рок-гитарист Венедиктов, не найдя на столе изъяна, с надеждой стал задираться к  официанту:
-Могу я, наконец, получить яичницу из крокодильих яиц? Это моя любимая еда.
И через минуту получил ее дымящейся на порционной сковородке. Чтобы как-то выйти из положения Венедиктов с подозрением спросил:
- Яйца нильского крокодила?
И  совершил тактический промах, отрезал себе возможность кобениться  дальше, зачем-то уточнив:
- Я ем только нильского.
И, разумеется,  получил утвердительный ответ, в результате чего вынужден был поковырять вилкой  неприятное ему блюдо под ржание приятеля. Словом, стол удовлетворял.
Для пущего аппетита на эстраде появились специально приглашенные артисты, неназойливо начали исполнять подблюдные номера. Сладко пела старая негритянка, в неприличном канкане выскочил двухметровый кордебалет,  кенаром заливался толстый итальянский тенор, узкоглазая красавица  неистово играла на скрипке.
Гости выпивали и закусывали,  привычно беседовали, кто-то пытался  зайти в дом в поисках  туалета и просто поглазеть, но вход в  него преграждали два непреклонных фиолетовых сенегальца, молча указывали на специальные кабинки, расположенные в некотором удалении.
Дамы яростно атаковали Сарафа, не брезговали и Котиковым, несколько мужчин просто прилипли к возвышающейся над ними Лиле. Парочки и любопытные огибали дом, заходили в сад, ахали и  бродили по дорожкам, но в  зарослях ощущалось чье-то присутствие, какие-то шорохи, шевеления и звуки,  наводившие на мысли о  неприятных лесных обитателях, и все благоразумно возвращались к дому.
И лишь один поэт, переодетый носорогом и славящийся своим невероятным упрямством,   решил выяснить, как велик этот чертов сад, и  стал продираться сквозь заросли в сгущающуюся тьму, в поисках забора или границы.
Еда на столах не заканчивалась, и  гости с удивлением обнаружили, что наелись, а некоторые оказались и в приятном подпитии. Тогда и  вспомнили, что  было им обещано и кое-что еще на заедку.  Уловив настроение гостей, чуткий Котиков  выскочил на эстраду, лихо завопил:
- А  теперь, гостюшки дорогие, давайте омолаживаться!
Публика пьяненько загалдела, зашумела, повалила к эстраде. Вул с Линой тоже  поднялись на эстраду, стали смотреть сверху на толкавшихся людей, норовивших встать поближе
А Котиков кричал:
- Костюмчики снимем, костюмчики, любые  процедуры бесполезны, если тело упаковано. Снимаем, снимаем, здоровье дороже.
И гости  поверили прощелыге, стали раздеваться, кто-то успел отдать  костюмы в руки подошедшей прислуги, кто-то побросал их на траву. Потом, спустя  немалое время, все с удивлением пытались понять, почему так безро-потно и дружно подчинились мерзавцу. И, почему-то не приняв сразу возникшую версию о массовом внушении и не желая признаваться в собственной глупости, сошлись на том, что были пьяны.  Многие потом, возмущаясь вероломством бесстыжего Котикова, особенно упирали на этот факт, вызывая у себя и присутствующих слезу сострадания.
Как можно было, говорили моралисты, воспользоваться тем, что люди были пьяны, беззащитны и наивны, как дети, тем более в стране, где всякий подвыпивший благополучно добирается до дома.  Как  посмел не имеющий ничего святого мерзавец  использовать в низких целях это особое,  почитаемое и уважаемое на нашей родине  состояние душевной расслабленности и младенческой доверчивости, близкое к мистическому трансу и экзальтации. Это же надо, раздеть пьяных! Но факт остается фактом, Котиков на  экстремальное состояние собравшихся внимания не обратил, никого не пожалел и ловко подбил несчастных раздеться.
Оставшись в дорогущем белье, доверчивая  публика замерла  в предвкушении чуда. Но  мерзавец стал чинить  дополнительные препятствия на пути к молодости и красоте:
- А теперь дружно, все вместе, снимем масочки!
- Какие маски, мы уже все сняли! - закричали снизу, трезвея от охватив-шей тела предутренней прохлады и приплясывая босиком на росистой траве.
-Те, что на вас, я хочу увидеть ваши настоящие лица, - жестко ответил Котиков и полыхнул синим взглядом.
И Лина, уже начавшая догадываться о том, что сейчас должно произойти, с ужасом и отвращением увидела, как  преображаются лица  собравшихся. Медленно  стекал с лиц макияж, испарялись питательные,  очищающие и подтягивающие кремы,  взлетали вверх накладные волосы, как осенние листья, опадали  приплетенные, проступали синеватые и розовые шрамы и швы от пластических операций,  вылезали наружу ушитые складки и морщины, заострялись, удлинялись или расплющивались носы, расползались губы, исчезали сияющие искусственные зубы.
Котиков еще раз сверкнул глазами, и на все еще полупьяные физиономии снизошло их подлинное, родное выражение. И лица стали такими, какими их высек дух, превратились в рыла,  морды и хари. А тела покрылись шерстью, чешуей, перьями и роговыми наростами.
Лина громко ахнула. Перед эстрадой толкались фурии, свиньи, овцы,  змеи, куры, мегеры, крысы,  козлы, сатиры, петухи, хряки, медузы, упыри, волки и неведомые звери. Лина  невольно схватилась за собственное лицо и поняла, что осталась женщиной, а Вул снова успокаивающе  взял ее за руку. Поняв по клыкам и рогам окружающих, что и с ними произошла страшная метаморфоза, все стали ощупывать себя.  Вой, блеянье, кудахтанье и  шипенье слились в разрушавшую слух какофонию.
 Лина не выдержала нестерпимого зрелища, закрыла глаза, задрожала, прижалась к Вулу. А Котиков сделал резкое движение, словно ловил назойливую муху, и зажал что-то в кулаке.
Существа  начали грозить Котикову, размахивая кулаками,  щупальцами и крыльями, затопали копытами, заскребли лапами, застучали хвостами, но поняли, что с него немного возьмешь. И надо отдать должное  беднягам превращенным: как и во всех случаях жизни, они мгновенно сообразили, каким образом им следует позаботиться о себе. Сейчас, чтобы спасти себя, следовало немедленно вернуться домой и вызвать специалистов, врачей, экстрасенсов, заплатить любые деньги или запугать и потребовать с них своего прежнего вида.
И все с ревом бросились к  первым попавшимся машинам, пугая разбе-гающихся водителей. Те же, кто машину не нашел или прозевал, кинулись бежать по дороге на Москву, стуча копытами и цокая когтями.
И  в это время вспыхнул дом. Нет, он не загорелся,  а взорвался блеском салюта, разноцветными искрами, фейерверками, бутафорскими взрывами, шутихами, ракетами, видимыми за  много километров.   И в  этом  искрящемся фонтане разбрызгался, испарился, превратился в устремившиеся вверх блеск и сияние,  разлетелся  яркими струями, исчез, сошел на нет, так что от него не осталось ничего, кроме шипения  гаснущих феерических снарядов. Этот  блеск  еще некоторое время освещал дорогу кавалькаде оглушительно гудящих автомобилей, мешающих друг другу  ехать на  Москву.
Тут же с площадки перед домом исчезли сброшенные карнавальные костюмы, заплеванные столы, официанты и  распорядители. И на несмятом, ярко освещенном газоне осталось лишь единственное вычурное кресло, в котором сидел, положив ногу на ногу,  невозмутимый Сараф.
- Жесток ты, Котиков, - одобрительно сказал он.
- Не жесток, а справедлив, - огрызнулся Котиков.
Но, увидев оглушенное и расстроенное лицо Лины, поспешил успокоить ее.
- Не волнуйтесь, все будет по-прежнему, нет ничего проще, чем снова надеть маску. Вот лучше посмотрите.
И он разжал кулак,  поднес к Лининому лицу, что-то показывая. А Лина увидела, что по ладони Котикова кто-то злобно бегает, толи клоп, толи букашка. Она пригляделась и поняла, что это мизерный шестилапый Ганов.   Котиков достал из петлицы  желтый тюльпан,  посадил в него Ганова, тщательно, по одному, закрыл лепестки.
- Пусть пока здесь посидит.
И подал Лине руку, помогая спуститься с эстрады. Спустился и Вул.
- Я устала, господин, - заныла подошедшая Лила.
- Сейчас поедем, здесь больше делать нечего, - остановил ее Вул и обратился к Лине. - Вы не возражаете, если  я приглашу вас к нам на кофе? Нам всем не помешает немножко взбодриться, да и поговорить мне с вами хотелось бы. Очень.
- Конечно, - вздохнула Лина, освобождаясь от гнета впечатлений. – С удовольствием.
- Ну, так поехали, - вскочил Сараф.
Алый автомобиль уже стоял у ворот, мигал фарами. На переднее сиденье сел Вул, а  Котиков, Лина и Лила разместились на заднем. Тут-то и выяснилось, что нет Крошки Лю.
- Он отлучился ненадолго по делам, - спокойно объяснил Сараф. – Сам доберется.
- Как же он один ночью, такой маленький? - забеспокоилась Лина.
- Маленький, да удаленький, - сказали в один голос Котиков и Лила и засмеялись.
И  алый автомобиль понесся к Москве.