Я проснулся от собачьего лая. Лаяла огромная сука – стаффордшир терьер. Она бегала вокруг двоих женщин, богато одетых, - из "новых". Скорее всего, мать и дочь. Дочь плакала и что-то громко говорила, мне даже мат послышался. А мать отвечала ей, типа: "сама, дура, виновата".
В парке больше никого не было, а за решеткой стояла семерка БМВ.
Я глянул на часы: девять вечера. На меня насыпало снегу, и скамейка вся в снегу. Наверное, о моем присутствии ни женщины, ни собака не догадывались. Да и мне на них наплевать. Тепло в старом тулупе и валенках.На скамейке удобно. Скамейки здесь старые, с литыми чугунными ногами и длинными деревянными рейками. В моей памяти они были всегда. Как и эта решётка, эти чугунные урны, тетки с веслами и озеро посреди парка.
Я помню все это с детства, и здесь провел всю жизнь. Тётки ломались... Не сами, конечно - ломали их всякие ослы от безделья. Раньше здесь что-то ремонтировали, а сейчас торчит арматура из конечностей, и кажутся они "термина- торами".
Я не "бомж". Есть у меня однокомнатная квартира , с ужасно высоким потолком, который ночью не разглядеть и с уродливым балконом. Она досталась мне в результате многочисленных разменов родительской квартиры - сестрам тоже хотелось жить отдельно. Из того, что получилось, я выбрал худший вариант,потому что в этом районе я вырос. Среди этих старых домов, рядом со старым парком и каменными тётками. Старики здесь играют в шахматы в любое время года. Кажется, это все те же люди, что и тогда, когда я был пацаном. Тогда здесь была крытая сцена, длинные скамейки для зрителей. Тогда я с моей первой скрипкой детского размера, стоял на сцене и играл для своих соседей. Я гордился тем, что играю на этих самодеятельных концертах, но скрипку все-таки разбил, потому что она вымотала мне всю душу. Когда пацаны играли в футбол, я перепиливал ненавистный инструмент. Потом мне дали ремня и купили скрипку следующего размера, всего-то за десять рублей. Не знал я тогда, что это – будущая моя профессия, а то утопился бы в парковом озере.
Я встал и стряхнул снег. Ноги от долгого сидения затекли, и я начал топтаться на одном месте, чтобы прошло онемение. Собака кинулась в мою сторону, пробежала несколько шагов и вернулась. Я посмотрел на свою клюку, которая лежала на скамейке под снегом. Эту клюку я купил у одной вдовы после того, как однажды вечером меня долго лупили пьяные подростки. Их было много, и я никак не мог вырваться и уйти из парка. Меня все время уволакивали в дальний угол и били снова и снова. Конечно, досталось всем, я справился бы с двоими или троими. Их разбитые морды приводили их в ярость. Кода я отвалялся дома, и прошли синяки, то купил трость, разобрал ее и насыпал внутрь трубы разных железяк. Получилась тяжелая железная палка, которой можно и убить, если удачно попасть. Для милиции это было не подозрительно - обычное дело, человек с тростью. Когда-то дежурные менты подходили ко мне, проверяли документы и удивлялись: какого черта я сплю на скамейке и не иду к себе домой! Ну, а если мне здесь лучше, если душно мне дома, и стены давят и потолки, хоть и очень высокие! Постепенно от меня отстали и перестали обращать внимание.
Подростки все же попробовали снова напасть. В этот раз я тростью сломал руку и несколько ребер. Но скандала не было - повезло с родителями. Когда один балбес признался дома, что они во второй раз напали на меня, отец прошелся по всем, заявления забрали, а передо мной даже извинились. Только участковый Коля Котов, мой одноклассник, ругал меня за то, что я в первый раз не пришел к нему.
Женщины посмотрели в мою сторону, и вдруг молодая девушка закричала:
- Что, бомжара, подслушиваешь? Давай, вали отсюда быстро!
- Да пошла ты, - миролюбиво ответил я, - какое мне до вас дело?
- Я тебе дам, сучара! Ты кого посылаешь, алкаш! – завизжала девка.
Мне не хотелось конфликтовать. Я достал из кармана бутылку пива, открыл и начал пить пиво.
- Ах ты рвань! - заорала она опять, - Люба, взять!
Собака сделала стойку в мою сторону, но не кинулась. Я взял в руку трость, но понимал, что с этой псиной может справиться только "калашников".
- Люба, взять, я сказала! – снова закричала девка, и "стафф" бросился на меня.
Я вскочил, замахнулся палкой, собака на мгновение остановилась, залаяла, а я, почему-то, отложил трость на скамейку.
- Фу, Люба, фу! – закричала старшая женщина, но в эту минуту собака бросилась. Удар опрокинул меня в снег, псина вцепилась мне в правую руку. Толстый старый тулуп выдержал и спас мне руку, но давление было, как в тисках. Я потянулся за бутылкой, разбил ее о чугунную ногу и представил, как воткну осколок в собачий глаз. Потом отбросил остатки бутылки в сторону и попытался встать.
Вдруг собака отпустила руку, села и открыла пасть. Из нее выпала длинная лента языка, ее дыхание было ровным, как будто она и не нападала. А злости никакой не чувствовалось. Она подошла к осколку, обнюхала и осмотрела. Потом взяла в зубы трость, как будто взвешивая.
- Люба, ко мне! – закричала старшая.
Собака не двинулась и не обернулась, она внимательно смотрела мне в глаза.
- Ну и здоровая ты лошадь, Люба, - сказал я.
Она негромко гавкнула, будто говоря: "Ну да, что есть - то есть".
- Ах, ты, подлюка, предательница! – снова бесилась молодая ,- я тебя на живодерню сдам, ты у меня с голоду сдохнешь!
Люба повернула голову и вздохнула. Женщины в это время подошли очень близко; молодая ругалась, как матрос, а старшая попыталась пристегнуть поводок к ошейнику. Но это, похоже, не входило в собачьи планы. Собака отскочила и залаяла. Девушка выхватила из рук матери поводок, на конце которого были звенья цепи, и ударила собаку по спине. Небольшого пуделя или болонку этим ударом, наверное, можно убить, но "стаф", видимо, мало что почувствовал.
Вдруг, собака прыгнула на девушку, схватила за полу норковой шубы и оторвала кусок с-полметра. Обе женщины завизжали и кинулись к выходу. В ворота вбежал высокий крепкий мужик, очевидно, водитель или охранник. В руке он держал пистолет. Женщины, тем временем, влетели в машину и хлопнули дверцей, как будто собака гналась за ними. Мужик подбежал ко мне и наставил на меня пистолет.
- На землю, лицом вниз! – заорал он.
- Да ладно тебе, я-то причем? – сказал я и сел на скамейку. - Это они с собакой что-то не поделили.
- А где она? - спросил он, опуская оружие.
Я обернулся, собаки не было. Мы посмотрели на следы, они уходили в темноту.
- А что случилось-то? – спросил водитель, оглядываясь на машину.
- Я, в общем-то, спал... а они разборки какие-то устраивали, потом собака залаяла и кинулась на девку.
- Понятно...Эта обезьяна с утра бесится... Бросил её футболист, какая-то другая тёлка у него появилась. От нее вообще житья нет.
- Ты у них водителем работаешь, что ли?
- Да всем! Скоро полы мыть заставят. Хозяин - мужик ничего, эти суки его тоже достали своими прибамбасами. Ушел бы я давно, да не зовут никуда.
- Что с собакой будем делать? – спросил я.
- До фонаря мне собака. Главное, чтобы с этими ничего не случилось. Найдется собака, или другую купят, у них денег валом.
- Жаль, пиво я со страху разбил, - сказал я.
Он полез в карман, вытащил сторублевую бумажку и сунул мне.
- Купишь, лавки круглосуточно работают.
Водитель ушел, сел в машину. Бумер немного постоял, потом заревел и уехал. Из темноты вышла собака, подошла ко мне и села рядом.
- Ну и что теперь? – сказал я. Она наклонила голову набок, и было похоже, что пожала плечами.
- Наделала ты дел, Любаня! – сказал я. - Эти отмороженные и пристрелить могут.
Люба залезла на скамейку и улеглась, положив на передние лапы свою лошадиную голову.
- Знаешь, пойду я, пожалуй, в свой клоповник... Хватит на сегодня приключений.
Я встал и пошел к выходу. В воротах собака обогнала меня и пошла чуть впереди.
- А ты куда намылилась? Ну ладно, пошли до магазина, истратим стольник.
Я зашел в "сарай" с надписью "24", купил бутылку пива и пачку сосисок. Люба в магазин не пошла, села рядом с дверью. Выйдя, я разорвал упаковку и протянул сосиску собаке. Она обнюхала её и нехотя съела. Я дал вторую, но, похоже, первую она взяла из вежливости. От второй морду отвернула.
- Чем тебя там кормят? – спросил я и съел сосиску сам, - " Микоян " ей не нравится !
Люба, конечно, ничего не ответила. Мы дошли до моего подъезда, я набрал код и открыл дверь. Потом зашел и оглянулся. Люба смотрела мне вслед, и в глазах её был вопрос.
- Ладно, пошли, бог с тобой, - сказал я, - ругаться дома некому, а завтра решим, что с тобой делать. Мы вошли в квартиру, я поковырялся в вещах, нашел какую-то тряпку и постелил в коридоре. Потом принёс с балкона старую кастрюлю, сполоснул её и налил воды. Рядом с тряпкой поставил кастрюлю и положил три сосиски.
- Захочешь – ешь, а я пошёл спать, завтра мне на работу, к этим придуркам.
На диван я свалил всю свою одежду, упал на кровать и стал смотреть вверх, в темноту, где должен быть потолок.
Отвратительные ночи были в этой квартире. Обычно уснуть удавалось только под утро, всю ночь в голову лезли мысли, от которых днём хоть как-то удавалось отделаться. Мысли эти были о Валентине.
Я познакомился с ней шесть лет назад, когда шатался по вещевому рынку, разглядывая дешёвые турецкие шмотки, и пытался понять, чем это всё отличается от тех дорогих вещей в элитных бутиках. Вроде, всё одинаково! Вот висит пиджак, точно такой я привёз из Бельгии, где был на гастролях. Ничего я в этой жизни не понимаю: почему мой был в шесть раз дороже?
- Мужчина, купите рубашку, - обратилась ко мне женщина из палатки, завешенной одеждой. Я обернулся, посмотрел на нее, и сразу понял, что куплю у неё всё, что она мне будет предлагать, любую дрянь - это уже не имеет значения. В общем, так оно и вышло.
Потом я стал ходить туда каждый день, потому что уже не мог не видеть её. Она была не замужем, я тоже был один, и ничто и никто не мешал моей ненавязчивой настойчивости. Скоро мы стали жить вместе в моей однокомнатной квартире с уродливым балконом.
У Валентины было два сына. Старший, Саша, учился в техникуме, младший, Серёжа, - в школе. Пацаны серьёзные, непроблемные. Помогали, насколько могли, матери в её торговом бизнесе. И начала она мотаться от меня – к ним, в свою коммуналку. Меня ребята приняли нормально; с удивлением разглядывали мужчину, зарабатывающего на жизнь игрой на скрипке. Я был человеком из другого мира.
Несколько месяцев были настоящим счастьем. Поначалу я вздрагивал, когда она ругалась. Не со зла, ни на кого,- просто люди, с которыми она общалась, всегда так себя вели – ругаясь "для связки слов". Я удивлялся, как могла женщина одна привозить на себе такие грузы – вся её работа и состояла из этого. Поехала, купила, привезла, продала и все снова. Я поражался, как она все это держит в голове: чтО сколько стоит, где взять дешевле, кто кому должен, какие у нее остатки! Ведь образования – никакого – школа и все!
Сказать, что я любил её – ничего не сказать. Это было что-то другое, гораздо большее. Я люблю море, я люблю пиво, я люблю водить машину – все – "люблю". Но когда речь идет о женщине, которую обожаешь, без которой час трудно прожить, мало этого слова, одинакового и для моря, и для пива.
Валя относилась ко мне замечательно, но, казалось, что у нее все так и есть: море, шампанское, я – все через запятую. Мы, обнявшись, засыпали, и так же просыпались; но не умирала она, как я, от счастья и восторга. За все время, что мы были вместе, она не посмотрела ни на одного мужчину, но никогда не чувствовал я, что она - моя навсегда.
В то время я работал в областной филармонии, в симфоническом оркестре. Игра на скрипке – это тоже работа и за нее платят деньги, иногда очень неплохие.
Я никогда не думал, как буду жить через год, месяц или послезавтра. Жизнь – это репетиции, концерты, телевидение, запись, гастроли, снова репетиции. Денег я получал столько, что не особенно понимал, на что их потратить. Купил машину, постепенно превращал её в развалюху, думая, что потом куплю другую.
А Валентина была похожа на вычислительную машину. Двое её сыновей, которых надо вырастить если не богачами, то, во всяком случае, с образованием и жильём, никогда не давали ей возможности расслабиться. И ещё у неё была мечта – открыть свой магазин. Мы жили настолько по-разному, что мне всегда казалось, что она взрослая женщина, а я - мальчишка.
Через несколько месяцев после нашего знакомства наступили перемены, которые все перевернули. Вместе с "перестройкой" пришла "попса", которая всё захлестнула. Наша музыка вдруг оказалась никому не нужна. Складывалось впечатление, что раньше кто-то насильно гнал людей на наши концерты, и они под дулами автоматов кричали нам: "браво!". Теперь пустой зал приводил музыкантов в состояние подавленности. Многие начали пить.
Наступило время, когда я понял, что значит нехватка денег. Потом нас закрыли, и я остался без работы. Тогда я сел за руль своей старенькой "шестерки" и сделал из нее такси. При моей отрешённости от реальной жизни, мне и в голову не пришло, что для этого нужно оформлять разрешение, платить налоги. Я этого просто не знал. И мне везло: никто не проверял и не штрафовал.
Однажды Валя опаздывала на самолет, я гнал в аэропорт, и, как сообщают в криминальных новостях: "Водитель на скользкой дороге не справился с управлением". В таких авариях обычно не остаются в живых. Валентина даже не ушиблась.
ДокторА с трудом меня собрали, а Валя выходила. Полтора месяца она просидела рядом со мной. Я, как известно, выжил... почти без последствий, но только – почти. Пальцы левой руки после переломов, как раньше двигаться не могли. Это означало – конец карьере скрипача. Потом, когда всё стало восстанавливаться, снова набрали музыкантов в оркестр, первой скрипкой я уже быть не мог, а по-другому - не захотел. Машины уже не было, и пошёл я по объявлению в элитную школу преподавателем музыки. Конечно, на хлеб с колбасой я начал зарабатывать, но внутренне как-то окаменел. Вроде бы, не причем дети эти, которых в школу привозят на "Мерседесах" с охраной. Но куда им деть своё высокомерие, когда в пятом классе у пацана телефон – не телефон, цепь – не цепь, одежда из бутика, а у преподава- теля приличной одежды нет. Но противнее всего были морды их мамаш, с постоянными претензиями. И, что удивительно, мужики, которые зарабатывали деньги для этих семей – нормальные люди. С ними можно общаться: никакого высокомерия. А те, кто сидели на их шеях, выкобенивались, жаловались, придирались, ну край какой-то! Конечно, многое я относил к себе: ведь раньше был оторван от мира всего, от общения с людьми, а теперь не могу адаптироваться. И все в порядке, просто надо потерпеть и привыкнуть.
Как-то, за завтраком, Валентина, опустив глаза, вдруг сказала:
- Валера, я всё никак не могла решиться, но всё-таки должна сказать. Я от тебя ухожу.
- Как это, что случилось? – я ушам своим не поверил.
- Понимаешь, это трудно объяснить, видимо, я дура такая, ведь я люблю тебя, но я должна уйти. Я думаю об этом уже месяц, с тех пор, как где-то услышала фразу: "Встретить своего миллионера"... Сначала мне это показалось низостью, а потом я подумала, что никогда вместе с тобой мне не вырастить детей, так, как надо. Ты добрый, милый, но ты не умеешь ни зарабатывать деньги, ни тратить. Мы об этом никогда не говорили, но ведь это - правда жизни! У нас в Союзе мужчина, который не пил, не курил, не бил жену, считался супермужем. А на Западе женщины уходили к богатым мужчинам от своих трезвых неудачников, и никто не смел их осуждать. Я уйду от тебя. Быть может, мне повезет, и я встречу кого-нибудь, с кем не надо будет думать, как заработать эти проклятые деньги! Видит Бог, я никогда тебе не изменяла, но ведь предложений было – сотни! Не знаю, смогу ли я переступить через себя, но я должна попробовать.
Я долго молчал, думал над её словами. В самом деле, она ведь права! Как-то всё витаю я в облаках, а люди кругом такие дела проворачивают. Миллионы люди заработали, а я прошляпил даже ваучеры, которые дали просто так. Что с того, что я "добрый и милый", а Валя ишачит по 12 часов! Да что там говорить, расстались мы, обиды я на нее не держу, сам виноват. Вот только с тех пор лежу я ночами и смотрю в то место, где должен быть потолок. А утром звонит сволочь – будильник. Сегодня ровно год, как это продолжается. Целый год я не видел самого дорогого на свете человека!
В этот раз было непонятно, как уходить на работу, где оставить собаку, да и оставлять ли? Может просто выпустить - найдёт дорогу, да и дело с концом. Но, как оказалось, до конца ещё далеко!
Люба поднялась с нового лежбища тотчас, как зашевелился я. Она легко справилась с сосисками, попила водички и терпеливо дожидалась, пока я соберусь. Мы вышли на улицу. Было ещё темно, но нас уже ждали. У подъезда стояла та же машина. Из неё выскочила вчерашняя женщина – та, что постарше.
- Ну, значит, верно мы вас вычислили, - сказала она, - вы нас извините, дочь вела себя не лучшим образом – у неё большие неприятности. Спасибо, что приютили нашу Любашу, я её забираю.
- Да, пожалуйста, без проблем, - сказал я, - вела она себя прилично.
Но в это время, собака пропала куда-то, как сквозь землю провалилась! Все мы, включая шофёра, который вежливо со мной поздоровался, постояли, покрутили головами – Люба не появлялась. Я извинился, надо, мол, на работу. С меня взяли слово – позвонить по телефону, если она появится, просили потерпеть, совали деньги на еду, потом все разбежались по своим делам.
Вечером, я зашёл в магазин, купил батон, а у выхода меня ждала Люба. Она сидела на крыльце, смотрела на меня, и на её страшной морде было что-то похожее на улыбку.
- Ну и чего тебе надо от меня, собака? – сказал я, - у твоих хозяев и " Бумер", и хата, наверное, - все в порядке, и харчи, не как у меня.
Люба по-виляла хвостом и пошла к моему подъезду.
Мы зашли домой, я позвонил по номеру, который мне оставили, и занялся своими делами. Все- таки, люди приедут, а тут – "бардак" такой!
Приехали они очень быстро, и хозяйка защебетала:
- Любаша, девочка, пойдём домой, милая, давай поводочек пристегнём, проголодалась, наверное! Настя ужин приготовила.
Собака отошла в дальний угол, а когда хозяйка попыталась приблизиться, тихо зарычала.
- Да что это такое, ты что, с ума сошла? Тебя подменили, что ли?
- Дайте, я попробую, - сказал я.
Я взял поводок из рук хозяйки, подошёл к Любе и пристегнул к ошейнику. Люба вела себя спокойно, и я повёл её к двери. Мы вышли из подъезда, я завёл её в машину. Хозяйка молча села на переднее сидение.
- Ну, ладно, давай, братан, - водитель пожал мне на прощание руку. Они уехали.
Утром я вышел на морозную улицу. У подъезда сидела Люба.
- Какого черта тебе от меня надо? – сказал я, но, почему-то мне было радостно. Я уже почти привык к этому страшилищу.
- Домой пойдёшь? – спросил я, открывая дверь в подъезд. К моему удивлению, она отрицательно покачала головой.
- Ты что, понимаешь меня, что ли? – я присел на корточки. Она утвердительно кивнула.
- Да, дела..., - только и смог я произнести. Мы молча дошли до моей работы.
- Где будешь шляться до шести часов? – спросил я. Собака сделала, что-то непонятное – вроде пожала плечами.
- Ну, ладно, некогда мне.
Люба повернулась и ушла.
Вечером я вышел и осмотрелся. Люба сидела неподалёку, в таком месте, мимо которого никто не ходил. "Детей пугать не хочет", – подумал я.
Дома я попытался задавать вопросы, на которые можно ответить: "да" или "нет". Собака смотрела на меня и никак на слова не реагировала. Я облегчённо вздохнул: конечно, показалось! Звонить хозяевам я не стал, что толку? Не хочет она у них жить, ну пусть здесь живет. Скоро потеплеет, на балконе поселю, там посмотрим...
- Любаня, жрать-то ты, видимо, вкусно привыкла. Даже Настя какая-то, наверное, специально готовит. А у меня, как будешь жить? Я сам колбасу не каждый день ем.
Люба покачала головой, ушла на свой лежак и завалилась головой на передние лапы. Ночью при свете луны мне казалось, что блестят её глаза: она, как и я не спала.
- Не спишь, собака? – спросил я, - и я вот не сплю почти каждую ночь.
Потом, не знаю почему, я начал ей рассказывать про Валю, всё - с начала до конца. Я рассказывал и слышал, как собака иногда кряхтит, а иногда даже поскуливает. Она слушала и, очевидно, всё понимала. Выговорившись, я уснул, хотя было ещё не поздно, вернее, не очень рано.
Обычно, в воскресенье я уезжаю за город. Зимой иногда беру лыжи, иногда просто хожу там, где есть тропинки, дорожки. С собой беру термос с чаем, пару бутербродов. Вообще, еда для меня большого значения никогда не имела. Летом или осенью, кроме бутылки минеральной воды или пива ничего не беру. В лесу всегда найдется, чего поесть. Валя тоже очень любила бродить со мной по лесу. Только редко могла из-за работы своей, ведь работа самая – суббота, воскресенье.
- Эх, открыть бы свой магазин, чтобы были продавцы, охрана, чтобы по-человечески можно было работать и отдыхать, - мечтала она.
В это воскресенье я никуда не поехал, надел свой тулуп и пошел в свой парк. Я уже два дня там не был из-за своей "квартирантки". Собака проводила меня, я устроился на скамейке и стал смотреть, как мальчишки гоняют шайбу по замерзшему озеру. Куда делась Люба, я не обратил внимания – не привык о ком-то заботиться. Пару раз я уходил за пивом и горячей пиццей, что продавалась рядом, в киоске. Потом немного подремал, и разбудила меня собака, положившая голову мне на колени. Я открыл глаза и увидел, что в пасти Люба держит аккуратно свёрнутый полиэтиленовый мешок, перетянутый двумя резинками.
- Это что такое? – спросил я.
Она положила свёрток мне на колени, села напротив и тихо гавкнула. Я снял резинки, развернул пакет. В пакете лежали три пачки евро, бумажками по пятьсот. Я оглянулся по сторонам, поблизости никого не было. Мне стало холодно. Я представил, как в ворота въезжает какой-нибудь "Джип", и из окна высовывается "калашников". Пули пробивают тулуп и вылетают с обратной стороны вместе с ребрами.
- Люба, это плохие шутки, - сказал я, - ты же не у старушки-пенсионерки утащила, за это отвечать придется!
Но Люба стала бегать и прыгать, как щенок, радостно повизгивая.
- Дурища, давай, сваливаем отсюда! – крикнул я, и мы пошли к дому
.
Дома я набрал номер Коли Котова, участкового.
- Кошкин, ты не пьяный? – спросил я его.
- Нет, - ответил Коля, - а что, есть предложение?
- Слушай, тут такие дела, давай, чеши ко мне, я из дома высовываться боюсь!
- Что, опять пацаны?
- Да нет, не по телефону, давай быстро, как можешь!
Колька пришёл через три минуты – дом-то напротив. Я молча положил перед ним деньги. Он засвистел и сел на стул.
- Ни фига себе! – он осторожно взял в руку одну пачку, - это что?
- Это, Кошкин, сто пятьдесят тысяч евро. А принесла их в зубах вот эта девушка, - я показал пальцем на Любу.
- На помойке, что ли, нашла, - глупо сказал Котов, как загипнотизированный глядя на деньги.
- Коля, такие собаки по помойкам не шляются. Она знала, где они есть, и знает, что такое деньги.
Я достал из холодильника водку и огурцы. Мы хлопнули по одной, не спеша пришли в себя. Решили так: я пишу заявление, Колька запирает деньги к себе в сейф. Пару дней ждём, что будет дальше, а число на заявлении поставим потом – кто там знает, когда она пакет принесла. Колька ушёл, качая головой.
- Не пропей, - сказал я вслед.
На следующее утро Люба не поднялась с лежанки, безучастно наблюдая, как я собираюсь. Не пошевелилась она, и когда я уходил. Как только я открыл дверь, в квартиру, оттолкнув меня, ворвались двое рослых парней, одетых в чёрные пальто, как у меня, только новые. Не обращая внимания ни на меня, ни на собаку, они быстро по-открывали все, везде засунули нос, а когда больше никого не обнаружили, один из них позвонил по "мобильнику" и сказал: "Все в порядке". Удивительно то, что собака во время этих событий даже не пошевелилась. Я же перепугался и, не двигаясь, стоял в коридоре у стены. Через минуту в квартиру вошел мужчина лет пятидесяти, одетый, как президент Франции. Он прошел в комнату, сел на стул и стал барабанить по столу костяшками пальцев. Люба встала с лежака, подошла к нему и села рядом.
- Ну, здравствуй, Люба, - сказал он, - значит, вот так ты решила!
Люба лизнула ему руку.
- Валера, проходи, садись, - обратился он ко мне, – в ногах правды нет.
Я прошёл в комнату, сел на диван.
- Свободны, - бросил он парням, и они ушли, осторожно прикрыв двери.
- Молчи и слушай. Вопросов я задавать не буду – и так все про тебя знаю, - медленно начал он, морщась, как от боли.
- Деньги, которые она принесла – твои. Никого не бойся, участковому скажешь, что хозяин денег нашёлся, можешь сослаться на меня. Собака будет жить у тебя, надеюсь, прокормишь. Когда-то на стройке я нашёл её мать, всю изрезаную, умирающую. Тогда я был молодым балбесом, я и на стройку-то зашёл помочиться – пива перепил. Не понял я сразу, что это за существо, просто выхаживал, пока не выздоровела, потом попытался дрессировать. Оказалось, что не надо дрессировать, она ещё и меня умнее, надо просто разговаривать. Ты с Любой разговаривал?
Я кивнул.
- Вот, значит, знаешь! Не буду рассказывать, как сделала она меня богатым человеком, скажу только, что это предыдущий хозяин, сволочь неблагодарная, исполосовал её тогда. Ну, да он свое получил!
Знаешь, что я думаю. Когда-то Бог дал человеку Друга. Настоящего, преданного, верного, готового жизнь отдать, понимаешь - Жизнь! А человек превратил друга в слугу. Заставил за дичью бегать, хибару его сторожить, овец гонять. И кормить стал объедками. Друг простил, выполнял всё, что неблагодарный человек требовал. Вот только разговаривать больше не стал от обиды. Вот эти собаки, Валера, они такие, как тогда, в прошлом. Надя, мать Любы жила у меня, как человек, вела себя, как человек, пока я сам был человеком. Пока не завидовал, не хапал, не развратничал с бабами. И умерла счастливой. А вот теперь, когда стал я жить, как свинья, царьком таким, да сук этих крашенных
распустил до невозможности, не захотела Люба оставаться рядом. Я это давно понял, непонятно только было, почему не уходит. А просто человека она искала. Нормального человека, не скота. Наконец, тебя повстречала в парке. Она теперь от тебя не уйдёт, не бросит, поможет и защитит. Только не повтори мою ошибку, скрипач!
Он встал, вздохнул, потом вытащил из кармана свёрток, похожий на тот, с деньми, положил его на стол.
- Вот, Валера, здесь ещё триста пятьдесят тысяч, для ровного счета, - он усмехнулся, - не пучь глаза, это мелочь для меня, да и не тебе деньги эти, а ей. Наверное, профукаешь ты их, а может и нет, но на ту сумму не поднимешься. У Валентины твоей, только пацанам две квартиры надо купить. Ну, ладно, Любаша, прощай! Может, когда-нибудь щенка мне подарите.
С этими словами он вышел.
Смешно вспоминать, как разложил я все эти деньги на столе, пересчитал и просмотрел на свет каждую бумажку. Да, всё в порядке – полмиллиона европейских денег лежали на столе – и что дальше? Я позвонил на работу и сказал, что заболел. Зачем, ведь уже знал, что никогда туда не приду, разве – уволиться. С некоторой опаской пришёл в обменник, но две бумажки поменяли без слов и эмоций. Ещё два дня шлялся по квартире, разговаривал с Любой. Собака вела себя нейтрально, как собака. А мне нужно было посоветоваться, рассказать кому-нибудь. Но кому я мог это рассказать?
Да, боже мой! Понятно кому, ведь теперь я могу всё! Нет, никогда я не верил, что может быть поздно, всё ещё можно исправить! Любу я оставил дома, сел в такси и поехал к Вале.
Дверь открыла она сама.
- Ты?
- Да, здравствуй. Войти можно?
- Да-да, конечно, проходи, Валера.
Я зашёл, снял обувь, прошёл в её комнату. Огляделся. Всё так же, как и год назад.
Почти ничего не изменилось.
- А где мальчишки?
- Серёжа ушёл к своей девочке на день рожденья. А Саша у нас уже полгода служит. Пограничник.
- Мне удобно здесь находиться? У тебя есть кто?
- Нет, Валера, я одна, - она присела на стул.
- Не встретила, значит, миллионера?
- Ты зачем пришёл, поиздеваться?
- Нет, Валюша, я пришёл за тобой!
Я подошёл, приподнял её со стула и посадил к себе на колени.
- Валька, всё закончилось! Закончилась наша плохая жизнь! Мы теперь будем вместе, а про плохое - забудем!
Валя заплакала, обняла меня, и так мы долго сидели, а она всё плакала и плакала.
- Милый мой, неужели ты простил и пришёл, после того, что я, дрянная баба сделала? Ведь мне са-
мой прийти надо было, и на коленях прощения просить! Только я, как чурка какая, никак характер сломать не могла, да боялась, что выгонишь. Никто мне, кроме тебя не нужен, я поняла это, ещё когда от тебя по лестнице спускалась, да поздно было!
- Ладно, Валь, давай сделаем вид, что не было года этого у нас. Будем считать, что ты болела, а теперь выздоровела.
Вот так началась наша новая жизнь. Мы оставили Сергею записку и поехали ко мне. Дома Валентина долго боялась собаку, а Люба со своего места смотрела на неё, похоже, с любопытством. Не стал я рассказывать о своём последнем приключении, и радовался, что не деньги оказались причиной её возвращения. Сейчас я впервые почувствовал, что она будет со мной всегда. На вопрос, зачем мне эта собака, я отшучивался, сказал, что не могу совсем без женского пола. Мы пили сухое вино, ели конфеты и апельсины и были очень рады, что снова вместе. Вечером мы пошли в наш парк, взяв с собой Любу, и снова пили там вино, а Люба прыгала на Валю и лизала её в лицо. Валентина смеялась, а я рассказывал ей всё по порядку. И она снова смеялась, называла меня фантазёром и ничему не верила.
Потом мы спали, как раньше, обнявшись, а утром я встал раньше всех, выпустил Любу на улицу. Потихоньку достал деньги, снял с пачек резинки и высыпал всё в старую корзину, которая, в числе прочего хлама, пылилась на балконе, и накрыл корзину полотенцем. Сел на краешек кровати и долго смотрел на свою любимую женщину. Невозможно спать, когда на тебя смотрят в упор, и Валентина открыла глаза. Я долго придумывал, что сказать, но кроме Деда Мороза ничего в голову не пришло. Валя, улыбаясь, сняла с корзины полотенце. Конечно, она очень удивилась, но вывод был неожиданым.
- Значит, если бы не это, ты бы не пришёл за мной?
Некоторое время я молчал и думал.
- Не знаю, наверное, нет. В сущности, какой смысл был приходить? Это у тебя было право - вернуться к тому же самому. Ты ушла от мужчины, который не мог изменить твою жизнь к лучшему. Ещё три дня назад я этого не мог, вот только сейчас могу. И ведь я только вчера узнал, что это не имеет значения.
На улице залаяла Люба, я пошел открывать. Когда вернулся, корзины уже не было, деньги сложены на столе пачками. Люба поняла, что в квартире "напряженка" и принялась разряжать обстановку. Конечно же, ей это удалось.
Мы долго говорили о том, о сём и договорились, что берём отпуск. Нам надо отдохнуть. От работы, от людей, от жизни врозь. Сейчас у нас есть такая возможность, а что будет дальше, может быть как-нибудь, само придумается. И мы отдыхали, путешествовали, любили друг друга и пока о будущем не думали.
Однажды днём Валентина решила сменить причёску. В доме напротив, там, где жил Коля - участковый, на первом этаже, был салон красоты "Марина". Возле него всегда стояли дорогие иномарки, заходили туда роскошные надменные дамы. Услуги, наверное, были там недешевы. Туда я и посоветовал Вале пойти. Она ушла, а через несколько минут вернулась - вся в слезах.
- Что случилось? – я бросился к ней.
Валюха разрыдалась, долго не могла успокоиться.
- Они отказались меня обслуживать, - еле выговорила она немного погодя, стуча зубами о край стакана с водой.
- Как это, отказались? – не понял я.
- Ну, не прямо, а ссылаясь на что угодно, лишь бы я ушла.
- А-а! Вот оно, что! Это, моя дорогая, называется: "Не прошла фейс-контроль"!
- Эта хозяйка, змея такая, с ехидной улыбочкой со мной разговаривала: "У нас большие очереди, для вас будет дорого!", а там несколько принцесс развалились на лежанках, и по трое вокруг стелются!
- Да, ладно, Валюша, не бери в голову, у тебя ещё все впереди.
Долго ещё она не могла успокоиться. Я очень её жалел, конечно, это было унижение!
Назавтра я выпустил Любу, но назад она не вернулась, а появилась только к вечеру. А на следующий день напротив наших окон, возле салона, начались удивительные вещи.
Недалеко от крыльца расположилась стая крупных собак. Они не обращали внимания на прохожих, но стоило только кому-то подойти к двери салона, собаки бросались и лаяли, как бешеные, намереваясь укусить. Правда, никого не кусали.
У посетителей, или, вернее, посетительниц, пропадала всякая охота к посещению салона. Весь квартал наблюдал за этим спектаклем. Приехала милиция – собак как ветром сдуло. Уехала милиция – собаки сразу же заняли свои места. Так продолжалось до семи часов вечера. К выходящим из салона работникам собаки повернулись задом и ушли.
Утром они появились к открытию, и все повторилось. За два дня только одна дама, проскочив в "Марину", долго там сидела, боясь выйти. Конечно, мужику, желающему по-быстрому подстричься, плевать бы на лающих собак. Но здесь обслуживали других клиентов.
На третий день салон не открывался, собаки пропали. Через день у входа появились два здоровенных охранника. Они встречали дам у автомобилей, и пытались провожать их в салон, но собаки бешено лаяли, и большинство клиенток не рисковало. Да мало ли в городе салонов, для чего этим дамам проблемы?
Ко мне постучали в дверь. На пороге стоял Коля Котов.
- Заходи! – Я ему был почти рад.
- Валера, что вы тут затеяли?
- Не понял, ты о чём, Колян?
- Где твоя собака?
- Дома, где ей быть!
Я огляделся, Любы нигде не было. Посмотрев в кухонное окно, я увидел её на балконе. Она сидела на тумбочке и смотрела на улицу.
- Да вот она, Коля, на балконе!
- Вот именно! А ты знаешь, чем она там занимается? Она руководит всем этим безобразием, возле "Марины".
- Как это? Что за ерунда?
- Это, Валера, не ерунда! Я долго за всем следил из окна. Собаки слушают её, она наблюдает за обстановкой и подаёт им сигналы. То скулит, то тявкает. А они, то бросаются на кого-то, то разбегаются, когда есть опасность. Очевидно, именно она их здесь собрала.
Я открыл дверь и позвал Любу. Она нехотя зашла, недружелюбно посмотрела на участкового, потом ушла в комнату и прижалась к ногам Вали, которая гладила бельё.
- Ах, вот оно что! Валюха, ведь это же она за тебя обиделась, - я захохотал и принялся рассказывать Коле историю, как Валя посетила салон.
- Защитница наша, - Валя погладила Любу и позвала Колю пить чай.
Мы проследили за тем, чтобы Люба больше не принимала участия в блокаде «Марины», но дело уже было сделано, клиентов салон потерял. Собаки уже знали, что надо делать, и без руководителя долго ещё терроризировали несчастную парикмахерскую, пока на дверях не появилось объявление: "Сдается в аренду".
Валентина забыла обиду и очень жалела людей, потерявших работу,- не виноваты ни в чем простые парикмахерши.
Однажды Люба попросилась на улицу, но , когда я открыл, она не ушла, а потянула к выходу Валю.
- С тобой, что ли пойти? – спросила Валентина. Люба завиляла хвостом.
- Действительно, пойдём, погуляем, - поддержал я.
Люба вышла из подъезда и пошла, оглядываясь и проверяя, идем ли мы за ней. Привела она нас на крыльцо бывшего салона. Села и гавкнула пару раз.
- Что ты хочешь, Люба? – спросила Валя.
- Валька! – вдруг я понял, что собака хочет. - Это же помещение, для твоего магазина! Ты хотела иметь свой бутик – вот он! Денег на всё хватит, можно даже купить помещение!
Люба запрыгала как всегда, когда радовалась.
- А что, может, правда попробовать? – неуверенно сказала Валя.
- Да конечно! Смотри – шикарное место, проходное, дом рядом, да просто – "шоколад"!
- Валера, а собаки?
Люба встала, ощетинилась и залаяла. Я такого ещё не слышал – мороз по коже! Через несколько секунд со всех сторон, сломя голову, начали сбегаться псы. Они подбегали, потом осторожно, опустив голову, подходили к нашей Любе, лизали её, и, отойдя, ложились на холодную тротуарную плитку. Валентина прижалась ко мне.
- Любаня, заканчивай демонстрацию, все понятно, - сказал я, - опять весь квартал перепугали.
Люба подняла голову и коротко тявкнула. Собаки пропали.
Мы нашли хозяина, позвонив по указанному телефону. Я был категорически против аренды, только покупка! Он заломил поднебесную цену. Через неделю цена упала. Мы не торопились, мы знали, что дурная слава этого места сделает своё дело. Через полтора месяца он сдался: всего сто тысяч евро! Это была сказочная цена, и на радостях я перебрал коньяку. Люба больше не захотела жить с нами в квартире, она переселилась в "Марину", другого названия мы пока не придумали, лучшего сторожа вряд ли можно найти. Мы как дети бесились на огромной площади салона. Мы ремонтировали, переделывали все на свой вкус. Валюха моя помолодела, глаза горели от восторга, и вообще, это было счастье! Валя, Серёжка, я, Люба – это была семья, объединенная общим делом и любовью!
Дела у нас идут неплохо. Магазин стал и нашим делом, и нашим домом. Кто-то, может быть, скажет: «Кому счастье – кому счастьице». Пусть скажет. Мы уже осуждали мещан, обывателей, слоников на комодах. Легко осуждать – понять труднее. Если человек счастлив со своими слониками – пусть будет счастлив. Мне давно осточертели разговоры про «богатый внутренний мир» и «благородство души». И на этом основании кто-то чувствует своё превосходство над остальными людьми. А мне не стыдно, что я никогда не хотел быть космонавтом.
Скоро у нас будет дочка, это Люба определила. А у неё уже были щенки. Одного мы отдали её бывшему хозяину, Люба была не против. В сущности, он совсем неплохой мужик, просто крыша поехала от денег. Сейчас строит церковь, как говорится, из крайности в крайность. Конечно, это его дело.
Я иногда играю на скрипке. Правда, очень редко. А в парке я больше не сплю. Мне хорошо спится в нашей однокомнатной квартире с уродливым балконом.