Упоминаемые в тексте правдивой истории топонимы Новая Армань,
Стекольный – поселки вблизи Магадана; Армань, Хасынка,
Ойра – красивые и чистые нерестовые реки; Карамкенский ГОК –
горно-обогатительный комбинот в поселке Карамкен в ста километрах
от Магадана (ныне не действует).
Спасательная операция
или правдивая история о том, как в канун Нового года энергичные и мужественные люди начали спасать друг друга и успешно завершили взаимное спасение первого января.
Твердое решение
Тридцатого декабря в середине дня черные от брасматика слезы текли по лицам двух моих соседок. Они подошли, когда я вышел из кабины грузовика и заговорили одновременно. Получилось вот что:
- Уехали… две тушенки и пшена пакет… на рыбалку… и хлеба одна булка… на один день… четвертый день нету… утонули-и-и козлы-ы.
Дуэт длился долго. Я напрягал понятливость и слушал. Выяснилось: не козлы вовсе, а два безработных мужика на частном «сто тридцать первом» отправились трое суток назад
в район Новой Армани на рыбалку с намерением вечером вернуться. Не вернулись и поныне, чем вызвали размокание импортного брасматика, и сажа дымоходов неведомой российской котельной потекла по щекам.
Женщины несинхронным хором излагали просьбу ко мне поехать туда, разыскать мужей и вернуть обратно на диваны к телевизорам (лучше живыми). Свежей рыбы им уже не хотелось.
Помочь я никак не мог. Распаялся нижний бачок радиатора, и воду приходилось подливать каждые полчаса. Не езда – мука. Да и каждую минуту трещина могла разойтись. Тогда все – сливай воду.
Через Новую Армань проходила отлично наезженная дорога – артерия, перекачивающая ойринскую золотоносную руду на Карамкенский ГОК. У поселка она пересекала Армань по застекленевшему руслу и уходила далеко прочь от реки, через водораздел на Ойру. МАЗы, КрАЗы и КАМАЗы, озабоченно урча и дымя от перегруза дизелями (платили за тонны), тянули руду в Карамкен. Обратно до верховий Ойры весело, без дыма, порожняком.
В самом поселочке, оставленном уже жителями по причине экономического кризиса, всю зиму топил печь, скучал и вяло охотился только сторож, который охранял совхозную технику, ждущую весенней посевной. Все дома и огороды к тому времени были брошены и зарастали летом бурьяном.
В общем, это было совсем не то место, где пропадают люди.
- Никак не возможно туда поехать. Течет радиатор. Трещина может превратиться в большую дыру. Застрянем в тайге – нас самих искать придется.
Пожалел о сказанном немедленно. Рыданья приобрели еще большую силу:
- Ну, пожалуйста… очень просим… мы потихонечку поедем, и не застрянет радиатор в тайге в дыре большущей, - и черные слезы в два полноводных ручья (хороша, однако российская сажа – смывается, но бесконечно долго).
Слушал и думал: «Ребята спрятали где-то «зилок» и пешком направились на «рыбалку» на соседнюю улицу, дом или даже квартиру. И отдыхают там тоже у телевизора, но гораздо веселее. И до того им весело, что кажется и дня не прошло, а пролетело трое суток».
Слезная просьба продолжалась.
«Нет, ни за что не поеду», - твердо решил я, набрал две канистры воды и поехал на Армань с дырявым радиатором искать рыболовов, чтоб спасти.
Одна из женщин приняла участие в спасательной экспедиции, расположившись рядом в кабине моего «сто тридцать первого». Другая не поехала – укачивает человека от долгой езды.
Рабочие версии
Едем. Глаза у пассажирки высохли, но лицо, как у трубочиста.
- Где тушь для ресниц покупала?
- Вася из Германии привез. Здесь такую не купишь. «Марсель» написано – немецкая значит. Он там десантником служил.
Вася – муж девятнадцатилетней Кати, моей спутницы. Демобилизовавшись шесть лет назад из роты охраны колонии строгого режима под Хабаровском, он все эти годы активно рассказывает окружающим военно-художественный вымысел о своей престижной службе в десантном полку немецкого города Марселя.
- В Марселе?
- Ага. Еще до вывода наших военных из Германии.
- Понятно. Не могли они утонуть, - переменил я тему.
- Могли-и-и… - опять слезы.
- Не надо плакать. Вода замерзла – тонуть не в чем.
Поморгала, соображая, и спрашивает:
- А куда ж они удочку забрасывают?
- Лунки во льду сверлят.
- Вот в лунке и утонули-и-и…
- Нельзя в лунке утонуть. В ней и кошка не утопится – не пролезет.
Глаза вновь высохли, а через минуту:
- Медведь съел.
«Напомню про берлогу, а она мне про шатуна. И крыть нечем будет», - подумал я и убедительно возразил:
- Не съест медведь. Он запаха спиртного не выносит.
Помолчали. Катя размышляла. Вдруг резкий поворот головы в мою сторону со вспыхнувшими негодованием глазами:
- Ну, вы врете! Вообще. Он же в берлоге!
- Он иногда в дырочку смотрит. И, если увидит кого, может выйти, чтоб съесть. А ребята ваши целы останутся – водкой пахнут. Так что, Катя, я не всегда вру, хотя и бывает, конечно…
Внимательно посмотрела на меня. Вижу: поверила. Глаза основательно просохли. Притихла, придумывая новые виртуальные варианты гибели мужа. Смерть в ледяной воде или в результате схватки со свирепым зверем, покинувшим для поединка берлогу, не проходили.
«… по морозу босиком к милому ходила»
Часов за шесть до нашего отъезда глубокий циклон затянул небо черно-синим, и пошел густой и непрерывный снег. Мы уже переехали по льду Хасынку и двигались по таежной дороге.
Я призадумался: «Почему нету колеи?» Получалось, что ни одна машина с рудой или порожняком не прошла перед нами.
Вскоре снег повалил еще плотней, и поднялся сильный ветер. Вот оно что! На Ойре ветер начался раньше, и дорогу перемело. МАЗы, КрАЗы и КАМАЗы не хотят застревать в плотном надутом снеге. Ждут бульдозера – он расчистит.
Завыло, закрутило, «дворники» не справлялись. Дрянь наши дела, Катя - «буря мглою небо кроет». Дрянь, потому что до этого равномерно падающий снег где-то будет сдут, а где-то наметет сугробы – и тремя мостами не пробьешь. Дрянь, потому что ночевать придется в Новой Армани, а есть нам нечего. Дрянь, потому что утром нам придется долго добывать литров семьдесят воды, растапливая на костре или на печке свежевыпавший снег.
Так, так, так… Завтра тридцать первое…
Ничего этого я Кате не сказал. Остановился, чтобы в очередной раз подлить воды в радиатор. Поднял канистру с пола, понял, что она уже пустая, потянулся за второй, что у самых Катиных ног, и… обомлел. Из-под длинного тулупа, какие раньше выдавали сторожам, в пол кабины упирались ноги в капроновых колготках, а на них комнатные тапочки.
Увидели они со Светой меня у машины в окно, накинули тулупы на халаты и вышли из подъезда зареванные. Так, не заходя домой, и поехала спасать любимого мужа. А я не видел ни колготок, ни тапочек – на улице перед отъездом тулуп мешал, а в кабине канистры.
Вот тут я по-настоящему струсил, но Кате опять ничего не сказал. Долил воды, сел за руль, поехал и молча хмуро задумался: «Так, так, так… Если в эту секунду радиатор «накроется» окончательно, делать-то чего? Девчонке ноги ампутируют, а меня на зону направят».
К большому счастью в машине был настоящий олений кукуль. Не все знают, что в него надо забираться только совершенно голым. Только тогда кукуль эффективен, и в нем можно спать на улице в морозы. Катя в кукуле, а где мне спать? Тут вспомнил, что он достаточно большой и запросто вдвоем уместимся.
Катя ведет контрреволюционный бой
Новая Армань. Темно. Пурга. Хожу по брошенному поселочку и смотрю на крыши балков и домиков. Где труба дымится – там и люди. Кате приказано сидеть в кабине. Дым нашел быстро, а рядом «сто тридцать первый» Васиного друга - Николая. Мужа оставшейся в поселке по причине морской болезни Светы. Дым-то из трубы идет, но окно не светится.
Толкнул дверь в холодную пристройку: «Люди!». Тишина. Зажег спичку, чтоб определить, где дверь в сам балок. Определил и с той же зажженной спичкой в руке вошел в хорошо натопленное помещение. Тяга плохая, печь дымит через дверцу топки, но запах алкогольного перегара преобладает. Кто-то добросовестно храпит, как часто поступают пьяные. Поискал на столе свечу и не нашел. Начал жечь спички, освещая лица спящих. Николай и Вася спали на нарах с девушками, а третий мужик – сторож – в одиночестве. Никто не проснулся.
«Так, так, так… С Катей-то чего делать?». Разбудил Николая. Он наполовину проспался и был вменяем. Выяснилось: машина исправна, они просто запили, а девушек привезли с собой.
Я не стал говорить полупьяному Николаю, что приехал не один, а сообщил:
- Радиатор течет, надо литров сорок воды.
- Ни хрена себе! Мы ее полдня топили из снега.
- Вы завтра еще натопите, а, если я сейчас этим займусь, дорогу задует, и не пробьюсь домой.
- Ну, возьми. Вон там, в углу, во флягах.
Направился к машине за канистрами.
- Катя, все в порядке. Сторож говорит ваши ребята в километре отсюда в избушке живут. Но мы туда проехать не сможем – сугробы. Рыба хорошо ловится, и они не могли бросить такую рыбалку. Продукты им сторож дал. Завтра приедут. А мы сейчас обратно отправляемся.
Николай зажег и поставил на подоконник огарок свечи. Одну канистру я наполнил из наполовину пустой фляги. Другую из соседней полной, сделав воронку из обложки валявшегося на полу очень старого журнала «Огонек» с портретом Брежнева.
Хлопнула дверь. Та, что с улицы в холодную пристройку. Я все понял и похолодел от ужаса, предчувствуя очень нехорошие события.
Увидев освещенное свечой окно и поняв куда я направился с канистрами, Катя рванула к балку, колготками «бразды пушистые взрывая» и потеряв в снегу свои тапочки. Ни хрена-то она мне не поверила про хорошую рыбалку.
Предчувствия не обманули. Шквальный ветер сексуальной революции до Кати еще не до дул. Она, как молодая тигрица, вцепилась в волосы мирно спящей рядом с десантником из Марселя девушки.
Мужики растащили дерущихся, и контрреволюционерка постепенно успокоилась. Решила остаться в компании рыболовов, их хороших знакомых и сторожа. Компания не возражала. Я прихватил канистры и быстрей-быстрей к машине. С каждой минутой дорогу заметало все сильней.
Сивуха в радиаторе
Через два часа я проехал всего 20 километров и израсходовал целую канистру воды.
Подъехал к месту, где дорога раздваивалась на верхнюю и нижнюю. Они шли рядом и параллельно, но правая была приподнята метра на три относительно левой. Машинам было все равно по какой ездить. Это раздвоение продолжалось всего-то метров восемьдесят, а затем дороги снова сливались в одну.
Остановился на нижней, взял вторую и последнюю канистру воды, начал пополнять радиатор и быстро понял: подливаю брагу.
Не излучающая зловония в холодном состоянии она прикинулась водой и беспрепятственно попала с помощью Леонида Ильича в канистру. Но завоняла в горячем радиаторе, испаряя метиловый спирт и сивуху, чем выдала себя.
Никак нельзя этот продукт в систему охлаждения – загублю и двигатель и радиатор. Канистры пластмассовые, ведро в ящике с инструментом резиновое – снег топить не в чем. В общем, «сливай воду», что и было сделано.
Через час я голый лежал в кабине в кукуле и смотрел на Генерального секретаря, наклеенного изнутри на лобовое стекло. Искупавшись в браге, а затем ополоснутый водой во время служения воронкой, мокрый Леонид Ильич был наклеен Николаем с похмельным юморком на канистру. В кабине подсох и отвалился, но был вторично намочен мной и приклеен на стекло неизвестно для чего.
Голова ощущала неудобство от большой меховой шапки. Порывшись в бардачке, нашел старую, чудом еще не выброшенную, в прошлом белую, а ныне от грязи серую, перчатку, связанную из какой-то удивительно эластичной пряжи. Ножом прорезал отверстия для глаз, натянул получившуюся маску на голову до уровня носа и уснул.
Буран свирепствовал, «вихри снежные крутя» и бросая их на автомобиль. Было около десяти вечера.
Маневры «спасителя»
В семь утра пурга прекратилась, но снег спокойно продолжал падать, и было не больше двух градусов мороза. Оделся и, проваливаясь по пояс и выше, обошел машину. Картина такая: липкий снег полностью задул кузов и свисал с бортов, как завернутая вниз шляпка гриба. Так же выглядели крыша кабины, капот и крылья. В общем, машина замаскирована, но не заметить ее и сковырнуть отвалом бульдозера совершенно не возможно. Много фрагментов автомобиля чернели на белом фоне. Да и возвышался он очень сильно над дорожными сугробами.
Понимая, что ГОК без руды долго не может, я ждал бульдозера, как своего спасителя, и скучал, сидя в кабине, терзаемый голодом.
Около восьми услышал дизель. Вскоре и фары вдалеке впереди засветились. Спаситель медленно приближался, тратя много времени на выталкивание огромных куч снега перед отвалом на обочину.
Сейчас он подъедет, остановится, я выйду из машины и пообщаюсь с ним.
Вот он последний раз перед общением поворачивает налево, чтобы оставить очередную порцию снега на обочине. Оставил… Но… что это? Тракторист не включает заднюю передачу, а продолжает двигаться вперед. «А-а. Понятно. Он придумал. Как лучше ко мне подъехать, чтобы расчистить занесенную машину». Но… странно что-то.
И тут я прозрел: «Ни хрена он машину не видит, потому что попер чистить верхнюю дорогу». И фарами не могу моргнуть – набившийся всюду мокрый снег заставил снять минусовую клейму аккумулятора.
Не слишком торопясь (догнать бульдозер – раз плюнуть), вышел из кабины через правую незанесенную дверцу и полез на крутой трехметровый склон, на верхнюю дорогу.
Услышав, что бульдозер сейчас точно надо мной и над машиной, посмотрел наверх и ужаснулся: кубометров двадцать белой комковатой массы двигается сверху на меня. Сейчас буду заживо похоронен и ни за что не выберусь. Мысль, как молния: «Увернуться вправо или влево не успею – снега по пояс. Одно спасение – назад по своим следам в машину». Так и сделал – пулей в кабину. Едва успел захлопнуть дверцу, - машину сильно тряхнуло обвалившейся справа снежной горой.
Отчетливо подумалось: «Твою мать!». Сбитый с толку этой невразумительной мыслью, я свалял большого дурака. Вместо того чтобы опустить левое боковое стекло, вылезти на улицу и догнать трактор, опустил правое, чудом не выдавленное снегом стекло, и начал яростно внедряться в плотную массу, как крот. Казалось, что рука вот-вот проткнет последний слой снега и окажется в воздухе. Как вскоре выяснилось, снега над кабиной было немного, но через маленькое окно я не мог «бить» вертикальный тоннель. Он был наклонным, параллельным склону обвалившейся горы. Работа кипела. Бульдозер уходил все дальше. Добытый в «забое» снег оказывался в кабине – больше некуда.
Очень устав и взмокнув от трудового подвига, вылез из недр чуть выше крыши кабины, т.е. немного ниже верхней дороги. Из последних сил попытался догнать трактор. И догнал бы, но метров через двести нашел пустую бутылку из-под водки, валявшуюся на расчищенной проезжей части. Понял: этот парень может завалить меня снегом еще и слева.
Вернулся к своему только что построенному жилищу-норе. Светало.
Николай отказывается меня спасать
«Спаситель», не доехав немного до Новой Армани, остановился и нечаянно уснул под убаюкивающий грохот могучего дизеля. Рудовозы на Ойре и рыболовы с девушками оставались в блокаде. К вечеру тракторист проспался и вскоре освободил пленников циклона – рыболовов с компанией, а до Ойры было еще очень далеко.
Стемнело. Я к этому времени очистил кабину от снега, измучился, изголодал и уснул в кукуле с тревожной мыслью: «Не пропустить бы машину Николая». Пришел черед ему меня спасать.
Не пропустил. Проснулся от шума двигателя. Понял: «сто тридцать первый» - значит, Николай. Машина уже близко. Лихорадочно на ощупь ищу одежду и не нахожу. Испугался, что Николай проедет мимо – мою машину теперь совершенно не было заметно с верхней расчищенной дороги. Высунусь, думаю, из норы по пояс, остановлю машину, попрошу, чтоб обождали, вернусь в кабину и оденусь. Потом все объясню.
Еле успел. Когда машина была в каких-нибудь десяти метрах, высунулся, заулыбался и приветливо помахал рукой.
Произошло совершенно не понятное – машина стала увеличивать скорость, нисколько не показав желания остановиться.
Явление пятирогой твари
Я нечаянно обобрал ребят, изъяв брагу. Им стало нечего на рыбалке делать. Пришел бульдозер, решили немедленно двигать домой.
Сторож тоже запросился с ними домой на праздники. На улице тепло, и Вася решил ехать в кузове, выпросив у сторожа ружье. «Глухарей стрелять буду», - говорит. «Да ведь темно. Мушку не видно», - искренне удивился владелец оружия. «Не-е. Нас учили в армии. В темноте…»
Вася любил оружие. За свою краснопогонную службу он много раз с большим спортивным азартом стрелял из автомата на стрельбище, но ему не везло. Пули, выпущенные им из «калашникова», всегда летели мимо мишени. Как сговорились, гады.
Собрались и тронулись. Николай за рулем, три девушки и сторож рядом в кабине, а Вася с двустволкой – в кузове.
Через двадцать километров взгляды водителя и всех пассажиров сошлись в одной точке. Из кучи снега, вытолкнутого бульдозером с дороги, выползло по пояс существо очень похожее на голого человека, но не человек. Голый человек никак не мог выползти из-под снега. Кроме того, у существа не было человеческого лица, а на его месте располагались только два огромных глаза, сразу под ними рот, а чуть выше рта какая-то полосочка, будто веревочка завязана. Выше полосочки цвет «лица» и головы посветлей, а ниже потемней. Чертом это нечто тоже не было. Каждый знает: у черта два рога и пятачок. Пятачок отсутствовал вовсе, а рогов, точнее маленьких рожек, было пять. Четыре на затылке, а пятый самый короткий, сбоку. И даже намека нет на волосяной покров черепа и уши. Версия «бандит-грабитель в маске» тоже не проходила. Что ему голому под снегом в тайге делать?
Самый смелый не парализованный ужасом разум Николая понял: это пришелец.
Пришелец обратил «лицо» в сторону машины и махал рукой. Николай, опять правильно, понял: останавливаться ни в коем случае нельзя. Переключил передачу с четвертой на третью и поддал газу. Но машина шла на небольшой подъем, и даже на третьей скорости большого ускорения не получалось.
Миновали пятирогую тварь. Дальнейшее происходило в тусклом свете задних габаритных огней и наблюдалось одним только неподвижным от страха Васей из кузова.
Существо выползло из-под снега полностью, заорало: «Стой!»; и побежало за машиной. Его легко можно было спутать с голым мужиком, если б не рожа и рога. Развив максимальную для человека скорость, догнало задний борт и ухватилось за него. К счастью этой твари, Вася напрочь забыл про ружьё и даже не догадался двинуть по фалангам пальцев, вцепившихся в задний борт, каблуком сапога. Машина набрала уже скорость и продолжала набирать. Существо-тварь-пришелец не успевало перебирать ногами. Его протащило метра два волоком, и пальцы разжались. Он-оно-она грохнулось на дорогу.
Прощаясь со сторожем в Стекольном, ребята договорились никогда никому об этом не рассказывать, чтоб их не поставили на учет нарколог и психиатр.
С Новым годом, Леонид Ильич!
Упал удачно – обошлось без травм, но перчатка немного сместилась, мешая левому глазу смотреть. Вот тут-то и понял причину неудачного голосования. Совсем забыл про перчатку на голове.
Поднялся, побежал к своему кукулю, забрался в него и принялся подводить итоги спасательной экспедиции.
Ну, прежде всего, все спасаемые спасены и жаль, что без моего участия. Впрочем, брагу-то увел я. Это могло оказаться решающим моментом процесса спасения. Останься брага у ребят – неизвестно еще, чем бы все кончилось.
Посмотрев на Леонида Ильича, мысленно перенес себя лет на пятнадцаьть назад и начал прокручивать такое «кино»: за успешно проведенную спасательную операцию Генеральный секретарь ЦК КПСС пригласил меня в Кремль и вручил награду – большой кусок хлеба с колбасой. А я, скромно потупясь, произнес: «Это мой долг. Любой советский человек поступил бы так же». И не сказал, что брагу украл нечаянно. Ошибся, думал, что это вода. Иначе могли бы отнять награду.
Потом поиздевался над Васей. Меня раздражало, что «десантник из Марселя» и руки из кузова не подал, и по пальцам сапогом не саданул. Стоял неподвижно, разучившись соображать и двигаться от страха. Он рассказывал всем, как его учили противостоять врагу огнем, штыком, прикладом и приемами рукопашного боя. Практика показала: если противник разденется нагишом и наденет на голову перчатку, он безоружный победит вооруженного Васю. Я решил положить конец его вдохновленному вранью.
Все остальные участники событий не вызывали у меня никаких антипатий. Ни Николай, проехавший мимо (с каждым может случиться – он же не десантник), ни бульдозерист-«спаситель» (ну, выпил, ну, не заметил – бывает), а от Кати я просто в восторге (чудо – не ребенок, только с географией Европы плоховато)
Около двенадцати поднял сиденье для пассажиров и, хорошенько там порывшись, нашел черный от грязи сухарь размером с две спичечные коробки.
В двенадцать начал хлестать брагу и, несмотря на найденную закуску, быстро довел себя до нетрезвого состояния. Стал поздравлять товарища Брежнева с Новым годом. Это было просто пьяное сумасшествие, но, поскольку мое повествование правдиво, надо рассказать и о позорных для автора фактах.
Я часа два заливал в себя брагу, а вылилась она через пищевод за несколько секунд. С грустью понял: продукт не усваивается пищеварительным трактом. Пьяный и измученный процедурой промывания желудка уснул и больше к напитку не прикасался.
Часов через десять, в первый день Нового года меня голодного, но достаточно бодрого и трезвого, откопал тот же тракторист, накормил и отбуксировал в Стекольный, превратившись тем самым из «спасителя» снова в спасителя.
Все. Точка. Полный успех операции!
Эпилог
На старый Новый год я пришел к Васе и Кате с хорошим брасматиком в руке и с политической картой Европы за пазухой. У них были друзья. Раздав подарки, поинтересовался: «Вась, ты в Германии в каком городе служил?». И попросил показать город на карте.
Никто до сих пор не знает, что существо-тварь-пришелец и я – одно и то же лицо. Раскроется тайна только после опубликования этой истории.
Александр Румянцев 1994г