Доцент кафедры неуловимых звуков Триухов, турзучил через двухцилиндровую телескопическую лупу, обрубленный хвост Норвежской мыши.
Хвост походил на пружину от одноколесного велосипеда, и пах свежими портами керзовых сапог Василича.
Сам Василич жил постоянно в лаборанской из-за откровенной нужды в должности сторожа и среднего помошника.
Во время опыта, Василича конечно еще не было, так как это была самая рань, и Триухов, придавшись любимому делу, разложив соответственно на воздушную клеёнчатую салфетку златокудрый хвост Норвежской мыши, углубился изучением и схематикой в волю.
Несколько раз прошелся по хвосту утюгом, дабы разгладить в шнурок или на похожий случай в нечто более внушительное и бессовестно запамятовал в мысленых огрехах.
В этот, право-неудобный момент памятования, что-то попалось на ум Триухову ценное, заковылявлось в решении очередной задачи, выводов, и… В итоге результат – сожженный лабораторный хвост Норвежской мыши - подгоревший и ссохшийся, до неузнаваемости даже.
Надо было что-то делать сроченно, ибо профессор Блоков может вздернуть за гарь, если узнает.
Триухов, подвесив огарок хвоста на сушильную веревку повисеть маленько, засуетился в приборке приборов, наведением чистот, созданием добросовестной обстановки по примеру.
Вошел сонный Василич босяком, с сапогами за поясом, и начал стоять рядом.
Вообще, Василич работал раньше завхозом, но ошивался теперь в лаборатории, охраняя заспиртованных мореплавающих, ползающих, и летающих.
Наблюдая за опытным доцентом Триуховым, Василич подтянулся на носках к предпоследней полке и достал заспиртованную жабу в «кедровочке» - открыл феерично, и сделал пребольшой долгожданный глоток до слез аж.
Потом откусил у жабы лапу и жмурясь от удовольствия хватил еще глоток, что-то дернул с веревки, захрустел пуская слюни на пол, и завалился на лежак.
Василич приступил к дежурству. А доцент поплелся на свидание с Асей.
Светало...)