Ладони Матери 6-9

Михаил Заскалько
ГЛАВА 6

И снилось мне, как бы продолжение всей этой сказочно-фантастической реальности, в которой оказался.

Будто бреду я по тёмному туннелю через невероятные завалы, падаю, роняю очки. Уже разбиты в кровь колени, локти, из носа течёт кровь, и, щекоча, стекает по шее, за ворот рубашки. Нахожу очки и продолжаю путь.

Вдруг впереди замерцал свет, и я бегу на него, но опять спотыкаюсь и кубарем влетаю в круглую комнатку. Очки опять потерял, ищу и нахожу, но они уже без стёкл. Но я почему-то вижу, как если бы они были. Встать в полный рост не могу: потолок низок. Стою в позе вопросительного знака, озираюсь, но ничего не видно: всюду клубы не то тумана, не то сигаретного дыма.

-Алё! - кричу. - Здесь есть кто-нибудь?
Внезапно дым-туман раздвигается, как занавеска, и я вижу маленькую, с метр ростом, старушку в цветастой ночной сорочке. И вдруг узнаю в ней свою бабушку, которая семь лет была мне вместо мамы.

-Ба?!- радостно кричу,- Что ты тут делаешь?
Она почему-то не узнаёт меня. Хотя смотрит так, как всегда смотрела, загодя чувствуя: я принёс опять "пару" в дневнике за поведение и запись красными чернилами: "Зайдите, пожалуйста, в школу по вопросу поведения вашего внука..."

-Ба, это ж я, Миша...
-Великоват, ой великоват,- как чужая говорит бабушка.- Что ж мне с тобой сотворить?
- Ничего творить не надо! Где мы? Что случилось, ба?
-Великоват... Попробуем, авось, что и получится,- говоря, сама с собой, бабушка сунула руку в туман и выкатила... стиральную машину. Старенькая такая, местами ржавые вмятины.

Я учился в 9 классе, когда мы с мамой сдали в заготконтору двух кабанов, впервые получили в руки уйму денег,- две пачки в банковской упаковке,- купили мне магнитофон "Романтик" и точно такую же стиральную машину.

Бабушка, бубня что-то, стала вынимать из дымо-тумана небольшие пучки сухих трав, энергично растирала их над открытым барабаном машины. Из ладоней бабушки струилась грязно-зелёная пыль, притягивающая мой взор, как магнитом.

Вскоре я почувствовал лёгкое головокружение, сухость во рту. Опять вспомнилось детство, как в 7 классе впервые попробовал брагу. Так вот ощущения похожие.

Закончив процедуру с травами, бабушка протянула руку ко мне. Я почувствовал, что если не ухватюсь за неё, то грохнусь на пол и разобьюсь вдребезги.

И вот уже рука бабушки крепко сжимает мою, тянет, влечёт к стиральной машине. Я ковыляю, грубо говоря, на полусогнутых, вот мои разбитые колени касаются корпуса машины, и я дёргаюсь, пытаясь отпрянуть: обжёгся.
А рука бабушки тянет, тянет...

-Ба!- ору что есть мочи. - Ты чего удумала? Я не тряпка! Там кипяток!..
-Кто ж виноват, что ты великоват,- продолжала своё гнуть бабушка. - Счас излишки смоем, и в аккурат будет, что надобно. Не гневись, всё одно, по-моему, будет...

Я опомниться не успел, как уже стою в машине. И не горячо ногам, наоборот, будто босой ступаю по перине, а она проваливается всё глубже и глубже: по колени... по пояс... Вот уже только голова видна из барабана.

Бабушка ласково потрепала меня за волосы, чмокнула в макушку и легонько надавила ладошкой...

Наступил полный мрак: опустилась крышка. Где-то далеко, под ногами завибрировало, по телу пробежала лёгкая дрожь, и напомнило... я у себя на родине, в милом сердцу Чуйске, тёплой летней ночью бреду по речке, звенят цикады, о чём-то шепчется прибрежный камыш, а в мои босые ноги торкаются рыбёшки и щекотно пощипывают...

Сколько это длилось? Час? День? Вечность? Не могу сказать, но знаю, что не меньше.

Внезапно приятные ощущения пропали, и я почувствовал холод, точно вышел из воды на берег и налетел студёный северный ветер, пронизывая до костей. С каждой секундой он крепчал, и вскоре достиг такой силы, что подхватил меня и понёс, вращая, будто щепку...

Только я успел подумать, что мне каюк, как кто-то поймал меня...
Восстановилось дыхание, я открыл глаза, и увидел всё ту же комнатку и бабушку. И себя, стоящего в стиральной машине. Только... себя детсадника...

Поражённый увиденным, я просто на время онемел. А бабушка довольная, потирала руки:
- То, что надобно. В самый раз. А ну, вылазь, поганец эдакий, ишь чего удумал! Я бельё здесь стираю, а ты грязными башмаками! А где это у меня был припасён прут!

Я рванулся вон, но неудачно: опрокинул машину, вылетел, ударившись о стенку.
И закричал, заревел от боли...

                ГЛАВА 7

Проснулся от собственного крика. Открыл глаза и увидел под потолком шевелящийся рой - "светильник".
Чёля, тревожно скуля, норовила спрятать морду у меня под мышкой.
За оконцем царил мрак.
-В чём дело? Нас замуровали?

Вскочил, кинулся к оконцу, и тут же инстинктивно отпрянул: ослепительная вспышка света     и тотчас серия оглушительных взрывов. Бомбёжка?! Артиллерия?!

Приник к оконцу: в районе ворот небо рассекла молния, а через мгновение опять загрохотало. Фу, обычная гроза! Хотя сверкает и громыхает раза в три посильнее, чем у нас.
Чёрт, Лизка ведь боится грозы!

Чёля тем временем забралась на подушки, зарывшись с головой в них.

Я обулся, подошёл к двери. Вопреки скверным ожиданиям, нас не запирали. Пустынный коридорчик тускло освещался всё теми же роями светлячков, но здесь они были иной формы - будто эскимо на палочке воткнуты в стену.
В какой стороне покои госпожи Лизы и госпожи Любки?

Затаив дыхание, прислушался. Ничего, кроме небесной канонады.

Меня привели справа, насколько помню, более дверей не было. Выходит, идти нужно дальше по коридорчику.

Мне попались четыре двери, но они оказались заперты. Я прикладывал к ним ухо и обострённо вслушивался. Тишина. Здесь их нет. Лиза либо плакала бы в голос, либо громко разговаривала с Любкой, заглушая страх.

Я пошёл дальше, и вскоре угодил в тупик. Однако справа была ещё дверь.
Я толкнул её, и она легко и бесшумно открылась.

От увиденного моментально на ум пришло: накурено-то, хоть топор вешай!
Круглая комнатка, точно полая внутренность шара, наполнена дымом, который слоями висел в воздухе. Изгиб потолка был в форме расплывшегося семиугольника, внутри него, как соты оконца, причём каждое имело свой цвет. Общее впечатление-витраж.
В центре комнатки, где дым был плотнее и стоял столбами, послышался звук, отдалённо похожий на стеклянное позвякивание.

В следующее мгновение ожил дым: он стал раскручиваться слоями от центра. Из оконцев ударили лучики. Забыв про грозу, про Лизу, я заворожено смотрел на кружащую радугу.

Минуты через три радуга исчезла, дым стал сплошным, без прослоек, и довольно жидким. Я увидел в центре ребристый шар оранжевого цвета, полтора метра в высоту и столько же по окружности. Шар облепили наши хозяйки, женщины и девочки, все в однообразных бледно-коричневых хламидах. Все, без исключения, копошились, исследуя рёбра шара.

Пока я раздумывал, как мне поступить, - обнаружить себя или продолжить поиски Лизы, - меня заметили. От шара отделилась фигурка, и я узнал в ней Волгу.
-Как отдохнули?
-Спасибо, хорошо. Гроза, я беспокоюсь за Лизу. Она боится...
-Госпожа спит, и не слышит стихии.
-Чудесно. Что тут у вас?
-Мы по указу Матери пытаемся запустить этот механизм. Мы чудом спасли его, когда супостаты грабили Храм. Но те, кто обслуживал, все погибли.
-Можно глянуть?
-Пожалуйста.

Я подошёл к шару. Рёбра представляли собой чешуйчатые жгуты, толщиной с детскую ручонку, местами, соединённые друг с другом тонкой, со спичку, серебристой проволокой. Вблизи вся конструкция напоминала мяч в сетке, которую во времена СССР именовали "авоськой".

Дым окончательно растаял, видимость стала приличной. Что дало возможность скрупулёзно осмотреть рёбра шара. Ничего особенного не обнаружил. Тогда переключился на поверхность шара, точнее на те квадратики, ограниченные жгутами и проволокой.

Я уже приближался к тому месту, с которого начал осмотр, когда неожиданно сползли очки на нос, грозя свалиться: от напряжения у меня вспотела переносица, очки и заскользили. Торопливо ловя очки, я запнулся ногой за ногу, качнулся и, инстинктивно, ухватился за жгут. Шар качнулся, и оранжевый квадратик прямо перед глазами на мгновенье стал тёмно-синим с белым семиугольником в центре.

Сняв очки, вытер рукавом переносицу, вернул очки на место, и, с замершим сердцем, вновь качнул шар. Всё повторилось: синий квадратик с эмблемой показался и исчез.
-Эврика!- неожиданно для себя вскрикнул.
-Нам непонятна ваша реакция.
-Нашёл! В этом квадратике, по-моему, пуск.

Верховная тотчас замерла рядом со мной.
-Смотрите,- я качнул шар.
-Мы разделяем вашу радость, - кроме чистого перевода, Волга позволила себе глазами выразить личное мнение: неприкрытое восхищение мной. Даже чуточку неловко стало.

Верховная и её окружение пропели тягучий напев, затем все, кроме Верховной, отступили от шара. Я  остался, ибо не получил указаний.

Верховная вытянула руку и приложила ладонь к квадратику с голограммой. Раздался щелчок, шар дрогнул, верхняя половинка сделала пол-оборота, замерла. Вновь щелчок - и в шаре, по вертикали появилась трещина, образовавшиеся половинки стали расходиться.


До полного раскрытия прошло не более минуты. Нам предстала внутренность шара: стенки его будто облицованы объёмной плиткой, повторяющей форму ядрышек грецкого ореха, но неприятно сизого цвета. В центре на трёх фигурных ножках стояло креслице из знакомого уже матового мрамора. Если, конечно, это мрамор.

-Вы должны войти,- сказала Волга, буквально пожирая меня восторженными глазёнками.
-Зачем?- мне вдруг стало нехорошо.
-Мать сказала: пусть войдёт, когда откроется.
- А вы знаете, что будет?
-Нет.
- А если я там... подохну? Извините.
-Мать не допустит.

"Надо же какая уверенность! Компьютер в руках тёмных язычников..."- я бы ещё долго, наверное, накручивал себя, но Волга пресекла:
-Мы хотели бы услышать ваши мысли вслух. К сожалению, мы не в силах их перевести.
-Что?! Вы читаете мои мысли?
-Мы не можем их переводить,- последовал сухой почти механический ответ.

"Чудесно! Не хватало ещё, чтобы вы в мозгах моих шелестели, как страничками тайного дневника".

-Мысли мои вам без пользы. Там ругань, ущемление страхов и кое-что... интимное. Личное, понятно?
-Полезное можно извлечь даже из бесполезного.
-Ладно, не будем философствовать. Вы гарантируете, что я выйду оттуда живой? И невредимый, разумеется.
-Мы верим Матери.

"Мне бы вашу веру..."
-Это ругань или ущемление страхов? - тотчас спросила Волга.
"Тьфу, заразы, прицепились!"
-Ущемление страха.
-Вы должны его умертвить. Он будет помехой в исполнении Предназначения.
-Понятное дело. Постараюсь. Ладно, я пошёл.

Втиснулся в креслице, и тотчас меня будто жарким паром обдало: СОН!
Рванулся было назад, но, увы! Створки шара сошлись, а неведомая сила буквально припаяла меня к креслу.

И начался второй вариант виденного сна: мрак, ощущение тёплой летней ночи, купание, покалывание песчинок, когда выбегал из воды и бросался на песок, ещё хранящий дневное тепло... шуршание камыша, плеск рыбёшек... Затем резкая смена: налетевший ураган... снежная буря... горы, лавина,  и я в ней... несёт меня потоком снега, швыряет о камни, продирает сквозь кустарник, оставляя на её ветках клочки моей одежды...

Только я успел подумать, что мне каюк, как кто-то поймал меня.
Восстановилось дыхание, я пытаюсь открыть глаза, но веки неподъёмно тяжелы. Слабо ощущаю, как меня растирают какой-то мазью, затем туго пеленают. Тело начинает нестерпимо гореть. Напрасны попытки освободиться от "пелёнок". И кричать не получается: губы пересохли, язык прилип к нёбу... Я медленно и верно начинаю сходить с ума...

Свербящая мелодия приводит меня в чувство. Открываю глаза и вижу раздвигающиеся створки шара. Затем стоящих тесной группой Верховную и её окружение. Выражение их лиц было невозможно описать... Они что, увидели Мать?

Я глянул на себя, и вскочил, как ошпаренный, непроизвольно метнулся за кресло.
О-о-о, что они со мной сделали?!?

Мало того, что раздели до гола, да ещё и... уменьшили до размеров Миши - детсадника. У меня в семейном архиве сохранилась фотография тех лет: я там голенький стою в палисаднике... Идиоты! Ведь говорили, что невредимым выйду! Как же мне теперь жить? Дочка в половину старше и на столько же выше... Какой к чёрту Спаситель, когда собственные дети будут потешаться... А Серёга, тот вообще двумя пальцами меня поднимет за шкирку... Мне теперь разве что с Игорьком, правнуком Анны Владимировны, водиться, в песочке куличики делать.

У кресла послышался шорох, и чья-то рука протянула мне одежду, что-то вроде халатика.
Ругнувшись про себя, взял тряпицу и облачился. Пуговиц не было - шнурочки болтаются. Дрожащими руками, с великим трудом, сделал завязки. Тут же вспомнилось, как Димка уже в первый класс ходил, а всё не мог осилить шнурки на ботинках.

-Это называется невредимый? - спросил я, выйдя из-за кресла. Голос мой, разумеется, соответствовал  моему "детскому" возрасту.
-Мать поступила мудро. Так вы сможете безопасно передвигаться по стране.
-Мудро... А на мои чувства, значит, наплевать?
-Мы так не думаем. Мы считаем: вам нужно временно ущемить их, как страх.

Любо не любо, а они по-своему правы. Они годы ждали Спасителя, и вот он явился. Конечно, для них намного важнее действия Спасителя, а не его личные переживания. Стало быть, спрячь их подальше, не тычь им под нос. Могут обидеться, засомневаться: а Спаситель ли? Может, как первый Большой Человек, прикидывается Спасителем, а у самого на уме... Впрочем, с ними говорила Мать, они ей верят, стало быть, и сомнений не может быть. Тем более вот оно, на глазах сотворённое Чудо Матерью вкупе с Духом Любелизы. Какие уж тут сомнения. Трепетное поклонение и ещё более укреплённая вера.
Уменьшение роста, это, безусловно, мудрое решение. Ещё бы силушку Шварценеггера в придачу.

-Мы хотели бы отдохнуть.
"Ой, да кто вас держит," - едва не вслух бросил, и тут же пожалел: в механическом переводе, а точнее в голосе переводчицы Волги сквозила такая смертельная усталость, что мне стало нестерпимо стыдно и жалко этих трудяжек.

-Да, нам нужно отдохнуть,- сказал я, чувствуя, как пылают мои щёки.- Могу я на минутку глянуть Лизу? Чтобы умертвить беспокойство.

Меня проводили. Дочь действительно дрыхла без задних ног. Просторная комната, десяток оконцев. Стены украшены фресками, надо думать, рассказывающие о священной жизни Любелизы. Её скульптурка из розового мрамора утопала в углу в венках и гирляндах цветов. Такие же гирлянды змеились по-всему полу и обвивали широкую кровать с балдахином, на которой собственно и дрыхла госпожа Лиза. Госпожа Любка отсутствовала.

У меня закружилась голова от сладких цветочных ароматов, казалось, здесь опрокинули по меньшей мере ведро женских духов.
Дыхание Лизы было ровным, ничего в её облике не настораживало, и я успокоенный вернулся в свою комнатку. Пожелав мне приятного отдыха, Волга растворилась в сумраке коридора.

Чёля неопределённо заурчала, подняв голову с подушек, её глаз подозрительно уставился на меня.
-Успокойся, я это, я. И не смотри так, самому тошно. Лихо обработали, да? Смыли излишки... Аистёнок, лучше всех похвал! - ляпнул вдруг, неожиданно для себя, рекламный слоган. - Зато теперь, Чёля, при случае, легко можешь носить меня в зубах, как щенка.

Продолжая недоверчиво посматривать, Чёля соскочила на пол, подошла и тщательно обнюхала меня.
-Убедилась? Я собственной персоной после утряски и усушки. Прошу любить и жаловать.

Похоже, такой я Чёле не пришёлся по душе, почему-то обиженно полезла под кровать, где и улеглась, свернувшись калачиком.
Меня тоже нестерпимо стало клонить в сон. Нырнул в подушки, и тотчас стремительно провалился в бездонную пропасть...

           ГЛАВА 8

Разбудил меня крик. Лизин.
Она стояла у кровати, и, давясь криком, смотрела на меня. На лице вся гамма человеческих эмоций, от ужаса до едва сдерживаемого смеха. Рядом, положив передние лапы на край кровати, стояла Чёля и успокаивающе лизала руку Лизы.

В оконце заглядывало утреннее солнце.
-Привет,- сказал я бодро, садясь.
Чувствовал себя отменно, только очень хотелось есть.

-Пап, это... ты?- с усилием выдавила Лиза.
-Нет, твой братик, поскрёбыш. Конечно я, после некоторой обработки пастой фейри,- сказал, и подумал: всё -таки со мной что-то не так. Похоже, в этом шарике меня не только сжали "смыв лишнее", но и основательно, как борщ, перемешали мозги. Потому что на язык так и просились рекламные слоганы, цитаты и заголовки бульварных газет. Так бывает у маленьких детей, налету схватывают подобную чушь, и ляпают, что удивительно, чаще к месту. Пример тому соседский мальчишка четырёхлетний Ромка: шпарит напропалую рекламные ролики и цитаты из мультиков типа "Чокнутый".

-Пап, это правда, ты?
-Правда, правда, не сомневайся. Твои слуги госпожа постарались. Думаешь, как в кино, подменили меня зловредные кромаги? Выбрось из головы. Твои подданные решили, что в таком виде мне проще будет собрать Пальцы. Я теперь тоже так думаю.

-Они какие-то ненормальные, - Лиза постепенно возвращалась к естественному состоянию.- Ничего не говорят, не спрашивают, всё делают за меня... Раздевают, одевают, ноги моют, укладывают спать, как маленькую. А с Любкой носятся...
-Кстати, где она?
-Шляется по комнатам. Монашки эти...
-Монашки?
-А кто они? Разве это не монастырь?
-Где-то как-то может быть. И что монашки?
-Любка сходила в туалет прямо на пол, по большому, а они, ненормальные, обрадовались... как будто какашки золотые. Собрали в шкатулочку и, напевая, ушли.
-Смешно, только давай не будем смеяться. Не забывай, мы в гостях. У чужих людей. А в чужой монастырь со своим уставом не лезь. Пословица. Народная мудрость,- я прикусил губу, боясь, что начну "растекаться по древу" на предмет фольклора.

-Па, почему они поют, а не разговаривают?
-У них Обет Молчания. Это их добровольное наказание. Они чувствуют вину перед Любелизой, что допустили бардак в стране, что не смогли сохранить её Дары. Потому и к тебе относятся, как виноватые.
-Но я же не Любелиза...
-А для них - да. Так им сказала сама Любелиза в Вещем Сне. Кстати, тебе ничего не снилось?
-Спала, как убитая.
-Твоё счастье. Здесь, похоже, все сны сбываются. Приснилось мне, что маленький стал –и вот результат, - я дурашливо вскочил на ноги и попрыгал на мягких подушках.

Чёля глянула на Лизу, как бы спрашивая: у него с головой всё в порядке?
-В порядке, собачина ты вредная,- потрепал Чёлю за уши и...уселся верхом.
Чёля возмущённо тявкнула, и только. Тихо ворча, сделала круг, прокатив меня.

-Ей же тяжело, - запоздало вступилась Лиза.
-А пусть не сомневается в моём рассудке. Усекла? – я свесил голову, заглянул в  глаз Чёли.
Чёля согласно кивнула.
-То-то. И не смейте меня критиковать и смеяться. Я - Спаситель! А вы так, служанки при мне.
-Да ладно, - протянула Лиза любимое. - Ой, а где твои очки?
- Очки?- Странно, я совершенно про них забыл. - Должно быть смылись. Я и без них хорошо вижу.

Нас пригласили к завтраку. Стол накрыли в зале с Конструкцией. Монашки, как выразилась Лиза, были в чистеньких белоснежных платьях. У Старших туго заплетены косы, вчера обручем обхватывающие головы, сегодня покоились на груди. Видимо это какой-то знак приподнятого настроения. Несмотря на большую часть бессонной ночи, все выглядели выспавшимися, глаза блестели сдержанной радостью.

Я мысленно отметил, что "монашками" можно восхищаться. Как только они ухитряются содержать такое огромное хозяйство ввосьмером. Одно слово, святые.

Обнаглевшая госпожа Любка вальяжно развалилась в центре стола и, щурясь, лениво вылизывала лапку. Чуть поодаль от неё стояло Око Матери.

Нам с Лизой было накрыто на тех же местах, где и вчера. Чёле, соответственно.
Девочки-монашки по обе стороны Старших. Волга, как Посредник, чуть ближе ко мне. Все выжидающе смотрели на Лизу - когда она села, то и они, облегчённо вздохнув, опустились на стулья.

Вчера казавшиеся мне кукольными столовые приборы, сейчас были в самый раз. Передо мною была тарелка с рассыпчатой кашей, крупа, правда, незнакомая. Вполне съедобный вид и аппетитный запах-остальное, признаюсь, мало волновало. Тушёное птичье мясо кусочками, освобождённое от косточек, чуть в стороне блюдце с колбасками. Плоское блюдо с мелко порезанными овощами, рядом два глиняных горшочка - в одном густейшая сметана, в другом, очевидно, растительное масло. Каравай белого хлеба, порезанный почему-то аккуратными треугольничками. Кувшинчик с молоком.

Приступили к трапезе. В полном молчании, которое длилось более пяти минут. Я обратил внимание, что женщины и девочки поглядывали на Лизу с настороженной виноватостью. Как нашкодившие дети, ждущие: откроется их шалость или обойдётся?
Что ж такого они натворили?

Желая их отвлечь от самоедства, я нарушил напряжённое молчание:
-Удалось что-нибудь узнать о ребятах, попавших к Цезарю?
Волга выпрямилась, собралась, глянула на Верховную, затем обернулась ко мне.
-К сожалению, немного.
-Что именно?

Верховная кивнула и, вытянув ладонь, включила Конструкцию.
Лиза, переставшая есть, едва услышала голос Волги, впилась взглядом в зеркало, тобишь Око Матери.
От стены бесшумно подошла Чёля, положила голову на стол рядом со мною, устремив глаза на Око.

Появилось нечёткое изображение, как в телевизоре, когда идёт наложение одного канала на другой. С трудом, но можно было выхватить относительно ясные картинки: царские апартаменты... пожилой мужчина, облачённый в сенаторскую тогу... солдатики, ещё солдатики в форме древнеримских легионеров... на мгновение чётко: просторное поле и несущиеся колесницы, уже образца древнегреческих...чехарда полос... Димка в колеснице, лицо смеющееся, довольное... рябь... Серёга в колеснице запряжённой двумя точёными лошадками, чуть поболее пони...
Изображение пропало - монитор стал обычным зеркалом.

-А Юля? Где Юля?- нервно вскрикнула Лиза, вскочив.
"Монашки" вздрогнули, растерянно переглянулись.
-Мы, к сожалению, не можем ответить...

Лиза насупилась, села, принялась вяло ковырять вилкой в салате.
Чёля легла у моих ног.
Виноватость "монашек" явно удвоилась. Бедные, готовы были провалиться сквозь землю.

Насытившись, я приподнялся и, налегая на стол, стал более внимательно изучать Конструкцию. С моими крохотными теоретическими знаниями о телевиденье здесь делать нечего. Если я правильно понимаю, Конструкция имела одну функцию-телеприёмник, Око-это телевизор. Значит, где-то находится трансляционная станция. Где? По логике вещей, её место в Храме Матери. В крайнем случае,  в памятнике Любелизы, либо внутри горы, на которой стоит. Где причина отвратительного изображения? А собственно, что я прицепился к нему? Надо идти к Цезарю, освободить ребят, сообща забрать у этого новоиспечённого узурпатора Палец... Кстати, а какой Палец Цезарь взял себе?

Ответ последовал тотчас: правый указательный. По интонации ответа, я понял: самый главный. Оно и понятно: не мизинец же брать императору Цезарю.

Очевидно от расстройства у Лизы разболелся живот. Сказала, что хочет полежать. Как и вчера её унесли на носилках. Любка спрыгнула со стола и с достоинством последовала за ними.

Мы ещё поговорили немного, проясняя некоторые вопросы. В частности, меня интересовала моя экипировка: не в этом же халатике идти на подвиги. Меня заверили, что через пару часов одежда будет готова.

Под ногами заскулила Чёля.
-Ну, так иди,- отдал я команду. - Помнишь, где вчера была?
Одна из "монашек" пошла проводить Чёлю на хоздвор.

-Последний вопрос. Чёля. Она будет привлекать всеобщее внимание к нам. Нежелательное.
Долго совещались Старшие. Указаний Матери на счёт Чёли не было. Я решил помочь им:
- Какое животное у вас хоть  отдалённо похожее на собаку?

За помощью обратились к Конструкции: на столешнице, как в мониторе, мне было показано удивительное животное с Чёлю размером, светло-коричневая шерсть, местами чёрные пятна, как у гепарда. Однако  животное лишь мордой отдалённо напоминало семейство пёсьих, в остальном это скорее дикий вид ослика. Гибрид какой-нибудь. Поинтересовался.

Животное именуют капуша, появилось оно после изгнания захватчиков. Их армию сопровождали вьючные ослики, когда хозяев не стало, животные сбились в табун и скрылись в горах, где видимо, скрещивались с далёким предком, диким горным сернокуланом. Так и появилась капуша. По сути, это "мул местного значения".

Вопрос с Чёлей, в принципе, разрешим. Заверили меня, что загримируют собаку под капушу.

До обеда нас никто не беспокоил. Надо думать, все заняты были изготовлением одежды для меня и подготовкой к гримированию Чёли.

Отлежавшись и несколько успокоившись, Лиза пришла ко мне, и мы устроили экскурсию на хоздвор.

               
                ГЛАВА 9

Перед обедом мне действительно принесли одежду и пару добротных сандалий. Удивительно, как смогли "монашки" не снимая мерок, сшить штаны и рубашку, что называется, тютелька в тютельку! Нигде не жмёт, не топорщится. Сандалии так же пришлись впору.

После обеда мы занялись составлением маршрута в Столицу. Скрупулёзно продумали все варианты и, наконец, выбрали тот, где меньше шансов вызвать подозрение или нарваться на солдатиков Цезаря. Иными словами, маршрут был "задворками". Выехать я решил с рассветом, чтобы до наступления жары пройти побольше. Мой план Старшие приняли как должное: Спаситель, ему виднее.

Остаток дня мы с Лизой учились, хотя бы сносно, езде на лошадках. Нам выделили двух, таких же, как в "репортаже" у Димки и Серёги запряжённые в колесницы. Видимо методом селекции вывели породу пони-скакун. Возможно, здесь он считается и боевым конём. Как никак время, сродни нашему раннему Средневековью. Техникой владели избранные-жрицы Храма Матери, разумеется, в своих интересах. Обязательно схожу в Храм, покопаюсь, может, что интересное обнаружу. Откуда у жриц вся эта супертехника? Представляю, какая в Храме пища любому любопытству. Почему поклоняются Матери? Кто она? Богиня, это понятно, однако у нас, например, никто из богов не снабжает своих поклонников супертехникой. Ещё вопрос: каким образом Мать общается со Старшими? Нынче ночью ведь надоумила засунуть меня в Уменьшитель, предварительно скачав мой сон... Чертовски любопытно!

Обучение начали во дворе. Лошадки были смирные и умницы, ибо терпеливо сносили наши бестолковость и неуклюжесть.

Лиза долго умилялась лошадкой, гладила, ласково разговаривала, но садиться верхом отказывалась.
-Я боюсь... Не могу я!
Стал настаивать, она, по привычке собралась, было психануть и убежать, но я остановил, пригрозив: уйду один.

Через "не могу", со слезами в глазах, решилась. И сползала, и болталась, как тряпичная кукла, и дважды падала. Либо моя угроза подействовала, либо захватило (как в своё время училась на велике, тоже падала, колени-локти разбивала), но уже через пару часов Лиза сидела в седле прилично.

Я в детстве часто катался на лошадях (ферма и конюшня были рядом; прибежишь к маме, побудешь чуток, коровы прискучат и бежишь в конюшню, а там добрейший дядя Игнат посадит тебя на самую смирную лошадь - и ты кум королю важно так объезжаешь Общий двор),так что мне просто надо было вспомнить.

Дважды прибегала Волга, поинтересоваться, нет ли у нас каких желаний. На тот момент, как раз, не было. Видимо, предугадав, в следующий раз Волга появилась уже не с пустыми руками: с двумя глиняными кувшинчиками, а в них  холодный ягодный морс.

Ближе к вечеру, когда езда по двору уже приелась, вновь появилась Волга в сопровождении двух девочек. Предложили совершить выезд на природу: они отправляются на пастбище.
Какие разговоры: конечно да!

Мы миновали второй дворик и оказались в широком проходном дворе, который вывел нас к воротам. За ними, прямо от порога, начинались горы.

Мощёная дорога поднималась вверх по пологому склону, на котором, точно дивные животные замерли в дрёме, стояли копны сена. Здесь же, на свежей траве паслись несколько пони, по виду схожие с нашими.

Девочки хлопками подозвали их, и, выбрав трёх, легко, несмотря на просторные долгополые платья, вскочили им на спины. О, монашки ещё и амазонки! Без сёдел и уздечек, девочки ехали так, будто в районе спин лошадок срослись намертво.
-Ва-а! Здорово! - воскликнула Лиза.
-Будешь стараться, и ты сможешь.
-Думаешь? - недоверчиво глянула.
-Убеждён. Эх, жалко, Чёля не может разделить нашу радость.
Чёлю час назад увели "гримироваться". Заверили, что к утру будет готова.
-Бедная, Чёля,- протяжно вздохнула Лиза, и грустная тень легла на её лицо.- Когда мы домой попадём...
-Не киснуть!- притворно строгим голосом оборвал я.

Девочки ехали поодаль, молча, совершенно не обращая внимания на нас.
Я пустил лошадку вскачь, крикнул Лизе:
-Догоняй!
Через плечо наблюдал: как она удержится в седле?
Догнала возбуждённая, раскрасневшаяся:
-Ну, как?
-Класс!- и копируя Димку, я добавил: - Крутая такая!
-Да ладно...

Дорога нырнула в заросли кустарника, вернее в прорубленный в нём туннель, который внезапно перешёл в настоящий, каменный внушительных размеров. По обе стороны у входа стояли три пары Стражников-всё те же "ручки ножей". Туннель оказался коротким и вывел нас на небольшое ровное плато. Это и было пастбище. Тут и там бродили, лежали разномастные и пёстрые копытные: лошадки, коровки размером с нашу взрослую козу. Чуть в стороне паслась отара... болонок. Но это издали так показалось, а когда подъехали, увидели: обычные овцы. Здесь же было несколько козочек и солидный лобасто-рогастый козлик. По виду взрослые, а размером с нашего новорождённого козлёнка.

-Почему детёнышей нет? - спросила Лиза.
- В детском саду, наверно.

Слева от входа из туннеля стояло сооружение, похожее на часовенку, разумеется, без креста. Волга и девочки соскочили с лошадок и вошли в часовенку. Пробыв там не более минуты, вышли с вёдрами в руках. Похлопали в ладоши, и коровки, ответив мычанием, стали подтягиваться к часовенке.
Вскоре началась обычная дойка.

Прохлаждаться, когда другие работают, не в моих правилах. Я предложил Лизе помочь девчонкам. Она тотчас затянула любимый хит: не умею, у меня не получится.
-Ладно, тренируйся в езде.

Девочки буквально были шокированы, когда я подошёл и предложил свою помощь.
Первой, как и положено Посреднику, пришла в себя Волга.
-Вы не боитесь упасть в собственных глазах?!
-Нет. А в чём дело?

Из заковыристого объяснения я выловил суть: в этом мире строго и чётко определены и разграничены работы - обязанности - женские и мужские. Если кто-то нарушает границу, он как бы роняет себя в собственных глазах.

-Чушь несусветная.
Не знаю, в каком виде Переводчик перевёл ей, но Волга внутренне сжалась и, пряча глаза, уступила мне место, т.е. коровёнку и ведёрко.

Не так легко, как езда на лошади, но и эта наука, освоенная на "отлично" в детстве, вернулась, неся с собой навык и сноровку. После пятой коровки, я не уступал девчонкам, а к концу дойки вообще вырвался на порядок вперёд. Конечно, с непривычки ныли мышцы рук, но это пустяки, по сравнению с чувствами, переполнявшими меня в это время: вспомнилось детство, безоблачное, полнокровное, тут же сравнивал с детством своих детей, и ещё много чего вспомнилось... И так мне грустно стало, что впору уткнуться в тёплый бок коровки и как в детстве расплакаться.

Подъехала Лиза:
-Всё? Так быстро?
-Рады стараться, госпожа!
-Да, ладно...

Полные ведёрки мы носили в часовенку, где на тележке стояли семь (вот ещё любопытная вещь: чем их так привлекает число семь?) больших пузатых глиняных сосудов. В них и сливали молоко.

Между делом я поинтересовался, почему не видно молодняка всех этих животных. После некоторой паузы, Волга поведала, что они забивают молочных телят, ягнят и жеребят, делают запасы. Ведь до вчерашнего дня у них не было ни малейшей надежды, что доживут до лучших времён. Старшие не долго проживут, болезнь, как червь, точит без остановок. Останутся пять девчонок. Безнадёга скоро свалит и их. Года три-четыре ещё  протянут, а там как Мать порешит. Поэтому решили более не плодить скот, а делать запасы.
Сейчас, конечно, можно пересмотреть планы. Воспряли духом Старшие, приглушили болезнь. В случае Удачи, - а она непременно свершится, Мать и Дух Любелизы помогут Спасителю! - Храм оживёт, придут новые Избранницы.

-Понятно. А кем назначаются Избранницы?
Один раз в седмицу (неделю) во Сне к Верховной приходила Мать и называла место, где проживает избранная ею девочка. Как правило, семилетняя. Девочка проходит обряд посвящения, и становится полноправной жрицей Храма. В среднем в год набиралось 50 Избранниц. Достигших 14 лет, распределяли, выражаясь нашим языком, в филиалы Храма по всей стране.

Любопытно. Поверить, как у нас говорят верующие, в явление Девы Марии не получается. Уж больно всё по-человечески, а не по-божьему, происходит. Смахивает на чётко отлаженный механизм, работающий по графику. Нутром чую: встретится на нашем пути полный набор фантастики из моего мира.

Жуть как интересно! И в тоже время страх пробирает. За детей. Я и дома всегда говорил: позови меня инопланетяне с собой, пошёл бы, не раздумывая. Любопытен шибко, однако.

С помощью Матери вернём Пальцы на место, включим Систему, и тогда... Может, удостоюсь лицезреть и беседовать с самой Матерью. Согласен и на Сон. Честное слово, наберусь нахальства и напрошусь погостить. Сколь позволят. Разумеется, когда детей верну домой. Горький урок Мать и Дух Любелизы, конечно, извлекут, и наглухо запечатают Дверь, дабы избежать подобных Цезарей. Немного-то можно и погодить, учитывая заслуги Спасителя. Недельку для блаженства души, неужели не заслужу?..

Мои размышления оборвал дикий визг Лизы: в двух шагах от меня, неловко подвернув руки, лежала ничком Волга. Лицо смертельной белизны. Монашки растерянно стояли над ней, не зная, видимо, что делать. А может, присутствие госпожи Лизы их сковывало.

Подхватив Волгу на руки (действовал  машинально, краешком сознания отметил: силы остались прежнего, "взрослого"), отнёс в тень, положил на траву. Пульс едва прощупывался.

Оборачиваюсь: за спиной стоят поникшие монашки.
-Что произошло? - кричу им.
Пытаются жестами объяснить, но "язык" немых мне неведом.

-Ты задумался,- оправившись, принялась объяснять Лиза,- она тоже замерла, глядела, глядела на тебя, морщилась... как я, когда у меня живот болит. Потом схватилась за голову и упала...

Ясно: обморок. Очевидно, пыталась перевести мои размышления. По своей инициативе, или как Посредник? Предупреждал ведь: не суйтесь в мои мозги. Что моё-то моё! Так, что там делается при обмороках? Увы, кроме киношных примеров -нашатырь под нос, похлопать ладошками по щекам- ничего и не вспомнил. За отсутствием нашатыря, применил второй способ.

-Не бей!- вскрикнула Лиза, а монашки шарахнулись от меня метров на десять в сторону.

Надо же: подействовало! Волга вздрогнула всем телом, дыхание и пульс пришли в норму.
-Алё?- позвал я, когда веки Волги затрепетали. - Вас вызывает Таймыр.

Волга открыла глаза, внимательно осмотрела меня.
-Ку-ку. Ты в порядке?
-Да.
-На вот, хлебни молочка. Ты поняла, что с тобой случилось?
-Нет...
-Ну и чудненько. Давай проверим, действительно ли в порядке. Скажи-ка мне, дорогуша, как ты поддерживаешь связь со Старшими?

Насупилась, выдержав небольшую паузу, затем повернула голову затылком ко мне, рукой освободила ушко от прядей, и я увидел прикреплённую к ушной раковине телесного цвета бусинку.

Радиопередатчик? Нет, скорее радио - мыслепередатчик... Чем дальше, тем интереснее. А скромничали-то: "Осталось только Око..." Что ещё у вас в рукаве, а так же в загашнике? А если по сусекам помести..."

-Пап!- крикнула мне в ухо Лиза. - Ты опять задумался...
-И что?
-Ну,... она опять в обморок упадёт. Почему?
-Потому что эта негодная девчонка пытается читать и переводить мои мысли. Ты знаешь киргизский язык?
-Откуда...
-Вот и она не знает нашего... А лезет! И получила по лбу.
-По мозгАм, - уточнила Лиза.
-Или по мОзгам. Как правильно?
-Не знаю. Наверно, умные - мозгИ, а глупые - мОзги.
-У-у, какая ты вумная! У тебя точно - мозгИ,- глянул в лицо, окончательно пришедшей в себя Волге:- Усекла? Не смей копаться у меня в мозгах! Лучше спроси. Договорились?
Кивнула, поспешно вскочила, и скрылась в часовенке. Туда же, косясь на меня, потянулись монашки.

Через четверть часа тележка, запряжённая двумя пони-тяжеловозами, покатилась в сторону "монастыря". Управляла одна из монашек. Волга и другая, пустив лошадок рысью, ускакали далеко вперёд.

Мы с Лизой шагом ехали за тележкой.
-Ты хорошо подумала? Может, здесь нас подождёшь?
-Я не останусь! Я с тобой.
-Потом не плачь, не скули: поблажек не будет.
-И плакать буду, и скулить буду, а здесь не останусь.
-Воля ваша, госпожа.

У ворот нас встретили Чёля и Любка. Чрезмерно обрадовались.
-Глупышки, вы решили, что вас бросили? - обратилась к ним Лиза.
Любка потянулась, лизнула в подбородок, муркнула в сторону Чёли, и спокойно пошла по двору. Весь её вид, буквально говорил: я, лично, не сомневалась, это всё она, истеричка крашеная.

Расплескав радость встречи, бедная Чёля сидела понурая. Шерсть её была выкрашена, невероятным образом уложена так, как это принято у капуш. Голова стала значительно крупнее, казалась опухшей, отчего "собачье лицо" как бы "утонуло". Вблизи, конечно, сразу откроется обман, но шагов с десяти Чёлю вполне можно принять за капушу.

Чуть позднее я спросил у Волги, не вреден ли "грим" собаке. Мне популярно объяснили: краситель из трав, абсолютно безопасен, а одутловатость так же неопасна, ибо пройдёт через пару дней, без последствий. Поэтому в дорогу мне дадут порошок, скажут, в какое время и сколько подсыпать в еду.

После ужина, когда окончательно были утрясены и прояснены спорные вопросы, я Лизе и Волге рекомендовал пораньше лечь спать. В такой долгий и трудный поход следует выступать хорошо выспавшись. Пообещали.

Не знаю, как они, лично я в эту ночь побил рекорд: заснул, когда голова была на полпути к подушке. Видимо сам организм включил механизм самосохранения: обычно я битый час валяюсь колодой, и ещё столько же ворочаюсь, пока, наконец, не провалюсь в бездну.