Анфиса остановилась, а я пошел вперед, не оглядываясь, чувствуя спиной, как она стоит и смотрит мне вслед. Низкие, тяжелые облака заслоняли от нас небо. Я очень жалел, что расстался с ней так скоро, очень хотел вернуться назад, но знал, что нельзя. Эта девочка обидела меня, мгновенно лишив своими словами того, что я приписывал себе как неотъемлемое качество. И по дороге домой я погрузился в неприятные, нежелательные для себя мысли. Впервые меня больно щелкнули по носу тем, что я стар, в то время как старым я вовсе не был, но был уже не настолько молод, чтобы не обратить внимания на подобные слова. Говорить в глаза про разницу в возрасте было не принято, разве что во время ссор и разрывов. Но ведь, если верить трудам великих психиатров, да и расхожему мнению, именно эта запретная разница, равно как и противоположение «профессор-студентка», должны были как раз и стимулировать ее влечение. Потому что и поныне, после бесноватого Фрейда, после развращенного Фуко, после сексуальных революций, в эпоху сексуальной вседозволенности большую часть своей притягательности секс облекал именно в форму табу.
Сексуальное всеми и во все времена воспринималось как нечто запретное, а доступное мгновенно превращалось в асексуальное. Это было непонятно, потому что как могло слыть запретным то, что было направлено на продолжение рода и полезно для здоровья? Или секс – это что-то совсем иное, то, что прячется за всем этим полезным и здоровым? Или он в принципе неполезен и нездоров, как вообще неполезно и нездорово любое по-настоящему приятное занятие? И так ли уж он приятен? И что неприличного в том, чтобы всего лишь поместить орган одного человека в орган другого? Определяется ли это тем, какие органы контактируют? Или это непристойно всегда, и таким же неприличным, как коитус, является акт публичного помещения собственного пальца в чужое ухо или в рот соседа? Не зиждется ли вся эта мнимая непристойность на том, что любое вторжение извне в собственное тело воспринимается как опасность, как угроза телу? Но не сладка ли эта угроза? Или всякая угроза сладка? Хотя тут я, кажется, загнул. Может быть, кто-то и знал ответы на все эти вопросы, но это были чужие ответы, а я хотел своих. Я давно не думал об этом, пожалуй, с юности, а может быть, и с детства.
Дома, чтобы хоть как-то справиться с накатившей волной отчаяния, я выпил полстакана коньяка, лег и принялся за чтение записей моего умершего друга, которого все еще не научился воспринимать как умершего. Я раскрыл наобум и прочитал:
«Секс есть самый значительный фантом, созданный человечест-вом, симулякр невиданный силы, влияющий на всех и вся. Нет ни одного человека, не испытавшего на себе ошеломительного воздействия этого симулякра. Мыслители и монахи, государственные деятели и священники, философы и моралисты находились в его власти, меняли под его влиянием убеждения, свои жизни и ход истории. Это и самый универсальный симулякр, потому что сексуальным может мниться абсолютно все».
Подумать только, как кстати!
«Секс сотворен словом. Со времен создания «Камасутры» и «Илиады» именно воображение определяло сексуальность, отличая ее от полового инстинкта и сосредотачивая ее в сознании более, чем в органах размножения. Ничто не возбуждает так, как слово, и именно благодаря словам женственное и мужественное оказывается много более сексуальным, чем сучье и кобелиное.
Естественный секс, секс как биологический и физиологический фе-номен, секс, доставшийся человеку в наследство от животных, секс, питаемый бессознательным, секс, являющийся функцией тела, меркнет, блекнет перед сексом, созданным человеческой мыслью. Но сегодня этот последний, в древности ощущаемый, как Божественный и Сакральный, как Вселенское Творческое Начало, как энергия, изливаемая из Космоса, позднее расцениваемый как запретное, темное, злое, сатанинское, сво-дится к обыденному, полезному и всего лишь приятному занятию.
За последние десятилетия симулякры секса окончательно победили естественное половое влечение, а миллиарды людей были ограждены от нормальных традиционных соитий заслонами вымышленных сексуальных феноменов. Созидание симулякров телесности привело к генерации симулякров новой сексуальности, абсолютно открытой, почти пристойной, отделенной от сакрального, не имеющей никакого отношения к продолжению рода и даже чурающейся этого продолжения».
Даже после смерти мой любимый друг спасал меня от разочарования в себе самом, потому что, конечно, не стоило переживать из-за фантома. Он прав, все определялось воображением. В детстве это было тайной и волновало, как всякая тайна, заставляло мысленно дорисовывать то, что стояло за ней. Именно недостоверность информации приводила к распространению множества легенд, мифов и небылиц. Это была не просто тайна, а постыдная тайна, и секс казался тогда мне и Игорю очень неприличным занятием. В разговорах мы сходились на том, что наши собственные родители сексом не занимались, а нас самих взяли из детдома. После раздумий и обсуждений категоричность этого заявления несколько смягчилась: занимались, но только один раз, по необходимости, чтобы родить любимого и так необходимого ребенка, причем занимались каким-то особым, более целомудренным, чем обычно, способом.
Секс был эквивалентен мирозданию, и для нас, как и для любого человека, начинался со слов. Чувствуя себя приобщившимися к запретному, мы с удовольствием ругались матом, рассматривали в подъездах и школьных туалетах неприличные рисунки с поясняющими надписями и стрелками, устанавливающими четкое соответствие. На всякий случай, чтобы никто не перепутал. Подобно Фрейду, сведшему любые символы к сексуальным, мы с удовольствием обнаруживали в пристойных словах тайные смыслы, связывающие их с запредельными глаголами и существительными, и хихикали всем классом, когда на уроках математики нам твердили о многочленах. Любая мелочь, хоть отдаленно связанная с запретными влекущими действами взрослых, воспринималась нами как особый знак, как подарок из неведомой пока страны.
В поисках информации о сексе мы за неимением подходящей лите-ратуры читали все, что ни попадалось под руку. В нашем классе находились даже любители читать толстенную «Гинекологию и акушерство», чуть не падавшие в обморок на отдельных страницах, но в результате вооружавшиеся бесценным знанием, способным оттолкнуть от секса любого. Самые интеллектуальные наши сверстники штудировали классику, выискивая хоть что-нибудь, отдаленно напоминающее эротику. Кто-то, особо предприимчивый, ухитрился раздобыть истертую и замусоленную перепечатку толстовской «Бани». Невзрачная отличница, профессорская дочка Наташа принесла в школу академическое издание Светония, повергающее в смятение своей откровенностью. По школе ходили матерные стихи, приписываемые советскому поэту Евтушенко. Кто-то, поднимая руку на святое, утверждал даже, что об этом писал сам Пушкин. Это было не так уж давно, а нынешние школьники могут запросто смотреть на дневных каналах порнографические фильмы и знают о сексе во много раз больше меня нынешнего. И что же, они сексуальнее, чем были мы? Сомневаюсь, вернее, не сомневаюсь в противоположном.
Тогда везло тем, у кого были старшие братья и сестры, от них можно было многое узнать. Спрашивать о сексе у родителей было так же не принято, как у инспектора районо. Правда, находились, взрослые, которые могли и даже очень хотели поднять перед нами завесу тайны, но они были опасны, отвратительны, и именно поэтому намертво врезались в память. Помню, как мы вместе с моей школьной подругой Сонечкой, высунув от удовольствия языки, рассматривали витрину в магазине канцтоваров, и Сонечка была так увлечена, что не сразу заметила, как в ее в руке сначала оказалось что-то мягкое, а мгновения спустя теплое и липкое. Оглянувшись, она увидела дяденьку в очках, шляпе и с портфелем. Пока моя подружка пыталась понять, что с ней происходит, очнувшиеся наконец от послеобеденной дремы продавщицы подняли крик и прогнали мужика, а я навсегда запомнил его улыбку.
Сам я классе в девятом, проезжая ранним майским утром по еще не проснувшемуся городу, увидел из окна почти пустого троллейбуса картину, заставившую меня не поверить собственным глазам. У центрального кинотеатра, около автомата с газированной водой стоял молодой мужчина и, явно рассчитывая на зрителей, с видимым наслаждением мыл свое причинное место в стакане. Отличить реальность от фантома мне помогла поднявшаяся ругань бабок, спозаранку едущих на базар, и с тех пор я никогда не пью на улице из многоразовых стаканов. Теперь же то, о чем раньше детям нельзя было узнать ни у одного приличного взрослого, преподают на уроках в школе, и уроки эти, оснащенные схемами и разрезами, на мой взгляд, стимулируют сексуальное желание не более, чем тот памятный для меня урок биологии, на котором нам показывали учебный фильм о размножении аскарид
«Сегодня сексом занимаются не для того, чтобы зачать ребенка, и даже не для того, чтобы получить наслаждение, а для того, чтобы приобщиться и не отстать, чтобы оказаться в рядах благополучных и современных. Тень чужого секса отныне всегда лежит на собственном».
Да, с чужим сексом сталкиваешься много раньше, чем со своим. А потом всегда сравниваешь, забывая о том, что сравнение невозможно, если, конечно, не являешься обладателем минимум двух неидентичных тел. Я до сих пор помню, как весенними и летними вечерами садики и скверы, мимо которых приходилось идти мне домой с тренировок или от репетиторов, были переполнены сладкими стонами, горячим и частым дыханием, недвусмысленными вскриками и двусмысленными словами, и помню, как замирало тогда мое сердце, которое теперь не реагирует на любое жесткое порно. Воздух тогда сгущался от изливаемой энергии, а ночи становились темнее. В подъездах и лифтах круглый год можно было встретить слитые воедино, жарко дышащие парочки. Мое искренне удивление вызывало занятие сексом в пальто, брюках, колготках и рейтузах, которые любителям подъездного секса, казалось, не сильно и мешали. За всю жизнь я так и не удосужился попробовать ничего такого, и даже слегка сожалею об этом, ощущая себя излишне целомудренным.
«Любой сексуальный симулякр порождается конкретной деталью, мелочью, пробуждающей воображение. Незначительное, но связанное с сексом слово может существовать в сознании долгие годы»".
Да, я не помню, как звали некоторых моих учителей, но до сих пор помню надписи, которыми испещряли заборы и подъезды приобщенные к радостям секса или только мечтающие о них. Некоторые надписи были увековечены масляной краской и годами щекотали чувства обывателей, многие явно принадлежали женщинам и изменили мое отношение к ним, заставив совершить невероятное открытие: они тоже хотят. Вторым подтверждением этого открытия, стало случившееся несколько позже знакомство с девушкой по кличке Простыня, которая была наготове настолько, что всюду носила с собою в сумочке одноименную постельную принадлежность. Но тогда непостижимая буря эмоций, которая заставляла девушек брать ночью ведро с краской и публиковать свои наблюдения столь непростым, но эффектным способом, перевернула мой мир. Порой эти надписи удивляли очевидным несоответствием содержания мысли и мар-гинальностью ее воплощения: «Именно сперма делает любовь грязной», «Сакральность единицы и двойки определяется очевидным фактом: при половом акте бедра мужчины сдвигаются, а бедра женщины - раздвигаются», «Коитус божественен». Получалось, что на заборах писали даже задумчивые и образованные, и это поражало.
«Естественный секс – занятие, имеющее возрастные ограничения. Симулякры секса вводят всех в заблуждение, уверяя, что ограничений практически нет. Сексуальность по Фрейду начинается в младенчестве, сексуальность по Фуко заканчивается только со смертью. Но это не есть реальная сексуальность. Чрезмерное же мнимое расширение естественной временной сексуальной шкалы непременно ведет к извращениям и болезням».
Что касается возраста сексуально активных, то в детстве я полагал, что все заканчивается лет в тридцать, а в юности узнал, что хотя мужчины теоретически и могут заниматься этим до глубокой старости, практика существенно ограничивает их возможности. Мужские надежды питали мелькавшие время от времени в газетах сообщения о столетних кавказских старцах, только что ставших отцами, но я никак не мог представить себе такого дряхлого во время полового акта, да и сейчас не могу.
Мой огромный практический интерес вызывал и возраст женщин, способных предаваться плотским утехам. И я, начитанный мальчик, знал, что в Индии во времена королевы Виктории чопорным английским военным предлагались восьми- и даже шестилетние наложницы. В советском Узбекистане девушек тайно выдавали замуж в двенадцать и даже в одиннадцать. Джульетте было тринадцать, все познавшей Нана – восемнадцать. Тридцатипятилетняя Клеопатра оставалась самой желанной женщиной мира, сводя с ума пресыщенного Антония. Сорокалетняя Эстер до безумия влюбила в себя грозного Ахашвероша и спасла свой народ. Шестидесятилетняя Шанель имела любовников вдвое моложе себя. Девяностолетняя Сара родила сына от дряхлого, но любящего мужа.
Практика несколько сужала и этот диапазон, но женщины, безус-ловно, начинали раньше. Некоторые мои одноклассницы познали радости соития уже в восьмом классе, на зависть мальчикам, которые еще только удивляли друг друга фантастическими рассказами, выдаваемыми за реальные сексуальные достижения. Кое-кто потом со скандалом покидал стены школы с огромными, гордо выпяченными животами, не стыдясь пятен на лице, набухших грудей и пополневших губ. Нимфетки тяжелели, наливались бабьими соками, на глазах становились женщинами, казалось, не сожалея о столь быстрой метаморфозе. Никто из вкусивших греха не казнился, не переживал, не испытывал чувства вины. Девушки не боялись секса, познавшие телесную любовь, казалось, расцветали и прекрасно осознавали, что их видимая доступность делала их желаннее для мужчин.
На другом полюсе блудниц находились взрослые женщины, иногда даже и в годах. К немолодой соседке-продавщице ходили школьники, нескончаемые солдаты, студенты. Своей видавшей виды любовницы юноши не только не стеснялись, за нее устраивались настоящие побоища. Соседки с завистью судачили о ней.
- Розка-то опрокинула на себя кастрюлю с борщом. Теперь в больнице лежит, тридцать процентов кожи сожгла.
- Допилась, шалава.
- Так к ней туда ходит Димка Морозов, а ему ж только двадцать стукнуло. Он ухаживает за ней, ничем не брезгует, представляешь, даже подмывает ее, не стесняется.
- Вот дурень, девок, что ли, нет, на старуху кинулся.
Другая соседка, яркая сорокалетняя женщина, постоянно изменяла мужу, развлекая сонный двор классическими ситуациями из анекдотов: мужчины прятались в шкафах и на балконе, находились многоопытным мужем, были биты или били сами, прыгали с третьего этажа, но продолжали приходить снова. Все это веселило и удивляло, но меня, скованного воспитанием, отталкивало. Я не мог тогда представить себя в объятиях даже тридцатилетней женщины.
Нынешнее расширение этих и без того широких границ было по-добно бесстыдному публичному раздвижению обнаженных женских ног и однозначно связывалось с непотребством и извращением. На мой взгляд, на соитие с ребенком мог решиться только больной, коитус со старухой мог доставить удовольствие только неполноценному, а маленьких детей, которые бы предавались блуду с изначальной радостью, в природе просто не существовало. Но если бы все же нашлись такие, их следовало бы немедленно изолировать от нормальных людей и лечить, бедняг.
«Реальный секс требует лишь желания. Симулятивный секс нуж-дается в стимуляторах, все более и более сильных по мере увеличения си-муляции».
В моей юности сильнейшими стимуляторами секса были пьянство и дармовая жратва. Многие ходили к бабам, чтобы выпить, заодно и по-жрать, ну, а переспать – только на третье, когда все уже выпито и съедено. По количеству партнеров не очень молодые и не очень красивые, но пьющие или поощряющие пьянство женщины оставляли далеко позади юных красоток, не приобщившихся к спиртному. Мужички заходили в дни получки с бутылочкой на огонек, скрываясь от непогоды и сварливых жен – и неизбежно оказывались в сомнительной, но теплой, постели. На ко всему привычных детей внимания никто не обращал, поэтому дети не были помехой.
Чемпионками мужской востребованности были работницы ликероводочных заводов, медсестры, повара и воспитательницы детских садов. У первых двух категорий всегда было что выпить, а у вторых – закусить. При уличном распитии возникали немыслимые, невообразимые пары: молоденькие красавчики-студенты и пятидесятилетние алкоголички босховского вида, бухгалтеры и укладчицы шпал, тенора и служительницы морга, только что освободившиеся зэки и библиотекарши. Иногда они даже начинали любить друг друга.
Но еда, наверное, не стимулятор, она всего лишь обеспечивает ре-альную возможность биологического секса. Хотя это как посмотреть, не помню я, чтобы голод кого-то останавливал. Нет, все-таки стимулятор. Похоже, многие народы осознавали этот факт и придавали огромное значение вкушению пищи перед занятиями любовью. Одно наслаждение влекло за собой, стимулировало другое. Помню, как меня увлекало чтение китайских средневековых романов, где необычайно вкусно описывался стол, с особым тщанием накрываемый перед любовным свиданием. Разумеется, женщиной. Так что наши мужички всего-навсего поддерживали славные традиции китайских волокит.
Сегодня секс стимулировался соображениями мифического прагматизма. Тело рассматривалось как многофункциональный комбайн, и имело смысл использовать все его функции. Раз природой ему положено не только есть, пить, работать, но и испытывать наслаждение – следовало наслаждаться, в противном случае снижалась эффективность его использования. Сексом следовало заниматься, чтобы употребить имеющийся у тебя пол, ну что ему зря пропадать, раз уж он есть. Чтобы высвободить бессознательное, потому что хранить в себе тайные желания вредно для душевного здоровья, можно получить невроз, а то и манию. Чтобы сделать карьеру, это очень полезно для карьеры, несексуальные люди медленнее продвигаются по службе. Чтобы моложе выглядеть, хотя это чушь собачья, ничего так не старит, как интенсивные занятия любовью, омолаживает не секс, а воздержание, достаточно сравнить проститутку и монашку. Любовью занимались и для того, чтобы получить необходимые физические на-грузки и похудеть. В итоге для многих секс превратился в форму аэробики, которая и сама являлась симуляцией движения.
Секс прекратил быть запретным, а становился обязательным, предписанным и полезным, а потому не интересным. Потерянный же интерес старались повысить с помощью специальных технологий, создавая новые и новые сексуальные товары самых различных форм: от игрушек до женских и мужских секс-символов. И продавали, продавали, продавали. Сексуальность превратилась в форму капитала, была вынуждена все время обращаться. И неизбежно должна была сделаться очевидной, прозрачной для контроля, обнаженной. И лишь мудрый Восток продолжал скрывать женщину.
«Сегодня традиционные сексуальные идолы заменяются на свои прямые противоположности: девственность – на ее отсутствие, невинность – на развращенность, женственность – на мужественность, крайняя мужественность – на крайнюю гомосексуальность. Третий случай нуждается в пояснении: женственное никогда не бывает равноправным мужскому и никогда – сексуально агрессивным. В брюках нельзя отдаваться или рожать».
Вот она, девственность, мой друг заговорил со мной о девственно-сти, как раз тогда, когда я в очередной раз задумался о ней. Боже, такой пустяк, но за ним стоит совершенно иное качество. Малость, отделяющая невинность от познания. Кроха, превращающая недоступное в доступное. Мелочь, позволяющая сравнивать, и поэтому опасная. Толика, чреватая возможностью принять в свое лоно чужое. Да, в юности я часто размышлял о девственности, думали о ней и все советские мужчины, в большинстве своем с неодобрением относящиеся к добрачной дефлорации. В то время как весь мир, включая две родные столицы, прекратил принимать ее в расчет при оценке женских достоинств, советские провинциалы со средневековой последовательностью хотели жениться только на девственницах. И находились мужчины, расценивавшие добрачный разрыв тоненькой преграды, охраняющей женскую внутренность от нежелательного вторжения, как чудовищный грех, как смертельную обиду, нанесенную поруганному мужу.
Бросали не девственных красавиц, становились мужьям скучным, неинтересным, некрасивым, даже уродливым, но сохранившим цветок девственности. Умирали от любви к доступным, распутным, легким на передок, позволявшим и дававшим, но запрещали себя жениться на них. Стать мужем согрешившей девушки позволяли себе лишь в тех редких случаях, когда были уверены, что невинность потеряна с ними, а девушка была уж очень хороша и желанна. Женившиеся на недевственницах всю жизнь попрекали их, кляли, вспоминали, били, ревновали, сомневались в отцовстве, мучили себя. Считалось, что в подобных случаях мужчина делает женщине огромное одолжение. На просторах Советского Союза девственность была знаком качества, единственным достоинством многих никому не интересных женщин, вымпелом, который женщина должна была вручить мужу и только мужу.
Иначе относились к тем, на ком жениться не собирались. В этих случаях обожали своих веселых гулящих подруг, с удовольствием заставляли их рассказывать о прошлых развлечениях, наполнялись превосходством оттого, что смогли заполучить такую опытную. Иногда, увлекаясь и влюбляясь, не могли совладать с собственными убеждениями и все-таки женились, но тогда опять мучились, страдали, ревновали, били.
Были в Союзе и районы, где девственность встречалась так же редко, как розы и лилии: комсомольские стройки Сибири и Дальнего востока, районы Крайнего Севера, куда попадали самые отчаянные или видавшие виды девицы. Там мужчины, ведомые основополагающими для человеческого выживания инстинктами довольствоваться тем, что есть, и привыкать ко всему, о важности девственности легко и благополучно забывали, женились на тех, кто нравится или тех, кто оказался поблизости. Туда и ездили выходить замуж женщины, которым сделать это в родном городе мешала определенная слава.
Удивительно, что при таком мужском отношении к девственности недевственниц было на удивление много. То ли девушки не стремились замуж, то ли сильно влюблялись в мерзавцев, не щадивших их невинности, то ли были глупы, то ли им было по русскому обычаю плевать на все – но не больно-то они боялись укоризны будущих мужей или сулимого им советской моралью одиночества. Не девушек вокруг было так много, что наша Ира ввела тогда новую классификацию:
- Если у женщины один ребенок, то она еще девушка. Не девушка – это когда два ребенка.
Потеря девственности редко подстерегала девушек в домах или квартирах. Советская бытовая скукоженность практически не оставляла шансов влюбленным остаться дома наедине. Если родители были на работе, то дома околачивались младшие братья и сестры, толклись бабушки и дедушки. Было вообще непонятно, как ухитрялась не вымирать эта страна, в которой люди не могли уединиться для соития ни днем, ни ночью. Во многих семьях супружеские пары спали в одной комнате с детьми, а, случалось, и с родителями. Сексуальные изыски при этом сводились к минимуму, необходимому для простейшего успокоения плоти и деторождения.
Стандартными местами дефлорации были подвалы, подъезды, са-раи, гордо именуемые гаражами, домишки, называемые дачами, школы, улицы, скверы и реже – машины. Голь на выдумки хитра – и ухитрялись. Встречались однако молодые счастливчики обоих полов, которые постоянно или временно, на время отъезда родителей в отпуск или командировку, владели вожделенной квартирой. Они обычно не скупились и щедро уступали на время сокровище друзьям, знакомым и знакомым знакомых, повышая КПД своих диванов почти до ста процентов. Но такое везение случалось редко, и немногие девушки могли похвастаться тем, что стали женщинами в разобранной чистой постели.
Да, все-таки эта девочка, кичащаяся своей девственностью настолько, чтобы сказать об этом почти незнакомому мужчине, который об этом ее даже и не собирался спрашивать, сильно задела меня, вон как я ударился в воспоминания.
«Сексуальная симуляция, как впрочем, и любая другая, всегда чрез-вычайно серьезна. Симулякр важен, значителен, туп и, как всякая глу-пость, не терпит насмешек, улыбка губит его».
Смех действительно уничтожал секс, хотя секс мог быть забавным, но только апостериори, не случившийся или прерванный насмешливым казусом. Помню, как одна веселая, связанная с гостиничным блудом история, насмешила весь город. У нас тогда было множество секретных институтов, и их сотрудники давали подписку о неразглашении государственной тайны. В этом документе содержался и пункт о недопустимости любых контактов с иностранцами. В городе иностранцев не было, но одна из сотрудниц подобного закрытого заведения поехала по делам в Москву. В Москве дама с трансцендентным именем Муза поселилась в гостинице, в коридоре познакомилась с невиданным ею ранее красавцем негром и не устояла. Они как-то уж очень быстро договорились и пошли к Музе в номер. Но органы безопасности тогда не дремали, и то ли гостиничный филер сообщил куда следует, то ли сам негр был под наблюдением, но очень скоро в номер, в котором уединилась столь быстро образовавшаяся пара, вломилось несколько мужчин в штатском. Излишне говорить, что дама и африканец находились в постели. Муза была вынуждена напи-сать объяснительную записку, копия которой была отправлена руководству ее института. Объяснительная была следующего содержания. Она, Муза, шла по коридору гостиницы и столкнулась с молодым человеком, несшим стакан воды. Парень случайно облил ее и как воспитанный человек решил исправить положение. Он пригласил Музу в номер, предложил снять платье и высушить его утюгом. Аккуратная Муза так и поступила, но в это время в номер стали ломиться. Напуганная женщина бросилась в кровать под одеяло, а парень кинулся открывать дверь, но, споткнувшись о провод утюга, упал и угодил в постель целомудренной Музы. Абзац.
Директор института, человек серьезный и ответственный, прочитав Музино объяснение, вволю насмеялся сам и рассказал своему заместите-лю, взяв с него слово молчать. Тот не имел секретов от жены, и история покатилась по городу. Заметная ранее лишь своей откровенной некрасивостью, Муза стала знаменитостью и на пике свалившейся на нее славы даже вышла замуж за молодого, но известного художника-маргинала, привлеченного пикантностью ситуации.
Но Игорь прав, смех действительно губил любую постель. Стоило любой стороне безобидно посмеяться, чуть-чуть пошутить, иногда даже не вовремя улыбнуться – и срыв соития был гарантирован, особенно если смеялись над мужчиной, женщину все же можно было попытаться уговорить. Смешное становилось асексуальным, даже легкое подобие улыбки умаляло наслаждение. Хохотать, совокупляясь, мог только маньяк.
«Естественный секс не объединяет, а разъединяет людей, потому что секс – это пол, а пола два, и только два. Объединение полов так же немыслимо, как и их равенство. Если равенство, то зачем два? Природа не позволяет себе повторов. Сексуальные симулякры, напротив, нивелируют различия между полами и объединяют в группы, сообщества, организации, течения, меньшинства».
Секс, и в самом деле, чаще разъединял мужчин и женщин, демонстрируя их физиологические различия, чем объединял их в общем наслаждении. Очевидность делала мужчин уязвимыми, ранимыми, мнительными. Совершенно невозможно было представить себе женщину, которая переживала бы по поводу размеров своей вагины, недостаточные же размеры собственного мужского достоинства могла превратить в ад жизнь любого мужчины. Еще одно важное обстоятельство отделяло мужчин от женщин, делая последних гораздо более полноценными в собственной сексуальной оценке: женщина всегда могла. Причем могла столько раз, сколько хотела, чего нельзя было сказать о мужчинах.
А объединяются, и в самом деле, почти бесполые или лица с про-межуточным полом и обязательно под флагом какого-либо фетиша. Сильные и полноценные вполне способны перемещаться в сексуальном пространстве в одиночку.
«Райское сексуальное наслаждение – лишь идол, создаваемый ты-сячелетиями. Находящиеся у него в плену и не нашедшие ничего подобного в действительности, испытывают разочарование, но не верят себе и лихорадочно продолжают поиски бесконечного экстаза. Существуют многочисленные наслаждения, значительно превышающие сексуальные, но не удостоенные человечеством такого значительного внимания».
С этим я был абсолютно согласен. Около секса слишком суетились. Главными человеческими удовольствиями были и остаются еда и сон, но никому и в голову не приходило страдать по поводу отсутствия конкретного блюда, писать романы, посвященные ощущениям человека, вкушающего или переваривающего любимую пищу или стихи, описывающие процедуру засыпания. Культовое отношение к сексу действительно было результатом самой удачной пиар-кампании в истории человечества, рекламной акции, которая длилась более трех тысячелетий, и рекламировала, в общем-то, не слишком высокосортный товар. На поверку секс оказывался гораздо менее захватывающим и приятным, чем это казалось в детстве. Секс был прекрасен, пока оставался тайной, а срыв покрова всегда разоча-ровывал. Моя бывшая соседка, сапожница Зинаида, как-то сказала об этом так:
- Сначала все пробуют по дурочке, а потом привыкают, а так – ничего особенного!
«Пафос секса ни на чем не основан, он есть фикция, усердно под-держиваемая всеми. В основе сексуальных симулякров по-прежнему ле-жат табу, но горизонты дозволенного чудовищно расширились».
Темное, тайное, запретное, запредельное, недоступное, а иногда и преступное, всегда сопровождали настоящий секс. Симуляция секса, со-провождающаяся снятием запретов, не позволяла отличать норму от патологии.
В Лондоне мне в составе одной делегации довелось посетить ассо-циацию инвалидов, оценивающих в сексе свою и чужую нетривиальную телесность с непривычным для здоровых людей знаком «плюс». Всех поразила одна горбунья. Крохотная, с необычайно умным некрасивым лицом, огромными глазами и губами, она вызывающе рассказывала нам:
- Мои любовники принимают меня такой, какая я есть: с отврати-тельным уродством и огромной жаждой физических наслаждений. Но у меня есть перед всеми одно преимущество: я неповторима!
У нас тоже старательно приобщались к тому, что раньше было запрещено, невозможно, и даже уголовно наказуемо. Стало модным выворачивать себя наизнанку, показывать самое скрытое, публично рассказывать о том, что должно навсегда оставаться лишь в собственной голове. Проговоренные вслух или воплощенные фантазии мгновенно прекращали быть заманчивыми, становились скучными. Перепробовали всех и всячески: африканок, азиаток, худышек, толстушек, мальчиков, девочек, трансвеститов, стариков, старушек – и соскучились неимоверно. И некоторым даже снова захотелось простых, трогательных и наивных отношений между женщиной и мужчиной, как хочется наутро после изобилующего деликатесами банкета манной кашки или куриного бульона.
Но табу действительно существовали до сих пор, хотя их границы давно уже далеко вышли за пределы смертных грехов. У кого-то я, кажется, читал, что в своей сексуальной гонке человечество дойдет и до того, что узаконит поедание себе подобных.
«Любовь и естественный секс находятся в такой сложной связи, что выявить между ними какие-либо закономерности невозможно. Спектр их отношений простирается от отрицания до тождества. Сексуальные же симулякры не имеют никакого отношения к любви».
Мой опыт свидетельствовал, что секс без любви, безусловно, суще-ствует, хотя часто именно секс инициировал любовь. Было что-то такое в некоторых женщинах, что, побывав в их постелях, мужчины стремились вернуться в них, скучали, начинали страдать и даже влюблялись. Было ли это связано с физиологией или с чем-то еще? Неужели любовь – это всего лишь возвеличенное в культ совпадение формы гениталий и гормональных фонов? С другой стороны, первую, самую сильную и памятную любовь большинство людей испытывает в ранней юности, иногда в детстве, когда о сексе еще нет и речи. Или уже есть? Очень сложные нелинейные обратные связи между любовью и сексом, в самом деле, не поддаются общему анализу и должны изучаться в каждом конкретном случае отдельно. И вообще, для того, чтобы определить соотношение между двумя объектами, сначала необходимо определить сами объекты, а любовь и секс - таинственны.
Что же касается сексуальных симулякров, то не могу себе предста-вить, как можно полюбить женщину, практикующую секс в качестве ут-ренней гимнастики или всерьез озабоченную тем, как влияет мужская сперма на цвет ее лица.
«Реальный секс таинственен и сокрыт, постоянно, прячется, ми-микрирует, маскируется, камуфлируется, принимая изощренные плато-нические формы, сублимируясь в письма Цветаевой или сонеты Петрарки, являя себя почти незаметными намеками. Сексуальные симулякры откровенны, просты и конкретны, связаны лишь с симулякрами телесности. Крайняя форма сексуальной тривиальности – порнография. Это воплощенное в образах полное снятие тайны, абсолютная асексуальность, совершенное отсутствие желания, сексуальное ничто, половой ноль. Разверзнутые промежности, открытые всему миру влагалища, гигантские воспрянувшие на экранах фаллосы – памятники на могиле нормального полового влечения, ярлыки, удостоверяющие явную импотенцию, совершенное половое ничтожество. По расхождению цели и результата порнография абсурдна».
С эти нельзя было не согласиться, порнография создается для тех, кто еще или уже неспособен к естественному сексу – подросткам, импо-тентам и безумцам. Секс регрессирует там, где прогрессирует порногра-фия. Создающий порно испытывает к тому, что видит, примерно ту же степень влечения, что и гинеколог или уролог. Разверзнутые на широком экране промежности возбуждают не более чем все тот же памятный мне учебный фильм о размножении гельминтов.
«Все сексуальные теории производят исключительно сексуальные симулякры. Естественный секс убивается рассуждением».
Игорь прав, человечество не стало сексуальнее после Фрейда, оно стало озабоченнее. О сексе думают только в его отсутствии, когда он есть – не до раздумий. Когда существуют желание и объект желания, следует действовать. Вон, индейцы, лучшие в мире мужчины, наверняка, не размышляют, а делают, да еще как...