Мужчина, женщина и маленькая упитанная девочка с тёмными кудрями были из приезжих, говорили на непонятном языке и каждое утро приходили из частного сектора на наш пляж загорать. Взрослые укладывались на лежаки, а девочка сразу же начинала копаться в песке, не мешая родителям наслаждаться жизнью.
Мне тогда было уже семь лет, я готовился осенью пойти в школу, поэтому не обращал внимания на тех, кто был младше меня. Но эта девочка притягивала мой взгляд. Я видел, что она была голенькая, но это не откладывалось в моём сознании. Это было для меня также естественно, как голые валуны на берегу, лежаки без простыней и полотенец или лишённые растительности скалы слева от пляжа.
Меня манил общий облик этого упитанного создания в шляпке с кружевами.
Я не знал её имени и прозвал её про себя Панамкой.
Панамка, как робот-автомат, неутомимо загружала жёлтое ведёрко сырым песком, переворачивала его, стучала по донышку совком, поднимала ведёрко и любовалась на аккуратно вылепленную конусную башню. Потом поодаль строила следующую. Настроив несколько башен в одном месте, она, пыхтя и отдуваясь, лепила ладошками вокруг них песочную городскую стену.
А у меня была маленькая железная машинка - тяжёленькая, военная, покрашенная зелёной краской, и у неё открывались дверцы. Я ею очень дорожил, но был готов поделиться своим сокровищем с девочкой, если бы она пустила меня в свой город. Я очень этого хотел.
Но Панамка не интересовалась незнакомыми мальчиками на пляжах, а сам я не догадывался к ней подойти.
Я не знал, как мне поступить. Я наблюдал за ней и страдал от неразделённых чувств. Мне хотелось подружиться с ней и показать, какой я сильный и ловкий. И вот однажды, когда Панамка, в очередной раз полюбовавшись творением своих рук, побежала к родителям похвастаться, я разбежался и прыгнул на эту гору башен!
Задача была приземлиться задом так, чтобы разрушения было побольше. И мне это удалось, город был разрушен одним приземлением, и это вызывало во мне бурю восторга! Панамка вернулась, увидела причинённое её городу варварство, всплеснула пухлыми ручками и начала реветь, икая и показывая на меня пальцем. Подбежала её мама и увела Панамку к полотенцам на песке, там она вытирала дочке слёзы и что-то сердито ей выговаривала, то и дело поворачивая ко мне голову. Но это не трогало меня, мне было хорошо посреди разрушенного город, и я блаженствовал.
Мне понравилась такая игра. Панамка строила, я разрушал. Она рыдала, а я любил её ещё сильнее.
Я не хотел её обижать, но разрушать башни мне хотелось больше! Меня это заводило.
Так продолжалось весь день.
Потом с девочкой, видимо, провели воспитательную работу, потому что на следующий день она стала строить башни специально для меня.
Перевернув очередное ведёрко, она поворачивалась ко мне и выжидательно смотрела. А когда я разбегался и прыгал, не убегала плакать, а молча стояла рядом, ожидая, когда я встану и уйду, чтобы снова начать строить.
Она уступила мне. Она приняла мои правила. В ней не было сопротивления и не было природного кокетства. Она сдалась без боя. Она стала мне угождать, торопливо подсовывая недостроенные башни.
Я чувствовал, что это было неправильно. Мне не нравились эти кривые башни с осыпающимися краями, это оскорбляло моё чувство прекрасного. Я уже не хотел разрушать это уродство. Я не хотел её подчинения. Я хотел ответного действия, любого, но только не угодливой покорности.
Мне стало скучно. Я вдруг разлюбил эту девочку. Я перестал ходить в ту часть пляжа, но иногда Панамка попадала в поле моего зрения, и тогда я мог видеть, как она продолжала методично строить свой город. Теперь она сама ломала свои башни, смотрела на кучки песка, вздыхала и снова сыпала в ведёрко песок.
А потом настал день их отъезда. Я видел, как родители Панамки грузили вещи в машину, а она сама безучастно сидела на заднем сиденье. Потом машина медленно проехала мимо меня. Панамка заметила меня и прижала лицо к стеклу.
Я отвернулся.
26 апреля, 18:58
Авт.фото N