Петербургский Наутилус 12 глава После Петра 1

Валерий Таиров
ПОСЛЕ  ПЕТРА            

12 глава из книги «Петербургский Наутилус»
начало – 1 глава – см.: http://www.proza.ru/2009/05/15/672

       - Ефим Прокопьевич, зайти просили в  контору, - сказал  Федот, увидев мастера, вернувшегося из города. - Что там было,  на Троицкой? Страшные дела?
       Ефим мрачно усмехнулся и коротко рассказал:
       - Царь воров казнил да плетьми жаловал.   Тебе там  смотреть и нечего было. Работай дальше, я в контору пойду, узнаю, кому там я понадобился…

       В конторе  хорошими  вестями  не  порадовали.   Из Дворцовой  канцелярии  потребовали, чтобы из Обер-сейверской конторы представили  ведомости и реестры о количестве денег и материалов, пошедших на постройку «Морели», и на содержание Ефима Никонова и его  бригады.  «Да, - подумал  Ефим, - правда   одна у них – не учи  дубцом, так учи рублём…».

       Да  ещё другую поговорку  Ефим  вспомнил: беда  не  приходит одна. Тут же в конторе нашёл его Афанасий   и передал в руки письмо из далёкого Рубцово-Покровское: 
       - Держи, Ефим Прокопьевич, весточку  из   дома.    Вчера мужик заезжий передал, да ждать тебя не мог, уехал сразу.
       - Прочитай, Афанасий…   Сам не могу, чую - невесёлое там что-то. Предчувствие у меня какое-то. Читай. Не томи.

       Афанасий развернул небольшой лист и приготовился читать,  но сначала на подпись посмотрел:
       - Написано со слов Андрея, брата твоего…
       Долго читал Афанасий.   Письмо  было  действительно   печальным:  сообщал Андрей, что схоронил мать,  да  и отец заболел после этого,  что не успел о матери во время   Ефиму сообщить,  да и знал, что не пустят Ефима из Петербурга из-за дел государственных…

     А в конце ещё одна страшная весть – и Настеньки нет уже: на берегу Яузы только платок её нашли и записку…
       - Что в той записке есть  – не сказано, - пояснил Афанасий,  -  а подпись Андрея.  Письмо  писано ровно  месяц  назад…    Эх, Ефим, Ефим! Что ж теперь делать… Страшное письмо…

       Ефим застыл, сражённый горькими вестями, сжал бумагу в кулаке, обхватил руками голову.

       По слухам, доходящим  и до Галерного двора, здоровье Петра 1 с  каждым днём становилось всё  хуже.    Выздоровлению государя Императора, дело Монса не способствовало, а усугубило болезни. 
       Народ  про болезни Петра разное говаривал: что, мол, отравили Петра  ещё  в молодости, и что каменная болезнь у него, и простуда, и «затрудение мочи», да и что пьёт неумеренно…

       В декабре Ефиму Никонову  пришлось попрощаться с Евдокией – он переехал жить в свой сарай поближе к  «Морели»,  впрочем,  не по своей воле.   На  заседании Адмиралтейств-Коллегии  18  декабря 1924 года Петра 1 из-за болезни не  было,  и  враги  Никонова  добились такого постановления:

       «Крестьянина Ефима Никонова, который  строит потаенные  суда, отослать  в  Адмиралтейскую контору, где  велеть ему оные суда совсем достроить  и  медные  трубы  сделать конечно с  сего числа в месяц и для того приставить к нему  капрала  или доброго  солдата и велеть быть  у  того  дела неотлучно. А имеющиеся у него наличные припасы  осмотреть  и что потребует  отпускать  от  той конторы по рассмотрению, а чего в магазинах не имеется, то купить и   по окончании того дела представить его Никонова с рапортом в Коллегию».

       Ефим, который  после   всех   печальных   ноябрьских   событий провалялся в жару и болезни почти месяц,  попрощался с  Евдокией:
       - Прощай, хозяюшка моя, Евдокия!   Думаю – на время, пока всё не сделаю и «Морель» к новому опыту не подготовлю. Федот будет ко мне приходить  и   от тебя  весточки передавать.  Ко мне капрала приставили. Сроку для работ всех дали месяц…

       28 января 1725 года «Питербурх опустел» - государь император Пётр Алексеевич после длительной агонии «испустил дух».
   Ефим видел, что для многих людей это было громадное горе, люди предавались плачу,  рыданиям и скорби. Говорили, что в гвардейском и в гренадерских  полках «не было бы человека, который бы  не плакал как ребёнок…».   
 Знал Никонов,  и что весть  о смерти  Петра была принята врагами его реформ  с  радостью.  Так, поп  златоустовской церкви в  Астрахани радостно вещал: «Здравствуйте! Государь Ваш умре!».
Ефим искренне печалился смерти своего защитника, покровителя и попечителя.
       Теперь он  находился  постоянно на  Галерном дворе,  всё время проводил возле модели, но работа не спорилась.  Им овладела тоска, полная апатия, сменившая отчаяние. Федот связывал его с внешним миром и  присылал весточки от Евдокии.   За территорию Галерного двора в сопровождении капрала Ефим и сам выходить не хотел. 
       Почти  сутками  сторож  и  соглядатай  за  мастером  потаенных судов капрал  Игнатьич  спал у входа в сарай, положив свою пищаль возле бочонка с водой.
       Только к середине февраля  Ефим  «оттаял» и  пустился в новую войну  с  чиновниками  за получение необходимых  материалов  для постройки модели «полного корпуса».     Много времени и сил было потрачено на то, чтобы изготовить водолазные шлемы и камзолы из тюленьей кожи. Работы велись в бригаде Никонова и по окончанию ремонта уже испытанной модели «Морель». 

       В марте 1725 года Никонов  так   докладывал  генерал-адмиралу Фёдору  Матвеевичу  Апраксину:   «… Потаенное  судно  на   пробу сделал». Апраксин дал указание, чтобы новое испытание потаеного судна  провести, когда «лёд на Неве вскроется».
      
       В середине апреля Никонов собрал свою бригаду и сообщил:    
       - Завтра будем снова  под воду ходить.  Ночь светлая, лёд сошёл весь. Будем «опускивать» судно потаенное – малую модель. Только на вёслах не пойдём, а спасательный канат  сразу  на  ворот заведём.  И не все опускаться будем: я и только ещё один, кто желание изъявит.
       - Я пойду! – сразу вскочил Федот.
       - Я тоже хочу! – тихо заявил Архип с места.
       - И я! И я! – заявили почти все работники,  кроме Швеца Ивана, который ходил больной уже несколько дней – простудой страдал.

       - Тогда жребий тяните, - решил Ефим, а тебе, Федотка, не советую – мать против, ты знаешь… Но запретить не могу.
       Из шапки Швеца жребий тянули.   Повезло самому молодому – Федоту. Сам же Ефим этому не обрадовался – знал, как Евдокия переживать будет. 

       «Морель» ночью вытащили из сарая,   спустили на воду и канатами зацепили,  а свободные концы канатов завели – один на ворот, а другой – на балку грузовую лихтера. И две шлюпки рядом ходили и  наблюдали,  да против  течения помогали  разворачиваться.   Всё выполнялось прямо возле берега, и видно хорошо было. На «пробу»  императрица не приезжала, поручение было дано лишь Апраксину с Головиным.

       При первой пробе  сразу  же  течь обнаружилась – будто  кто-то дыру просверлил  в корпусе – так текло сильно.   Точно фонтан бил из-за борта, а  ведь  ещё  и  не  погрузились.   Но Ефим  сиё  событие  словно предчувствовал и взял  с  собой  в  судно  перед спуском разного материала: клиньев, тряпок  да  досок.
 Удалось дыру быстро, с Федотом вместе,  забить клином,   да  законопатить.  После  и стали воду принимать для погружения.

 Но тут  ещё обнаружилось - новая течь. Пришлось сразу  всплывать – хоть  ещё  даже  мачта под водой не скрылась.  Пушкой уже не пользовались,  а к берегу воротом сов-сем немного тянулись.  Законопатили и эту течь.
      
Ещё дважды «Морель» Никонов погружал, совсем неглубоко – только что надстройка под невской волной скрывалась – и тут опять всплывать приходилось. И каждый раз течь новую находили, и вода начинала  под  ноги Ефиму  с Федотом литься  сквозь неплотности в корпусе. 
Всего три раза и погружалась «Морель»:   «…пробовано ж трижды и в воду опусковано,  но  только не  действовало  за повреждениями и за течью воды».

       После всех  этих  неудачных  «проб»  императрица Екатерина 1, причудливыми путями пришедшая к престолу,  приказала «тайному фискалу» Ушакову, следившему за постройкой  кораблей и старому знакомому  Ефима Никонова,  начать  дознание, почему  это   Ефим Никонов не  выполнил  обещаний,  поданных им в челобитной 1719 года.

           Андрей  Иванович  Ушаков  снова  принимал  Ефима  в  своей тайной канцелярии – в квартире.     Ефим понимал, что Ушаков  был очень хитрым и изворотливым человеком.  Тогда,  когда  ещё только думали  о церемонии  погребения  Петра 1,   Андрей  Иванович  уже сам подготовил  указ  её  величества  о милостивом прощении своей подруги Матрёны Ивановны и других пособников Монса.
       - Что скажешь, мастер потаенных кораблей? – вкрадчиво   спросил Ушаков, когда капрал  доставил Ефима  в  канцелярию. – Ежели оное судно починкой опять исправлено будет, то действовать в воде по прежнему объявлению ходом под корабли – будет ли,  или  - зачем не может?
 
      - Ефим понимал, что надо  бы всё  рассказать  Ушакову – и  про чинимые ему препятствия, и про козни завистников,   и  про дыру  в корпусе  кем-то тайно   просверленную, но посмотрел  на него, и … расхотел всё рассказывать.   Но, попытался объяснить Ушакову, что «модель» - только образец и предназначена лишь, чтобы определить можно ли человеку долго «дух переводить» под водой:       

       - По исправлению починкой оного судна  можно  быть  в  нём  в воде человеку два или три дня, а действовать и  ходить под  корабль не можно, понеже оное сделано  только для   пробы,  как дух можно переводить, о чём доносил   блаженные и   вечно достойные памяти Его Величеству. А для ходу в   воде под кораблём надлежит сделать на каждого человека из юхотных кож по два камзола  с  штанами…»
               
* -картина "Вид на Адмиралтейство" - своя

Продолжение следует:
http://www.proza.ru/2009/05/19/850