ПОСЛЕ ПЕТРА
12 глава из книги «Петербургский Наутилус»
начало – 1 глава – см.: http://www.proza.ru/2009/05/15/672
- Ефим Прокопьевич, зайти просили в контору, - сказал Федот, увидев мастера, вернувшегося из города. - Что там было, на Троицкой? Страшные дела?
Ефим мрачно усмехнулся и коротко рассказал:
- Царь воров казнил да плетьми жаловал. Тебе там смотреть и нечего было. Работай дальше, я в контору пойду, узнаю, кому там я понадобился…
В конторе хорошими вестями не порадовали. Из Дворцовой канцелярии потребовали, чтобы из Обер-сейверской конторы представили ведомости и реестры о количестве денег и материалов, пошедших на постройку «Морели», и на содержание Ефима Никонова и его бригады. «Да, - подумал Ефим, - правда одна у них – не учи дубцом, так учи рублём…».
Да ещё другую поговорку Ефим вспомнил: беда не приходит одна. Тут же в конторе нашёл его Афанасий и передал в руки письмо из далёкого Рубцово-Покровское:
- Держи, Ефим Прокопьевич, весточку из дома. Вчера мужик заезжий передал, да ждать тебя не мог, уехал сразу.
- Прочитай, Афанасий… Сам не могу, чую - невесёлое там что-то. Предчувствие у меня какое-то. Читай. Не томи.
Афанасий развернул небольшой лист и приготовился читать, но сначала на подпись посмотрел:
- Написано со слов Андрея, брата твоего…
Долго читал Афанасий. Письмо было действительно печальным: сообщал Андрей, что схоронил мать, да и отец заболел после этого, что не успел о матери во время Ефиму сообщить, да и знал, что не пустят Ефима из Петербурга из-за дел государственных…
А в конце ещё одна страшная весть – и Настеньки нет уже: на берегу Яузы только платок её нашли и записку…
- Что в той записке есть – не сказано, - пояснил Афанасий, - а подпись Андрея. Письмо писано ровно месяц назад… Эх, Ефим, Ефим! Что ж теперь делать… Страшное письмо…
Ефим застыл, сражённый горькими вестями, сжал бумагу в кулаке, обхватил руками голову.
По слухам, доходящим и до Галерного двора, здоровье Петра 1 с каждым днём становилось всё хуже. Выздоровлению государя Императора, дело Монса не способствовало, а усугубило болезни.
Народ про болезни Петра разное говаривал: что, мол, отравили Петра ещё в молодости, и что каменная болезнь у него, и простуда, и «затрудение мочи», да и что пьёт неумеренно…
В декабре Ефиму Никонову пришлось попрощаться с Евдокией – он переехал жить в свой сарай поближе к «Морели», впрочем, не по своей воле. На заседании Адмиралтейств-Коллегии 18 декабря 1924 года Петра 1 из-за болезни не было, и враги Никонова добились такого постановления:
«Крестьянина Ефима Никонова, который строит потаенные суда, отослать в Адмиралтейскую контору, где велеть ему оные суда совсем достроить и медные трубы сделать конечно с сего числа в месяц и для того приставить к нему капрала или доброго солдата и велеть быть у того дела неотлучно. А имеющиеся у него наличные припасы осмотреть и что потребует отпускать от той конторы по рассмотрению, а чего в магазинах не имеется, то купить и по окончании того дела представить его Никонова с рапортом в Коллегию».
Ефим, который после всех печальных ноябрьских событий провалялся в жару и болезни почти месяц, попрощался с Евдокией:
- Прощай, хозяюшка моя, Евдокия! Думаю – на время, пока всё не сделаю и «Морель» к новому опыту не подготовлю. Федот будет ко мне приходить и от тебя весточки передавать. Ко мне капрала приставили. Сроку для работ всех дали месяц…
28 января 1725 года «Питербурх опустел» - государь император Пётр Алексеевич после длительной агонии «испустил дух».
Ефим видел, что для многих людей это было громадное горе, люди предавались плачу, рыданиям и скорби. Говорили, что в гвардейском и в гренадерских полках «не было бы человека, который бы не плакал как ребёнок…».
Знал Никонов, и что весть о смерти Петра была принята врагами его реформ с радостью. Так, поп златоустовской церкви в Астрахани радостно вещал: «Здравствуйте! Государь Ваш умре!».
Ефим искренне печалился смерти своего защитника, покровителя и попечителя.
Теперь он находился постоянно на Галерном дворе, всё время проводил возле модели, но работа не спорилась. Им овладела тоска, полная апатия, сменившая отчаяние. Федот связывал его с внешним миром и присылал весточки от Евдокии. За территорию Галерного двора в сопровождении капрала Ефим и сам выходить не хотел.
Почти сутками сторож и соглядатай за мастером потаенных судов капрал Игнатьич спал у входа в сарай, положив свою пищаль возле бочонка с водой.
Только к середине февраля Ефим «оттаял» и пустился в новую войну с чиновниками за получение необходимых материалов для постройки модели «полного корпуса». Много времени и сил было потрачено на то, чтобы изготовить водолазные шлемы и камзолы из тюленьей кожи. Работы велись в бригаде Никонова и по окончанию ремонта уже испытанной модели «Морель».
В марте 1725 года Никонов так докладывал генерал-адмиралу Фёдору Матвеевичу Апраксину: «… Потаенное судно на пробу сделал». Апраксин дал указание, чтобы новое испытание потаеного судна провести, когда «лёд на Неве вскроется».
В середине апреля Никонов собрал свою бригаду и сообщил:
- Завтра будем снова под воду ходить. Ночь светлая, лёд сошёл весь. Будем «опускивать» судно потаенное – малую модель. Только на вёслах не пойдём, а спасательный канат сразу на ворот заведём. И не все опускаться будем: я и только ещё один, кто желание изъявит.
- Я пойду! – сразу вскочил Федот.
- Я тоже хочу! – тихо заявил Архип с места.
- И я! И я! – заявили почти все работники, кроме Швеца Ивана, который ходил больной уже несколько дней – простудой страдал.
- Тогда жребий тяните, - решил Ефим, а тебе, Федотка, не советую – мать против, ты знаешь… Но запретить не могу.
Из шапки Швеца жребий тянули. Повезло самому молодому – Федоту. Сам же Ефим этому не обрадовался – знал, как Евдокия переживать будет.
«Морель» ночью вытащили из сарая, спустили на воду и канатами зацепили, а свободные концы канатов завели – один на ворот, а другой – на балку грузовую лихтера. И две шлюпки рядом ходили и наблюдали, да против течения помогали разворачиваться. Всё выполнялось прямо возле берега, и видно хорошо было. На «пробу» императрица не приезжала, поручение было дано лишь Апраксину с Головиным.
При первой пробе сразу же течь обнаружилась – будто кто-то дыру просверлил в корпусе – так текло сильно. Точно фонтан бил из-за борта, а ведь ещё и не погрузились. Но Ефим сиё событие словно предчувствовал и взял с собой в судно перед спуском разного материала: клиньев, тряпок да досок.
Удалось дыру быстро, с Федотом вместе, забить клином, да законопатить. После и стали воду принимать для погружения.
Но тут ещё обнаружилось - новая течь. Пришлось сразу всплывать – хоть ещё даже мачта под водой не скрылась. Пушкой уже не пользовались, а к берегу воротом сов-сем немного тянулись. Законопатили и эту течь.
Ещё дважды «Морель» Никонов погружал, совсем неглубоко – только что надстройка под невской волной скрывалась – и тут опять всплывать приходилось. И каждый раз течь новую находили, и вода начинала под ноги Ефиму с Федотом литься сквозь неплотности в корпусе.
Всего три раза и погружалась «Морель»: «…пробовано ж трижды и в воду опусковано, но только не действовало за повреждениями и за течью воды».
После всех этих неудачных «проб» императрица Екатерина 1, причудливыми путями пришедшая к престолу, приказала «тайному фискалу» Ушакову, следившему за постройкой кораблей и старому знакомому Ефима Никонова, начать дознание, почему это Ефим Никонов не выполнил обещаний, поданных им в челобитной 1719 года.
Андрей Иванович Ушаков снова принимал Ефима в своей тайной канцелярии – в квартире. Ефим понимал, что Ушаков был очень хитрым и изворотливым человеком. Тогда, когда ещё только думали о церемонии погребения Петра 1, Андрей Иванович уже сам подготовил указ её величества о милостивом прощении своей подруги Матрёны Ивановны и других пособников Монса.
- Что скажешь, мастер потаенных кораблей? – вкрадчиво спросил Ушаков, когда капрал доставил Ефима в канцелярию. – Ежели оное судно починкой опять исправлено будет, то действовать в воде по прежнему объявлению ходом под корабли – будет ли, или - зачем не может?
- Ефим понимал, что надо бы всё рассказать Ушакову – и про чинимые ему препятствия, и про козни завистников, и про дыру в корпусе кем-то тайно просверленную, но посмотрел на него, и … расхотел всё рассказывать. Но, попытался объяснить Ушакову, что «модель» - только образец и предназначена лишь, чтобы определить можно ли человеку долго «дух переводить» под водой:
- По исправлению починкой оного судна можно быть в нём в воде человеку два или три дня, а действовать и ходить под корабль не можно, понеже оное сделано только для пробы, как дух можно переводить, о чём доносил блаженные и вечно достойные памяти Его Величеству. А для ходу в воде под кораблём надлежит сделать на каждого человека из юхотных кож по два камзола с штанами…»
* -картина "Вид на Адмиралтейство" - своя
Продолжение следует:
http://www.proza.ru/2009/05/19/850