РЕМОНТ СУДНА И ПЛАХА
11 глава из книги «Петербургский Наутилус»
начало – 1 глава – см.: http://www.proza.ru/2009/05/15/672
После такой не вполне удачной «пробы» работники Ефима Никонова принялась за ремонт. Испытания подсказали Ефиму как надо дальше совершенствовать модель подводного корабля: требовалось усилить корпус, решить задачу самостоятельного спасения экипажа и установить огневые трубы.
Никонов не смущался, смело отвечая на вопросы, почему ко дну пошли и всплыть не могли, он выдвинул свои новые идеи и предложил на каждого выходящего на «Морели» подводника изготовить штатное водолазное снаряжение – по два комплекта. И, чтобы из судна потаенного можно было выходить – сделать отсек с выходом в воду, то есть, чтобы водолазы могли прямо из «Морели» выходить прямо в воду в водолазном костюме.
Он продиктовал Афанасию очередное прошение:
«…А для хода в воде под корабли надлежит сделать на каждого человека юхотных кож по два камзола со штанами, да на голову по обшитому или обивному кожею деревянному бочонку, на котором сделать против глаз окошки и убить свинцом скважинами и с лошадиными волосами, и сверх того привязано будет по грузу на спине по пропорции свинец или песок, и когда оное исправлено будет, то для действия к провёртке и зажиганию кораблей сделать надобно инструменты особые…».
Штаны и камзол должны были быть не разрезными, а как целый водолазный костюм. Вместо привычного ворота Ефим хотел приме- нить специальный воротник, который облегчал бы крепление бочки-шлема к камзолу. Шлем водолазного костюма он предлагал соединить воздушным шлангом с помещениями судна, чтобы снабжать того свежим воздухом.
Заделка повреждений корпуса шла к концу. В августе 1724 года Адмиралтейств-Коллегией по указанию Петра 1 было вынесено решение: «В главную артиллерию послать промеморию и требовать, дабы к потаенному судну десять труб медных повелено было порохом начинить и селитрою вымазать от той артиллерии…».
Царь сам несколько раз появлялся на Галерном дворе и спрашивал о делах Никонова. Но здоровье Петра быстро ухудшалось. Уже в ноябре Петру 1 было не до потаенного судна: непрерывная
борьба с казнокрадами и тайными врагами России требовала много сил и времени. Судьба же Ефима Никонова и потаенного судна во многом зависела от покровительства царя.
12 ноября недоброжелатели Никонова из Обер-сейверской конторы, зная о болезни и занятости Петра 1 делом Монса, осмелели и послали Никонова во Дворцовую Канцелярию для объяснений: почему он в Адмиралтействе, делал пробу потаенному судну-модели для хождения под водой, но его проба этого судна «в действие не произошла…».
Это произошло на четвёртый день после того, как был срочно арестован камергер-красавец Монс по подмётному письму… Открытие главной вины Монса, связанной с Екатериной, уже так подкосило государя, что он на все факты взяток высокопоставленных взяточников, входивших в сделки с фаворитом Монсом, даже внимания решил не обращать.
А решил Пётр 1 стереть Монса с лица земли и не откладывать казнь. И девятого ноября в канцелярии государева кабинета, куда принесли все бумаги Виллима Монса, тот не вынес взора Петра, полного гнева и презрения, и упал в обморок. К 12 ноября были арестованы и допрашивались Петром помощники Монса – Столетов, Балакирев, Балк, царевна Прасковья Ивановна, заседал «Верховный суд»…
Пополудни 13 ноября по улицам и площадям столицы прошёл кортеж барабанщиков. Когда под барабанный бой сбежался народ, ему объявили извещение о том, что «камергер Монс и сестра его Балк брали взятки и за то арестованы, и каждый, кто что-нибудь знает об этом или кому довелось давать им, то тот, под страхом тяжёлого наказания, должен заявить о себе».
Ефим услышал барабанный бой, когда вышел в полдень по делам в город. Какое-то нехорошее предчувствие овладело им.
Он оказался в огромной толпе чиновников и работного люда. До него долетали обрывки фраз, слухов, восклицания из толпы:
- Монса держат под караулом…
- Столетов про царевну всё выложил… Вместе с Балакиревым сидит в Летнем дворце…
- Князь-то Фёдор Долгоруков полпуда кофе подарил Матрене Ивановне…
- Соленков, посадский человек, Монсу - четыреста рублей дал, чтоб конюхом его величества сделаться…
Ефим ещё немного постоял в пёстрой толпе горожан и помчался к Евдокии:
- Слышала, Евдокия? Монс Виллим арестован! И Столетов…
- Слышала. Чего переживаешь?
- Как чего? А ну как моё прошение об отпуске, что Монсу отдавали, уже попало к главному фискалу Андрею Ивановичу? Может, и мне надо по извещению сегодняшнему признаваться идти? Скажи, Евдокия? Ведь найдут моё прошение в бумагах у Столетова! Что же делать мне?
- Да не волнуйся ты, Ефим! Ничего и делать не надо, мастер.
- Как так?
- А так! Вот она, твоя эта бумага, - с этими словами Евдокия достала из сундука ту самую бумагу, что к Столетову обещала снести и задобрить чем-то Монса! Забирай бумагу…
Ефим даже сел на стул от удивления:
- Так ты её Столетову не отдала? И подарков никаких ему не делала?
- Нет, друг мой милый. И не думала!
- Почему?
- Я, Ефим, хотела, чтобы ты не уезжал … Да и опасно это было для тебя – а как царь приедет и тебя позовёт, что тогда Головин бы ему сказал? А? То-то… Вот и не понесла я бумаги оной к Столетову. А ты успокоился, что Монс за тебя всё решит и к царю обратится. И я рада, что ты успокоился! И не бойся – никому взяток не давала. Возьми бумагу, да сожги прямо сейчас…
К утру 16 ноября на Троицкой площади была сооружена плаха на высоком эшафоте, прибыли палачи с топорами и кнутами.
Народ сходился и сбегался на казнь с разных сторон города. Ефим пришёл прямо с галерного двора, оставив в сарае Федота - доделывать мелкую работу. В толпе он поискал глазами Евдокию, но не нашёл. Она стояла очень далеко.
Ефим думал все эти дни, заслуживают ли вот эти воры и взяточники такой жестокой расплаты? Царское это дело – решать, кого казнить, кого - миловать, кого - плетью, кого – ославить оглаской.
Да и болен Пётр: видно было, какой он приезжал на Галерный двор: весь бледный, глаза не блестят, голос слабый стал… От огорчения и чтения писем подмётных про любимцев, и про любовь свою, занемог, видать, государь. Болезнь не проходит, силы тают…
Ударили барабаны, толпа шарахнулась в сторону. Ефим заметил, как сквозь толпу двигался к эшафоту конвой солдат от Петровских ворот крепости. Среди них в нагольном тулупе шёл камергер, а сзади вели Столетова, Балакирева и статс-даму и генеральшу Матрёну Балк. Рядом шёл пастор.
«А ведь и я мог бы быть среди них, - подумал Ефим, - хотя нет, вряд ли, я всё ж невелика птица, и взяток не беру и не давал никому, никому… Их деянья гнуснее, чем кража: народ сказывает, как и что сведал государь о монсовом близком положении к Екатерине, что невинным не было…»
Барабаны смолкли. Наступила гнетущая тишина, прерывающая- ся кашлем и детским плачем в толпе горожан, собранных перед эшафотом. Морозный воздух сгустился над толпой.
На эшафот поднялся Иван Мамонов и молодой тощий подьячий тайной канцелярии. Был прочитан приговор судей, которые признали за Монсом лишь три преступления в его должности из множества других дел.
Но и трёх хватило для законности приговора:
1. Взял он у царевны Прасковьи Ивановны село Оршу с деревнями.
2. Для отказу той деревни посылал он бывшего прокурора воронежского надворного суда – Кутузова, без сенатского разрешения.
3. Взял он, Монс, четыреста рублей с посадского человека Соленикова, и сделал его за то стремянным конюхом ея величества…»
«А так как Монс, - заключал суд – по делу явился во многих взятках и вступал за оныя в дела, непринадлежащия ему, и за вышеписанныя его вины (мы) согласно приговорили: учинить ему, Виллиму Монсу, смертную казнь, а именье его, движимое и недвижимое, взять на его императорское величество…».
Выслушав приговор, Монс побледнел, но удержался, отдал пастору на память золотые часы с портретом Екатерины, разделся и сам лёг на плаху…
Срубленную окровавленную голову камергера водрузили на шест, и он уже мёртвыми глазами смотрел на толпу… Труп его остался лежать возле плахи. К обезглавленному трупу Монса вытолкнули его сестру - бывшую софмейстрину Матрёну Балк.
Подъячий снова начал читать приговор:
«Матрёна Балкова! Понеже ты вступала в дела, которыя делала через брата своего Виллима Монса при дворе его императорского величества, дела непристойные ему, и зато брала великия взятки, и за оныя твои вины указал его императорское величество: бить тебя кнутом и сослать в Тобольск на вечное житьё…»
Пара молодцов, выведенных из толпы, заменили на эшафоте подставку – к ним на спины положили визжавшую Матрёну, и заплечных дел мастер пять раз взмахнул кнутом…
Столетову за «дела, противные указам его императорского величества из взятков, что так и учинил» досталось пятнадцать ударов…
Пока на эшафоте плетью терзали наказанных, несколько солдат вблизи эшафота уже прибивали «росписи взяткам» Монса, Столетова и «Балкши», которые заменили высокопоставленным взяткодателям пытки и телесные наказания.
А имён купцов, приказчиков, чиновников и даже князей было в этих «росписях» по нескольку десятков…
Продолжение следуетhttp://www.proza.ru/2009/05/18/1187