3. Манифестация протеста
Непростое дело – понять, в какую маску облачиться, чтобы стать "своим" в нужном тебе обществе. Будешь задорным, веселым – многие захотят с тобой общаться. Но в один прекрасный или злосчастный день общение может показаться легкомысленным и поверхностным, а трата энергии на поддержание веселья в компании – чересчур расточительным занятием. Будешь грустным, унылым – обязательно найдешь таких, как ты сам. Но придет время и станет тошно от окружающих тебя неулыбчивых физиономий. Улыбнешься им в ответ и наткнешься на непонимание, и что хуже – на агрессивное раздражение.
В детстве не надо об этом думать. Ты веселишься или грустишь – по настроению. Взрослея и наталкиваясь лбом на разные людские реакции в ответ на твои слова и выходки, мимику и жесты, вдруг соображаешь – нужна маска. Выбираешь ее, как Джеймс Бонд оружие – и играешь по правилам той группы людей, куда ты по известным только тебе причинам втиснулся. Но протест неминуем. Особенно, когда тебя хотят лишить права на собственную интерпретацию – жизни в целом и в разных ее проявлениях. Если, конечно, ты знаешь, что у тебя такое право имеется.
- Человеческая жизнь – непрекращающаяся манифестация протеста. Способы протестов – вот где закавыка! Надо ли, от злости схватив дрын, гоняться за бывшими единомышленниками? Или осознанно продемонстрировать в противовес что-то неожиданное, но творчески обоснованное? – рассуждал Леон, после того, как его изгнали из общества любителей резьбы по дереву.
Сами любители считали себя профессионалами. Собрали коллектив с ограниченным туда доступом, окрестив общество – "Всех деревянное табу". Не знаю, кто и на каком основании придумал название. Сие до сих пор неведомо Леону. Но поскольку он с детства увлекался резьбой по дереву и созданием из коряг причудливых скульптур, его интерес к "табуированной" тусовке казался искренним. Ему не сразу повезло найти нужного поводыря для вступления в коллектив. Слишком ограниченным был круг. Но Леон проявлял такую настойчивость в мечтах (или молитвах), и сезам открылся – после его знакомства на Староконном рынке с молодым, но очень искусным сапожником Мишей, нередко чинившим обувь любителям резьбы по дереву.
В тот день в мастерской Миши можно было увидеть настоящий бедлам – какие-то хулиганы испортили все вещи – от старой, уже негодной обуви до последней колодки. Миша матерился, собрав вокруг себя толпу сочувствующих зевак, и просил хотя бы пива для компенсации. Пива выпил немало. И тут появился Леон. Он забрёл на рынок не случайно – искал "приличное местечко", где можно недорого, но качественно поставить на мамины туфли полиуретановые набойки. Купив Мише пиво, он предложил безвозмездную помощь в изготовлении колодок. Миша воспрянул духом. И подружился с Леоном. Дальше все сложилось выгодным для Меерсона образом. Миша, ставя латку на подошву туфли главного любителя резьбы по дереву, вскользь обмолвился об удивительном человеке, способном из самой задрипанной ветки сделать настоящее чудо. Главный, заинтересовавшись, пригласил Леона на заседание общества "Всех деревянное табу".
Правила общества казались простыми – всех неофитов (их насчитывалось четверо вместе с Леоном) обучали мастера` премудростям деревянного искусства. По решению специальной комиссии за каждым учеником закреплялся мастер. Над Леоном взял шефство главный. Он предложил Меерсону создать панно с библейским сюжетом – дерево со Змеем на фоне райского сада и обнаженные фигуры Адама и Евы. Главный долго, монотонно объяснял, как должны выглядеть фигуры, дерево и Змей. Если коротко – реально, без фантазий. Леон неоднократно пытался поведать ему о своем восприятии сюжета. Но главный, не желая слушать, требовал неукоснительно придерживаться его рекомендаций, так как основное правило общества – строгое подчинение слову мастера. И прерогатива выбора темы для будущей ученической работы принадлежит исключительно мастерам. Что сделал Леон? – Панно размером 1,5 м на 1м. Там красовались: дерево в виде большого фаллического символа, но с пчелиными сотами; Змей – реальный, но похожий на огромный сколиозный позвоночник; Адам и Ева, но в костюмах пасечников, с обнаженными причинными местами, куда метили пчелы. Фона (райского сада) не было в помине. Зато вдалеке от общей композиции сидел некто, похожий на Конфуция.
На демонстрации работ воцарилась полная тишина, после чего главный любитель резьбы по дереву, не спрашивая, откуда в райском саду пчелы, громогласно и трижды провозгласил изгнание Леона из общества. Что поделаешь, таково правило – ничего личного… Но напоследок демократично предоставил ему последнее слово. Леон объяснил без дрожи в голосе – задумка у него была другая, о чем он пытался несколько раз поведать мастеру. А это панно называется "Обо всех непослушных учениках", и оно на память главному – от него (Леона). После короткой и спокойной речи Меерсон ушел без тяжести на сердце. Вместе с ним ушел еще один неофит – Валентин, выпускник строительного института. С ним Леон успел сойтись во мнении относительно процесса творчества.
И только через 10 лет Меерсон увидал свою работу в доме запредельно богатого бизнесмена, но за подписью главного любителя резьбы по дереву общества "Всех деревянное табу".
продолжение следует:
http://proza.ru/2009/06/01/49