Лаврентий проснулся, как всегда, до свету. Сегодняшний день был днём общей молитвы, которая в этой лавре практиковалась раз в неделю. Пробуждение далось легко, но лукавый, как всегда, подбросил ему немного силы к блудному помыслу. Лаврентий неспешно поднялся с ложа и стал молиться, ещё даже не став на колени. Лукавый был побеждён быстро, и ничто уже не мешало пойти в лаврскую церковь.
Кельи располагались довольно далеко друг от друга, так, чтобы из одной другую не было ни видно, ни слышно. Вообще это было хорошо, но иногда небезопасно. В одинокую келью мог ворваться дикий зверь или язычник. К тому же другие иноки могли спохватиться, только не встретив пострадавшего на воскресной молитве. Говорили, что иным подолгу приходилось ждать помощи, – и она опаздывала.
Была мысль оградить лавру стеной, но площадь была слишком большой. К лету 633-го года эта работа всё ещё не была закончена. Монахи возводили стену так, чтобы при этом не встречаться друг с другом, почти нигде их стены не смыкались, да и были они разной ширины и высоты.
Лаврентий жил у самой стены, поэтому его путь до лаврской церкви был далеко не короток – полчаса по острым и холодным камням в предрассветных сумерках. Он всю дорогу смотрел себе под ноги, поэтому неожиданный окрик довольно сильно испугал его:
- Рахиб! Салам, рахиб! – В промежутке между двумя участками стены стоял спешившийся араб, держа под уздцы невысокую лошадку. - Абба Лаврентий! – араб перешёл на греческий.
До службы ещё было время, да и не отвечать на приветствие было грешно. Лаврентий двинулся в направлении араба и ответил ему языческим «Vale!»
- А, рахиб, всё ещё считаешь, что нас нельзя приветствовать как христиан? Наши учителя не запрещают говорить «салам» хранителям Писания!
- Прости, Хусейн, сам знаешь, какие времена настали.
- Прости и ты меня, я к тебе, как всегда, за «золотым словом», но и сам с вестями.
- Странно, я в прошлый раз советовал тебе отказаться от коня, а ты и этому совету не воспоследовал. Уверен, что тебе следующий нужен?
- Я год не ездил на коне.
- Странные вы, исмаилиты, думаете, что вдоволь напостившись, можно вдоволь наесться.
- Всему своё время, - Хусейн широко улыбнулся, - я хотел спросить тебя, что предпочесть. У нас объявлен большой поход против неверных, каждый должен принять участие. Но я подумал: это ведь и на коне ездить придётся, и есть всё подряд, и постоянно быть с людьми, убивать, в конце концов. Может быть, идущему путём Исы это неполезно?
- Наверное неполезно, Хусейн!
- А что делать?
- Подожди, расскажи сначала о походе.
- Только как идущему путём Исы! Учти. – Хусейн стал серьёзен. - Его собирает наш новый властитель Абу-Бакр. Совсем скоро его войска войдут в Сирию. Я привёз тебе один из его приказов и думаю, он тебя обрадует. Слушай: «Вы увидите людей, затворившихся в кельях, пустите их с миром, они угодны Аллаху. И увидите других, которым шайтан начертал знак на лбу. Отрубайте им головы, всюду, где ни встретите».
Лаврентий рухнул на колени и зарыдал. Хусейн бросился поднимать его, они так и застыли: лицом к лицу.
- Рахиб, что ты рыдаешь, ведь тебя и твоих братьев не тронут!
- Но остальных!..
- Наши учителя говорят, что аскет не думает об остальных, они умерли для него.
- Для него, но не для самих себя, не для бога. Уходи, Хусейн, Христа ради, уходи!
- А как же совет?
- Совет?! – Лаврентий успокоился. – Запрись в дому твоём, как мы запираемся в келлиях наших, последуй Исе. Уходи, Хусейн!
Араб снова взял коня под уздцы и тихонько повёл вниз по каменистому склону.
Лаврентий поспешил в церковь. Он отстоял службу и только потом поднял руку в знак того, что у него есть важные вести для братьев. Надвинув капюшоны, они стояли в тесном зале пещерного храма, расплываясь в неверном сиянии свечей и голубоватом дыму благовоний. Лаврентий испросил разрешения настоятеля и рассказал братьям о своём свидании с Хусейном.
- Авва, что делать нам? – Хором вопросили братья настоятеля, старца Мину.
Мина долго стоял в молчании и, наконец, заговорил:
- Братья! Коварные враги веры христовой и рода человеческого готовы обрушиться на христиан. Они хотят купить нас обещанием жизни. Но я уверен, что это – ложь! Мы – соль земли, нет соль соли земли, и мы не можем покинуть землю нашу в этот час. Братья! Идите во грады и приградия, несите людям весть о надвигающейся опасности. В путь, братья. Аминь.
- Но авва Мина, - один из братьев выступил в центр зала, - арабы всегда хорошо относились к нам. Вот и брат Лаврентий это подтвердит. Я не думаю, что здесь кроется обман. А вот если мы выйдем из келий, то точно будем убиты – как бежавшие от своего служения. Ведь об этом и говорит Абу-Бакр в своём приказе.
Лица настоятеля видно не было, но голос его изменился:
- Хорошо. Я не буду настаивать. Каждый да выберет сам.
Человек шесть немедленно взяли свои посохи и вышли из храма, они отправились в мир. Ещё четверо вновь пали ниц и стали молиться за ушедших. Был среди них и говоривший последним. Лишь Лаврений и Мина остались стоять, окутанные сизоватой дымкой.
- Что ты выбрал, Лаврентий?
- Я не знаю. Хусейн – мой духовный друг, я только что предал его, рассказав вам о походе Бакра. Не будет ли большим грехом, если я расскажу об этом не только вам, но и другим людям?
- Ты прав. Хоть он и язычник, предавать его нельзя. Но пока ты его не предал. Он твой духовный друг, но мы – твои духовные братья. Это мы согрешили перед тобой, это согрешение на нашей совести. Всё-таки, что ты выберешь?
Лаврентий не ответил, он рухнул на пол и стал молиться. Настоятель последовал ему.
Несколько дней оставшиеся братья провели в общей молитве. Тревога, которая мучила их поначалу, уже отступила, и им казалось, что нашествие может и не состояться. А может быть, войска Абу-Бакра уже разбиты антиохийцами? На четвёртый день, когда нельзя было не принимать более пищу, братья решили разойтись по кельям. Ослабленные постом и бдением, они едва стояли на ногах. Казалось, что их раскачивает дым, идущий от благовоний, что свет, идущий из крестообразного люка в потолке, придавливает их к полу.
Лаврентий и Мина вышли из храма последними и остолбенели от увиденного. Перед ними стояли четверо братьев, окружённые спешившимися арабами. Только один из воинов восседал на невысокой лошадке. Это был Хусейн.
- Как дела, рахиб? – Хусейн был холоден и безучастен.
- Как видишь.
- Почему твои братья бежали из монастыря? Мы были вынуждены наказать их, - Хусейн коснулся эфеса сабли.
- Я не знаю.
- А я знаю: они шли предупредить неверных о походе Абу-Бакра. Откуда узнали они? – Хусейн сделал ударение на последнем слове.
- От меня. Хусейн, а ты опять не последовал моему совету!
- Я не следую советам людей, которым нельзя доверять!
- Прости, Хусейн.
- Бог простит. Аллах милостив. Мы не будем наказывать вас, если сейчас вы разойдётесь по кельям, и будете вести прежнюю жизнь. Более того, для вашей охраны я выделю десять всадников! Того же, кто не сделает этого, мы казним на месте.
Четверо монахов под конвоем арабов побрели к кельям. Воины почтительно поддерживали шатающихся монахов под руки, как будто сами были христианами. Лаврентий и Мина остались на месте.
- Проводите рахибов в кельи, - четверо арабов двинулись к ним.
- Я вернусь в церковь, - сказал Мина.
- Что ж, я думаю, это допустимо, - ответил Хусейн.
- Авва, это же верная смерть, - начал было Лаврентий, но осёкся, почувствовав рукопожатие настоятеля. Мина неверным шагом вошёл в пещеру.
Лаврентию больше не хотелось говорить. Он с трудом выпрямил спину и сделал шаг вперёд, но по направлению не к келье, а к воротам. Он знал, что никто не позволит ему пройти этот путь целиком, но он также знал, что на нём достаточно сделать и один-единственный шаг. Для посвящённого любой путь равен одному шагу.
- Лаврентий, стой! – В голосе Хусейна была неподдельная тревога. Его воины в ужасе оглянулись на предводителя.
Лаврентий сделал ещё несколько шагов. Хусейн сглотнул ком и достал саблю. Лаврентий продолжал идти. Он сам не ожидал, что пройдёт так далеко. Он уже миновал ворота, а арабы всё ещё стояли в недоумении. Здесь он упал. Хусейн облегчённо вздохнул и дал отмашку своим людям, чтобы те отнесли рахиба в келью. Но не успели они добежать до Лаврентия, как тот снова поднялся и сделал ещё один шаг.
Хусейн сглотнул ещё раз, и всадил шпоры в бока своей лошадки…
Необходимые пояснения:
1. «Рахиб» – арабское слово, которым называли христианских монахов-анахоретов или живших в особножительных монастырях (лаврах).
2. «Идущий путём Исы» – так в первые века ислама называли и своих, и христианских аскетов, возводя само явление аскетизма к личности Иисуса Христа.
3. «Наши учителя не запрещают говорить «салам» хранителям Писания» - (хранители Писания – это все христиане и иудеи) исламские мистики в первые века действительно чтили христиан и иудеев как верующих тому же богу и считали незазорным приветствовать их так же, как правоверных.
4. «Всему своё время» - исламский мистицизм не предполагает полного ухода от мира раз и навсегда. Обыкновенно арабские аскеты совершали духовный подвиг в течение какого-то времени, а затем возвращались к обычной жизни, даже могли жениться.
5. Абу-Бакр – халиф в 632-634 годах. Цитата из приказа приводится по книге Тора Андре с заменой слов бог (на «аллах») и сатана (на «шайтан»). Смысл приказа в том, что правоверные не должны давать пощады христианским монахам, по какой-то причине оказавшимся в миру. Признаком такого нерадивого монаха была тонзура.
6. «Но я подумал: это ведь и на коне ездить придётся, и есть всё подряд, и постоянно быть с людьми, убивать, в конце концов» - Хусейн говорит о соблюдении формальных обетов в первую очередь не потому, что бесчеловечен. Традиция исламской аскезы такова, что в ней действительно формальные предписания стоят на первом месте, особенно в отношении пищи.