В 1957 году я поступила в Одесский Кредитно-экономический институт. Я была всё ещё очень уверенной в своих знаниях. На одно место при поступлении приходилось 12 человек.
Я не любила только историю и географию из-за слабой памяти. Здесь по этим предметам пришлось сдавать экзамены. И конечно, в получении отличной оценки мне была оказана помощь моей двоюродной сестрой, тоже Линой. Она как раз только окончила этот же институт. И ещё там работала какая-то наша родственница дальняя. Пятёрка была поставлена по блату, как говорили тогда.
Мне всегда давалось умом только то, что можно было логически осмыслить или потрогать руками, в буквальном смысле этого слова. Я любила шить. А так как родные не заботились о моей одежде, я сама себя уже тогда обшивала с ног до головы и обвязывала, вплоть до пальто. Я всегда шутила по этому поводу: «Вот только обувь не умею делать». Я подбирала старые мамины вещи и из них что-то мудрила. Иногда перёд блузки делала из одного материала, зад - из другого, рукава – из третьего.
С детства я также отличалась огромными способностями к рисованию. Даже подумывала поступать в Художественное училище, куда принимали после семи классов. Но случилось, я тяжело заболела в экзаменационный период и в восьмой класс была переведена без экзаменов механически, так как ещё была круглой отличницей. В институт я поступила после окончания вечерней школы.
Будучи всегда уверенной в своих знаниях, меньше пятёрок получать не собиралась, особенно по статистике. Это был очень лёгкий предмет. Но однажды учитель, невзлюбив меня, поставил мне двойку. Я лишилась стипендии и в дальнейшем жила в полупроголодь. После этого моя уверенность была надолго подкошена. Я перестала думать о хороших оценках. Все предметы были не любимыми, кроме английского языка. Сидя за последним столом, на лекциях, я пописывала стишки.
В нашей семье всегда присутствовала мистика.
Помню, когда мы все ещё жили вместе с отцом, в дом пришла моя тётя Рая, папина сестра. Принесла какие-то цветочки-василёчки и сказала, чтоб мы все этими цветочками, по квартире махая руками, говорили: «Фить-фить, тут тебе не быть». «Да чему не быть»?, -спрашивали мы и мама тётку. А она в ответ: «Да, вам не всё равно? - Горю не быть…» Назавтра отец ушёл из дому и больше никогда не переступил порог этого дома.
На тот период моя сестра Таисия ушла из гостиницы и жила на квартире у хозяйки Ксении Сергеевны на ул. Петра Великого №6. Хозяйка очень любила нашу семью и даже перестала брать плату за снимаемую сестрой комнату. Сестра вышла замуж и уехала на Дальний Восток. Комната оставалась свободной. Ключ от неё находился у отца. Туда он перешёл жить сам. Мама устроила хозяйке скандал, обвинив её в потворстве блуду отца, после чего Ксения Сергеевна вообще от нас отказалась. И отец действительно начал погуливать. Когда он ещё находился на Петра Великого, мама меня послала к нему на разведку, чтоб я порылась в его карманах в поисках какой-либо переписки с другой женщиной. И я у отца украла письмо, которое пришло к нему из Мариуполя от бывшей ППЖ. Этого мне отец никогда не простил, поэтому впредь я тоже была зачислена в число его врагов. Он ушёл в отставку, и ничто не могло служить преградой его развода с матерью. Мы с мамой занялись вязаньем из овечьей шерсти детских вещей. Мама ездила во Львов продавать их там. День и ночь мы трудились с ней, не досыпая. Я тяжело заболела кровью из-за переутомления. Гемоглобин доходил до 28. Такой показатель означал несовместимость с жизнью. По пять раз в году приходилось ложиться в больницу на переливание донорской крови. Впервые за всю мою жизнь мама, укоряя себя, плакала. Однако, когда встал вопрос развода с отцом, она перед ним поставила условие: забрать меня к себе. Отец схитрил. Дал мне денег на деревню, чтобы меня на период судебного разбирательства не было в Одессе. Я поехала в село Арчепитовку Любашовского района. Хата хозяйки находилась на окраине села. С утра до вечера я ходила по саду в ночной рубашке. Пила парное молоко.
Здесь я вставала утром рано.
Меня будили петухи.
Седой был воздух от тумана.
Скот гнали в поле пастухи.
В постель хозяйка подносила
Стакан парного молока.
И я в рубашке выходила
Встречать на зорьке облака.
Бежала в сад. Как жемчуг, росы
Сверкали в зелени травы.
Глядело солнце вслед мне косо
Под шёпот девственной листвы.
За садом колосился колос.
Река бежала вдоль села.
Манил меня лягушек голос.
Всем зачарована была.
По вечерам свой взор интимный
Луна бросала на меня.
Псов разносился лай надрывный.
Ночь теплоту хранила дня.
Ручей журчал в реку вливаясь.
Кружилась голова моя.
Всем по-ребячьи восхищаясь,
Давала чувствам волю я.
День проходил, как сон беспечный,
В дурманах трав, в объятьях грёз.
И был мне другом ветер встречный.
Меня на крыльях ветер нёс.
Хозяйка подносила мне молоко по утрам прямо в постель. Действие свежего воздуха и парного молока оказались очень благотворны. Когда я приехала домой, мать меня уже выписала из квартиры, сказав: «Иди к отцу. Суд тебя присудил ему». А мне уже было 19 лет. Меня никто ни о чём не спросил. Я оказалась на улице. Отец сначала взял меня к себе. Но у него была всего одна комната и кухня. Он жил в комнате с женой Александрой Андреевной, а сын, вернувшийся из тюрьмы, находился в кухне. Александра Андреевна была очень полной женщиной 180кг. веса. Отец любил таких. Кстати, лицом она была очень похожа на маму.
У мамы на квартире жила квартирантка Жанна. Мы с ней были очень дружны. Из-за меня она тоже осталась без угла. Директор Психо-неврологического института, где работала Жанна секретаршей, будучи её любовником, разрешил нам ночевать в одной из лабораторий института, куда мы залезали ночью через окно.
Однажды, зайдя домой к матери, мне попался на глаза черновик письма, в котором Светлана писала старшей сестре: «Мы ждём, когда пройдёт шесть месяцев, и Линка потеряет право на квартиру». Я рассказала об этом отцу. И он посоветовал судиться с матерью о моём вселении в квартиру, которую он оставил для всех детей.
То был позорный суд для матери и болезненный для меня. Но иного выхода у меня не было. Мама меня выставила на улицу, в чём я стояла, за что её осудили все её знакомые и приятели.
После суда мы разъехались по разным адресам, разменяв квартиру. Сначала мама с сестрой Светланой жили в Одессе, а потом они переехали в город Кишинёв. Я училась в институте, будучи полуголодной, Бабушка Дина Леонидовна - свекровь моей старшей сестры всегда встречала меня по-доброму и кормила. Все институтские годы меня подкармливала моя подруга Мила Гофман. Она вышла замуж за Юрия Белого, ещё будучи студенткой, мечтая о русской фамилии. Но вскоре они разошлись по глупости. Она снова вышла замуж уже за Юру Антонова. После второго брака у неё родилась дочь Марина. И первый и второй Юра рано ушли из жизни. Уже спустя много лет я встретилась с отцом Юрия Белого Эдуардом. Будучи поэтом, он вёл одну из литературных студий. Мы собирались в частном ресторанчике его старшего сына на ул. Советской Армии.
Мила очень большое участие принимала в моей жизни. У неё была дача с садом в Аркадии. Мы там часто проводили время, собираясь в выходные дни. Потом она вышла замуж третий раз и уехала с мужем и с дочерью в Германию.
Шли годы. Раны моего сердца зарубцовывались. Обида на маму отходила в сторону. Родная кровь заявляла о себе. Я пыталась несколько раз, приезжая в Кишинёв, помириться с матерью. Светлана стояла всегда стеной к моему перемирию, не желая даже со мной вступать в разговор. Её интересовала всегда материальная сторона, чтоб не дай Бог мне не перевалило что-то из общего имущества.
Я поселилась на ул. Чкалова 7, куда забрала подругу Жанну, прописав её, как родственницу. Нас принимали за сестёр. Мама мне не дала ни подушки, ни простынки. Всё имущество я потихоньку наживала сама. Однако, я умудрялась даже ездить в отпуск. Мы с Милой могли в один день посетить Ригу, Таллинн, Вильнюс. Завтракали в ресторане одного города, обед – в другом, ужин – в третьем. Вместе с Милой намного позже мы бегали по вечерам в Интерклуб. Это были лучшие годы моей жизни.
Интерклуб. Было время прекрасное.
Мы общались на всех языках.
По мишеням стреляли мы глазками,
Изливались в любовных речах.
И кружились мы в танцах под музыку.
Каждый день был в душе карнавал.
И не связаны были мы узами.
И не правил безумием бал.
Лица наши светились улыбками.
Пусть порою наигран был смех.
И как все, мы грешили ошибками,
Но карался презрением грех.
Было страшно сказать что-то лишнее.
И стеснялись подарки мы брать.
Мы росли, как растенья тепличные,
Жизнь могли за Отчизну отдать.
Мы судили и были судимыми,
Признавая мораль, этикет.
Мы любили и были любимыми.
Двух сердец был прекрасен дуэт.
Лесбиянство нам было неведомо.
Извращенья карались судом.
Усмиряя гордыни пред дедами,
Всё осмыслить пытались умом.
Жили мы одержимые верою
В свой народ и величье страны.
Мы не строили планов стать мэрами,
Идеалами были больны.
Все тянулись к наукам и знаниям,
Свет стремились в познаньях черпать.
Проводились умов состязания.
В нём солдат генералом мог стать.
Упивались мы сладкими соками.
Меж собою делились мы всем.
Были наши порывы высокими.
Знали мы, что почём и зачем.
Были связаны крепкими узами.
Их на прочность сам Бог проверял.
И кружили мы в танцах под музыку.
Мне дарила судьба карнавал.
Впервые я влюбилась в 19 - летнем возрасте, когда я ещё жила с мамой. Моё знакомство с молодым человеком состоялось по телефону совсем случайно. Под окном нашего дома на первом этаже собиралась компания воришек. Кому-то из них пригляделась моя сестра Светлана. И он поспорил, что он ею овладеет. И предложили своему приятелю влюбить её в себя. Ему было 18 лет. У него был очень красивый голос, на что и была поставлена ставка. Его звали Эдуард. Судьбе было угодно соединить его со мной. Позвонив однажды Светлане, он напоролся на меня по телефону. А так как я была очень начитанной, развитой умом, с красивым голосом, со Светланой он перестал общаться.
С высоты третьего этажа, выглядывая из окна на улицу, мы становились свидетелями воровских сценок. Они играли в карты, в домино и мимоходом кто-то из них шёл за проходящей жертвой, возвращаясь не с пустыми руками, разглядывая ценности, явно удачно снятые с жертвы.
Среди этих воришек был сосед с нашего двора Сергей. У Сергея была сестра Вера, Мы с нею дружили. И потому, зная всё, никому ничего не говорили. Нашей общей подругой была Лариса Кузнецова. С нею я училась в 8–ом классе. На свадьбе Веры мы ближе познакомились с её братом. Он влюбился в Ларису и потом каждый день провожал и встречал её с работы без её согласия. Он окончил всего 8-классов.
А Лора уже училась в аспирантуре Строительного института. Она всегда подшучивала сама над собой: «Сейчас придёт встречать меня мой воришка». В конечном счёте, она поставила условие Сергею: «Не кончишь 10 классов – встречаться с тобой не буду». Вторым условием, когда он предложил жениться, было: «Не поступишь в институт, замуж за тебя не пойду». И он поступил. И они поженились.
Лора, которая так долго, до 28 лет перебирала женихов, вышла замуж за бывшего вора. Это было сенсацией для всех: родных и друзей. Серёжа отстал от компании. К тому времени убили атамана шайки. Серёжа был любящим мужем, У них родилась дочь. Материально им было трудно и тогда Сергей срывался в пьянках и говорил: «Разреши мне сделать только одну ходку, и мы озолотимся». Перевоспитание мужа стоило Ларисе здоровья. Она рано ушла из жизни. Моя семья переехала по другому адресу. И мои контакты с Сергеем потерялись совсем.
Но продолжу историю своего первого знакомства с Эдуардом. Целый год я общалась с ним только по телефону. Беседы длились часами и днём, и ночью. Мы оказались одинаково меченными своими судьбами, одинаково закомплексованными своими физическими недостатками. На нём был оставлен след после заболевания полимеилитом. Он сильно хромал. Он был некрасивый, но очень умный и интересный молодой человек и нравился всем женщинам, над которыми он буквально цинично издевался, чтобы прочувствовать свою власть и силу над ними. Занимался он литературой, писал прозой. Я тогда уже пробовала писать что-то серьёзное. Одной из моих проб была рифмовка произведения Стефана Цвейга «Письмо незнакомки».
Однажды, когда нам стали наши отношения по телефону невмоготу, Эдик позвонил мне, предупредив: «Не придёшь, покончу с собой». И я побежала в 12 часов ночи на встречу с незнакомцем. Я стояла в ожидании на улице Кирова угол Пушкинской. Это было зимой. Всё было покрыто белоснежным снегом. Недалеко от меня стоял молодой мужчина и двумя ногами легко разрыхлял снег. Так продолжалось минут 15, пока он не сделал несколько шагов в сторону прочь от меня, сильно похрамывая. И лишь тогда я поняла, что это был Он. На улице был сильный мороз, но мы, потеряв головы, прогуляли почти до утра. Мама пережить не могла, что жених, предназначенный её любимой дочери Светлане – её любимице, стал встречаться со мной. Она пошла к его матери с намерением разрушить наши отношения. Они вступили в общий сговор меж собой против нас.
А меж нами развивалась жаркая, безумная, но чистая любовь. По 8-10 часов ежедневно мы разговаривали по телефону. Потом, прячась от людей, стесняясь их, садились в трамвай, часами в нём проводили время, ехали к морю уже к самой ночи. Излюбленным местом была Аркадия. Были мы там одни на весь пляж. Волны бились, с шумом бросаясь на берег. Стук наших сердец, казалось, заглушал биение волн. Это было безумие. Это была любовь. И она была великой. Близких отношений между нами не было.
Однажды, я тогда жила у отца, у его второй жены Александры Андреевны, к ней пришла гадалка Мария. У Марии был муж моложе на 30 лет. И, как она говорила, он её носил на руках. Мария предложила мне сотворить мистический ритуал колдовства. Кто в молодости отказался бы от такого предложения? Не отказалась и я. Но, то ли я не так что-то сделала, или таковы всегда последствия колдовства, но только мой возлюбленный от меня стал шарахаться, как будто меж нами пробежала чёрная кошка. «Я не могу жить без тебя, но когда ты рядом, я тебя ненавижу»,- заявлял он.
Любовь и ненависть соединяли наши сердца на протяжении 30 лет, пока он не умер. А близки мы были только однажды, до колдовства. После колдовства этот порог не преступался. За эти годы было всякое. Мама Эдика категорически выступала против наших отношений. Она была по характеру очень скандальной и злобной женщиной. Не уживалась с соседями дома, где проживала. Эдик тоже вёл себя не всегда порядочно. Он просил у меня взаймы деньги на сигареты «Мальборо» и не возвращал. Я тогда работала в ресторане «Золотой берег» нормировщиком. И «Мальборо» были диковинкой. Однажды Эдик пришёл ко мне с просьбой предоставить ему возможность переночевать с другой женщиной в моей комнате. От этой женщины якобы зависела его судьба. Он работал прорабом на стройке. И ему угрожала тюрьма за сделки и махинации. А она была судьёй. «Если ты меня любишь, ты это сделаешь»,- говорил он. А я любила и, дав согласие, всю ночь провела, сидя в его машине в слезах, пока не настало утро. Утром он, как ни в чём не бывало, вышел, потягиваясь. И вот здесь, со всей тяжестью я произнесла: «За эту ночь ты будешь стоять передо мной на коленях и просить прощение». На что был ответ: «Как собака буду подыхать, но на коленях ты меня никогда не увидишь». Он утверждал, что мне будет трудно устроить свою семейную жизнь. В ответ я бросила: «Может случиться так, что ты будешь при старой жене, а я при молодом муже». Так позже и случилось. Уже тогда сбывалось всё, что я предрекала.
Вечером эта женщина пришла поговорить со мной, чтоб узнать всю правду. Ей он сказал, что я его сестра. Узнав про мою любовь к нему, и просто оказавшись порядочным человеком, она его оставила. Позже, каждый раз при всяком удобном случае я старалась мстить Эдуарду, хотя и любила его безумно. Часто блуждала под его окнами, чтоб увидеть любимого хотя бы мельком в окне.
Однажды, при очередном ожидании под окном, я познакомилась с его личным шофёром. Он стоял с группой рабочих, заявив им, что сейчас меня «закадрит», и подошёл ко мне. Его звали Владимир. Ростом он был 1м.90 см. Я очень легко отозвалась на его предложение прогуляться. Мною ещё всегда руководило желание доказать всем, что я кому-то могу быть нужной. Мы с Володей заглянули по дороге в летний ресторан «Украина», потом пришли ко мне домой. «Я сейчас сниму берет, и упадёт потолок», сказал он обнажив голову, которая оказалась совершенно лысой. Это было впечатляющим зрелищем, так как берет был ему очень к лицу. Тогда, сняв своё пальто, я произнесла: «Ты тоже кота в мешке поймал» и стала перед ним кружиться. Мы начали с ним встречаться. Отношения оказались серьёзными. Он был очень добрый. Никогда не приходил с пустыми руками. Часто, бывало, ночью стучал в окно, приносил торт и уходил. А однажды он мне признался, что, проходя службу в армии во флоте на подводной лодке, он попал в зону облучения, после чего облысел и стал импотентом. Меня это не испугало. Секс не был для меня основным в жизни. Володя оставался у меня ночевать. Отношения оставались тёплыми, дружескими и даже романтичными. А расстались мы с ним из-за того, что он был очень неопрятным, опустившимся и потерявшим интерес к своей внешности. Его одежда была всегда в мазуте, пахла рыбой, так как он ездил на дальние рейсы и возил рыбу. Его обижало, что я его отправляла домой покупаться, когда он приезжал с дороги прямо ко мне. И мы расстались. Володя тогда жил с престарелыми отцом и матерью. И когда родители поумирали, он уехал в Америку, где уже жил его старший брат. Позже, по истечении нескольких лет мы с ним случайно встретились на улице, провели с ним безумные-безумные часы. Потенция к нему полностью вернулась. Он оказался очень сильным мужчиной и считал это моей заслугой, так как я в своё время не оттолкнула его, проявив такт и терпимость, что и сыграло роль в его выздоровлении. Но я уже была замужем и о возврате к прошлому не могло быть и речи.