The Mystery of the Bagdad Chest. Agatha Christie
Заголовок явно был рассчитан на то, чтобы привлечь внимание, и я поделился этим соображением со своим другом, Эркюлем Пуаро. Никто из действующих лиц не был мне знаком, и мой интерес являл собой лишь праздное любопытство постороннего человека. Пуаро согласился.
– В этом названии, действительно, переплелись намек на восточную экзотику и мода на таинственность. Вполне вероятно, однако, что сундук не более чем грубая поделка из Тотнэм-Корт-Роуд, назвать которую багдадским сундуком репортер счел вершиной вдохновения. Слово "тайна" также ввернуто лишь с целью заинтриговать публику – как мне кажется, в этом деле не так уж много таинственного.
– Совершенно верно. Всё это скорее ужасно и жутко, нежели таинственно.
– Ужасно и жутко, – задумчиво повторил Пуаро.
– Даже подумать страшно, – я встал и зашагал по комнате. – Преступник убивает человека, причем своего друга, засовывает труп в сундук, а спустя полчаса танцует в той же комнате с женой своей жертвы. Представить только! Если бы она хоть на мгновение могла вообразить...
– Да-да, – всё так же задумчиво проговорил Пуаро. – Похоже, на этот раз такое замечательное свойство женского характера, как интуиция, не сработало.
– Судя по всему, вечеринка была очень веселой, – произнес я, слегка передернувшись. – И всё это время, пока они танцевали и играли в покер, в комнате рядом с ними находился мертвец. На такой сюжет вполне можно было бы написать пьесу.
– Это уже сделали до вас, – сказал Пуаро. – Но вы не отчаивайтесь, Гастингс, – добродушно добавил он. – Если тема уже была однажды использована, это не значит, что нельзя воспользоваться ею снова. Сочините собственную драму.
Я вернулся к газете и начал рассматривать помещенную в ней фотографию, изображение было довольно размытым.
– А она недурна собой. Это видно даже на таком снимке.
Снимок сопровождался подписью: "Один из последних портретов миссис Клейтон, жены убитого".
Пуаро взял у меня газету.
– Да, – промолвил он спустя минуту, со вздохом возвращая ее мне, – она красива. Несомненно, эта женщина из тех, что рождены волновать сердца мужчин. Dieu merci*, я не отличаюсь чересчур пылким темпераментом, и это, надо признать, не раз уберегало меня от всякого рода неприятностей.
Не помню, чтобы мы еще продолжали эту тему. Пуаро тогда не проявил к этому случаю особого интереса. Факты были настолько ясны и недвусмысленны, что дальнейшее их обсуждение казалось просто нецелесообразным.
Мистер и миссис Клейтон и майор Рич уже довольно долго поддерживали дружеские отношения. В тот день, о котором идет речь, десятого марта, майор Рич пригласил супругов Клейтонов провести с ним вечер. Однако примерно в половине восьмого за стаканом виски Клейтон сообщил своему приятелю, майору Кэртиссу, что его неожиданно вызывают в Шотландию и он убывает восьмичасовым поездом.
– У меня осталось времени лишь на то, чтобы зайти на минуту и объяснить всё старине Джеку, – продолжал он. – Маргарита же, конечно, будет там весь вечер. Весьма сожалею, но надеюсь, Джек не обидится.
Не имея привычки бросать слова на ветер, мистер Клейтон без двадцати минут восемь уже был у дверей апартаментов майора Рича. Майор как раз вышел куда-то, но его камердинер, хорошо знавший мистера Клейтона, предложил войти и немного подождать, на что мистер Клейтон ответил, что у него нет времени и он войдет, только чтобы оставить записку, добавив при этом, что спешит на поезд.
Камердинер провел его в гостиную.
Пятью минутами позже майор Рич, который, должно быть, вошел незамеченным, открыл дверь гостиной и, позвав слугу, велел ему сходить за сигаретами. Когда тот вернулся, хозяин был в гостиной один. Камердинер, естественно, решил, что мистер Клейтон уже ушел.
Немного погодя собрались гости. Это были миссис Клейтон, майор Кэртисс и мистер и миссис Спенс. Вечер они провели за танцами под патефон и игрой в покер и вскоре после полуночи разошлись. На следующее утро, приступив к уборке гостиной, камердинер был поражен, обнаружив большое бурое пятно, которое выползало из-под сундука, привезенного майором Ричем с востока и получившего впоследствии название багдадского.
Инстинктивно подняв крышку, он с ужасом увидел там скрюченное человеческое тело с глубокой ножевой раной в области сердца.
Объятый страхом, слуга выбежал из дома и позвал ближайшего полисмена. В убитом опознали мистера Клейтона. Майор Рич вскоре был арестован. Понятное дело, что свою защиту он построил на полном отрицании всего. Майор утверждал, что накануне вечером вообще не видел мистера Клейтона и впервые услышал о его отъезде в Шотландию от миссис Клейтон.
Таковы были голые факты. Естественно, что не было недостатка и во всякого рода предположениях и намеках. Подчеркнуто близкие отношения майора Рича и миссис Клейтон лишь дураку могли показаться недостаточными для того, чтобы читать между строк. Мотивы преступления казались совершенно очевидными.
Однако долгий опыт научил меня критически относиться к обвинениям, не имеющим под собой достаточных оснований. Предполагаемые мотивы убийства могли оказаться абсолютно несостоятельными, и причины трагедии, возможно, были совсем в другом. Но в одном можно было не сомневаться – убийцей был Рич.
Я уверен, что эта история так бы и закончилась, если бы как-то вечером мы с Пуаро не были приглашены на званый ужин, который давала леди Четтертон.
При том что Пуаро постоянно сетовал на необходимость бывать в обществе, упирая на свою любовь к одиночеству, в действительности, подобные мероприятия доставляли ему истинное наслаждение. Ему как нельзя более подходило быть в центре всеобщего внимания и чувствовать на себе восторженные взгляды.
Бывали случаи, когда он просто мурлыкал от удовольствия! Мне случалось наблюдать, как он кротко выслушивает самые невероятные комплименты в свой адрес, искренне воспринимая их как должное, или самым нескромным образом бросает свои самодовольные замечания, которые у меня рука не поднимается перенести на бумагу.
Нередко он даже спорил со мной по этому поводу.
– Но, мой друг, – говорил он, – я ведь не англосаксонец. Почему я должен лицемерить? Si, si*, это именно то, что вы делаете, любой из вас. Летчик, выполнивший трудный полет, или чемпион по теннису – они непременно уставятся в пол и будут еле слышно бубнить, что, мол, "ничего особенного". Но действительно ли они сами так думают? Ни единой секунды. Их ведь восхищают подвиги других. Поэтому, будучи людьми разумными, они восхищаются и собственными подвигами. Но их воспитание не позволяет им сказать об этом вслух. Ну а я не такой. Талант, которым я обладаю, я был бы только рад встретить и в других. Однако случилось так, что в моей профессии мне нет равных. C'est dommage!* Но раз уж это так, то ничего не мешает мне без всякого лицемерия признаться в том, что я великий человек. Я в совершенстве постиг метод, порядок и психологию. Я – Эркюль Пуаро! Почему же я должен краснеть и, заикаясь, бормотать себе под нос, что на самом деле я просто круглый дурак? Ведь это было бы неправдой.
– Да, другого такого Эркюля Пуаро действительно нет, – соглашался я не без некоторой доли язвительности, которую, по счастью, Пуаро оставлял незамеченной.
Леди Четтертон была одной из самых пылких поклонниц Пуаро. Ему как-то удалось, основываясь на странностях поведения некоего пекинеса, разгадать весьма запутанное дело, которое вывело на известного взломщика и грабителя. С тех пор леди Четтертон не устает им восхищаться.
Присутствие Пуаро на званом вечере – всегда замечательное зрелище. Его безупречный вечерний костюм, изысканный узел белого галстука, строгая симметрия пробора, сияние напомаженных волос и вымученное великолепие знаменитых усов так и просятся на картину, дабы увековечить образ истинного щеголя. В такие минуты трудно воспринимать всерьез этого человека, с его весьма невысоким ростом.
Было около половины двенадцатого, когда леди Четтертон, пробравшись к нам, изящно похитила Пуаро у группы его почитателей и отвела в сторону – едва ли стоит уточнять, что я поплелся следом.
– Я хочу, чтобы вы поднялись в мою комнату наверху, – произнесла леди Четтертон напряженным шепотом, как только мы отошли на достаточное расстояние от остальных гостей. – Вы ведь знаете, месье Пуаро, где она находится? Там вас ожидает одна особа, которой очень нужна ваша помощь, и я уверена, что вы сможете ей помочь. Это одна из моих самых близких подруг, поэтому, пожалуйста, не отказывайтесь.
Продолжая говорить, леди Четтертон бодро вышагивала впереди и наконец, распахнув дверь в комнату, воскликнула:
– Я привела его, Маргарита, дорогая. Он постарается что-нибудь для тебя сделать. Вы поможете миссис Клейтон, не правда ли, месье Пуаро?
И, считая ответ само собой разумеющимся, она с той же живостью, свойственной каждому ее движению, покинула нас.
Миссис Клейтон сидела на стуле у окна, но, увидев нас, встала и шагнула навстречу. Ее белокурые волосы резко выделялись на фоне черного траурного одеяния. Это была удивительно милая женщина, очарование которой казалось тем более неотразимым, что она была по-детски непосредственна.
– Элис Четтертон так добра, – промолвила она. – Это она всё устроила. Она сказала, что вы мне поможете, месье Пуаро. Правда, я не знаю, насколько это возможно, но я надеюсь на вас.
Она протянула Пуаро руку, на несколько мгновений он задержал ее в своей руке, остановив на миссис Клейтон свой изучающий взгляд. Но в том, как он это сделал, не было ничего от невоспитанности. Его взгляд напоминал скорее добрый и одновременно внимательный взгляд медицинского светила, которым тот одаривает вошедшего к нему нового пациента.
– Вы уверены, мадам, – произнес он наконец, – что я смогу вам помочь?
– Так сказала Элис.
– Да, но я спрашиваю у вас.
Ее щеки покрылись легким румянцем.
– Я не знаю, что вы имеете в виду.
– Что это за дело, мадам, о котором вы меня просите?
– Вы... вы знаете, кто я? – спросила она.
– Разумеется.
– Тогда вам несложно догадаться, о каком деле я намерена вас просить, месье Пуаро... капитан Гастингс, – мне было приятно услышать, что моя личность ей знакома. – Майор Рич не убивал моего мужа.
– Почему?
– Прошу прощения?
Пуаро улыбнулся ее замешательству.
– Я сказал: "Почему?" – повторил он.
– Я не уверена, что понимаю вас.
– И тем не менее это очень просто. Полиция и вообще юристы – все они задают один и тот же вопрос: почему майор Рич убил месье Клейтона? Меня же интересует обратное. Вот я и спрашиваю вас, мадам: почему майор Рич не убивал месье Клейтона?
– Вы имеете в виду, почему я так уверена в этом? Я просто знаю. Я ведь так хорошо знаю майора Рича.
– Вы так хорошо знаете майора Рича, – повторил Пуаро без всякого выражения.
Щеки ее запылали.
– Да, у всех на уме – и на языках – только это! О, я знаю!
– C'est vrai*. Именно об этом вас и будут спрашивать: как хорошо вы знали майора Рича. Возможно, ваши ответы будут правдивыми, а возможно, вы в чем-то солжете. Иногда женщине просто необходимо прибегнуть ко лжи. Женщины должны иметь возможность защитить себя, а ложь – прекрасное оружие. И лишь троим, мадам, каждая женщина обязана говорить правду: духовному наставнику, парикмахеру и частному детективу – если она доверяет ему. Вы мне доверяете, мадам?
Маргарита Клейтон глубоко вздохнула.
– Да, – сказала она. – Ведь так нужно, – добавила она по-детски.
– Итак, как хорошо вы знаете майора Рича?
Помолчав какое-то время, глядя на него, она затем вызывающе вскинула подбородок.
– Я отвечу на ваш вопрос. Я полюбила Джека с того самого момента, как увидела его, – два года назад. А в последнее время, мне кажется – мне хочется верить, – к нему пришло ответное чувство. Но он никогда не говорил об этом.
– Epatant!* – воскликнул Пуаро. – Вы сберегли мне добрых четверть часа, перейдя сразу к сути, вместо того чтобы блуждать в трех соснах. Вы очень благоразумны. Ну, а ваш муж... он догадывался о ваших чувствах?
– Не знаю, – медленно произнесла Маргарита. – Возможно, только в последнее время. Его поведение как-то изменилось... Не исключено, однако, что это лишь мои фантазии.
– Больше никто об этом не знал?
– Думаю, нет.
– А – прошу меня извинить, мадам, – своего мужа вы не любили?
Пожалуй, немного бы нашлось женщин, которые столь же просто ответили бы на этот вопрос, как наша собеседница. Большинство из них попытались бы как-то объяснить свои чувства. Ответ Маргариты Клейтон было абсолютно краток:
– Нет.
– Bien*. Итак, кое-что уже прояснилось. Но ведь вы сознаете, мадам, заявляя о непричастности майора Рича к убийству вашего мужа, что все улики как раз подтверждают обратное? Располагаете ли вы какими-нибудь данными, которые бы ставили под сомнение эти доказательства?
– Нет, мне ничего не известно.
– Когда ваш муж впервые сообщил вам о своей предстоящей поездке в Шотландию?
– Сразу после ланча. Он сказал, что дело это весьма скучное, но ехать необходимо. По его словам, это касалось цен на землю.
– А потом?
– Он ушел – очевидно, в свой клуб. Я... я больше его не видела.
– Теперь в отношении майора Рича. Как он себя вел в тот вечер? Так же, как обычно?
Маргарита наморщила лоб.
– Он был чуть более сдержан. Но не вообще, а только со мной. И мне казалось, что я знаю почему. Вы понимаете? Я убеждена, что его сдержанность, или, возможно, лучше сказать – рассеянность, никак не была связана с Эдвардом. Он удивился, что Эдвард уехал в Шотландию, но не более того.
– В связи с тем вечером вы больше ничего необычного не можете припомнить?
Маргарита подумала.
– Нет, ничего.
– Вы обратили внимание на сундук?
Слегка передернув плечами, она покачала головой.
– Я даже не помню, как он выглядит. Большую часть вечера мы играли в покер.
– Кто выиграл?
– Майор Рич. Мне очень не везло, так же, впрочем, как и майору Кэртиссу. Немного выиграли Спенсы, но удачливее всех был майор Рич.
– Когда закончилась вечеринка?
– Наверное, около половины первого. Мы уши все сразу.
– Ага!
Пуаро, задумавшись, погрузился в молчание.
– Я так хотела бы оказаться вам полезной, – промолвила миссис Клейтон. – Но, похоже, я мало о чем могу вам рассказать.
– В том, что касается настоящего, – да. А что вы можете сказать относительно прошлого, мадам?
– Прошлого?
– Да. Не было ли каких-нибудь инцидентов в прошлом?
– Вы говорите об этом ужасном коротышке, который застрелил себя? В том не было моей вины, месье Пуаро. Право же, нет.
– Я не совсем это происшествие имел в виду.
– Эту нелепую дуэль? Но у итальянцев так принято. Я была так рада, что никто не погиб.
– Должно быть, вы вздохнули с облегчением, – согласился Пуаро с серьезным видом.
Она подозрительно посмотрела на него. Он встал и взял ее за руку.
– Я не стану ради вас драться на дуэли, мадам, – сказал он. – Но я сделаю то, о чем вы меня просите. Я открою истину. Будем надеяться, что чувства не обманули вас и правда не причинит вам вреда.
Наша первая беседа была с майором Кэртиссом. Это был крепкий мужчина с бронзовым от загара лицом и черными как смоль волосами, на вид ему было лет сорок. С Клейтонами он был знаком уже несколько лет и примерно столько же с майором Ричем. Он подтвердил то, что уже сообщалось в газетах.
В тот вечер, как раз незадолго до половины восьмого, они с Клейтоном беседовали в клубе за стаканом виски. Вдруг Клейтон объявил о своем намерении зайти к майору Ричу по дороге в Юстон.
– Как вел себя мистер Клейтон? Казался ли он подавленным, или был весел?
Майор задумался. Из него нелегко было вытянуть слово.
– По-моему, он был в довольно хорошем настроении, – наконец произнес он.
– Он не упоминал о своих неладах с майором Ричем?
– Нет, Боже сохрани. Они были друзьями.
– А не высказывал ли он каким-нибудь образом недовольства по поводу... дружбы своей жены с майором Ричем?
Лицо майора налилось кровью.
– Вы, очевидно, начитались этих проклятых газет, с их лживыми намеками. Конечно, он ничего подобного не говорил. Напротив, он сказал мне как о само собой разумеющемся, что Маргарита будет на вечеринке.
– Да-да. Ну а в течение вечера – каким было поведение майора Рича? Было ли оно в чем-то необычным?
– Нет. Ничего такого я не заметил.
– А мадам? Она тоже вела себя как обычно?
– Ну, – ответил он, подумав, – теперь я, пожалуй, припоминаю, что она казалась какой-то притихшей. Задумчивой, что ли, или, может быть, мечтательной?
– Кто пришел первым?
– Спенсы. Когда я появился, они уже были там. Собственно говоря, я заходил за миссис Клейтон, но к тому времени она уже ушла. Поэтому я немного опоздал.
– А как вы проводили время на вечеринке? Танцевали? Играли в карты?
– Понемногу и то, и другое. Сначала танцевали.
– Вас было пятеро?
– Да, но проблем не было, так как я не танцую. Я менял пластинки, а остальные танцевали.
– Кто с кем танцевал преимущественно?
– Ну, по правде говоря, Спенсы предпочитают танцевать вместе. Они слегка помешаны на этом – модные па и всё такое.
– Значит, миссис Клейтон танцевала главным образом с майором Ричем?
– Пожалуй.
– А потом вы играли в покер?
– Да.
– Когда же вы разошлись?
– О, совсем рано. Вскоре после полуночи.
– Вы ушли все вместе?
– Да. Собственно мы все сели в одно такси. Сначала отвезли миссис Клейтон, потом вышел я, а Спенсы отправились дальше, в Кенсингтон.
Наш следующий визит был к мистеру и миссис Спенс. Дома была только миссис Спенс, но ее описание того вечера совпадало с рассказом майора Кэртисса, за исключением нескольких едких замечаний по адресу майора Рича в связи с его везением в игре.
На следующий день Пуаро с самого утра связался по телефону с инспектором Джеппом из Скотленд-Ярда, после чего мы прибыли в апартаменты майора Рича, где нас уже ждал его камердинер, некто Бергойн.
Показания слуги были предельно точными и ясными.
Мистер Клейтон явился без двадцати минут восемь. На его неудачу, майор Рич как раз куда-то вышел. Мистер Клейтон сказал, что он не может ждать, так как должен успеть на поезд, но выразил желание черкнуть несколько слов. С этой целью он и прошел в гостиную. Когда вошел хозяин, Бергойн не слышал, так как в это время готовил ванну; майор Рич, очевидно, воспользовался своим ключом. Но спустя десять минут (по мнению камердинера) майор Рич вызвал его и послал за сигаретами. Нет, в гостиную он не входил. Майор Рич стоял в дверях. Через пять минут он вернулся с сигаретами, пройдя на этот раз в гостиную. В гостиной никого не было, если не считать его хозяина, который стоял у окна и курил. Хозяин спросил его, готова ли ванна, и, получив утвердительный ответ, проследовал в ванную комнату. Он, Бергойн, не упоминал о визите мистера Клейтона, поскольку полагал, что хозяин встретился с ним в гостиной и сам же проводил его. Поведение его хозяина ничем не отличалось от обычного. Он принял ванну, переоделся, и вскоре пришли мистер и миссис Спенс, а через некоторое время – майор Кэртисс и затем миссис Клейтон.
Из объяснений Бергойна следовало, что вряд ли мистер Клейтон мог уйти до возвращения его хозяина. В этом случае, как заверил нас камердинер, он услышал бы звук захлопываемой двери.
В той же невозмутимой манере Бергойн перешел к той части своего повествования, где говорилось об обнаружении им тела. В первый же момент мое внимание оказалось приковано к злополучному сундуку. Этот сундук был довольно внушительных размеров и помещался у стены, рядом с ящиком патефона. Он был изготовлен из черного дерева и в изобилии обит медными гвоздями. Крышка поднималась довольно легко. Я заглянул внутрь и содрогнулся. При том что его тщательно скоблили, зловещие бурые пятна были еще видны.
Вдруг Пуаро неожиданно воскликнул:
– Эти отверстия в нем – они производят странное впечатление. Словно их сделали совсем недавно.
Отверстия, о которых он говорил, располагались на задней стенке сундука. Их было три или четыре. В диаметре они имели около четверти дюйма и определенно производили впечатление недавно просверленных.
Пуаро, наклонившись, внимательно осмотрел их, а затем вопросительно взглянул на камердинера.
– Да, действительно странно, сэр. Я не помню, чтобы видел эти отверстия раньше, хотя, возможно, просто не замечал их.
– Ну, это не важно, – сказал Пуаро.
Закрыв крышку сундука, он отступил в глубину комнаты и, продолжая пятиться, остановился у окна. Оттуда он внезапно спросил:
– Скажите, когда вы в тот вечер принесли своему хозяину сигареты, всё ли в комнате стояло на своих местах?
Минуту поколебавшись, Бергойн наконец с некоторой неохотой ответил:
– Странно, что вы спросили об этом, сэр. Но раз уж об этом зашла речь, то – нет. Эта ширма, отгораживающая дверь в спальню, – она была чуть-чуть больше сдвинута влево.
– Вот так?
Пуаро резко подался вперед и потянул за искусно сделанную ширму из цветной кожи. При этом она заслонила собой часть сундука, и по мере того как Пуаро ее сдвигал, она всё больше загораживала сундук, пока он не скрылся за ней целиком.
– Достаточно, сэр, – сказал камердинер. – Так она и стояла.
– А на следующее утро?
– Она по-прежнему стояла так же. Я хорошо помню. Я отодвинул ее в обычное положение и тогда-то увидел пятно. Ковер сейчас отдали в чистку, поэтому пол голый.
Пуаро кивнул.
– Да, я вижу. Благодарю вас.
Он вложил в ладонь камердинера хрустящую бумажку.
– Спасибо, сэр.
– Пуаро, – спросил я, когда мы вышли на улицу, – эта зацепка с ширмой – не окажется ли она спасительной для Рича?
– Это еще одна улика против него, – уныло произнес Пуаро. – Благодаря ширме, сундук не был виден из комнаты. Из-за нее же не было заметно пятно на ковре. Ведь рано или поздно кровь должна была просочиться сквозь дерево и оставить на ковре пятно. И ширма оказалась как нельзя более кстати. Да, но во всем этом есть нечто такое, чего я не могу понять. Слуга, Гастингс, слуга.
– А что слуга? Он производит впечатление весьма смышленого малого.
– Да. Как вы заметили, весьма смышленого. Возможно ли в таком случае, чтобы майор Рич не подумал о том, что наутро тело наверняка будет обнаружено его камердинером? Сразу после совершения злодеяния у него ни на что не было времени – это понятно. Он затолкал тело в сундук, сундук загородил ширмой и стал готовиться к вечеринке, надеясь на лучшее. Ну а после того как гости ушли? Время самое подходящее, чтобы отделаться от трупа.
– Может быть, он надеялся, что слуга не заметит пятно?
– Такое предположение абсурдно, mon ami*. Запятнанный ковер – это первое, на что должен обратить внимание хороший слуга. А что же майор Рич? Он отправился спать и мирно посапывал в свое удовольствие, не предприняв ничего для того, чтобы замести следы. Очень примечательно и интересно, да.
– Может, эти пятна видел Кэртисс, когда накануне вечером менял пластинки? – предположил я.
– Это маловероятно. Именно на то место падала тень от ширмы. Нет, но я начинаю догадываться. Да, смутно я начинаю догадываться.
– Догадываться о чем? – нетерпеливо спросил я.
– О возможности, скажем так, альтернативного объяснения. Не исключено, что наш следующий визит прольет свет на некоторые вещи.
Наш следующий визит был к доктору, осматривавшему тело. Его рассказ был лишь повторением того заключения, которое он передал следствию. Покойный был заколот ударом в сердце длинным тонким ножом, наподобие стилета. Нож был оставлен в теле покойного. Смерть наступила мгновенно. Нож принадлежал майору Ричу и обычно лежал у него на письменном столе. Как доктор и предполагал, отпечатков пальцев на нем не оказалось. Либо его протерли, либо предусмотрительно обернули носовым платком. Что касается времени, то указывался период между семью и девятью часами.
– А не могли его убить, к примеру, после полуночи? – спросил Пуаро.
– Нет, Это я могу сказать уверено. В крайнем случае – в десять, но наиболее вероятное время – с половины восьмого до восьми.
– Итак, у нас есть еще одна гипотеза, – сказал Пуаро, когда мы вернулись домой. – Интересно, вы видите ее, Гастингс? Для меня она совершенно очевидна, и необходима самая малость, чтобы всё прояснилось окончательно.
– Нет, – ответил я, – ничего я не вижу.
– Ну напрягитесь, Гастингс. Сделайте над собой усилие.
– Что ж, прекрасно, – поспешил откликнуться я на вызов. – Итак, в семь сорок Клейтон был еще жив. Последним, кто видел его живым, был Рич...
– Это наше предположение.
– А разве это не так?
– Вы забываете, mon ami, что майор Рич отрицает это. Он уверено заявляет, что к его возвращению Клейтон уже ушел.
– Но слуга утверждает, что услышал бы, как за Клейтоном захлопнулась дверь. Наконец, если Клейтон действительно ушел, то когда он вернулся? Он не мог вернуться после полуночи, так как доктор определенно утверждает, что смерть наступила, по крайней мере, за два часа до того. И остается только один альтернативный вариант.
– Так-так, mon ami?
– Значит, в те пять минут, когда Клейтон оставался в гостиной один, кто-то другой вошел и убил его. Но тут есть одна загвоздка. Только человек, у которого есть ключ, мог войти незаметно для камердинера, к тому же убийца, уходя, должен был захлопнуть дверь, чего слуга не мог не услышать.
– Совершенно верно, – произнес Пуаро. – И следовательно?..
– И следовательно – ничего. Больше мне ничего не приходит в голову.
– Очень жаль, – пробормотал Пуаро. – А ведь это действительно чрезвычайно просто – как ясные голубые глаза мадам Клейтон.
– Вы и в самом деле полагаете?..
– Я ничего не полагаю, пока не добуду доказательств. Меня может убедить одна маленькая улика.
Он схватил телефонную трубку и позвонил Джеппу в Скотленд-Ярд.
Спустя двадцать минут мы уже стояли перед небольшой кучкой различных предметов, разложенных на столе. Они составляли содержимое карманов покойного. Здесь были носовой платок, горстка мелочи, бумажник с тремя фунтами и десятью шиллингами, пара счетов и потертая фотокарточка Маргариты Клейтон. Кроме того, на столе лежал перочинный нож, авторучка с золотым пером и довольно громоздкий деревянный футляр.
Именно к нему потянулся Пуаро в первую очередь. Он отвинтил крышку, и оттуда выпало несколько небольших металлических насадок.
– Видите, Гастингс, буравчик и всё остальное. Просверлить с помощью этого несколько отверстий в сундуке было бы делом каких-то минут.
– Те отверстия, которые мы видели?
– Ну да.
– Вы считаете, что Клейтон сам их просверлил?
– Mais, oui...* mais, oui! На какие мысли наводят вас эти отверстия? Они не предназначались для того, чтобы смотреть через них, поскольку расположены на задней стенке сундука. Для чего же они тогда? Разумеется, для доступа воздуха. Но никого бы не заботила вентиляция, если бы речь шла о трупе, следовательно, убийца не имеет к ним никакого отношения. Эти отверстия могут означать только одно – кто-то собирался спрятаться в сундуке. И если мы примем эту версию, всё сразу станет на свои места. Итак, мистер Клейтон ревнует свою жену к Ричу. Он прибегает к старому как мир трюку с предполагаемым отъездом. Улучив момент, когда Рича нет дома, он входит в его апартаменты и, предоставленный самому себе, вместо того чтобы писать записку, быстро просверливает в сундуке несколько отверстий и затем прячется в нем. Ведь в тот вечер туда должна была прийти его жена. Может быть, Рич сумеет отделаться от остальных гостей, или она останется после того, как остальные разойдутся. А возможно, она сделает вид, что уходит, а потом вернется. Как бы то ни было, Клейтону, таким образом, всё стало бы известно. Он был готов на всё, лишь бы избавиться от одолевавших его мучительных подозрений.
– Так вы считаете, что Рич убил его после того, как все разошлись? Но доктор сказал, что это невозможно.
– Совершенно верно. Следовательно, Гастингс, его смерть должна была наступить в течение вечера.
– Но все были в комнате!
– Верно, – важно заметил Пуаро. – Вы теперь видите, в чем вся прелесть? Все были в комнате! Какое чудесное алиби! Какое хладнокровие – какая выдержка – какая дерзость!
– Но я всё еще не понимаю.
– Кто заходил за ширму, чтобы заводить патефон и менять пластинки? Вспомните, ведь патефон стоит рядом с сундуком. Все танцуют, патефон играет. А человек, меняющий пластинки, открывает крышку сундука и вонзает нож, который он предусмотрительно сунул в рукав, в тело спрятавшейся там жертвы.
– Это невозможно! Ведь был бы слышен крик.
– А если убитый был предварительно одурманен?
– Одурманен?
– Да. Вспомните, с кем Клейтон пил в половине восьмого. А?! Теперь вы понимаете? Кэртисс! Кэртисс распалил воображение Клейтона, внушив ему подозрения относительно его жены и Рича. Кэртисс предложил ему весь этот план – включая поездку в Шотландию, использование сундука в качестве тайного убежища и, наконец, фокус с ширмой, способной скрыть сундук от посторонних глаз. Не столько для того, чтобы Клейтон мог приподнять крышку и вдохнуть свежего воздуха, сколько для того, чтобы сам Кэртисс мог поднять ее незаметно для других. План этот целиком принадлежал Кэртиссу. Обратите внимание на его красоту, Гастингс. Если бы Рич заметил, что ширма не на своем месте, и вернул ее в прежнее положение – то и это не смутило бы Кэртисса. Он придумал бы другой план. Ну вот, Клейтон прячется в сундуке и постепенно под действием слабого снотворного, подмешанного ему Кэртиссом, теряет сознание. Кэртисс поднимает крышку и наносит удар – а патефон продолжает играть: "Когда мой милый возвращается домой".
– Но зачем? Зачем это? – ко мне наконец вернулся дар речи.
Пуаро пожал плечами.
– А зачем один мужчина застрелился, а двое итальянцев сражались на дуэли? Кэртисс – человек с необузданным темпераментом, и объектом его страсти стала Маргарита Клейтон. Устранив ее мужа и Рича, он, очевидно, надеялся затем добиться ее благосклонности.
– Эти по-детски непосредственные женщины... – задумчиво добавил он, – очень опасны. Но mon Dieu!* Какой артистизм! Мне жалко сознавать, что такой человек будет повешен. Может быть, я и гениален, но я способен признавать гениальность и в других людях. Это гениальный убийца, mon ami. Я, Эркюль Пуаро, говорю это вам. Гениальный убийца. Epatant!
______________
Dieu merci – слава Богу (фр.)
Si, si – да-да (фр.)
C'est dommage! – очень жаль! (фр.)
C'est vrai – это верно (фр.)
Epatant! – потрясающе! (фр.)
Bien – хорошо (фр.)
Mon ami – мой друг (фр.)
Mais, oui – ну да (фр.)
Mon Dieu! – Боже мой! (фр.)