ОЖИДАНИЕ ИСПЫТАНИЙ
5 глава книги «Петербургский Наутилус»
начало – 1 глава – см.: http://www.proza.ru/2009/05/15/672
Не прошло и полгода, как потаенное судно «Морель» было почти готово к спуску и испытаниям.
«Пора уже докладывать царю!» – решил Никонов и сообщил о готовности к спуску в контору Адмиралтейства.
Оставалось подготовить спусковые пути, для чего получить ворвани и говяжьего сала для «насалки» путей. Необходимо было и установить фонари на причале в районе спуска, свечи получить – царь приказал спуск делать ночью, чтобы лишнего вниманья не привлекать.
Но Пётр 1 был очень занят решением более важных дел – больших и малых. Так что доложить Никонову о готовности к испытаниям удалось только в январе 1721 года донесением, а на приём к царю лично – он и того позже попал: в марте!
Пётр говорил с ним очень короткое время. Ефим рассказал, что всё вышло пригодно, и всё на модели испытывать можно. Царь очень торопился в дорогу и указал коротко:
- Дело с «Морелью» - важное. Я хочу сам всё видеть - как нырнёт судно потаенное. Жди! Как смогу – так и к делу…
Царь в это время занимался заключением мира со Швецией. Потом расследовал дела сибирского князя Гагарина, который хотел оторвать Сибирь от России…
Испытания «Морели» многократно откладывались. Пётр отвлёкся от военных мероприятий из-за празднований по случаю окончания длительной Северной войны. Он ездил по стране, издавал множество указов, а в мае 1721-го отправился в поход против Персии, чтобы упредить выход Турции к Каспию, да защитить ограбленных в Персии русских купцов.
Тут совсем царю стало не до потаенного судна. Работы у артели Ефима Никонова совершенно затормозились. Наступили для мастера тяжёлые времена…
Домой приходил Ефим редко – больше сидел в сарае, где приду- мывал, что и как в потаенном судне улучшить. Времени свободного много теперь было. День шёл за днём.
Стал Ефим по городу ходить, смотреть, как народ живёт, кораблями любоваться – петровскими галерами. Познакомился с корабелами Пангало, Окуневым Гаврилой и Ранбургом Иваном. Побывал в Кронштадте, посмотрел на 64-пушечный корабль «Ингерманланд», на 52-пушечный «Архангел Михаил», который участвовал в сражении у Готланда.
Примерялся Ефим: как его потаенное судно будет среди этих красавцев и парусных великанов смотреться?
Вечерами часто тосковал Ефим и по родному селу, и по родным, ко- торых так давно не видел. Время вечером он коротал с Федоткой да Евдокией – все новости городские обсуждали. Федот здорово подрос, возмужал, работал на верфи хорошо, усердно.
Ефим! – Евдокия в красивом красном платье заглянула в комнату мастера. – Что случилось? Где пропадал целый день?
Ефим сидел, неподвижным взглядом глядя в потолок. Словно очнувшись, поглядел на Дуню:
- Что тебе, Евдокия? Что так приоделась? Праздник какой?
- Да и праздник… А ещё, гляжу, совсем ты заскучал, Ефим.
Мне Федот сказал, что никто твоей печали помочь не может. Может я чем помогу?
- Чем ты-то поможешь? Уже два года, как я ожидаю царского приказа о начале спуска на воду да опыте судна своего. Больше двух лет жду, когда «Морель» свою на воде увижу… Знаю, конечно: тише, мол, едешь, дальше будешь. Государь воюет в Персии. Ему не до этого. Головин без царя не может решить, что делать надобно. И в Покровское не пускает – дважды я уже просился! Не пускает…
На верфи писаря да чиновники дразнят «потаенным мастером»!
Какая от тебя польза, говорят! Царю, говорят, и не нужна совсем «Морель» твоя… Ох, плохо мне, плохо, Евдокия Степановна!...
- Вставай, Ефим, иди к столу. Кое-что тебе посоветую.
- Легче будет? – усмехнулся Ефим.
Сели за стол, Евдокия пироги принесла, стопку Ефиму налила и говорит:
- Прошение тебе надо писать – Афанасия попроси! Напишет – да не Головину, а кому из других фаворитов царских – чтоб тот царю доложил. Многие сейчас так просят и свои дела делают: и освобождения от повинностей, и о заступничестве, и о займе, да и об отпуске себе тоже просят!
- Знаю, - хочешь в Покровское, - тихо сказала Евдокия, - видать у тебя там кто-то есть… Ну, да это твои дела.
Так вот: в фаворе у Петра много людей есть. Вот возьми – камер-юнкер Виллим Монс, что при дворе Катерины Алексеевны состоит на поручениях неотлучно, сопровождает её и развлекает. Монс, хоть и немец и русскую грамоту почти не знает, да на немецком стихи пишет…
А одет-то как! Кафтаны носит бархатные с серебряными пуговицами, чулки шёлковые, жилеты из парчи разных цветов…
- Видел я Монса один только раз, да он обо мне, небось, и не знает, - угрюмо заметил Ефим, глядя в красивое раскрасневшееся лицо хозяйки. – Щёголь немец этот, всем женщинам нравится.
- Я-то к нему подход знаю! Помогу твоё прошение передать, он и за тебя похлопочет! Он за многих хлопотал – и за помещика Горского, и за капитана Игнатьева. Да что там Игнатьев! Больше знаю: через Монса наград и чинов добивались и просьбы решали даже князья Андрей Вяземский, Юрий Одоевский, Никита Трубецкой!
- Ну? – изумился Ефим. – Правду что ль, попрошу писаря мне прошение написать об отпуске. Мне бы хоть на три дня туда слетать – брата родного да мать повидать…
- А может, ещё кого? – лукаво спросила Евдокия. – Не зазноба какая осталась, а?..
Ефим отмолчался, налил чарку, выпил. Потом спросил:
- А как величать-то Монса этого?
- Писарю так скажи, что обращение разное, лучше «Премилосердное высочество…», или «Его превосходительству Монсу», или «Высокопочтенному господину…» - и не иначе! И пусть пишет: «Прошу ходатайствовать об отпуске корабельному мастеру…». Бумагу отдашь мне, а я отнесу моему старому знакомому – секретарю Монса – Егору Михайловичу Столетову, и отблагодарю, как смогу, - Евдокия улыбнулась Ефиму.
- А я как с тобой буду расплачиваться за заботу? – Ефим развёл руками. –И не знаю, как скажешь…
- Дело сделаем, а там увидим, - загадочно сказала Дуня. – Толь- ко чтобы больше не печалился ты – вот чего хочу…
Дня через три после этого разговора Ефим вечером шёл с верфи, не глядя под ноги, думая о своих делах в Адмиралтействе.
Туман висел над головой. Влажный воздух проникал сквозь одежду. Внезапно Ефим увидел рядом какое-то здание, хорошо освещённое. Через открытый вход мелькали люди, откуда-то доносилось пение и шум веселящейся толпы. Трактир – понял Ефим. Дверь услужливо отворилась…
Ефим сидел в окружении пёстрой толпы за столом в углу. Перед ним стояло несколько опустошённых кружек. Тоска ожидания, так сжимающая его как железным обручем уже много дней, немного отступила. Рядом сидели три ремесленника. За ними раскачивался, что-то напевая, пьяненький купчишка. Самые разные людишки тут были, разгоняя печаль-тоску, а другие после удачного дельца, а кто и просто время убивал, да общения искал.
Тепло стало, легко даже. Ефим начал различать отдельные голоса, выделяя их из общего гула и пьяных выкриков. Рядом с ним за столом двое сидели – бородач в чёрном камзоле, по виду – чиновник мелкий, и лысоватый купчик, уже прилично выпивший. Впрочем, и высокого роста бородач тоже немало горячительного принял.
Бородач и лысый о чём-то спорили:
- Государь русский, а городу название немецкое дал! – кричал бородач, размахивая руками, - Санкт – Питер – Бурх! Нарёк город наш мерзостным немецким именем! А митрополит осветил сие название, грех на душу взяв!
- Опасные ты речи ведёшь,- оглянувшись, заметил лысый. – Зато, Пётр Санкт-Петербурх отстроил, столицей сделал! Зато типографию здесь открыл! Кстати, вон, видишь, сидит? – Директор типографии, господин Абрамов, к нам сюда забрёл – ведь это он - наш первый в России пиит, напечатавший свой стих!
- Напечатавший? – переспросил бородач. – Это как же?
- Ну так – машиной хитрой! Напечатал и, хоть в единственном количестве, а Петру преподнёс! До того всё пером писали…
- Пиит?…Да мне плевать на это. А царь своим указом разрешил купчишкам крепостных людей покупать для работ, вот это - каково? Да ещё подушную подать ввёл! Что скажешь?
- Так подать – всего рубль в год! – мирно успокаивал бородача лысоватый толстяк. Но бородатый под влиянием выпитого, видимо, повернулся к Ефиму:
- А ты что скажешь о государе? Он русской кровью империю возводит…так?
Ефим не ответил и молча допил водку. Не знал он, что ответить.
- Тише ты болтай, здесь фискалы кругом, - заметил снова тихо лысый господин.
- Пусть слышат! - бородач закричал, перекрывая гул трактирной толпы. – Иностранщину на Руси завели! В огне рукописи древние сожгли! Веру нашу испоганили…
- Так то не при Петре, - вступился лысый, обращаясь к Ефиму, -
это ещё при Алексее Михайловиче и Филарете началось…
Ефим молчал, слушая такие речи.
- А народу-то сколько загублено при постройке Питер-бурха! – продолжал кричать бородач. – И переселено сколько супротив воли собственной – лишь по воле царя.. С ним не поспоришь… Вот его и боятся все. Алесашка его, князь – вор… Крестьяне бунтуют…
- Что до крестьян, - заявил лысый, - так царь Пётр и дворян-крепостников пожизненно служить заставил! Неча даром-то хлеб казённый есть!
Бородач вплотную наклонился к Ефиму и прямо в лицо громко выкрикнул:
- А ты что молчишь? Тебе, что, нравится царь, который русских в голландцев хочет превратить!?
И тут Ефим не выдержал, в глазах у него помутилось, вспомнил он про свою первую встречу с Петром. Схватив огромную кружку с пивом, он бросил её в лицо бородатого и крикнул:
- Врёшь, борода!
Тот бросился на Ефима, не успев вытереть залитую пивом бороду, но Ефим был хорошим кулачным бойцом в Рубцово-Покровском и нанёс ответный удар.
Раздался шум, звон разбитой посуды. Бородач рухнул на стол в большое блюдо с огурцами, а затем вместе с блюдом съехал на дощатый пол трактира. Лысый купчишка рванулся в сторону – к выходу, но… там уже стоял хозяин со слугами - довольно дюжими и высокими. Ещё два здоровяка, работники трактира, пробирались к месту драки, расталкивая по сторонам посетителей…
Ефима Никонова, как человека с положением, полиция препроводила с обнаженными палашами в Обер-Сарваерскую контору…
Продолжение следует
http://www.proza.ru/2009/05/17/986