Два усталых негра надрываются, доказывая публике неоспоримое превосходство того образа мыслей, который чаще всего предполагает их отсутствие. Голос проигрывателя задушил голоса улицы и голоса кухни и голоса булькающей воды в унитазе и голоса из соседней квартиры. Но сосед справа тоже что-то включил, и вот уже между его и моей квартирами воссоздано общее пространство, объединённое общим звуковым полем: он слышит или слушает "моих" негров - я слушаю "его", и наши негры вступают в бешеное соревнование между собой, перескакивая из ритма в ритм, из гармонии в гармонию, то совпадая, то не совпадая между собой, то снижая, то усиливая звук, и я с тщеславным удовольствием отмечаю, что мои-то негры получше будут. Уйдя в свои мысли о глупом и случайном противоборстве не подозревающих об этом певцов, я пропустил момент, и музыка у соседа смолкла, а мои негры впали в жуткую меланхолию и что-то шептали, сами не зная, о чём это и зачем это.
Наверху некто молодая принимает ванну. Я мысленно слежу за последовательностью её движений, и как она изгибает руку, держа кишку душа и как изящно изгибается её спина, когда она вытирает пушистым полотенцем свои прелестные ноги, и как остатки душевой струи после того, как душ уже выключен, булькают одна за другой, рассыпаясь о запотелое от горячего пара дно ванной. Её шаги меня тревожат. Но ещё хуже, когда она начинает отчего-то бегать по комнатам, прыгать и ещё - петь. Это невыносимо, когда поёт молодая и красивая, это чёрт знает как тревожно, это хуже, чем вой волчицы в майском лесу на севере при первых запахах весны. Это чудо какое-то - всего навсего она запела, а я уже сам не свой, сам не знаю, что со мной. Тоска, тоска...
Моя квартира становится тоннелем, дом - чудовищно огромной горой, а поющая женщина - пылающим горным солнцем, недостижимым и холодным. Слепящим сумраком мокрых глаз люди удивляют друг друга в пустынной давке пространства, одинокие как планеты. Её пение напоминает, как я бесполезен здесь, в этом кавардаке инкубаторных ячеек огромного дома, я - невылупившийся из яйца квартиры бронтозавр, я - недопетый крик древних как паутина родителей, унавоженных сознанием сверхполноценности, сверхпобедителей сверхприроды.
Это было в прошлом веке. Когда я родился, вокруг бушевало доброе убийство природы и людей. Ангелы, запрятанные в бомбоубежища, тщетно взывали к милости хотя бы по отношению к совсем пропащему Богу, к милости господа, ставшего лакеем страшных сил.