-Зачем он вообще решил рассказать нам это?- спросил Кевин, смотря на Грегора недоумевающим взглядом.
-Я не знаю,- коротко ответил тот.
Фрейзта и самого мучил этот вопрос. В какой-то мере это напоминало относительно непрозрачный намёк на безвыходность их положения. Но, коль оно было столь «безвыходно», то с чего бы психеру говорить, что он свяжется с ним, как только он разберётся с этой проблемой?
-Он до невозможности большой оптимист,- внезапно вступила в разговор Эмили,- поэтому, что бы вы не подумали сейчас, вы ошибаетесь.
-С чего такая уверенность?
Девушка взяла со стола банку с сине-белыми пилюлями, достала оттуда две оных и резким движением проглотила их. Выдержав после этого некоторую паузу, она всё же ответила.
-Если бы вы не боялись его так сильно, вы бы тоже обратили на это внимание. Он не такой уж и ужасный как вам кажется. Они в большинстве своём все не такие уж и ужасные как вам кажется.
-С чего ты взяла, что я его боюсь?
-Я видела сотни солдат, которые боялись одного лишь упоминания о таких, как он. Они боялись лишь потому, что слушали глупые выдумки. Он другой, не такой как вы или я, а других принято бояться или ненавидеть.
-Но я не ненавижу его.
-Зато вы боитесь. Боитесь его самого и всего того, во что он верит. Боитесь не столько из-за собственного на то желания, сколько лишь по тому, что вас учили бояться его.
-А ты? Ты тоже его боишься?
-Нет. Я не вижу в нём никакой опасности. Мне встречались люди ещё более опасные, нежели ваше о нём представление.
-Куда уж опасней,- с усмешкой ответил светлый.
Эмили прекрасно понимала, что только что её ушей коснулась не более чем обычная шутка, но она всё же недовольно покачала своей головой. Грегор слишком несерьёзно относился к её словам. Она прекрасно понимала, что вытащить их с этой умирающей планеты способен лишь один Феликс, но вбитые в голову Фрейзта предрассудки могли внезапно стать между «остаться» и «выбраться». Пусть сейчас эти самые предрассудки особо ему не мешали, но психология штука загадочная, и кто знает, какую бредовую идею вдруг породит его ещё не отошедший от догматов войны мозг.
***
Наступила ночь. Столицу накрыло плотное тёмное покрывало сна, которое имело небольшую прореху лишь в одном месте: на одном из этажей стеклянной башни, где всё ещё мерцали неровным светом трубковидные лампы. Именно этот этаж был отведён под покои хаосита. Феликс достал из стола небольшой металлический ящичек с электронным кодовым замком. Пальцы закованной в наручь руки легко и быстро набрали комбинацию из семи символов, и сопровождаемая тихим щелчком крышка ящичка приоткрылась. Психер бережно извлёк из коробки аккуратный свёрток бархата. Он развернул материю и обнажил для лучей искусственного света отрезанную лапу скейвена.
Все принимаемые им меры для подавления инфекции в организме солдата из Примресса имели в лучшем случае временный эффект, и у Феликса появилась вполне парадоксальная идея: эти твари могут быть иммуноустойчивы к подобному заболеванию, а коль так, то почему бы не попытаться найти в их организме ровно то, что могло бы отвечать за подобный иммунитет. Хотя, подобное предположение могло быть не более чем ошибочным, ведь, возможно, сама продолжительность жизни крысоподобных скейвенов не принуждала их за столько времени выработать иммунитет к этому заболеванию. Но ему всё же стоило хотя бы попытаться. Именно ради этого он вернулся в канализационную систему в поисках хоть какого-либо более менее приличного объекта для изучения. Его бы, конечно, больше порадовал бы цельный представитель расы, нежели это, но он не собирался рисковать судьбой города ради собственного научного любопытства, ведь пока единственное, что он точно представлял себе об этих тварях, заключалось в том, что маленькими группами они предпочитают передвигаться исключительно при малых наличиях солнечного света. Хотя здесь сам Феликс их прекрасно понимал: он бы сам ни за что не вылез бы без хорошего запаса Мин-Вэкса из этой стеклянной башни без особой на то надобности. Он даже сейчас их чувствовал. Но он не имел ни малейшего представления об их количестве. Он просто знал, что сбившись в небольшие группки эти огромные крысы кружат подле высоких городских стен, и что-то говорило ему, что «гуляют» они подобным образом отнюдь не от скуки.
Он напряжёно вздохнул, извлекая из своей портативной медицинской станции очередной хитроумный прибор. Два плотных металлических кольца сомкнулись на обрубке, оставшемся от некогда смертоносной крысиной лапы, и тонкие металлические штыри, что были интегрированы в каждый из этих прочных охватов, со свистом рассекли воздух, жадно впиваясь в омертвевшую плоть. Приводы дюжин миниатюрных насосов загудели, стоило психеру подключить к этому жутковатому на вид аппарату небольшой резервуар с бирюзовой жидкостью, и холодная безбожная жидкость стала циркулировать по обрубку, вливаемая и выкачиваемая из него по пустотам в пронзивших его металлических штырьках. Прошло несколько секунд, когда один из когтистых пальцев внезапно вздрогнул: сперва - вяло, еле заметно, потом ещё раз – более резко и более судорожно. Вслед за ним зашевелился ещё один, а затем ещё и ещё, покуда вся рука целиком не обрела вновь способность шевелится. Конечность лишенная тела пыталась извиваться в мёртвой хватке безбожного приспособления, словно в агонии та судорожно пыталась ухватить любой предмет, длинные когти впивались в стол, оставляя на его поверхности неровные глубокие борозды, шрамы, свидетельствовавшие о её собственных муках. В ответ на это жестокий и холодный механизм сильнее сжал свои обхваты и приподнялся над пластиком стола на двенадцати позолоченных паучьих лапах.
“Ну уж нет, твой секрет будет моим” пронеслось где-то под его капюшоном “он будет моим”
***
Кевину не спалось. Ему мерещились шорохи возле его палатки, ему казалось это всё неправильным, чуждым, не естественным. И сами же шорохи упорно нашёптывали ему слово в слово его же собственные мысли: «Это не правильно.», «так быть не должно», «это ОН во всём виноват!». Скрытая в глубине его самого зависть медленно пробуждалась от своего спокойного сна. Зависть его не желала сама больше спать и не позволяла спать ему самому. Эту самую зависть пробудила «несправедливость», которую Кевин нашёл в собственном рушащемся мире. Он с самого своего рождения был безразличен ко всякого рода несправедливостям: он сознательно участвовал в создании того, что должно было убивать ни в чём не повинных людей, и делал этого без какого-либо сожаления. Хорд был умнее его, Хорд всегда был лучше его, ему никогда не было суждено стать таким же как Хорд, и поэтому Альри смерился, стал для того другом, надеясь на то, что будь он поближе к нему, и Генри научит его, пусть и сам того не желая, быть таким же. Альри старался жадно слушать всё то, что срывалось с губ его товарища, слушал, но ровным счётом ничегошеньки не понимал. Изображать из себя невинного пустоголового дурочка – вот оно лучшее, что получалось у Кевина Альри, пожалуй, лучшее ровно по тому, что он и был пустоголовым дураком. Он был вполне наивен, но вовсе не был безвинным: вина его заключалась в его собственном безразличии, в его упорном желании жить вялой жизнью по инерции, жизнью от «толчка и до толчка». Он жил, а, может, и попросту существовал, в омерзительном рутинном покое, который забирался ему в ноздри и заполнял ему лёгкие, вызывая тошноту, рвоту и отвращение к собственному несбалансированному бремени, на котором один шутник нацарапал гвоздём слово «жизнь». Но он не желал ничего менять, наоборот же: он намерено шёл по пути наименьшего сопротивления, покуда, сама судьба не пинала его сзади, заставляя сделать шаг в ту или иную сторону в надежде спихнуть его с намеченного им для себя пути бездействия, но по сути же было уже давно поздно, ибо он уже был на узкой извилистой улочке, где ему оставалось лишь только больно биться об бетонные перекрытия и стены домов, а дальше его ждал тупик, сплошная непроницаемая высокая стена, которую нельзя обойти, через которую ему никогда не перелезть. И вся его проблема теперь в том, что жизнь не научила его поворачивать, что после того, как он упрётся в стену, ему будет уже некуда идти, потому что вернуть назад ничего нельзя, это будет коней его жизненного пути, просто конец самой его жизни.
Но в чём же всё-таки заключалась эта парадоксальная «несправедливость», что столь сильно всколыхнула пустоту его сердца? Ответ вполне прост: вся эта сплошная «несправедливость» - это Генри Хорд, его идеальность, его превосходство. Раньше он думал, что сможет научиться у Генри этому, научиться этому ровно также, как он научился терпеть жар от домны. Думал он так до того самого момента, пока он не понял, что Хорд может полюбить, и Хорда тоже могут полюбить, а его никто и никогда не полюбит. Он пуст. Он паровой двигатель, что работает на холостом ходу: ужасные затраты энергии, а эффекта – ноль. Он морально убогий и глупый, хотя в глаза людям сперва бросается второе, но стоит им понять его нравственное уродство, и его глупость теряет свою значимость. Генри Хорд давно заметил ту пустоту у него внутри, то безразличие, ту боязнь ответственности. Он хотел излечить его от этого нравственного недуга: неоднократно пытался натолкнуть его на верный путь, старался объяснить ему, что хорошо, а что плохо, надеялся, что он наконец всё же поймёт, что его судьба зависит лишь от него одного. И молодой и глупый Альри слышал его, но он не слушал его, не слушал не столько по тому, что не мог, сколько по тому, что не желал слушать. Он всего лишь желал измениться, просто стать лучше, научиться любить и стать любимым, но при этом он ровным счётом ничего не желал делать для этого, будто бы полагая, что всё это сможет прийти само собой.
Генри Хорд был святым, по крайней мере Кевин видел его таковым на своём собственном фоне. И он ненавидел Генри за это, ненавидел его и завидовал ему. “Лучше бы ты пристрелил меня тогда, старина Хорд” подумал Кевин, нервно содрогаясь от очередного шороха снаружи палатки.
***
Солнце лениво выползало из-за линии горизонта, заполняя опасным для жизни светом высушенную пустыню, в которую успел к тому моменту превратиться Римор. Хаосит всматривался в этот рассвет как в последний в своей жизни. Смотря уже не в первый на это солнце сквозь стекло башни монарха, он всё ещё не мог смириться с этим безмолвным, но столь очевидным доказательством человеческой безрассудности.
-У тебя есть хорошие новости, которыми ты бы мог поделиться с людьми?
Феликс обернулся: Мэйс вопросительно смотрел на него ещё сонными глазами, его лицо, подобно лицам многих прочих, уже покрывали небольшие бесформенные фиолетовые пятна, ещё не такие яркие, но всё же способные бросаться в глаза.
-Честно? Ни единой. Энергии, что находится в нашем распоряжении, хватит лишь на то, что бы открыть портал на очень маленький промежуток времени.
-Разве это на столько уж и плохо?
-Нет, язычник, просто сквозь него сможет пройти не более одного единственного человека. Я бы не хотел казаться чересчур пессимистичным, но мне не кажется, что транспортировка людей с Римора по одиночке по нестабильной пространственно-временной аномалии может быть самым удачным решением в нашей ситуации.
-А почему бы и нет?
-Кроме того, что сама Рамка либо же энергоблоки могут не выдержать непредсказуемо-резких перепадов напряжения? В конце концов они просто люди. Кроме того, среди них есть и гражданские. Я уверен, что при использовании подобной методики начнётся паника, и тогда за право поскорее покинуть этот гибнущий мир люди будут убивать друг друга, убивать без сожалений, без сомнений. В этом человек хуже зверя.
-Но ведь отправить одного всё же можно?
-В принципе, я не исключаю возможность этого. Но лично я не могу покинуть Римор, по крайней мере, не сейчас. Ведь если я уйду, то кто же тогда остановит болезнь? Кто же тогда повторно откроет портал?
-Тогда отправь кого-то из нас, Феликс.
-И кого же, Филопей Мэйс? Не тебя ли мне отправить в мой собственный мир? Харопод не место для светлого священника, и мы оба это знаем: ты успеешь накликать на себя беду ещё за долго до того, как захочешь открыть свой рот.
-А как насчёт кого-либо ещё?
-Я не знаю кому это можно доверить, я не знаю у кого из этих людей хватит мозгов на то, что бы не провоцировать подобных им ветеранов последней войны.
-А как насчёт Роберта?
-Роберта? Мне не кажется, что это было бы подходящей идеей…
-Он молод, в этом ты прав. Но ведь в его молодости есть и свой особый плюс: его сердце не успело пропитаться нелюбовью к представителям твоего ордена.
-Может ты и прав… Может и прав… но я всё равно не смогу отправить его, покуда не буду уверен в том, что эта самая инфекция не сможет с его помощью вырваться в те миры, что мы должны защищать.
-Ах, если бы мы просто могли покинуть город…
Феликс хотел было прокомментировать эту самую реплику, как вдруг сдерживающее поле Купола неистово замигало у них над головами.
-Что это за…
-Ункмор,- только и произнёс психер.
Он давно уже предлагал отдать его на расправу людям, что стали жертвами алчности и жажды власти мнительного старика, но эти глупцы с их моралью и прощением, как говорят, «упёрлись рогом». Вот они и поплатились за свою мягкосердечность. Видимо, наследный правитель Римора давно припрятал в своём рукаве этот козырь, система удаленного доступа к распределителям Купола, кто бы мог подумать.
Феликс рванул к лестнице. “Куда ты?” раздалось у него за спиной. “За этим ублюдком” прокричал тот в ответ, резко сокращая расстояние между собой и крышей. Антиграв был единственным возможным способом покинуть город не проходя сквозь ворота, поэтому Феликс и Грегор условились держать его наличие в тайне от остальных, на случай непредвиденных обстоятельств. “Вот они и наступили” подумал хаосит, прожигая выстрелом из своего плазменного пистолета дыру в железном люке, преграждавшем ему путь на крышу. Внезапно в голове у него пронеслась интересная мысль “А как же он открыл его?”. Когда он поднялся на крышу, он понял ответ на свой вопрос: Конрад, один из офицеров Грегора, стоял подле Унмора. “Видимо, старик предложил мерзавцу место стрелка в кабине антиграва взамен на его персональный код.”
-Я ожидал от этой мрази подобного поступка, Конрад, но меня уверяли, что ты один из самых преданных служителей своего ордена.
-Ничего личного, но если Орден не сможет вытащить меня от сюда, то я просто вынужден покинуть этот город самостоятельно,- ответил тот, следя за каждым движением психера дулом своего карабина.
-Как давно ты смотрел на своё лицо, язычник?
-Даже если тебе удастся найти лекарство, ты ни с кем не поделишься им. Уж меня-то тебе не обмануть, ведь я воевал и прекрасно знаю, как поступают тебе подобные. Но не думай, я никоим образом тебя не виню – я на твоём месте поступил также бы.
-Я ценю твою поддержку Конрад, жаль, что всё сложилось именно так.
Психер моргнул, и сердце предателя просто остановилось в его груди. Покрытое тёмно-фиолетовыми пятнами лицо не покривилось от боли, хитрые орлиные глаза даже не успели моргнуть, он просто безвольно рухнул, распростёршись на аккуратно размеченном на квадраты бетоне крыши.
-Сколько времени осталось до отключения Купола, Ункмор?
-Столько, сколько будет необходимо.
-Ответ не верен,- сказал Феликс вскидывая свой плазменный пистолет.- Ты ведь не хочешь присоединиться к нему?
-Убьёшь меня, и тебе не удастся ни остановить систему, ни вновь включить сдерживающие поля Купола,- ответил тот, показывая небольшое по размером напоминавшее книгу устройство у себя в руке.
-Ты ведь не хочешь торговаться со мной, глупый старик?
-Просто подумай о том, скольким людям ты можешь причинить вред своими поступками.
-На меня не действуют подобные слова, я - не наш любезный друг Грегор Фрейзт. Судьбы этих людей меня волнуют куда меньше, нежели судьба моей миссии. Ты сам всё ещё жив лишь по той обыкновенной причине, что мне нужен код для отмены твоей последней команды.
-Тогда я буду жить вечно…
“Вечно?” подумал психер “ну, если только в мечтах”. Вот оно, то чего он так долго ждал, в разуме старика он услышал приглушенное эхо, это была она, верная последовательность, необходимая ему сейчас почти также как и воздух. Единым усилием воли он резко потащил портативное устройство на себя. Клавиатура выскользнула из под пальцев старика. “Передай Римору привет, ублюдок” сказал Феликс, нажимая на спусковой крючок. Он бы с удовольствием понаблюдал бы ещё за тем, как языки кирпично-красного пламени обвивали то, что осталось от Ункмора, но у него не было времени на подобные развлечения. Ловкие пальцы быстро набрали украденную из чужого разума последовательность. Интерактивная консоль вывела “команда принята. Идёт выполнение команды” внезапно дисплей прибора замерцал красным и высветил “обнаружена ошибка: отключение сдерживающих полей Купола вошло в последнюю фазу. Отмена отключения невозможна”. Психер склонился над телом Конрада и потянул на себя серебристую коробочку рации, чёрный шнур распрямился почти во всю свою длину, большой палец его левой руки нажал на маленький переключатель, рация нервно зашипела, после некоторой паузы из-под узорной маски раздалось “всем приготовиться к обороне столицы”.
***
-Как самочувствие?
-Уже не так плохо…,- ответил Торнт
-Я искренне рад это слышать. Ты сможешь держать оружие?
Тот судорожно кивнул. В выражении его лица читалась надежда и даже пустая правая глазница была полна не единой лишь мертвенной чернотой. Феликс вздохнул и всучил ему комплект иллюминатийской экипировки. Сержант гладил своими пальцами гладкую кожу брони. Пусть он никогда прежде не надевал подобной марки, но броня она всегда броня, в независимости от кто и из кого её сделал. А солдату броня может навевать некоторые воспоминания, воспоминания о тех, кто стоял с ним рядом на городских стенах, о тех, кто прикрывал его спину. И Феликс прекрасно понял о чём тот думал.
-Ты не обязан делать этого. Если хочешь, я могу помочь тебе воссоединиться с теми, кого ты потерял в Примрессе. Ты не почувствуешь боли, ты не почувствуешь этой ложной вины.
Торнт задумчиво посмотрел на него. Он смотрел так на него около двенадцати секунд, затем он надел данную ему броню.
-Нет,- сказал он,- я буду сражаться с этими тварями. Они отняли у меня глаз, они отняли у меня товарищей. Эта обида стоит отмщения. А месть стоит жизни.
Хаосит кивнул и протянул сержанту свою сжатую ладонь. “Месть может стать смыслом жизни. Но не стоит делать из неё оправдание собственной жизни.” он разжал ладонь, и в руке у него блеснул небольшой металлический предмет “тебе пригодиться это”. Торнт взял вещицу и повертел её в своих руках. “Этот имплантат заменит тебе утраченный глаз” услышал он наконец подсказку, “на вид он конечно не так уж и хорош, как настоящий, но, что касается чёткости изображения, то здесь он просто не заменим даже органикой. Процесс интеграции вполне автоматичен, но это может оказаться весьма болезненным.”
Торнт поднёс шаровидный кусочек металла к пустой глазнице, тот засвистел и выпустил из себя несколько миниатюрных нейро-щупалец. Бледные отростки вползли в черноту жуткой дыры, увлекая в след за собой искусственный глаз, когда стальной шар закрепился на своём новом постоянном месте пребывания, в его передней секции раскрылось небольшое округлое отверстие, из которого лениво выползла телескопическая линза. Торнт не мог скрыть своего маленького счастья, когда он понял, что он снова нормально видит, возможно даже немного лучше, чем прежде.
-Не стоит меня благодарить: создание подобных вещиц – моё хобби. А теперь собирайся, тебя ждёт городская стена. Ты знаешь, что тебе делать.
Тронт утвердительно кивнул и покинул помещение. Феликс долго смотрел на ту дверь, в которую вышел сержант, такой безнадёжно умиравший прежде, такой невозможно живой и энергичный сейчас. Уроженец Харапода мог собою гордиться, ведь он смог победить протовирус, по крайней мере, сейчас он мог считать, что ему это удалось. Торнт дышит, говорит и думает - вакцина сработала. Так почему же не воспользоваться предложением Мэйса? Почему бы не отправить в мир бескрайних льдов какого-либо светлого язычника? Новый острый приступ боли заставил его пошатнуться, он схватился за угол медицинского стола, пытаясь не позволить себе морщиться от боли. Он чувствовал, как ненависть нарастала в мерзких крысах параллельно тому, как росло само их число. Они, подобно людям, понимают одну обыкновеннейшую истину: если голубоватая половинка сферы над городом вздумала мерцать, то это отнюдь не с проста. Скейвены ожидали своего часа, того самого момента, когда непроницаемая силовая шапка Купола исчезнет, оставив город практически беззащитным. Видимо у него нет выбора: он отправит одного человека, ровно одного язычника в свой родной мир, что бы тот попытался найти помощь, правда он не намеревался заранее готовить парня к тому, что он может не найти среди снегов и ветров того, что он хочет там найти. Он извлёк один небольшой шприц без каких либо делений на нём из небольшого серебряного ящичка в своей портативной медицинской лаборатории, “Роберт” подумал он “а почему бы и нет?”
***
Грегор слушал то, что покорно извергал ему изрядно шипящий динамик передатчика. Но ни единый звук из услышанных им не навевал и капли оптимизма.
“Итог: через несколько минут сдерживающие поля Купола будут отключены. Ровно тогда на нас обрушится поток радиоактивного излучения, к которому ещё через секунд пятнадцать-двадцать присоединиться невообразимо-несчётное множество скейвенов. Запустим мы сдерживающие поля или нет, мне не известно, но мне известно лишь одно – если хотя бы небольшая группа скейвенов прорвётся в город, возобновление полного функционирования Купола потеряет всякую необходимость.”
-Феликс, скажи мне честно, как ты сам полагаешь, это Конец?
“Для меня конца не бывает, Грегор, для меня всё бесконечно. Но, коль скоро ты имеешь в виду нашу неотвратимую гибель, то я слышал о мальчике, который пережил нападение Рассветного Зверя.”ответил всё тот же голос, казавшийся уже таким знакомым, почти родным.
-Что ты хочешь сказать?- спросил Фрейзт, делая вид, что он не понял этого достаточно тонкого намёка.
“Ничего особенного, Планетарный Губернатор Фрейзт, я просто хотел напомнить вам то, что вы и знаете сами: безнадёжных ситуаций не бывает, просто есть выходы, которые скрыты от взора конкретного человека, по причине ограниченности сознания того самого конкретного человека. Лично я понял лишь одно: сидеть в столице бесполезно, мы должно продвигаться на север… Скольких людей тебе удалось привлечь на свою сторону?”
-Что?
“Просто скажи сколько”
-Я уже сбился со счёта: я не могу найти для них места ни в палатках на площади, ни в бараках бывшей милитаристской зоны, мне остаётся размещать их под открытым небом, либо же в нутрии тех зданий, которые ещё не грозятся обвалиться.
“Тогда этого будет вполне достаточно”
-Только не говори мне, что ты собираешься воспользоваться ими для противостояния этим тварям.
“Нет, к тому времени как эти люди достигли бы столицы, мы могли бы быть уже мертвы. У меня есть некоторая доля оптимистического настроя, не спорю, но никакого желания обманывать себя самого я не имею. К северо-востоку от Гразорнея должен находиться небольшой город, созданный ещё в пору Колонизации.”
-Как он называется?
“Это не столь важно, поскольку тебе едва ли будет необходимо спрашивать дорогу у местных радикально-настроенных форм жизни. Тем более я прошу заметить, что этот город считается заброшенным уже около двадцати лет, а само его название просто не встречается на местных картах.”
-Тогда почему мы должны идти туда?
“Ответ столь же парадоксален, сколь и прост: именно туда я собираюсь вывести людей из столицы. Дело в том, что этот город является конечным пунктом скоростной электродороги. Просто дальше повстанцы успели разобрать рельсы и конструкции опор на сырьё, из которого они в последствии отлили себе экипировку. У нас есть единственный шанс: покинуть осаждаемый город через восточные ворота и, добравшись до этой самой электродороги, отправиться на столько далеко на север, на сколько это будет возможно. Я согласен, это рискованно, именно по этому я не воспользовался этим путём отхода раньше, но теперь терять уже всё равно нечего.”
Пространство по ту сторону динамиков заполнилось беспорядочным шорохом, сквозь который было отчётливо слышно, как чей-то прежде не звучавший в эфире голос изрёк “Купол погас, сэр”.
“Боюсь нам пора прощаться, Грегор. Идти через захваченные повстанцами сектора – не самое безопасное занятие. Ты не нужен мне мёртвым, поэтому я прошу тебя быть хотя бы на этот раз поосторожнее”
Грегор Фрейзт прекрасно знал, что хаоситы не верят ни в богов, ни в удачу, но ему всё же невероятно хотелось сказать ровно одному хаоситу что-нибудь на прощание, возможно потому, что к этому самому хаоситу он успел начать привязываться, пусть и не желал так уж явно этого показывать.
-Феликс, удачи тебе…
Эфир потонул в беспорядочном потоке помех и свистов, психер отключился и теперь был намерен реализовывать все свои хитроумные планы.
***
До того как Торнт занял место на стене Примресса, он был неплохим солдатом, возможно одним из лучших на всём Риморе. Но судьба-злодейка когда-то распорядилась достаточно жестоко: в одном из своих не малочисленных боёв он получил вполне серьёзное ранение и, несмотря на все его протесты и заверения, был отправлен в ближайший госпиталь. Тогда восстание на севере было лишь жалкой полупрозрачной дымкою по сравнению с той грозовой тучей, в которую оно превратилось к моменту прибытия на Римор иллюминатийцев. Тот самый конфликт известен в истории Римора как «Южный Кризис», суть которого заключалась в беспрецедентном изничтожении любых несогласных с Режимом индивидов. Так вышло, что ближайший к тогда ещё рядовому Торнту госпиталь располагался в злополучном Примрессе. Прошло несколько месяцев, инцидент с недовольством в южных секторах планеты был окончательно исчерпан, Торнту за особые боевые заслуги дали звание сержанта и выписали из госпиталя. Он незамедлительно отправился в ближайший администраториум и запросил место нахождение своей дивизии. Чиновники порылись в каких-то бумажках, сверили по систематизированной базе данных какие-то цифры и попросили его прийти на следующий день. Как только поднялось солнце, ещё до того как включился первый компьютер в здании администраториума, Торнт уже поджидал чиновников возле внушительных стеклянных дверей, они входили, учтиво его приветствуя и говоря, что вот-вот должен был выйти человек, ответственный лично за его вопрос, и всё обсудить с ним. Так прошла неделя, затем ещё одна и ещё одна. В конце концов его лично пригласили в кабинет к какому-то высокопоставленному чиновнику в пятом колене, который занял его продолжительной беседой о том, какой же Торнт молодец и как же много он сделал для своей планеты, даже клятвенно пообещал походатайствовать пред выше поставленными чинами о присуждении тому ордена и чего-то там ещё. Когда же Торнт спросил, где всё-таки находится его родная и любимая дивизия теперь, чиновник достал аккуратный информационный планшет, на котором за серийным номером документа и сотнею-иной подписей всевозможных чиновников и офицеров всех уровней и мастей было приписано, что дивизия генерала Оршта была передислоцирована в столицу с целью личной охраны его наследного величества всемогущего и единовластного Ункмора. Тогда Торнт спросил, когда он может приступить к своим прямым обязанностям. В ответ на это чиновник извлёк из своего стола ещё один планшет, на котором было сказано, что, в связи с ограниченностью выделенного под апартаменты для солдат места, дивизия Оршта будет вынуждена, сколь бы прискорбно и печально руководству не было бы это осознавать, отказаться от предоставления места ряду военнослужащих, которые не принадлежали к офицерскому составу, в частности это касалось и самого сержанта Торнта. Но чиновник тут же заверил сержанта, что ему ни в коем случае не стоило ни о чём волноваться, и показал очередной документ, на этот раз это был аккуратный серый лист бумаги выработанной из вторичного сырья третичной переработки. Аккуратные ровненькие буковки говорили, что любой военнослужащий, который не был уволен из рядов вооруженных сил, но по ряду от него самого не зависящих обстоятельств был лишён своего места, имел неоспоримое право на получение альтернативного места либо должности с не меньшим окладом, с допустимым выбором из всех предоставленных ему на рассмотрение.
Из всех возможных должностей были возможны лишь повар в офицерской столовой, которую посещали лишь два офицера, инструктор в учебке и ровно то, что числилось под графою «защита и охрана местного трудового и прочего не военизированного населения». Сам Торнт был бы не прочь гонять салаг по минным полям, но тем же вечером повстанцы-северяне отправили всю учебку вместе с будущими рядовыми и текущими инструкторами к долбанным праотцам, взорвав её при помощи дюжины-другой протонных зарядов, украденных с одного из захваченных складов. Вот так вот и пришлось бравому Тронту забраться на городскую стену, с которой его в последствии не удалось согнать ни ветрам, ни палящему солнцу, ни повстанцам ни пулям – в общем-то никому и ничему, за исключением огромных кровожадных крыс. А медаль ту он так и не получил.
Торнт полагал, что его бросили, смешали с грязью и забыли в этом мерзком подобии города, хотя на самом деле он просто не знал, что Бартимар Оршт вместе со своими людьми нёс не комфортную службу в нутрии стеклянной башни, а покрывался отвратительными волдырями под палящим солнцем возле топливопровода, который тогда казался генералу практически бесконечным, выходившим из ниоткуда и простиравшемся в никуда. Ранение спасло Торнта от участи, которую приняли многие его старые товарищи: топливопровод.
Но вот сейчас сержант Торнт снова стоит на стене но теперь это отнюдь не захудалый Примресс, а самый важный, самый главный город на всей его умирающей планете. Возможно, это будет его самый последний бой, бой без компромиссов, бой без поблажек, как и когда-то давно, когда в бой в месте с ним шла вся дивизия генерала Оршта. Голубые сдерживающие поля Купола отключились, заслон спал, солнце слепило его, фокусатор искусственного глаза автоматически сузил зазор, не позволяя лишнему свету искажать свою картинку. Глаза вставших на стены людей привыкли к яркому солнечному свету. Но они не могли разглядеть ничего постороннего, лишь мёртвая истрескавшаяся почва. Ушей сержанта коснулся уже знакомый шум, теперь-то он знал, что это скейвены вылезали из своих укромных убежищ под землёй. “Всем приготовиться!” скомандовал он “сейчас эти мрази полезут!”