Жёсткий сухой ветер развевал его комбинезон подобно синему горделивому флагу, водруженному на какое-либо величественное здание. Но Генри вовсе не был изящным позолоченным штандартом, а под его ногами находилась не более чем крыша полуразрушенной бетонной постройки, стены которой были насквозь пропитаны запахом керосина и жжёной резины. Там впереди, на центральной площади, возле огромного стального «жука», еле разгоняя вечернюю мглу, неровно подрагивали тусклые бледно-жёлтые языки искусственного огня, возле которого теснилось несколько солдат, пытаясь заполучить хотя бы какую-нибудь толику скудного тепла, но казалось, что столь же скупое, как и местный квартеймейстер, пламя, зарожденное из сухого топлива, собиралось делиться с людьми своей единственною ценностью лишь в самом крайнем случае.
Генри мог бы ещё долго наблюдать за этой картиной, но внезапный вопрос из пустоты за его спиною заставил его обернуться. Духовный лидер монодоминантов Римора мерил его оценивающим взглядом, теребя свою посеребренную годами бороду. Так и не дождавшись ответа, он вновь задал свой странный вопрос “неужели ты и вправду полагаешь, что им можно верить?”
-Возможно я не совсем по…
-Всё ты понимаешь, Генри Хорд, обманутое дитя Небесной Матери. Неужели ты не видишь, что их нечестивость написана на самих их лицах? Они же порождения порока и обмана!
-Учитель, боюсь вы…
-Что я? Ты полагаешь, что я, верный слуга Небесной Матери, могу заблуждаться?- глаза старика превратились в два безумных шарика из белого стекла, а лицо побелело и вытянулось до неузнаваемости.- Неужели ты смеешь считать, что Небесная Матерь обделила своего бессменного пророка своею мудростью? Как ты можешь позволять себе…
-Я прошу вашего прощения, я вовсе…
-Молчи, Генри, молчи и слушай, ибо они обманули тебя также, как они пытались обмануть меня, но наша великая богиня видит свет истины во мраке лжи и сомнений…
-Но если вы видели их обман, то зачем вы впустили их в город? Зачем позволили приблизиться к нашей общине?
-Я хотел, что бы они просто ушли, оставив свой обман и наши жизни здесь, но… но они не собираются уходить, поскольку у них есть эта дьявольская машина,- сказал он, указывая скрюченным перстом в сторону исполинского «жука».- Им не нужна была бы эта… штука, если бы они пришли с миром, как они, в прочем, и говорят… Но мы нападём на них, когда они будут спать: это единственный способ защитить веру от посягательств самозванцев… И ты, Генри, ты поможешь мне в этом, ибо никто не сможет сделать это лучше тебя.
Старик посмотрел на Хорда полными надежды глазами. Эгоистичный и непокорный ветер развевал волоски его бороды, подобно обрывкам лохмотьев бедняка, трепля их из стороны в сторону по своему усмотрению, вырывая из уголков его усталых больных глаз маленькие бусинки жемчужных слёз.
Генри был напуган, но напуган не столько самими словами старика, сколько тем, что сам Генри, впервые за столько лет, не хотел быть частью его великого акта во имя веры, не хотел присутствовать при этом и даже слышать это. Впервые Хорд, с его высокой моралью и незыблемыми идеалами усомнился в правоте того, что ему предлагали делать, как, впрочем, и в правоте всех своих предшествовавших деяний. Он был готов проклинать себя за те многие злодеяния, что он совершил ради веры, и, в то же самое время, называть себя праведником. Весь его внутренний мир словно раскололся на две разные половины: до точки отсчёта и, соответственно, после неё. А за отсчёт можно было взять то самое мгновение, когда весь прежний он утонул в черноте глаз незнакомки.
***
Эмили инстинктивно проснулась, когда чья-то ладонь закрыла ей рот. Моментально рука её метнулась к кобуре, но пистолета там уже не было. «Тссс! Тише, я не причиню тебе вреда» раздался знакомый шёпот. Она с огромным удовольствием сказала бы, что она думала по этому поводу, но ей мешала плотно прижатая к её губам аристократическая мужская ладонь. В темноте палатки блеснул её пистолет. «Я верну его тебе и уберу руку, как только ты пообещаешь мне, что не будешь кричать. Я предупреждаю: то, что я должен тебе сказать, - очень важно» снова повторил голос. “Кричать?” сперва Эмили показалось, что она ослышалась, но нет, похоже, этот наглец действительно сказал “кричать”, неужели он мог подумать, что она… В прочем это было не важно, и она попыталась кивнуть в качестве согласия.
Пусть и нехотя, Генри всё же убрал ладонь от её нежных губ.
-Вы должны немедленно покинуть это место,- тут же сказал он, вручая Эмили пистолет.
-Я уже поняла, что ты вполне оригинально приветствуешь друзей,- недовольно пробурчала она, явно показывая, что она его узнала.
-Я серьёзно. И дело вовсе не в моих предрассудках: духовник утверждает, что вы не те, за кого себя выдаёте. Но я слышал, как говорит ваш лидер: он знает Книгу лучше, чем любой из нас, даже лучше, чем сам духовник, - самозванец на подобное не способен.
-Тогда ты просто можешь повторить своему духовнику то, что ты только, что сказал мне,- сказала уроженка Милдраса, переходя на повышенные тона от негодования.
Она потянулась к портативной осветительной станции, по внешнему виду напоминавшей цилиндр из мутного, практически не прозрачного стекла, что был обвит тонкою паутинкой из золотистых проводов. Но монодоминант повалил её обратно на неуютный походный матрас, зажимая её рот ладонью. Её оружие покинуло её руки, откатываясь в угол палатки.
-Тише-тише… Неужели ты не видишь?- его голос дрожал, возможно от того, что происходившее не внушало ровным счётом никаких позитивных эмоций, а возможно по тому, что за счёт своей не совсем удачной попытки предотвратить своё обнаружение внутри палатки он повалил её на спину, а сам же оказался сверху, смотря прямо в её бездонные чёрные глаза, которые даже сейчас ничего не выражали,- Я пришёл сюда вовсе не для того, что бы спросить твоего совета, - его свободная рука скользнула к поясу, с которого он снял небольшой изогнутый нож. – Он не хочет, что бы вы ушли, он хочет вашей смерти, и лучше тебе не знать тех напутствий, которые он давал мне, вручив это.
Девушка под ним перестала отчаянно биться, пытаясь сбросить с себя своего незадачливого спасителя, теперь она лишь смотрела на нож, на его искусную рукоять обвитую декоративною змеёю, на его смертоносную сталь. Теперь Эмили всё поняла, возможно, не совсем вовремя, но всё же не слишком поздно.
-Я не имею ни малейшего желания причинять вам вреда,- вновь продолжил он после некоторой паузы,- и меньше всего я хочу причинить какой бы то ни было вред тебе,- теперь дрожь в его голосе просто не могла остаться незамеченной, но Эмили уж никак не могла полагать, что всё примет подобный оборот.
***
Под разоренными небесами потухла очередная яркая вспышка, в след за которой воздух рассекли голубоватые и тёмно-зелёные полосы света, извергаемые высокотехнологичным оружием с разных концов площади. Грегор прижался спиной к холодному обломку бетонной стены. Он выглянул из-за своего укрытия: гигантский «жук» был объят пламенем, единственный его водитель – убит. Это было похоже на жесточайшую измену, хотя Грегор только сейчас начинал понемногу понимать, что эти люди были для него никем, с самого начала они приняли его за чужака и, быть может, с самого первого момента, как отражавшиеся от его золотой украшенной знаком Ордена застёжки плаща лучи разгневанного солнца коснулись их глаз, они готовили свой коварный план. На долю мгновения звуки выстрелов лучевых винтовок и импульсных карабинов потонули в безумном протяжном свисте, ещё мгновения и сквозь стальной корпус поверженной машины забился свет. Будь бы Грегор ящером с болот Симхотига, он бы увидел как тонкие струйки света, подобно сотням консервных ножей, разрезали плотную сталь, прорывались сквозь образовавшиеся отверстия, корежа броню махины до неузнаваемости, превращая брюхо объятого пожаром титана в решето, а затем свет вперемешку с огнём разорвали корпус на сотни частей, рассеивая смертоносные искорёженные осколки над ночным Гразорнеем, подобно тому, как крестьянин сеет зерно над полем, но вот только Грегор будет пожинать урожай из изуродованных тел. Видимо беседа с роялистом не прошла зря, ведь Фрейзт всё же увёл своих людей от адского механизма прежде, чем тому вздумалось взорваться.
Грегора переполнял страх, как он не пытался, но впервые с самого детства он не вспомнил слов не единой молитвы, как и тогда на своей родной планете, когда в возрасте восьми лет он по собственной глупости оказался совсем один на дальнем нерунге, когда на него напал Рассветный Зверь. Грегор уже не помнил, что именно затащило его туда, но он отчётливо помнил тот первобытный страх, что заполнил собою всю его детскую душу, подобно тому, как морская вода заполняет трюм корабля через пробоину в днище. Тогда он потонул в океане ужаса, и чёрные кошмары заливали его глаза, вливались в раскрытый рот, заполняя собою его горло, не позволяя ни вздохнуть, ни вымолвить слова. А безобразная тварь обходила вокруг него. Свалявшийся грязный мех пепельно-оранжевого цвета разил запахом свежей мертвечины. А лишенные зрачков безжизненные белые глаза, что пробивались сквозь безобразную шерсть, светились какой-то древней злобою.
Грегор вжался всем телом своим в холодный бетон, когда тупая боль воспоминаний со свистом врезалась в мозг. Его правое плечо пронзила неописуемая острая боль, словно бы оно вновь оказалось в пасти зверя. Казалось, что он вновь чувствовал изогнутые клыки твари внутри своего тела, казалось, что они вновь разрывают его плоть. Раскаты боли вновь и вновь прокатывались по его телу, словно бы безумная боль от так и незажившей окончательно раны вновь решила навестить Фрейзта спустя столько лет, но нет, источник этой боли лежал вовсе не под уродливой массою искусственной плоти, что была взращена взаместо изодранной до неузнаваемости клыками песчаной твари, - эта боль пришла из глубин его сознания. Преодолевая неимоверную боль, иллюминатиец сменил энергетическую ячейку своего лазерного пистолета. Дрожащей от переполнявших его боли и ужаса рукою он навёл своё оружие. Раздался выстрел, Грегор сжал зубы от боли, чувствуя как луч света насквозь прожигает его левую ступню. Боль тут же утихла, словно бы её никогда и не было. Паника всё же покинула его, и он вновь выглянул из за укрытия, и очередная голубоватая полоска рассекла реальность рядом с его носом, в ответ он выпустил очередь золотистых пучков света из своего оружия.
***
-Я не собираюсь говорить вам, что это конец,- сказал хаосит, глядя сквозь стекло на вновь оживленные столичные улицы,- но я и не собираюсь вас обманывать: сейчас по этим самым улицам ходят люди, но кому знать, кто заполонит их через несколько дней или даже через несколько часов.
Он обернулся, и ночные улицы заменили внутренние апартаменты стеклянной башни. Феликс не привык выступать перед аудиторией язычников, он в принципе не привык вести с ними долгих бесед, за тем редким исключением, когда слово «беседа» подразумевало под собой ряд изощренных пыток, своеобразных изысканных и тонких издевательств над чьим-либо телом или разумом.
-Я знаю, что вы хотите спросить… вам интересно, как такому как Я могут верить такие как ВЫ… Ответ, пожалуй, слишком прост: у меня есть дар, которого нет у вас, я могу видеть то, чего вам никогда не узреть, я ваша чистейшая противоположность, отражение в зеркале судьбы, коль вы так пожелаете, это и есть единственная причина по которой вы мне не верите, но это главная причина почему вы обязаны мне верить,- он выдержал паузу измеряя каждого из них взглядом.
Из разношерстной компании монодоминантов, христиан и прочих мерзких язычников поднялась неуверенная рука. Уроженец Харопода незамедлительно перевёл взгляд на облаченного в кожаную броню юношу. Он не сразу смог понять, какой мир мог взрастить этого долговязого парня с невыносимо-голубыми глазами.
-Роберт, ты желал задать вопрос.
-Да, сэр, если эти твари пробрались в городскую канализацию, то почему вы так…
-Ответ прост,- ответил психер, не желая даже дослушивать этот абсолютно лишний вопрос,- они не могут пробраться в город, поскольку им никогда не пробиться ни сквозь шлюз, ни сквозь древнюю кладку. Они обнаружили единственный вход в давно пересохшем водохранилище, что лежит в пятнадцати милях к западу отсюда. Отныне их единственный способ ворваться в столицу: прорвать оборону, проделать брешь в стене. По моим самым скромным подсчётам, они потратят на это около месяца, если удача будет на их стороне, конечно же.
-То есть нам здесь нечего бояться? Эти твари не причинят нам никакого вреда?- спросил скрывающийся под чёрной мантией голос иллюминатийца.
-В принципе да: мы подохнем от голода намного раньше, чем скейвены возьмут город, поскольку они разорили практически все близлежащие города и фабрики по клонированию. На вашем бы месте я бы вообще не размышлял о подобных вещах, мы должны скорее думать о том, как выбраться из города, а не о том, как остаться в нём навечно.
-Неужели всё действительно так ужасно? Может просто стоит подождать, и за нами кто-то вернётся?
-Если бы они собирались – они бы уже вернулись,- отрезал Феликс, мало счастливый от своей новой должности справочного бюро,- возможно, вашего Ордена больше нет, а, возможно, разрыв связи портала вызвал пространственно-временное искажение, которое уничтожило всякое упоминание о каждом из нас либо же о самом Риморе.
-Разве такое вообще возможно?- вновь раздался голос из черноты мантии.
-Когда Великий Орден раскололся, Регнор решил уйти за пределы миров Внешнего Кольца, в глубь запретных миров. Марвс, узнав конечную точку маршрута, обезумевший от затмившего его разум яда чуждой ему прежде жажды расплаты, собрал десятки тысяч своих магов, которые должны были открыть для него портал. Но Регнору удалось закрыть портал со своей стороны. Результат был невероятен: сам лик Терры, как и многие моменты её истории, изменились до неузнаваемости. Но это сказано скорее как пример, исторический факт, доказательство гипотетической возможности повторения подобного и в нашей ситуации.
-Но разве Регнор бежал не после того как убил Великого Марвса?
-Это всего лишь издержки политики вашего последнего хранителя традиций… И более того: Регнор никогда не был трусом, он ушёл лишь по той простой причине, что наш мир не был готов принять его, как и не был готов принять некромонгов. Но разве сейчас это так важно? Я могу рассказать вам и истинную историю сражения пред алтарём в церемониальном зале Торфинорской цитадели, и даже легенду о Кхар’уге, но разве подобное знание поможет вам отогнать то зло, которое не смог победить даже Регнор?
-И что же нам делать?
-Ждать, покуда мы не получим вестей от Грегора… Боюсь, сейчас он единственная наша надежда…
-Что значит это твоё «боюсь», тёмный?
Феликс сжал кулак от переполнявшей его ненависти: если он не покланялся подобно им различным глупым идолам и не веровал в их лживых богов, то это вовсе не означало, что его собственное мировоззрение можно было бы столь сильно утрировать, превращая его в беззаветное служение абстрактной «тьме». Как они, позабывшие истинное значение этого слова смеют так оскорблять ему подобных?! До перемирия он указал бы им на их невежество всей своей ментальной мощью, но сейчас, а тем более здесь, он не мог позволить столь второстепенной вещи подвергнуть всю возложенную на него миссию подобному риску.
-Это значит,- сказал он как можно мягче, пытаясь игнорировать предыдущую реплику,- что ни Фрейзт, ни кто-либо из его людей не передавали в эфир ни единого сообщения в течении последних десяти часов. А мы так и не знаем, сколько именно энергоблоков находятся в нашем распоряжении. Вдобавок, пред нами постепенно вырисовывается новая проблема в лице местного населения: согласно общепринятым протоколам моего ордена я не имею права оставлять здесь местное население, коль я не в силах предоставить им соответствующую защиту… Я надеюсь, вы также как и я не желаете, чтобы Римор постигла судьба Малого Гапро?
Теперь пришла очередь хаосита наносить удары по больным местам: Малый Гапро был полностью оставлен силами язычников около сотни лет тому назад. В этом мире не осталось ни единого иллюминатийца, и всего через какой-то там месяц длинношерстые не оставили и камня на камне от этого некогда процветавшего торгового мира.
-А тебе и не придётся - здесь за всё отвечает Грегор Фрейзт, планетарный губернатор Римора.
-Если он, конечно же жив,- бесстрастно обронил психер,- если он жив…
***
Торнт брёл по изрезанной глубокими трещинами высушенной земле. Впереди гордо возвышалась мерцающая голубоватая половинка сферы, без сомнений, он видел Купол, его спасение, коль он, конечно, добредёт до столичных стен. Ещё один неуверенный шаг и ноги потонули в океане боли, словно бы по ним только что прокатился бронированный «крушитель». Разорванные оранжевые небеса обрушивали на его израненную кожу нескончаемый поток обжигающих лучей. Рана на его груди уже давно перестала кровоточить, став отныне не более чем глубоким и широким порезом в опаленной плоти, порезом, неровные края которого покрывал отвратительнейший узор из бусинок гноя. Его суставы ныли и ломились от невероятной боли, сама его кожа начала покрываться волдырями, местами обнажая на показ утомлённую плоть. Он не имел ни малейшего понятия о том, сколько часов или может дней он блуждал по этой пустыни, также как и не имел ни малейшего понятия о том, каким чудом ему удалось покинуть те руины, которые некогда были Примрессом, тем самым городом, который он должен был защищать до последнего своего вздоха. Для него существовали лишь только это самое “здесь” и это самое “сейчас”, и всё время, всё прошлое и всё грядущее слились в этот самый миг, измеряемый лишь количеством пройденных шагов и количеством пережитой боли. Своим единственным уцелевшим глазом сержант с надеждою смотрел на лежавший пред ним город, желая как можно скорее очутиться в нём, желая как можно скорее забыть тот ужас, который он оставил позади. И, превозмогая боль, он продолжил свой нелёгкий путь, шаг за шагом становясь всё слабее и всё более измотанным, но всё ближе к своей заветной и, на данный момент, единственной цели.
***
Они смотрели в даль, туда, где оранжевая кромка небес сливалась воедино с простиравшейся во все направления бесконечной мёртвой пустыней. Оба молчали, молчали, как и всё то, что их окружало, и эта тишина казалась столь вечной и столь нерушимой, словно бы она всегда заполняла собою лоскуты изодранного человеческой глупостью неба, словно бы никогда и не освещали улицы Гразорнея разноцветные лазерные вспышки, словно бы никогда не тонул город в оглушительных криках и громогласных взрывах. И даже резкий сухой ветер замолк на какое-то время, словно выказывая свою солидарность бетонным обломкам в их почтительном молчании пред теми, кто умер за чужое безумие.
Каждому из них хотелось нарушить эту тишину, позволить накипевшим эмоциям вырваться из плена приличий и недоговорок, хотелось позволить себе сказать именно то, что столь давно должно было быть сказано. Но они продолжали упорно молчать, прекрасно понимая, что произошедшее сплотило их вновь лучше любых слов. А может быть причиной молчания стало их упрямство, которое когда-то и рассорило их, но эта сора осталась далеко позади, где-то среди груды неопознанных тел, тел среди которых уже не было ни правых, ни виноватых, но лишь обманутые и мёртвые. И вот, наконец, один из упрямцев посмотрел на своего товарища, «это я был не прав, Кевин» сказал он «прости меня и забудь всё что было». «А то, что ты спас мою жизнь этой ночью, мне тоже надо забыть?» услышал тот в ответ. Хорд увидел, как лицо его приятеля расплывается в добродушной улыбке, которая оставалась всё столь же тёплой и бесхитростной как и раньше, и ни опаленные волосы ни вновь украсившие его лицо ссадины ничуточку её не изменили.
Генри довольно запрокинул голову назад, прикрывая свои покрасневшие от пыли и усталости глаза, белая лента бинта лениво и плавно сползла со лба на его левую бровь. Ему казалось, что ткань всё ещё чувствовала прикосновения её пальцев: она сама лично перевязала его рану, в некотором роде это был её жест признательности и внимания, жест благодарности за его помощь, в конце концов, подобной чести девушка никому больше не оказала. Теперь всё уже казалось другим, более милым и более оптимистичным…
-Генри, а как же теперь твоя религия? Что ты сделаешь со своим крестом?
Довольная ухмылка немедленно покинула лицо Хорда, а её место заняла серьёзная тонкая линия. Помолчав с какое-то время, он всё же выдал свой вердикт.
-Я могу отдать его тебе, поскольку теперь сам он мне больше не нужен. Понимаешь ли, за минувшую ночь я многое понял: глупый предмет не может быть подтверждением твоей веры, потому, что она, эта самая вера, находится у тебя внутри, в самой твоей душе. Нельзя просто упорно ни во что не верить, а потом попросту взять в руки кусок стекла и тут же познать всю глубину человеческой души и всю глубину истиной веры. Это столь же невозможно сколь и обратное, и, что самое смешное, все эти годы я, подобно последнему глупцу, верил в подобную ахинею.
Рука его скользнула во внутренний карман спецкостюма, извлекая оттуда полупрозрачный крест, изготовленный из голубого стела. «Возьми» обронил Хорд, не поднимая налитых от усталости свинцом век. Альри принял из рук друга предмет, который тот был готов одушевлять и лелеять, предмет, к которому молодой Хорд раньше относился с таким трепетом. Кевин едва мог поверить, что с подобной вещью можно было расстаться с подобной лёгкостью и даже с подобным пренебрежением. Это было скорее похоже на шутку: казалось, что стоит Альри протянуть к этой безделице свою руку, и та незамедлительно скроется в плотно сжатой ладони его друга, чьё лицо расплывётся в ехидной улыбке, за которой последует нечто вроде «и ты действительно поверил, старина Альри?!». Но ничего подобного, и вот крест свисает с длинного витого шнурка, зажатого в обожжённой ладони Кевина, неаккуратно наспех перевязанной растрепанным и пожелтевшим на солнце бинтом.
-И что же мне теперь с этим делать?
-Оставь его себе, дружище. Ведь отныне мы оба верим, правда весьма по-своему.
-О чём это ты?
-Я больше не желаю придерживаться той идеологии, которую я знал прежде. А ты же, в свою очередь, никогда не был с нею знаком. Но мы оба верим, по той лишь простой причине, что мы оба отныне знаем, что ангелы существуют на самом деле.
***
Феликсу было нехорошо: он чувствовал развязавшееся на севере сражение на протяжение всей минувшей ночи, и то, что оно вдруг оборвалось столь внезапно, настораживало его ещё больше, чем то, что оно вообще началось. Быть может, вся причина заключалась в том, что смерть одного человека заставила всех прочих сложить своё оружие. Коль Фрейзт состоял бы в его ордене, психер не сомневался бы в том, что сдался противник, но вовсе не иллюминатийцы. Но Грегор был из мира с чуждыми порядками, и Феликс не мог быть уверен в надёжности многих из его людей, поэтому ему оставалось лишь надеяться на то, что монодоминанты, устроившие своему новоявленному планетарному губернатору, а заодно и своему единоверцу, горячий приём, не превратили Фрейзта в порыве переполнявших их сердца «нежных чувств» в груду плохо опознаваемого, но зато чудесно прожаренного мяса. С другой стороны хаосит теперь всё же имел некоторое представление о причинах, не позволявших уроженцу Чаапарди выйти на связь со своими товарищами по этой проваленной экспедиции.
Его раздумья были грубо прерваны внезапными криками на нижних этажах башни. Феликс спустился на несеолько этажей вниз: один из тех полевых медиков, что остался за надёжными стенами столицы Римора, что-то громко кричал, упорно размахивая руками в воздухе, словно бы это было самым последним и самым весомым из всех его аргументов. Вокруг него столпились несколько солдат-монархистов, бойцов ордена, облаченных во вполне экзотичную и даже причудливую для этой планеты кожаную броню, а также десяток гвардейцев народного ополчения, сформированного из простого населения за время отсутствия Грегора. Все они также что-то упорно выкрикивали, но их голоса сливались в единый поток бессмысленного шума. Порою чей-то голос всё же выделялся из общей какофонии, обращаясь при этом в отчаянный вопль.
-Что здесь происходит?!
Его слова не были громче слов прочих людей внутри стеклянной башни, но его собственное негодование было настолько сильнее всех их жалких выкриков и жестикуляций, что сознание психера породило короткий, но вполне понятный ментальный приказ замолчать и поднять глаза на лестницу, туда, где стоял он. И сама того не желая беспорядочная людская масса подчинилась этому приказу.
-Что здесь происходит?- вновь повторил Феликс свой вопрос, но на этот раз голос его звучал спокойнее.
-..сэр,.. тот человек, которого мы нашли…ему…
-Стоп. Тот кто?!
-то…человек…солдат из Примресса…
-Надо же. А я уж было подумал, что мне послышалось. Какого дьявола в закрытой столице делает солдат из разрушенного города-факториума?!
-сэр…он подошёл к городу…израненный и обожжённый солнечными лучами…
-Видимо, вопрос вам не совсем понятен. Я спрашиваю вас, фельдшер, почему вы впустили в город первого человека, которого вам удалось заметить на горизонте?! Прежде чем вы дадите ответ, я напомню вам, что я запретил впускать кого бы то ни было в город.
-Но господин Мэйс самолично приказал нам открыть ворота.
«Мэйс?!» пронеслось в голове у хаосита, «Филопей Мэйс, светлый священник, возомнивший себя божьим милосердием? Кто вообще дал ему право командовать обороной столицы? Господин “может просто стоит подождать”, самодовольный дурак! Но ничего, может всё ещё обойдётся…»
-Ладно, фельдшер, я не вижу в этом вашей вины… Скажите только что именно здесь происходит…
-Понимаете, сэр, поначалу мы не желали причинять вам беспокойства, особенно после того, как прошлой ночью вам стало плохо… но, похоже, этот человек был чем-то болен… и я не знаю чем…
«Нет, Феликс,» подумал психер «уже ничего не обойдётся».