-Когда я сказала, что не знаю, кто ты такой, я вовсе не имела в виду, что мне нужно знать твоё имя,- наконец прервала и без того неловкое и затянувшееся молчание Эмили, её голос отражался от внутренних стен пирамидального энергоблока и с утроенной силой смущал молодого Альри.
Как и всегда её глубокие чёрные глаза ничего не выражали, а поэтому Кевин не мог себе и представить, что именно имела она в виду: хотела ли она высказать таким образом своё недовольство, либо же своё приятное удивление, что, быть может, граничило с самым смущением, примерно с таким же коё сейчас испытывал и сам Кевин. С ним прежде никогда подобного не случалось, и он даже не представлял, что за странное пульсирующее чувство заполняло его из нутрии, с каждой секундой всё усиливаясь и смешивая его внутренний мир с приятной прохладой и беспорядочным лёгким и абсолютно безболезненным покалыванием. Он не замечал впереди себя ничего: ни стальных панелей, ни переборок, ни небрежно свисавших из люков на потолке переплетений проводов,- ничего кроме её: её длинных чёрных волос, её неповторимой грации, её запаха…просто её. Он никогда прежде не встречал таких как она, таких же особенных, таких же противоположных всем прочим. Наконец он не выдержал, и вновь с его уст сорвалась очередная глупость, но на этот раз ещё более обескураживающая, чем всё то, что он говорит ранее.
-Ты ангел?
Эмили остановилась и как-то вполне странно даже для самой себя посмотрела на Кевина.
-Прости, что!?
-Ты ангел?- вновь повторил свой вопрос солдат-самозванец.- Один человек, которого я раньше считал своим другом, сказал мне, что ангелы – самые прекрасные существа во вселенной, он сказал, что их красота…неописуема…
Теперь уже она была смущена: насколько для неё было непривычно слышать подобное, настолько же ей было приятно слышать такие слова, такие простые, но такие искрение и обезоруживающие, что кончики её губ растянулись в польщенной улыбке, которая вместе с её лишенным эмоций взглядом казалось какой-то загадочной и даже непроизвольной и чуждой.
От этого лёгкого подобия эйфории Кевина избавить смог лишь коснувшийся его ушей металлический щелчок, который ему уже приходилось слышать прежде, совсем недавно возле ветхого полуразрушенного строения… Он резко развернулся и увидел как из противоположного конца коридора в его сторону смотрит угрюмое дуло бластера. Из темноты в неровный помигивающий свет электроламп плавно вынырнула фигура в синем спецкостюме рабочего поставочной службы одной из многочисленных фабрик Римора.
-Кевин Альри,- раздался такой тихий и знакомый шёпот из-под респиратора,- какая неожиданная встреча. Столь же неожиданная сколь и не приятная, по крайней мере для тебя, мой старый друг…- его голос отражался от внутренней обшивки коридора, заполняя собой воздух с тем же полу-посвистывающим гулом, с каким сердце Кевина заполнял страх.
Эмили выхватила свисавшую через плечо импульсную винтовку, направляя её на нежданного гостя.
-Не знаю кто вы, мисс, но я не собираюсь причинять вреда лично вам,- голос стал более учтивым,- поэтому оставьте эту никоим образом не касающуюся вас сору нам. Ведь я всё равно знаю, что вы не выстрелите, иначе Небесная Матерь компенсировала вашей красотой недостаток вашего ума…
Его рука, что сжимала бластер, еле заметно подрагивала, но сам он продолжал приближаться к Кевину и мало знакомой ему девушке со скоростью и упорством, коим бы позавидовали многие ветераны давно отгремевших по галактикам войн. Но это было скорее не сражение оружия, а сражение сноровки и выдержки, сражение нервов и веры, ибо и единого выстрела могло хватить на то, что бы превратить Гразорней в охваченные огнём баррикады.
-Послушай меня…- голос Кевина дрожал, но он, пусть и тщетно, пытался этого не показывать,- я здесь не… ты был прав, и я здесь, что бы признать это…- произнёс он на едином выходе.
Фигура, что прежде надвигалась столь угрожающе, на мгновение замерла. Даже сквозь закрывавшие глаза Генри очки Альри чувствовал как глаза его фанатичного приятеля сверлят его насквозь, выкорчёвывая сквозь плотный доспех всё его внутреннее я в поисках ответа, который мог бы его удовлетворить. Наконец, плавно опуская своё оружие, он спросил “прав насчёт чего?”
-Я бежал, Генри, и ты и я, мы оба...мы оба знаем, что это так…я здесь, что бы помочь…
Эмили посмотрела на Кевина, наверняка она желала высказать ему своё недоумение, но не дожидаясь вопроса он лишь только сказал, что для подобных разговоров времени не было.
-Признаться, я ожидал нашей возможной встречи, Кевин, но едва ли здесь и… совсем не при таких обстоятельствах,- сказал он последнее, простым движением головы указывая на Эмили,- кто твоя спутница?
-Солдат нового правительства, если такой ответ тебя устроит,- равнодушно произнесла она.
***
-Я до сих пор не в силах поверить в нечто подобное,- продолжал генри, аккуратно сплетая воедино связку разорванных проводов, что должны были соединять консоль реактора непосредственно с самим реактором,- что вы сделали такого с этим одряхлевшим безумцем, что бы заставить его отдать порядок в ваши руки?
-Не знаю, сколько вы, повстанцы, отсиживались в этом городе, но его власть была не столь уж и безоблачна, как вам представлялось: он, скорее принял нас как инструмент, нежели как союзника, и подобное меня настораживает.
-Я бы тоже чувствовал себя не в своей тарелке, если бы…
Он обернулся, что бы взять один из лежавших на соседней раскорёженной панели гидравлических усилителей, и абсолютно случайно встретился взглядом с глазами девушки. Он даже не заметил прежде их особой, чарующей красоты. Он буквально утопал в их безграничной, столь необъяснимой, но столь притягательной черноте. Он забылся на одно короткое мгновение, лишь только на одно, но ему самому это мгновение показалось вечностью. За это время он успел забыть и всё то во что он верил, и всё чему его учили, и даже собственное имя. В сознание его вернул лишь грубый, и по-видимому, совсем не первый, оклик Кевина. Генри судорожно, словно пробуждаясь после глубоко кошмара, потряс головой, казалось, что всё это наваждение ушло, но всё же что-то после него осталось…что-то такое…такое неизведанное и чуждое…
Молодой Хорд явно понял, что он говорил о чём-то, но мозг упорно не желал делиться с ним секретом тех слов. “Так всё же, если бы что?” услышал он голос девушки, он не понимал, действительно ей нужно было что-нибудь узнать, или же её слова были не более чем актом вежливости, но, в общем-то, это в тот самый момент не имело идейной важности, по той лишь обыкновеннейшей причине, что он, да будет оно всё неладно, был не в силах заставить себя вспомнить даже суть своих слов.
-Ничего такого, просто мысли в слух,- мягко и как можно убедительней попытался сказать он, хотя, ему казалось, что его неестественное волнение выдавало и его наигранную учтивость, и его фальшивое оправдание.
***
Мутное подобие воды хлюпало под ногами, каждая капля, что срывалась с труб под сводчатыми потолками зала, со звоном сливалась с миллионами себе подобных, разносясь лёгким гулом по десяткам туннелей, каждый из которых чем-то напоминал коридор в усыпальнице Павших, и единственной, пожалуй, разницей было то, что усыпальница была подземным лабиринтом из прекраснейших покоев, в коих своё последние пристанище нашли величайшие из воинов Ордена, что отдали свои жизни во славу и процветание людского рода, но ни как не канализационной системой под городом без жизни. Феликс всматривался в глубину очередного туннеля, он прекрасно понимал, что то, что он ищет в черноте, тихо притаилось, расчётливо выжидая своего звёздного часа, но будь Феликс трижды проклят, коль он не распознает этих тварей: пусть его глаза и не видели их сквозь тьму, но его разум и его душа ощущали их присутствие и то древнее, проклятое зло, что они несли с собою.
Феликс терял терпение, он вновь оглянулся, но в этот раз он всё же дождался довольного кивка одного из инженеров, которых ему всё же каким-то чудом удалось отыскать в пустеющем с темпами геометрической прогрессии городе. Это значило, что хоть какая-то часть старых механизмов, что были сконструированы ещё во времена колонизации, была восстановлена. Теперь всем, кто оставался в городе приходилось лишь только молиться на то, чтобы пусть столь малого, но всё же хватило…
Лично же сам Феликс не собирался молиться, хотя бы по той причине, что веру в любого бога он, подобно тысячам своих собратьев, считал неприкрытым актом высочайшей дикости и непомерного язычества. А посему их собственная вера основывалась на знаниях о вещах, которые не в силах были себе вообразить миллиарды прочих смертных. И он знал кое-что о своём противнике, что спустя сотни тысячелетий вновь вернулся в давно покинутую часть космоса, дабы уничтожать всё на своём пути… Скейвены не остановятся не пред чем, покуда охваченный ими мир не превратится в руины, покуда последняя капля человеческой крови не станет сухим и безжизненным ничем под их мерзкими крысиными лапами. Но здесь эти древние как и сама Вселенная твари оказались в западне, ибо они знали лишь единственный способ перемещения из мира в мир: прямой скачёк через портал, от одной точки до другой,- но в этом истощенном мире они никогда не смогут сделать подобного, по крайней мере собственными силами, ибо они дики и действуют лишь согласно инстинкту, а их инстинкты никогда не подскажут им выхода. Но теперь и самого Феликса терзали смутные подозрения по поводу того, что может быть, они сами застряли навечно в одном мире с омерзительнейшими порождениями древности, что существовали еще задолго до Старых.
Феликс достал из кобуры прекрасный начищенный до блеска плазменный пистолет. Это была чудеснейшая работа одного из лучших мастеров подконтрольных его Ордену миров. Каждый изгиб рукояти, каждая деталь крепкого корпуса и каждый завиток на раме сдерживающего поля – всё это было по истине прекрасно и совершено, не имело ни малейшего изъяна и ни единого аналога среди чужих технологий. Психер направил чёрный озлобленный зрачок своего оружия в темноту туннеля. Одно плавное нажатие на спусковой крючок, и не издавая ни единого лишнего звука пистолет изрыгнул в черноту пламенный шар пульсирующей энергии. Раскаленный сгусток плазмы незамедлительно ринулся в глубь туннеля, освещая неровным мерцающим светом всё то, мимо чего пролегал его путь: местами покрытые трещинами или даже скрошившиеся в муть прошедшей множество фильтровок и регенераций мертвой воды древние серо-жёлтые стены, архаичные переплетения труб и плотных извилистых многожильных нейрокабелей, соединявших многочисленные администраториумы в единую, почти живую, и даже, в некотором роде, способную самостоятельно мыслить сущность,- и вот где-то там посредь черноты зародилась ослепительно-яркая вспышка красного света, вслед за которой в мир ворвались тысячи истерических визжаний древних, потрепанных временем отшельников из глубин запретных миров. Феликс несколько секунд следил за тем, как вдалеке мелькали фигуры объятых пламенем крысоподобных скейвенов, за тем, как кирпично-красные языки жара и страданий алчно облизывали их грязную спутанную шерсть и те давно отслужившие своё лоскуты, в кои они закутались как в саванны. Он наблюдал за теми, кто не принял на себя выстрел его бескомпромиссного оружия, результата усилий лучших умов и рук, наблюдал и думал о том сколь много каждое из этих мерзких созданий могло поведать ему и его братьям о мирах и о жизни за пределами Внешнего Кольца. Но у Феликса не было права ни на ошибку, ни ложные эмоции: эти твари представляли собой явную угрозу, угрозу, что не была достойна сострадания, в независимости от её потенциальной информативности. И, не позволяя существам из дальних глубин опомниться, пистолет хаосита выпустил в объятую пламенем и болью массу из шерсти и чистейшей беспричинной ненависти ещё несколько зарядов плазмы. Но новый аккорд смерти и боли из протяжного визга внезапно потонул в воинственном рёве. Казалось, что стены в этом зловонном лабиринте затряслись; твари, позабыв о всякой боли и не обращая ровным счётом никакого внимания на окутавшее тела многих из них пламя, словно организованным стадом неслись по направлению к дренажному залу, по направлению к Феликсу. Подрагивавшие на их шкурах языки пламени освещали всю эту картину массового безумия, делая её ещё более ужасающей и ещё более зловещей: гигантские крысы неслись вдоль туннеля, тесня друг-дружку к серо-жёлтым стенам, покрывая их копотью и кровью тех, чьё тело не выдерживало давки и размазывалось неаккуратными ошмётками по стене, либо же погружалось в чёрную муть того, что осталось от некогда животворящей воды Римора, где его растаптывали без сомнений и разбора сотни а то и тысячи крысиных лап. Но самым трагичным и в то же время ужасающим было созерцание того, как объятые неестественным пламенем порождения вечной злобы падали в черноту воды, как покрывавшие их языки огня постепенно гасли, гасли так же как и жизни их жертв, за счёт которых они пытались продлить свою собственную, гасли одновременно с ними, отступая пред скрытым под чернотою уродством оскверненной влаги. “Живо! Закрывайте шлюз!” наконец прорвалось сквозь отчаянный рёв. И шестерни старинных механизмов, нехотя пробуждаясь от своего почти тысячелетнего сна, медленно закрутились, вновь скрещиваясь своими зубцами, словно друзья, что пожимают друг-другу руки после долгой разлуки. Феликс будто бы наблюдал изнутри за тем, как бутон розы, подчиняясь собственным амбициям и желаниям, закрывался, медленно сужая пространство меж своими лепестками, превращая вливавшийся в него поток нечеловечески-прекрасного солнечного света в тонкий пучок, что прорывался сквозь крошечное отверстие, зазор меж лепестков, коему также предстояло закрыться и стать ничем, оставшись лишь в воспоминаниях. Ах, если бы только в его «бутон», в «бутон» Феликса вливался бы солнечный свет, а не бескомпромиссный, подобный огромной серо-коричневой волне боли и ненависти, поток скейвенов…
Психер напрягся, прижимая ладонь к голове, пытаясь сконцентрироваться и собрать всю мощь своего разума воедино. Часть обожженных до кости тварей пытались просунуться в относительно небольшое отверстие, которое ещё зияло меж «лепестков» шлюза. Их и прежде едва сдерживали точные выстрелы из плазменного пистолета, и теперь их едва ли должна была сдержать лёгкая автоматная очередь одного из инженеров. Когтистые передние лапы пытались достать людей через сжимающееся отверстие, несколько безобразных морд, часть кожи на которых сменилась пеплом, лязгая зубами что-то упорно выискивали в шлюзе, возможно пытаясь найти способ любым образом остановить процесс его закрытия. В воздух поднялся фонтан алой крови – это одну из крыс, пытавшихся воспрепятствовать лепесткам шлюза отделить её от человеческого мяса, лишили конечностей острые зазубренные края «лепестков», тварь завизжала и скрылась из виду. Но вот невероятная волна ментальной мощи расшвыряла крысиное месиво по коридору, усеивая пол, стены и даже потолок туннеля изувеченными обожжёнными телами, которые уже небыли способны ни на агрессию, ни даже на обычные стенания. По крайней мере Феликс полагал так, пока из груды изломанных крысиных останков не поднялась одна огромная закованная в сталь крыса, превышавшая всех прочих раза в полтора а то и более. Крыса повернула свою изуродованную покрытую ужасающими волдырями морду к практически уже закрытому шлюзу. Истощённый и измотанный психер и последняя и самая сильная из всей многотысячной своры крыс смотрели друг на друга не отводя взора, не прикрывая утомленных глаз, покуда шлюз окончательно не закрылся. Но пред глазами хаосита ещё долго будет стоять огромная выпрямившаяся во весь свой неимоверный рост тварь с изуродованной мордой, выгоревшей шерстью и мерзким окровавленным обрубком заместо левой передней конечности. И он никогда не забудет этой картины, так же, как никогда не забудет ту древнюю, непомерную злобу, которую он прочёл в глазах твари.