-Что это?- сказал Кевин, указывая на крест из полупрозрачного голубого стекла, который его друг держал в своей руке с такой заботой, словно крест был чем-то таким живым, чем-то нуждавшимся в чужой любви и помощи в этом жестоком мире.
-Это крест Небесной Матери,- ответил Генри, оглядываясь по сторонам, словно ища что-то важное в крытом холщовым тентом кузове, который судорожно раскачивался пока их маленький грузовичок набирал скорость до своего вполне внушительного предела,- если мне будет суждено умереть в день высшего суда, то среди груды горящих и обезображенных тел ангелы найдут верующих по зажитым в их руках крестам, и отведут их на небеса, в царствие Небесной Матери, единственной истиной богини, души остальных же: безбожников, еретиков и неверующих – будут обречены на вечные муки скитания по разоренному огнём и мечём миру, что усеян грехом и смертью… Так говорит Книга Веры, главный учебник жизни…
-Ты упомянул об ангелах, кто они, эти ангелы?
-Ангелы – это самые прекрасные существа во всём мире, они не всегда являются людям, но тому, кто верит, будет открыта их непостижимая красота после его смерти…
Заскрипели старые изрядно проржавевшие болты, и гусеничный транспорт, издав последний протяжный вой, остановился. “Вот и Т’рэсла” сказал довольный Генри вылезая из кузова. “Теперь самое время сделать одно до невозможности полезное для нас с тобой одолжение господину начальнику”
-Минутку, а почему мы остановились здесь?- раздался полный удивления голос Кевина.- разве оружейные мастерские не находятся на другом конце Т’рэсла?
-И всё то ты знаешь, да вот только лично нам не в какую мастерскую и не надо, мы идём туда, где живут богатые, сытые и властные, по тому, что в этом мире люди готовы умереть или послать на смерть других за пищу, которая не собирается тебя убивать, в нашем случае мы скорее второе, чем первое, так что в перёд, туда, где нас ждут живые ракообразные и настоящие овощи…
-То есть ты хочешь сказать, что мы собираемся заняться контрабандой пищи? Ты с ума сошёл? Знаешь ты вообще, что с нами за это будет?
-Первое: не контрабандой пищи, а транспортировкой продовольствия. Второе: я абсолютно вменяем. И самое важное третье: раньше этим прибыльным делом занимался старина Отто, если ты его ещё помнишь, пока радиация не добила его окончательно, и ничего ему за это не стало.
-То окончательно спятил, это же полное безумие! Чем ты теперь собрался меня удивить? А подожди, я понял: мы будем красть это твоё «продовольствие», я прав?
-Я, конечно, вполне поражён твоим вновь открытым словарным запасом, но всё же где ты был со своей догадливостью раньше? Может копал ложкой тоннель до центра Римора?
-Очень смешно, Генри, но я не так-то и глуп, как все думают…
-Да-да и именно по этому мы с тобой здесь и сейчас. Судьба даёт нам шанс, глупец, разве ты не видишь, какой подарок преподносит нам Небесная Матерь? Когда восстание достигнет своего пика и все сектора поднимутся против гнёта тирана, людям вроде нас с тобою не составит никакого труда затеряться в этой суматохе. Больше никакой домны, никаких заводов, никакой поганой радиации, мы просто исчезнем и, что самое забавное, мы можем сделать это хоть прямо сейчас же, ты ведь понимаешь о чём я?
-Под Купол? В столицу, за городские стены? Ты имеешь в виду именно это?
-Вот видишь, все эти годы тебе не стоило притворяться на столько тупым, ведь твой котелок всё же варит…
-Это глупо, просто глупо по той лишь причине, что это не возможно,- перебил его Кевин.
-Считаешь себя самым умным? А у тебя есть вариант получше? Как тот, к примеру, когда ты думал, что если будешь всю свою жизнь прикидываться умственно отсталым, то получишь право не приближаться к станку на расстояние полёта «споры»? Но ведь ты ошибся, не правда ли, ведь ты попал прямо в сердце Ада, к домне, и никакие актёрские навыки тебя не спасут ни от этого, ни от чего-либо ещё из того, что уготовила тебе судьба…
-Хватит! Ты давно всё знал и всегда пытался на меня надавить, надавить, что бы я раскрылся.
-Нет, что бы ты наконец-таки понял, что ты не сможешь обманывать вечно всех, в том числе и себя. Ты понимаешь всё лучше меня…
-Это моя жизнь, Генри, моя, и по этому лишь у меня есть право ей распоряжаться, у меня, но никак не у тебя.
-Какие пламенные слова я услышал из этой чувственной тирады человека, который, боясь ответственности, превратил себя в идиота. Может это и твоя жизнь, но судьба всё равно возьмёт своё, и тогда ты всё же ступишь на верный путь, боюсь только, что это случится слишком поздно…
***
Ункмор никак не мог заснуть, словно что-то неосязаемое для него, но такое явное, подобно назойливому насекомому, постоянно жужжало где-то рядом и пыталось его ужалить, отравив своим ядом из сомнений и раздумий, возможно, тому причиной были слова, которые сказал ему тот чужак. “Как же его звали” подумал Ункмор ”Фауст, хм нет, не так, ах да, Феликс, действительно, какое странное имя для «ангела», когда-то его взгляды по поводу моего правления разделял мой отец, но ничего, топор палача быстро убедил глупца, а заодно и весь народ, в неправоте этих идей”. Тиран наконец не выдержал этой затянутой пытки тишиной и поднялся со своего ложа, которое, в отличии от кроватей, а иногда и попросту циновок, рабочих и солдат, не калечила позвоночник своей конструкцией. Чужаки явно не спали, но их гробовое молчание заставляло наследного правителя Римора содрогаться от мысли об очередном заговоре, что ежесекундно зарождалась в его голове. Он протянул руку, и после не долгих усилий ему удалось нащупать нечто шаровидное, лёгкое нажатие и вот ушей Ункмора коснулся столь знакомый и родной свист: из соседней комнаты к Ункмору плыл его слуга и одновременно его единственный и самый лучший друг, а попросту же небольшой робот установленный на антигравиационый диск. Вот оно всё окружение тирана. От самого дня начала его режима и по нынешний момент он жил, а по сути же существовал, лишь в извечном страхе за свою жизнь, опасаясь того, что все плели у него за спиной хитроумные заговоры, неудивительно, что, в конце концов, на смену шумному сборищу придворных пришли молчаливые безэмоциональные механизмы, что не знали таких слов как козни, предательство, ненависть или жажда власти, но в тоже время этим безбожным машинам были чужды любовь, преданность или сочувствие. С тех самых пор Ункмор жил в полном одиночестве, наблюдая за разложением своего мира через стекло своей хрупкой башни, которая была столь же хрупка и удивительна, сколь его рассудок, что день ото дня и год от года становился всё слабее. Ункмор полагал, что подобное существование было чем-либо вполне обыденным для человека вроде него, ведь, как сам он утверждал, за все привилегии хоть чуть-чуть да приходится платить, но на самом же деле судьба вовсе обделила его самым главным: удовлетворенностью собственной жизнью, ведь что бы Ункмор ни делал, это не приносило ему никакой радости; каких бы музыкантов ни принимала его башня, они приходили не от большой любви к своему правителю, а лишь только из-за страха; сколько бы женщин ни отдалось ему, он так бы и остался в дураках, поскольку каждая из них ненавидела и проклинала его, а каждое усилие в такого рода делах приносило ему лишь усталость да боль разочарований.
“Весь народ, абсолютно весь,” подумал Ункмор, беря из цепких механических ручонок робота бокал вина ”меня ненавидит, и если бы не страх, то всё население планеты, включая даже моих инженеров и всю знать, обернулось бы против меня. Хватило бы лишь только всех солдат, что были подняты для охраны наполовину опустевшей столицы, что бы взять ночью штурмом башню, и их бы не остановила никакая система охраны, но все эти глупцы уверены, что здесь, среди переплетения стекла и бетона, с ружьями на плечах ходит вся дивизия генерала Оршта”. Ункмор поднёс бокал к губам, и сделал маленький глоток, ну вот, теперь даже алкоголь и тот не снимал его тревог. Как же ему не хватало старины Оршта и его безупречных офицеров, что беззаветно поклонялись чести и благородству. Может быть Ункмор действительно поспешил, когда прекратил существование дивизии Бартимариа Оршта, сослав всех, кто нёс в ней свою доблестную службу, к топливопроводу, под жестокое радиоактивное излучение… Впрочем «бей своих, что бы чужие боялись» как в народе говорят, хотя, поиздевавшись на сотни лет вперёд над своим народом, Ункмор начинал потихоньку сомневаться в мудрости его изречений…
Он подошёл к стеклу и посмотрел в темноту безлюдных улиц, уродство одиночества которых скрыл бесшумный и лёгкий ночной покров, оставив напоказ лишь нечёткие очертания некогда изящных и внушительных проспектов, тех самых, которые помнили яркие цвета транспарантов и запах цветов на парадах в честь Айсидора, деда Ункмора, которого в отличии от самого Ункмора люди вовсе не боялись или ненавидели, а любили, им восхищались, на него молились, а Ункмору же, по его собственной глупости, досталось лишь призрение. Да, судьба, жестокая судьба сумела всё же поквитаться с глупцом за все те унижения и страдания, которые пережил его народ по его же глупости: у Ункмора не было ни семьи, ни друзей, ни даже ублюдков-наследников, ибо природа наградила его той же особенностью, коей он сам наградил почву у себя под ногами, бесплодием. ”Но ничего,” подумал он сделав ещё один внушительный глоток вина ”ничего, ведь однажды всё встанет на свои места. А коли нет, то почему же здесь эти чужаки?”…
***
Кевин никогда не был таким уж смышлёным парнем, но когда лик судьбы, а точнее правительственный служащий, отвечавший за распределение рабочих мест, поставил его пред выбором «топливопровод» или «домна», то Кевин Альри, сын заводских рабочих, посчитал, что адское пламя домны и то милее его сердцу, нежели менее тяжёлая работа на открытом воздухе, прямо под беспощадными лучами обиженного и разъяренного солнца. Но вот только убедить служащего в том, что Кевин не подходил на роль сварщика труб или ремонтника можно было лишь двумя способами: твёрдой валютой или же доказательствами прямой неспособности к такой работе. Но откуда в семье обычных рабочих могли найтись кредитные билеты или их более ценные аналоги, пластиковые жетоны? И вот, полностью подходящий по всем физическим параметрам Кевин, с самого десятилетнего возраста успешно разыгрывает отсталость в умственном развитии, по крайней мере он всегда так думал… На каждом заводе обязательно был свой человек из администраториума, своеобразный фискал, который горбатя спину среди простой рабочей массы, пытался отыскать тех, кто намеренно вводил власти в заблуждение, пытаясь откреститься от совсем небезопасной работы под радиоактивным излучением. И естественно же эти самоотверженные люди получали зарплату госслужащих…
Но вот только если Кевин разыгрывал затяжной спектакль, который с каждым днём всё сильнее угрожал перерасти в попросту откровеннейший фарс, то каким образом человек вроде Генри мог задержаться на заводе, негласным девизом которого было «мы не стерпим в своих рядах никого, кроме умственно отсталых и убогих», никакому здравому объяснениё поддаваться явно не собиралось, ведь, в конце-то концов, он был из такой же семьи как и сам Кевин: ни особо внушительных сбережений, ни связей, да вообще ничего – но невзирая на это сам молодой Хорд посвятил себя сталелитейному цеху, а вовсе не трубам, по которым на топливные заводы доставлялась та хлипкая жижа, коей в скором будущем предстояло превратиться в керосин для «жуков» и «крушителей». В принципе, объяснения Кевин всё же мог бы попробовать дать: либо фискалы, по только им самим понятным причинам, не обращали ровным счётом никакого внимания на сына бывшего фермера с фабрики по клонированию, либо же он сам и был одним из них, одним из людей администраториума. Но что если истин лишь последний вариант, что если Генри все эти годы лишь ждал удобного момента, что бы сдать его, Кевина, властям, а заодно и нечистого на руку начальника смены? Но вот чем теперь для младшего из Альри кончится его попытка откосить от топлевопровода совсем не ясно, а что если ему пришьют пособничество?
-Генри, стой, я никуда не пойду…
-Что?
-Я не сойду с этого самого места,- сказал Кевин, положив на тротуар рядом с собою увесистый тюк с продовольствием,- пока я не буду чётко уверен, что это не подстава…
-Что ты имеешь в виду?
-Я не хочу загреметь за контрабанду сразу же по возвращению на завод… ты ведь не фискал, Генри, правда?
-Если бы я им был, то я сдал бы тебя властям тогда, когда ты правильно написал свою фамилию в бланке на выдачу зарплаты. Что с тобой такое? Мы чуть ли не с самого рождения знаем друг друга, наши матери работали в одном цехе. Разве тебе этого мало?
-Тогда какого хрена ты с твоим то образованием и прожигаешь жизнь возле домны?! Объясни же мне наконец-таки!
-Я беден как и многие другие жители нашего города, но я не пытался увильнуть от своей судьбы. Мне даже удалось получить специальность гражданского инженера второго ранга, но при выпуске из академии я сдавал тест на лояльность, в связи с уровнем приобретенных знаний… В общем эти умники из администраториума посчитали, что мне не понадобится много времени, что бы саботировать работу, а то и взорвать насосную подстанцию, и после этого благополучно скрыться… Или ты может думаешь, что это у меня такая легенда, ну что бы начальник смены не заподозрил?
-Я действительно надеюсь, что ты мне не врёшь…
-Вот и умница, а теперь нам нужно спешить, ведь мы оба не хотим, чтобы настоящие фискалы догадались о нашем отсутствии.
***
Торнт поднялся на стену: ничего подозрительного, кроме двух мирно спавших солдат, но храп хотя бы одного из них едва ли мог быть похож на тот странный и незнакомый звук, который он только что слышал. Ну уж нет, не сошёл же он с ума, по крайней же мере не настолько, что бы ему могло что-либо послышаться. Он бесцеремонно растолкал только что обнаруженную им парочку, сперва, судя по извергаемой ими брани, они едва ли были настроены на милую беседу, но поняв, что пред ними никто иной, как их собственный сержант, моментально сменили ругань на извинения.
-Сучьи потрохи, решили, что ночью вам всё можно?! Вы уже что, мать вашу, совсем охренели, треклятые ублюдки!?
-Но, сержант, клянусь вам, мы не спали…
-Ну да, конечно, а я - кусок псевдомяса из столовой. Я, в отличии от вас, прекрасно себе представляю кто такие эти грёбаные повстанцы, чтоб их. Они как тараканы, выползают из ниоткуда прямиком там, где ты ждёшь их менее всего. И пока вы будите мирно посапывать и видеть свои грёбаные эротические сны про мамочку, им ничего не будет стоить перерезать ваши никчёмные глотки…
Он запнулся, не успев закончить свою последнюю фразу, и стал напряжёно вслушиваться в тишину. Да, вот оно, он снова услышал этот звук, но теперь он был намного ближе, чем в первый раз, где-то совсем недалеко, где-то совсем рядом. Тронт приказал своим солдатам включить прожектор, что бы он хоть что-нибудь смог отыскать во мраке ночи. Семнадцать минут луч прожектора кружил в воздухе, плавно рассекая черноту ночи, подобно древнему клинку самурайского меча, но Тронт так ничего и не нашёл. Внезапно шум повторился, он всё нарастал и, смешиваясь с ужасающим треском, вскоре перерос в оглушающую какофонию. И внезапно участок истрескавшейся почвы внутри периметра городских стен провалился вниз, подняв в воздух миллионы поблескивавших в фонарном свете серебристых пылинок.
-Чего вы ждёте, ублюдки, включайте тревогу!
Из дыры в земле повалили сгорбленные фигуры укатанные в изодранные полотна ткани, всего лишь через пару секунд они уже были повсюду, заполонив собой всю территорию городских бараков и с каждой секундой угрожая вырваться за приделы милитаристской зоны, вырваться к заводам и рабочим, сделав и их частью своего бесконечного кровавого танца.
Торнт перезаряжал свой лучевой карабин уже в пятый раз, ему не составляло никакого труда проделывать дырки в этих непонятных тварях, проблема была совсем в ином: сколько сгорбленных фигур не свалили бы его выстрелы, этих омерзительных существ, мягко говоря, меньше не становилось, а уж в том, что напавшие на Примресс существа небыли людьми, у повидавшего немало славных битв сержанта не было никаких сомнений, и вполне убедительным тому доказательством он считал вопль, а точнее визг, который издавали поверженные твари, а также их мохнатые передние конечности в которых они сжимали свои допотопные и, судя по ржавчине, вполне древние орудия боя. Но, в связи с явным перевесом потерь на стороне оборонявшихся, даже у Торнта не было сомнений в том, что участь Примресса была вполне плачевна.