Ункмор прислонился к стеклу и напряжёно всматривался в даль, пытаясь не обращать внимания на яркий солнечный свет, что отражался от тысяч зеркальных поверхностей, покрывавших собою каждый сантиметр столичных зданий. К большому своему сожалению наследный правитель Римора видел со своей стеклянной башни, что в какой-то мере была столь же хрупка, сколь и его власть, лишь только архитектурные излишества в виде хитроумных переплетений стали, бетона и стекла, которые могли в скором времени и рухнуть, ибо пересохшая под палящими лучами солнца почва с каждым новым днём всё чаще угрожала уйти из под ног и утащить всех и всё что бы на ней не находилось в низ, к самому центру разоренной и разграбленной неразумными людьми планеты. Ункмор был счастлив, что никто из его прежде правивших планетой предков не видел плодов его собственного режима: ещё при деде Ункмора Римор был прекрасным миром, покрытым мягкой зелёной травой и изобильными фруктовыми садами, но под влиянием политики своего нынешнего правителя планета покрылась сотнями тысяч фабрик, производивших оружие и броню для обеспечения экипировкой солдат, которые должны были поддерживать тоталитарный режим безбожного правления Ункмора огнём и мечём, как следствие механизмы, являвшиеся детищами извращенной фантазии лучших инженеров монарха, бездушно и жестоко бурили поверхность планеты в поисках руд, ценных металлов, топливных ресурсов и алмазов, огромные горда-факториумы расширялись, заполняя собою любое доступное пространство, вытесняя парки, сады и заповедники, наряду с изящными стеклянными башнями к лучам щедрого солнца начинали тянуться всё новые фабричные и заводские трубы. Ункмор не мог тогда представить, что каких-то там тридцати лет ему могло хватить на то, что бы полностью изменить лик своей родной планеты, превратив некогда плодородную и податливую почву в безжизненную песчаную пустыню на которой ровным счётом ничего не росло, ничего кроме извращенных бетонных строений и нескончаемых фабрик, и уж тем более ныне седой и дряхлеющий вместе с истерзанной и попросту изнасилованной планетой Ункмор не мог в годы юности своей и предположить, что токсичным выхлопам его фабрик понадобится менее полутора десятилетий на то, что бы полностью разрушить озоновый слой планеты, превратив мягкие лучи щедрого светила в нескончаемые жестокие радиоактивные удары с разорванных небес. На фабриках по клонированию выращивают третьесортное органическое сырьё, которое и идёт на столы рядовых граждан, которые в основном и являются солдатами и рабочими, на чьих слабеющих от недосыпания и нехватки витаминов плечах и должны держаться последние, но столь тяжёлые, крохи нормального функционирования общества. Что же касается воздуха, то над К’орми, самым крупным городом-факториумом, нависло всё растущее ядовитое чёрное облако, что раз или два в месяц обязательно проливалось на землю чёрным радиоактивным дождём, от этого удушливого клубящегося смрада, что так жестоко обжигал лёгкие, делая каждый вздох столь болезненным, словно миллионы маленьких горящих стрел в единый миг пронзали грудь несчастного, не спасали покрывшие всю планету ужасающие машины по производству искусственного кислорода. Люди потеряли веру, никто больше не верил в Небесную Матерь, никто более не молился Ей, никто более ни на что не надеялся, а единственным смыслом человеческого существования стали жестокие “крысиные бега по пересеченной местности”, основная идея которых была не так уж и велика: человек от рождения и до самой своей смерти без задней мысли не щадя себя носится по жизни убивая себя на заводах или в администраториумах, ведя всё своё бессмысленное существование к тому, что бы от самого низшего рабочего дослужиться до начальника смены, а затем умереть молодым и относительно бедным в связи с рядом внешних обстоятельств. Неудивительно, что от ныне планета превратилась в основное место действия кровавой гражданской войны, а по сути же массового восстания рабочих и солдат в самых захудалых секторах этой цельной планеты-фабрики.
“Может не стоило разрушать последний храм ради того, что бы проложить скоростную электродорогу…” подумал было с усмешкой Ункмор, как в друг его стеклянный оплот самодержавия угрожающе затрясся, трубковидные лампы, прежде освещавшие апартаменты монарха лишь только по ночам, неистово замигали, а скрип каждой из стальных балок, удерживавших эту цилиндрическую конструкцию в вертикальном положении, внушал в сердце Ункмора безумие и ужас, тиран не устоял на ногах и распростёрся на полу, он был уверен, что вот оно и есть, вот он его конец: землетрясение, после которого весь город с ним же вместе поглотит земля, над которой он сам некогда надругался. Но даже уверенный в своей гибели человек будет пытаться сопротивляться до самого конца, и Ункмор ни в коей мере не претендовал на место исключения в этом чудном правиле: изо всех сил он пополз к огромной винтовой лестнице в надежде преодолеть за эти несколько секунд, что отделяли его от гибели, целых три этажа и взобраться на крышу, где при большом везении даже он бы не смог запустить антиграв и с практически нулевым зарядом батареи улететь как можно дальше от столицы. Но когда практически парализованный от ужаса Ункмор добрался до третьей ступени, какофонию скрипов металла и дребезжания стекла внезапно нарушили голоса.
-Это первый, у меня всё чисто.
-Второй, всё чисто.
-Говорит третий, в помещении чисто, можно заходить.
Через секунду лампы перестали мерцать, а тряска прекратилась. “Что же это происходит? Неужели это повстанцы, но как они пробрались сюда?” пронеслось в голове у Ункмора. Конечно же он был рад тому, что его не придавило бетонное перекрытие, или хотя бы тому, что земля под ним не разверзлась, но это всё выглядело уж как-то чересчур мистически и непонятно, а тем более тот факт, что этих своенравных захватчиков не остановили ни непреступные стены вокруг города, ни, тем более, Купол, жутко его пугал. Но когда на лестнице показался один из этих захватчиков, изрезанное морщинами лицо старика застыла в гримасе величайшего удивления.
***
Кевин родился в самом центре К’орми, а учитывая, что весь город был построен вокруг главного завода Римора, то несложно догадаться, что бедолага родился в самом центре сталелитейного цеха в разгар незатихающих рабочих будней, и с тех самых пор жар от домны и запах раскаленного металла не покидали его, ибо в связи с тем, что род его был беден и ничем незнатен, он стал сталеваром на этом самом заводе, и возможно там бы и умер, возле домны со щипцами в руках, если бы не тот самый день, о котором и пойдёт речь.
-Послушай, Генри, мы с тобой на этом заводе с самого нашего детства…
-Кевин, ты меня удивляешь. Как у тебя вообще повернулся язык так назвать тот период своей жизни? Детство может быть только у отпрысков кабинетных шишек, а у тех, кому заказан путь к станку, или как в нашем с тобой случае к домне, детства быть как такового не может, это самое детство пожирает топка.
-В смысле?
-Это образно, я вовсе не имел в виду, что если запихнуть ребёнка в топку, то через пару минут оттуда вылезет дряхлый старикашка.
Кевин так и не понял объяснения друга, но, что бы не обижать последнего, кивнул. Кевин ужасно давно знал Генри, но почти никогда не понимал его, возможно в связи с ограниченностью своего сознания, к примеру, все эти годы Кевина мучил вопрос о том, почему его друг никогда не ел свой обед, хотя у Кевина и была странная идея, заключавшаяся в том, что Генри, как истинный образованный и культурный человек, не ест без столовых приборов, внешний вид которых бедняк Кевин и представить себе не мог, но на этот раз молодой сталевар не выдержал и спросил своего напарника.
-Почему ты не ешь свой обед?
-Ты это о чём?- с невинной улыбкой отозвался напарник, незаметно выбрасывая псевдомясо в топку.
-Ты же никогда…
-Тише, бестолочь, не знаю, как там тебя воспитывали, но если хочешь, что бы кого-то расстреляли за членовредительство, то этим кем-то не обязательно должен быть твой лучший друг.
-Хорд, Альри, где вы бездельники?! А вот и вы. Я вас поздравляю, вы только что выиграли уникальнейшую возможность оторвать свои никчёмные задницы от этой бесполезной трубы и проветриться до Т’рэсла и обратно.
-Не сочтите за грубость, господин начальник смены, но зачем здравомыслящему человеку отправлять в один из столичных пригородов людей вроде нас?
-А за тем Хорд, что ты единственный из всей смены, после меня, конечно же, кто может читать, а что касается твоего дружка, то по телосложению он отлично подошёл бы под солдата, а как вы знаете, без охраны машину никто с завода не выпустит…
-То есть я верно понимаю, что выезд неофициальный, а тогда…
-Что ”а тогда”?- спросил Кевин.
-Тише, не видишь, я торгуюсь.
Старый упитанный рабочий долго переводил взгляд то на одного из юношей, то на другого и, наконец-таки, вытащил из кармана какую-то помятую бумажку, на ней он написал пару строк и протянул листок Генри со словами ”но смотри, если кто что узнает…”.
-Не стоит переживать шеф, всё будет по высшему разряду,- отозвался Генри Хорд, взял бумагу и поманил друга рукой.
-Стоп-стоп-стоп, вы это куда? Кевин, я разве просто так упомянул про солдата? Вы поедете со всеми почестями.
***
-И всё таки я не понимаю,- продолжил Кевин, когда они с Генри уже спускались по шаткой лестнице в гараж,- Зачем начальник отправляет нас, если мы даже не рабочие поставочной службы, а простые, цеховые.
-А я не понимаю, чем ты так не доволен,- раздался недовольный голос Генри из под фирменного синего респиратора поставочной службы,- посмотри на себя: шлем, броня, противогаз,- я бы на твоём месте просто радовался бы, ведь в случае если мы попадём под радиоактивное излучение, то у тебя шанс выжить будет больше.
-Ты что, тоже хочешь быть солдатом?
Генри остановился, положил руку на тяжёлый наплечник друга и, обречёно покачав головой, со вздохом сказал “Понимаешь, дружище, дело не в том кто хочет быть солдатом и кто нет, а в том кто хочет оставаться недочеловеком и кто хочет хотя бы раз в своей несправедливой жизни почувствовать себя средним классом.”
-Я не понимаю…
-Как бы тебе объяснить… Нас, рабочих фабрик и заводов, даже за людей-то и не держат, нас только кормят россказнями о том, как престижно быть рабочим и как же мы помогаем нашему обществу. Но весь секрет в том, что единственная помощь, которую мы оказываем нашему великому обществу, заключается в том, что продукция наших фабрик и заводов: броня, карабины, военные механизмы и машины,- всё это вместе с нашей родной и любимой армией отправляется на север, дабы давить гусеницами тирании восстания бедных и голодных. Понимаешь ты или нет? Там они убивают таких же как и мы с тобой, убивают из винтовок, металл для которых отливают в нашем цехе, разве ты не видишь, что мы убиваем так сами себя…
-То, что ты голодный - не вина правительства или армии, ведь ты сам не ешь обед, который тебе выдают.
-Кевин, я был о тебе более высокого мнения. То, что нам дают – третьесортное дерьмо, отходы производства, выбракованная генетическинестабильная дрянь, которой даже зверей не кормят, и поверь мне, дружище, если я вообще никогда не буду есть, то я от голода умру не раньше, чем если бы меня свалила эта дрянь. И вообще дело не в еде, а в отношении, Кевин, в отношении этого несправедливого мира к нам и о нашем к нему отношении…
-Эй вы, парочка грёбаных революционеров, вы так и собираетесь разглагольствовать или мы всё же поедем!?- раздался хриплый голос водителя из небольшого гусеничного грузовичка.- Если вы так и не поняли нам лучше покинуть территорию завода до конца смены, а лучше бы к тому времени выехать из самого К’орми.
-Мы идём, не волнуйся ты так,- сказал Генри, надевая широкие очки, которые должны были защитить его глаза от дыма и вполне негуманного солнечного света, а так же поправляя свой защитный синий спецкостюм, который, в теории, не должен был позволить своему обладателю сдохнуть от радиации в первые же несколько секунд.- Ведь Генри Хорд всегда готов разыграть пару глупых солдат из любви к большому искусству. Вперёд дружище,- сказал он слегка тряхнув своего угрюмого друга,- нас ждут работа и человеческая еда.
-Я не понимаю.
-Поймёшь, друг мой, однажды ты всё обязательно поймёшь.
***
Грегор Фрейзт смотрел на старика с пренебрежением: настолько самоотверженного раболепия уроженец Чаапарди в жизни своей не видел. Этот властный монарх был готов плясать и извиваться перед Грегором с тем же усилием, с каким это делает илфирионийский полуз на раскаленном песке нефритовых пляжей его родного мира, и это было просто омерзительно, пусть старик и понял своё место в пищевой цепочке, но уж слишком усилено он это показывал.
-…мы забыли,- продолжал тем временем седовласый белый мужчина, явно лишившийся всей гордости только он завидел иллюминатийца,- мы почти перестали верить, господин мой, но вы пришли, мой дед рассказывал мне легенды о посланцах небес, что способны выходить прямо из воздуха, я никогда не верил ему, но он всегда говорил, что эту вещь наш предок получил от одного из ангелов, как он вас называл…
С этими словами старик вытащил из складок своих бархатных одеяний поблескивающий на свету медальон на длиной цепочке. Грегор спокойно взял в руки не представлявшую на первый взгляд абсолютно никакой ценности безделушку, но когда он разглядел очертания изображения нанесенного на золотистый диск, иллюминатиец не мог поверить своим глазам. Но ведь он точно видел это, видел пирамиду со всевидящим оком сверху, символ его Ордена, ордена, на служение которому Фрейзт однажды решил потратить свою жизнь. И даже не имевший ровным счётом никаких способностей к магии Грегор так явно и отчётливо ощущал мощь, что исходила от этой вещи, которая была настолько же ценной, на сколько и древней, ибо подобных реликвий времён колонизации осталось не так уж и много. Но вот новому планетарному губернатору наконец удалось оторвать взгляд полный восхищения от медальона, что сиял подобно маленькому солнечному диску в его руке, Грегор вновь посмотрел на старика, “вставай” сказал он снисходительным голосом, тот неспешно поднялся с колен, в его движениях чувствовалась какая-то неуверенность.
-Именно по этой вещи ты и узнал во мне…ангела?
Старик спокойно кивнул, продолжая буравить полными веры и преданности глазами золотую застёжку плаща чужака, на которой поблёскивала столь узнаваемая пирамида с не менее узнаваемым всевидящим оком сверху.
-Этот священный дар мои предки хранили на протяжении всех поколений, передавая от отца к сыну, пока он не достался моему деду от его отца,- продолжал старик, разглядывая удивительную материю плаща Грегора, которой переливался при малейшем движении, становясь то тёмно-зелёным, то нежно-голубым, то ярко-фиолетовым.- Но мой отец не принадлежал к правящему роду и тогда медальон вместе со всею полнотою власти после смерти моего деда достался мне…
-Лучше бы власть досталась твоему безродному отцу,- раздался равнодушный голос,- потому, что твоё безбожное правление не привело ни к чему хорошему: планета обезображена отвратительными сооружениями, которые высасывают из её недр последние соки, некогда зелёная и мягкая трава, по которой ходил сам Регнор, вдыхая её неповторимые ароматы, ныне стала пылью под сапогами неустанно марширующих на кровавом плацу солдат.
-Если ты чем-то недоволен, хаосит, можешь возвращаться туда, откуда ты пришёл. А я останусь здесь, ибо сам Хронус в мудрости своей дал мне полномочия Первого Планетарного Губернатора Римора.
Феликс оглянулся через плечо, глядя на Грегора из-под своего чёрного капюшона с явным сочувствием. “Разве этот дурак не понимает, в какое дерьмо он влез? Его же просто отправили на смерть, как он вообще собирается погасить непокорное пламя восстания с этой горсткой людей и, ну даже пусть, со всем тем сбродом, который этот безумец-тиран умудрился обозвать «армией»?” подумал психер и вновь устремил свой взор за горизонт, в даль, пытаясь найти хоть что-то кроме этих извращенных построек, что давили на обезображенную полумёртвую землю, причиняя Римору невероятную боль, боль, которую не смогло бы перенести ни единое живое существо во вселенной, убивала целую планету. С самого раннего детства Феликса учили чувствовать колебания энергии, даже самые малейшие, такие как страдания и боль одного человека или даже смерть растения или насекомого, но, не смотря на свой уникальный дар, молодой психер обыскал половину столицы, но не нашёл ничего кроме боли и страдания, теперь он знал, что вся планета, как и души живших на ней людей, изувечена и больна, больна неизлечимой болезнью, которая может убить её через каких-то пятнадцать или двадцать лет, а при неправильном лечении и через все десять. Наконец, выдержав некоторую паузу, он ответил.
-Знаешь, такая мысль появилась у меня давно, ещё когда я только оказался здесь, но вот только дело в том, что портал сам собою захлопнулся прямо у меня за спиной, между прочим, заточив трёх твоих людей в толще пространственно-временного полотна. Но энергии этого несчастного мира мне не хватит, что бы открыть портал вновь, по той лишь причине, что в умирающем мире энергии быть не может как таковой…
-Тогда, мы просто подождём, пока портал не откроют с той стороны и в случае надобности уйдём отсюда…
-Ну просто чудесно, господин первооткрыватель, и как же я сам до такой глупости не додумался… Думаешь, портал - это такая детская игрушка: захотел вошёл, захотел вышел? Портал – это двойная пространственно-временная аномалия, стабильность которой зависит от расстояния от одной стороны до другой. И если портал вдруг ни с того ни с сего закрылся, то совсем не ясно, что сейчас происходит там, на Пустоши, где мы его и открыли. Ты знаешь что-нибудь о Последствиях? У кого я вообще спрашиваю, конечно же нет. А Последствия заключаются в том, что при незапланированном закрытии одного из концов, на втором конце происходит выброс избыточной энергии, которая была затрачена на соединение двух точек пространства и поддержание связи. Ты не можешь вообразить, насколько мощным может быть подобный выброс, он может привести к искажению во времени или даже вытеснить в нашу реальность существ совсем для неё не естественных.
-Ты имеешь в виду демонов? Я, конечно же, прекрасно представляю себе, какую угрозу может нести даже отдельно взятый демон, но я не в силах вообразить себе количество таковых, необходимое для разорения нашей цитадели на Пустоши…
-Наивный язычник, ты даже не в силах представить себе, что несколько легионов самых ужасных демонов – это самое безобидное из того, чем могут являться иные альтернативные формы бытия… Хотя это зависит от того, что именно закрыло нашу сторону, но учитывая протяжённость скачка, это могло быть всё что угодно: любая другая аномалия в пределах двух галактических секторов вполне могла нас отрезать, правда подобное знание всё равно ничего нам не даёт, поскольку мы находимся на относительно небольшом шарике из пыли и бетона, который вращается на невероятной удаленности от чего-нибудь вразумительно развитого и…
-И что?
-Спроси у своего новоявленного обожателя,- сказал Феликс, указывая закованной в покрытую лезвиями наручь рукой на наследного правителя Римора,- что-то говорит мне, что он лучше меня объяснит тебе ситуацию с массовыми восстаниями, что постепенно перерастают в кровавую бойню, имя которой гражданская война. Для этого ничтожества мы просто маленький, ну просто размером с галактику, подарок неизвестно за какие заслуги. Но поверь моим словам: если чего нам обоим и не хватает здесь, так это очередной резни между слишком уверенными в своей правоте.
-Неужели человек вроде тебя собирается уверить меня в безвыходности своего положения?
-Своего? Ну уж нет, максимум в безвыходности положения этой планеты,- раздалось из под усеянной безбожными по меркам монодоменантов узорами маски, закрывавшей нижнюю половину лица психера,- а поскольку, как мне кажется, эта штука не собирается разлететься на множество своих миниатюрных подобий в ближайшие пару недель, то я предлагаю каждому из нас заняться своими прямыми обязанностями, то есть ты попробуешь угомонить население планеты, а я попробую найти способ вытащить нас отсюда, и я это сделаю, поскольку я не очень-то и намерен сидеть здесь до тех пор, пока Римор не исчезнет с карты этой галактики.
Но ни Грегор, ни Феликс даже не могли представить себе, что самым трудным, с чем им придётся столкнуться, будет вовсе не гражданская война или радиация, которую над столицей сдерживал лишь только Купол, а то, что закрыло портал прямо за их спинами…