О честолюбцах
Окружающие, по нашему мнению, должны угадывать все наши желания, точнее даже не угадывать, но упреждать их еще до того, как они пришли нам в голову. Другими словами, мы требуем от них растворения в себе, т.е. мы, помещая свое я в центр Вселенной, видим себя ее властителями, и если что-то в мире происходит помимо нашей воли, мы впадаем в противоречие с собой, у нас возникает потребность наказать тех, кто не совпадает, диссонирует со строем нашей души - мы гневаемся, раздражаемся на них. А поскольку людей, желающих ловить каждый наш вздох, крайне мало - за исключением, быть может, самых близких домашних, которых мы тираним и изводим своими бесконечными капризами, - то мы всегда находимся в состоянии раздражения, негодования, а те, кто поэмоциональнее (особенно женщины) - на грани истерики. Мы считаем себя носителями некой Истины, которую никто, кроме нас, не понимает, и это заставляет нас - огромное, подавляющее большинство из нас - быть постоянно, перманентно несчастными.
Наша Истина - это наше Я, которому мы предоставили быть мерой всех вещей, а поскольку это мерило требует постоянных жертв во имя свое, нам не найти покоя.
При этом, считая себя вправе требовать от других, сами мы отнюдь не считаем себя обязанными никому и ни в чем, это не входит в наше мерило всего, что вокруг нас. Потому что по моему мерилу все, что вокруг меня, - это я, т.е. обязательства других по отношению ко мне. А мои обязательства по отношению к другим - не-ет, это уже не я. Т.е. я конечно, допускаю существование других и могу иногда что-нибудь для них сделать, как лишний повод полюбоваться собой, но только если это не отвлекает меня от моих дел (а главное дело моей жизни - это утверждение своего Я перед окружающими). Т.е. Я отношусь к другим, и как следствие, - к своим обязанностям по отношению к ним, как к чему-то необязательному, т.е. к тому, чего может и не быть.
Могу помочь, если буду расположен заслужить похвалу в глазах тех, кому помогаю, а могу и не помочь. Могу сделать, а могу и не сделать; могу прийти на встречу, о которой договорился, а могу и не прийти - для меня это столь не важно, что я даже и не вспомню впоследствии не только то, что не пришел, но и почему не пришел - это абсолютно не важно. Ну не пришел и не пришел - значит, не имел такой возможности, мне не нужно помнить конкретную причину, потому что помню главную. Какую? А вот послушайте:
- Я не могу быть не прав. Если я мерило всех вещей, я не пойду ради других против себя, т.е. я не буду делать вещи, причиняющие мне неудобства, а вот вы, уж будьте любезны, танцуйте под мою дудку. Круг общения для меня не важен, если я стою в центре этого круга, люди для меня лишь зеркала, в которых с любуюсь своим отражением. Если они начинают мешать мне любоваться в них своим Я, т.е. если они перестают меня только хвалить, говорить, какой я умный и добрый, и великодушный (похвала моему великодушию мне особенно приятна), а начинают иногда указывать мне и на недостатки, говоря, что я и подлый, и тупой, и ничтожный, и просто - самовлюбленное пустое место (т.е. указывать на то, чего я не могу иметь по определению, потому что являюсь мерило всех вещей), я перестаю их замечать. Для меня они просто перестают существовать. Ведь во мне нет ничего, что не было бы мной, а другие - это уже не Я.
Все это выглядит достаточно абсурдно, если посмотреть со стороны. Поэтому очень полезно прислушиваться к мнению о себе других. Со стороны всегда видней: «Некоторых больных уже можно поздравить с тем, что они почувствовали себя больными», - как писал Сенека своему другу Луцилию.
Христианский взгляд на вещи пробивает стену, которой мы отгораживается от окружающих. Он учит не лицезреть себя, свое величие в отражении других, но напротив, послужить им, положить свою душу «за други своя». Следование своим страстям выставляет человека на посмешище. Бес всегда глумится над тем, кто ему служит, и человек постепенно остается один на один с самим собой. А исключение из себя какого бы то ни было содержания, помимо себя, - это и есть наиболее бедное своим содержанием духовное существование, пустота абсолютного ничто.
В принципе, ближние есть для нас всегда повод пострадать, пожертвовать собой ради них, применить на практике Христовы заповеди, как наиболее полную духовную форму бытия. «Могила милосерднее ее (старости – С.С.), - писал Н.В. Гоголь в «Мертвых душах», - ибо на могиле напишется: «Здесь погребен человек!», но ничего не прочитаешь в хладных, бесчувственных чертах бесчеловечной старости»
______________________
Н.В. Гоголь «Мертвые души». Т.1