Толока

               
      В лексиконе у жителей деревень российского северо-запада есть  словечко  толока означающее помощь друзей, или соседей в какой - либо работе. По окончании которой работникам выставляется угощение.
      Помочь соседу перекрыть крышу или собрать баню -  дело, в общем-то, обычное и обычай замечательный. Только иной раз сама работа является лишь поводом к празднику, который долго и  весело празднует вся округа.
      Когда-то, до войны, вокруг озера, развалившегося среди  бескрайних болот, бытовало с десяток деревень. Но после коллективизации, интеграции и прочими издевательствами над терпеливым русским народом к восьмидесятым годам уже прошлого столетия, их осталось только - три. И вот в одну из этих деревень со смешным названием Чильцы я и двое моих друзей отправились пёхом за двадцать пять километров порыбачить, да поохотиться.
     Стоял конец апреля и речушка, по которой до  Полистовского озера можно добраться на лодке, ещё не вскрылась. Шли мы по расхлябанному зимнику где и трактору уже не проехать. Погода стояла замечательная. Яркое весеннее солнце, голубое небо и редкие белоснежные облака, в контрасте с зелёно-янтарными соснами, создавали хорошее настроение. Не взирая на изрядно намятые объёмистыми рюкзаками и ружьями плечи, не смотря на то, что вымокли по самое некуда, переходя разлившийся ручей, к вечеру мы уставшие, но весёлые заявились к моему знакомому Василию. Что жил  в  Чильцах с отцом Александром Ивановичем и матерью Марией Фёдоровной.
      Васька год назад пришёл из армии, но уезжать в город не хотел, потому что вырос в лесу, да на озере. Был заядлым охотником и рыбаком. И даже  то, что в свои двадцать два  хлестал самогонку и смолил махру, не мешало ему часами гоняться по лесу за лосём или кабаном. Огорчало его лишь отсутствие молодых девок в этих местах. Работал Васька вместе с отцом в бригаде - от колхоза центральная усадьба которого – за болотом, на "большой земле". Александр Иванович бригадиром, Васька – на тракторе. Трактор свой гусеничный называл «Жигулями», да так оно и было. Ведь в местах тех, отрезанных от "материка" болотами, другого сухопутного транспорта просто нет, ввиду отсутствия дорог. Одним словом - глухомань.
     Ну, словом, пришли мы когда семья Тимофеевых собралась вечерять. Оставив ружья в сенях и сняв промокшие сапоги ввалились в избу. За большим дощатым столом сидели отец с сыном и что-то  хлебали из одной миски, мать возилась у русской печи.
     Васька бросил ложку и выскочил из-за стола нам навстречу. "Вот и гости", – проскрипел прокуренным басом Александр Иванович. Мария Фёдоровна, улыбаясь, сказала: "Вот и помощники завтра на толоку дрова пилить". Поздоровавшись, мы повесили куртки на вбитые в бревенчатые стены гвозди, стали доставать из рюкзаков Ленинградские гостинцы. На столе, под одобрительное оханье хозяйки, выросла гора из колбас и сыров, конфет и печенья, ярких шаров апельсинов. А водружение на столе батареи разнокалиберных  бутылок привела в восторг мужскую часть дома. Ну, короче, расселись мы, выпили, как водится, за встречу. Хозяева навалились на колбасу, а мы на деревенское сало, да на баранину с картошкой, которую хозяйка достала из печи, да ещё, не могу не отметить, нигде больше не встречал похлёбку из сушёных боровиков сваренных в квасе.
    С устатку я довольно быстро захмелел, то ли, от водки, то ли, от еды и, слушая застольные разговоры, стал оглядывать избу. Четверть довольно большой избы, разгороженной на две половины, занимала русская печь. Стол со скамьями да допотопный самодельный буфет были основным убранством дома. Засиженная мухами лампочка тускло освещала этот нехитрый интерьер. В один момент мне показалось, что печь зашевелилась.  "Допился", - подумал я, но, присмотревшись, увидел, что печь облеплена тараканами. Уловив мой обалделый взгляд хозяйка сказала: "Житья от этих тварей нет"."Что только не делали, чем только не травили – всё им нипочём". Я заметил, что тараканы были учёные и на стол не лезли, во всяком случае в присутствии хозяев, соблюдали субординацию.
      Выпив всё, что было выставлено на стол мужики стали закуривать и Фёдоровна отправила всех на крыльцо. Вскоре все улеглись спать. Мне всю ночь снилось, что по мне ползают тараканы, а может, и не снилось, но проснуться не было сил.
      Свет ещё едва пробился в окно когда я проснулся. Во рту  была Сахара, в мочевом пузыре – Атлантика. Нацедив кваса из жбана одним глотком осушил кружку, в горле даже зашипело. Накинув фуфайку, я выскочил на двор.  После терпкой атмосферы избы в лёгкие ворвался аромат просыпающейся  весенней природы. Озеро лежало в лёгкой дымке. Ноздреватый лёд, белым горбом, вспучивался из воды. Багрово – малиновый диск солнца выплывал из-за чёрной стены заозёрного леса. На ближайшей опушке чуфыкал тетерев, из глубины леса ему отвечал другой.  Наслаждаться музыкой весеннего утра пришлось недолго – за домом, пулемётом, затрещал  тракторный пускач и через мгновение басовито взревел дизель. Из-за угла дома появился Васька, махнув мне рукой крикнул: "Айда завтракать". Поёжившись от утренней свежести, я пошёл вслед за ним.
        Хозяйка уже копошилась у печи готовя завтрак. Поднялись и мои друзья. Хозяин сидел за столом и хрипло откашливался, давясь ядреным махорочным дымом. Мария Фёдоровна беззлобно ворчала на него за курево: "Задушил своей отравой, хоть гостей бы не травил".  Хозяйка водрузила на стол полуметровую сковороду со скворчащей яичницей с салом и сказала: "Завтракайте, да надоть дровы пилить". Мужики сидели молча не притрагиваясь к еде. "Маш, налила б ты мальцам похмелиться", - почти простонал Александр Иванович. – "Нет у меня, осталось только на стол, после работы поставить,  надо было вчера, всё не пить". "Если хотите, вон в жбане браги осталось немного". Васька полез на печку с ковшом и, позвякав там, начерпал мутной тягучей, как кисель жидкости. Я отказался, а остальные выцедили по кружке дрожжей и принялись за яичницу. Я без аппетита ковырял вилкой в сковороде, жирного с утра не хотелось. Хозяйка, заметив это, поставила передо мной миску  с дымящейся  грибной похлёбкой. Кисловатая от кваса, ароматная от грибов похлёбка, пришлась мне как нельзя кстати. Полегчало.
Наевшись и поблагодарив хозяйку, мы оделись и вышли на крыльцо. На дворе, покуривая, уже сидели на брёвнах шесть мужиков в замасленных телогрейках и латаных портках. Поздоровались. Стали спорить: с какого двора работать начнут. Один из моих друзей предложил не спорить и решить дело жребием, вытащил из кармана колоду карт  и сказал: "Тащите, как карта ляжет, так и очередь будет". Туз достался Фролу и вся толпа, вместе с трактором,  потянулась к его двору.
       Установив трактор возле штабеля берёзовых брёвен, мужики стали налаживать метрового диаметра пилу приводимую во вращение от трактора. Вскоре пила завертелась сверкая зубьями в лучах восходящего солнца. Мужики разобравшись по двое, стали брать из штабеля брёвна и подносить их к пиле. И вот пила мелодично взвизгнула и  из-под её зубьев брызнул  поток золотистых опилок. Пряно запахло свежей древесиной. Работа закипела и уже через час – полтора  все брёвна были распилены. Васька заглушил трактор, работники расселись на чурки и закурили. Из дома вышла хозяйка – дородная, румяная  баба неопределённого возраста, в красном платке и замызганном халате. Поздоровалась с нами и позвала в дом. Мужики стали гасить цигарки и не дожидаясь второго приглашения, потянулись в дом.
        Убранство в доме у Фрола  стандартное по здешним местам: русская печь, большой стол да иконки в углу. Рядом с закопчёнными образами фотографии в застеклённой рамке – родословная. На столе среди нехитрых деревенских закусок две трёхлитровые банки с самогоном. Сев за стол я почувствовал, что проголодался и с удовольствием выпив полстакана ядрёной самогонки, принялся закусывать солёными рыжиками, салом и пахучим деревенским хлебом. Хозяйка достала из печи чугунок с картошкой. Выпив ещё глоток и поев ароматной картошки с квашеной капустой, я стал наблюдать за застольем. Обе банки были уже пусты и мужики весело балагурили, незлобно подначивая  друг – друга. В центре внимания был мой приятель Колян.
         О Коляне можно рассказать и больше, но для общего представления об его персоне скажу, что он в прошлом офицер, которого турнули из армии за аморалку. Потом он валил тайгу за то, что погонял с ружьишком жену по пьянке. Но сумел выбраться.  Устроился на "хлебную" работу, купил «Волгу». Что по тем временам было, очень даже, не просто. По характеру не злой, балагур, пьяница,  но друг верный, не подведёт и не продаст. А по бабской части – кобелей хлеще нет.
         Из банок Колян отпил уже изрядно и поток его прибауток и небылиц не прекращался, а местные мужики слушали его открыв рты, восхищённо удивляясь.
Посидев ещё немного и поняв, что выпивки в этом доме больше не обломиться, мужики стали вылезать из - за стола. Вскоре Васька завел трактор и переехал на соседний двор к Ивану Пантелееву -  худощавому мужичонке, с длинным крючковатым носом. Мужики,  на ходу покуривая, не стройной толпой потянулись за трактором. Вскоре закипела работа и я с удивлением отметил, что работники выпившие почти по литру самогонки, работают ещё быстрее и слаженней, чем до обеда. Через час наша сводная бригада справилась с дровами и ещё двумя банками самогонки. Самогонка у Ивана  была не в пример Флоровской – отдавала жжёной резиной и тухлыми дрожжами, без содрогания не выпьешь. А вот мёд у него был отменный. Оказалось, что это мёд диких пчёл, найденный в дупле осины поваленной на дрова.      
        Уже пилили в четвёртом  дворе. День разогрелся, солнце пекло по-летнему. Мужики упарились, поснимали фуфайки, темп работы упал, а вскоре все сидели на чурбаках и курили. Колян  подошёл к хозяину дров, пошептался с ним. Тот недоверчиво покачал головой, пожал плечами и пошёл в дом. Вскоре он вышел из дома вместе с хозяйкой, неся в руках большой закопчённый чайник и кружку. Хозяйка несла миску с солёными огурцами. Колян взял из рук хозяина чайник и налил из него в кружку. Стал пить мелкими глотками, я понял – принесли не воду. Мужики тоже это поняли и стали подходить к чайнику. Хозяин налил всем желающим. По всему было видно, что работать мужики больше не хотят. Опасаясь, что выпивка будет выпита, а дрова останутся не распиленными, хозяйка стала корить мужиков. Наиболее совестливые, собравшись с силами, пошли работать. Колян завладел чайником и объявил мужикам, ещё сидевшим на брёвнах: "Кто не работает – тот не пьёт". Как бы там не было, а дрова всё таки допилили. Пятилитровый чайник самогонки выпили. Благодарная хозяйка персонально пригласила Коляна в баню, куда он пошёл и до утра я его больше не видел.
       Дрова у Александра Ивановича и Марии Фёдоровны пилили уже на другой день, как бы на опохмел. Долго раскачивались - распилили быстро. Пили ещё три дня, выпив всё, что было в деревне. Даже оставшиеся от браги дрожжи выхлебали ложками. Васька трижды ездил на тракторе в  Ручьи за водкой. Мужики погоняли друг – друга кольями. Кто – то из местных  приревновал свою бабу к Коляну и я думаю не без основания. Как он же сам любит говорить: "Не бывает не красивых баб, а бывает мало водки".  Но о завершении толоки я знаю по рассказам, потому, что на второй день, мы с другим моим приятелем  ушли к Сашке – москвичу, купившему дом в соседней деревне.






                Ток

          За разговорами до Сашкиной деревни дошли незаметно. Деревня - два дома. Один пустой, в другом жил Сашка. Много лет назад это была большая деревня с церковью. Теперь же осталось две ветхих избы да заросшее кустарником кладбище.
          Сашка появился в этих местах год назад. Занимался пушниной, заготавливал клюкву  и жил в купленной избе вдвоём с собакой. Из разговоров с ним стало ясно, что он человек не простой. В своё время окончил институт, работал в Москве, в каком-то НИИ, имел квартиру, машину, жену и дочь. Потом  попал в аварию и получил травму позвоночника. Год провалялся в кровати, год заново учился ходить. Сюда  он приехал с костылями, а сегодня вместе с деревенскими  таскал брёвна. Восхищаюсь такими людьми.
         В избе у Сашки был бедлам, но было довольно тепло от натопленной с утра печи. Времени было уже за полночь, сил  не было. Забравшись на печь я уснул мгновенно.
        Сашка разбудил нас ещё затемно, напомнив, что собирались на тетеревиный ток. Ток находился в четверти часа ходьбы от деревни. Дорогу я помнил с прошлых лет. Мы с приятелем перешли поле и вошли в лес. По едва заметной тропе пошли дальше и вскоре вышли  на большую поляну поросшую редким кустарником. Стало светлее и мы увидели шалаш, про который нам рассказывал Сашка. Забравшись в шалаш, мы зарядили ружья и стали ждать. Пришли мы вовремя потому, что через пару минут на осину, что стояла в метрах  двадцати от шалаша, опустились две большие птицы. Их отчётливо было видно на фоне светлеющего неба. Раздался звук похожий на полоскание горла Бала, бала, бала... С другой стороны поляны донеслось хлопанье крыльев и громкое Чуфф, чуфф. Вскоре мы увидели и хозяина этих звуков. Из-за кустов на центр поляны выскочил здоровенный брюнетчатый  красавец – петух, с пурпурным гребнем и серьгами.
Гордо выпятив грудь, он, пританцовывая, стал прохаживаться по кругу, красуясь перед  тетёрками сидевшими на дереве.
      Солнечные лучи прорезали голые верхушки деревьев и поляна осветилась нежно – розовым светом. Над нашими головами засвистело множество крыльев и на поляну свалилась стая тетеревов. На лесной опушке развернулся настоящий театр. Петухи сходились грудью, дамы сидели в партере, молодые петушки на галёрке, мы с приятелем - в ложе. Руки и ноги свело от тесноты и холода, но мы боялись пошевельнуться и спугнуть редкое зрелище. Пошептавшись, мы решили матёрых петухов не стрелять и пальнули по галёрке. Выстрелили мы одновременно. Грохот дуплета двенадцатого калибра разорвал утренний воздух и гулким эхом прокатился по лесу. Стая птиц, суматошно хлопая крыльями, взмыла в небо. Мы выбрались из шалаша и разминая затёкшие ноги пошли собирать трофеи. Подобрав трёх  петушков-годовичков  вышли на поле. Подойдя к копне прошлогоднего сена прилегли с солнечной стороны покурить и согреться. Солнце уже поднялось довольно высоко и так ласково пригревало, что  мы оба заснули. Я несколько раз просыпался, где-то в копне попискивали полёвки, в небе верещал жаворонок, кричали чибисы, шурша крыльями, пронеслась стая чирков. Весна! И такой простор, такой покой в душе. Проснулись мы когда солнце уже клонилось к западу. Отдохнувшие и голодные мы пришли в деревню.
       Сашка сидел на завалинке и скоблил шкурку ондатры. "Я думал вы в Чильцах уже", удивился он. Узнав, что мы продрыхли целый день в сене и что в Чильцы идти не собираемся, он сказал: "Мужики, я рад гостям, но у меня последняя крыса от голода в чулане повесилась". Мы показали свою добычу, Сашка одобрительно кивнул головой.
       Мы  ощипали тетеревов, потом опалили  тушки на костре и  сложили в чугунок. Сашка сказал, что в печи ещё угли. Поставив чугунок в печь, мы стали ждать. Уже почти сутки мы с приятелем ни чего не ели, чем питался за это время  Сашка, я не знаю, но ни хлеба, ни картошки у него дома не было, хорошо, что соль была и перец. Я понял, что на толоку он ходил за харчи. Вскоре из печи запахло мясом. Терпение наше кончилось и вытащив ухватом чугунок из печи мы разлили по кружкам бульон, а мясо  вывалили в большую миску. Обжигаясь, рвали зубами  жесткое, но ароматное мясо, запивая его бульоном.  Я спросил у Сашки, почему он живёт впроголодь,  когда вокруг полно дичи. Он ответил, смакуя крылышко, что бережёт патроны на пушнину.
      Наевшись, мы пошли на берег озера. Солнце ещё висело над лесом прогревая разлившееся мелководье. Закурив, мы с приятелем присели на большом валуне успевшим прогреться за день. Сашка стоял недалеко от нас, в том месте, где в озеро впадает ручей. В руке он держал острогу. Ну, прямо, как Нептун.  Вдруг  метрах пяти  от него вода шевельнулась и он резко метнул острогу в бурун. На остроге, медно переливаясь на солнце, билась крупная рыбина. Вот и щука пошла на нерест.
Февраль 2002г.
С. Петербург.