Инструмент
Когда мы начинали обживать неродное зарязанское гнездо, там народу полно было, и своих, и дачников. В этом доме жила Настя, при ней её рязанцы – внук и внучка, в этом – самом главном и домовитом – литовцы, он - Микотавичус, она – Микотавючене и при них – дети, внуки, куры, корова и поросёнок на откорме, дальше – больше: и москвичи, и ленинградцы, а у Муравьёвых – родственники даже с Украины. Это теперь – никого, одним словом, голый конец. А раньше…
Раньше появлялись в тех местах люди необычные, загадочные, о них потом долго друг другу рассказывали. Например, у литовцев несколько лет подряд артист жил, как утро – выйдет с терраски, и то нижнее “до”, то верхнее “ля” пробует, а потом яичко сырое через игольную дырочку выпьет и тогда уж на весь их простор “Я люблю Вас, я люблю Вас, Ольга”. Очень хозяйка им гордилась, он, говорила она, артист оперного театра.
В ночной электричке вместе с нами часто ездил невысокого роста худощавый мужчина с бородкой, за спиной – в рюкзаке – доски, а в руках тетрадочка, а в ней – всё формулы, формулы, так он всю ночь эти формулы читал, вот мы его и прозвали профессором.
Однажды, в день зарплаты, зашла в сельсовет дама в шляпе с полями и спрашивает:
- А где здесь у вас инструмент?
Все на неё уставились и молчат, а Настя, она за словом в карман не полезет:
- Тебе какой побольше или поменьше?
А Нюра возмутилась и говорит:
- Вечно ты чушь болтаешь. Вам что: лопату, грабли или ещё что, а то, может, вам огород вспахать надо?
Дама заулыбалась и говорит:
- Да нет, я не в том смысле, я вашим детям поиграть что-нибудь хотела. Только не знаю что. Чайковского или песни какие-нибудь. Хотя для ваших мест больше бы Стравинский подошёл.
И опять улыбнулась.
- А на чём играть-то хотите? – спросила опять Нюра.
- Хорошо бы на рояле, если его нет, то и на пианино можно.
- Да, Вы, наверно, шутите, у нас, его отродясь не бывало. Раньше, когда ещё Петька- баянист был жив, баян был, он всегда на нём играл, даже когда заболел, сядет, привалится к избе и играет, улыбается. А больше у нас ничего такого нет.
- Как это нет, - гордо сказал Васька, - а моя гитара?
- Да иди ты, бренчишь только.
- А я вот своему внуку, когда приезжает, всегда в Шилове напрокат аккордеон беру, а рояль я видела давно, ещё до революции. Зашла я как-то на Пасху в барский дом, мы им всегда на Пасху крашенные яйца носили, погода тёплая была, все двери – настежь, я как до порога дошла, так и застыла. Девочка их, что постарше, на этом рояле что-то играла.
И так мне хорошо стало, то ли жалость какая-то во мне появилось, то ли ещё что, стою и не знаю ни где я, ни кто, а день такой солнечный и на полу около этого рояля лучики какие-то, умирать буду – не забуду. Только в церкви такое иногда бывает. Потом, когда уж барский-то дом разграбили, у меня тогда как раз комиссар постояльцем был, я попросила, чтоб он мне за постой этот их рояль привёз. Уж я бы за ним ухаживала, каждую пылиночку бы сдувала, да только опоздал он . “ Сожгли, - говорит,- твой рояль. Топить было нечем. Я вот тебе их шифоньер привёз, забирай”. А больше я этой музыки и не слыхала, по радио только, да это не то, - отведя глаза куда-то за окно, закончила свой рассказ баба Маня.
- Вот, вот, - продолжил за неё литовец, - я тоже когда пацанёнком был зашёл зачем-то к Казимирову отцу, я у них в батраках ходил, а Казимира, ну, Вы знаете, я уже рассказывал, она у них теперь главная, президент, сидит и играет только не на рояле, а на пианино.
С тех пор всё мечтал выучиться, да где уж мне, а вот внучке пианино купил, красивое, коричневое, она в музыкальной школе в Рязани учится, Валька говорит, пятёрки получает.
- А у нас тут, откуда инструмент, - захихикал Колька, - у нас только пила или мотыга. У меня вот тоже случай был, это я ещё, когда в армии служил, в Узбекистане, послали меня в какой-то посёлок хлеб отвезти, а я в их сухостоях-то и заплутал. Вечер, холодно, темно, а дороги вроде бы и нет, как будто была и вдруг кончилась. Такая дрянь, думаю, припишут мне ещё какую самоволку, противно так, а там ещё этих гадов ползучих полно, я не то, чтоб их боялся, а мерзко как-то и вдруг слышу – музыка, значит, думаю, люди там. Рванул. А там тебе и сад, и музыка, и девушка с косой. И что я там после армии не остался – до сих пор не пойму. Я эту музыку часто по радио слышу – Полонез называется…
С тех пор много воды утекло. Зарплату в сельсовете, в правлении уже давно не выдают, колхоза нет, догнивают остатки на колхозном дворе, пройдёт несколько лет и следа не останется. Будет сначала крапивой да татарником зарастать, а потом, как на барском бугре, может, какие деревца поднимутся. И Колька, и баба Маня, и Настя – тоже уже в другом мире пребывают. Играет ли им там музыка, кто знает…
А вот у внучки литовца пианино ещё пылится, правда, не играет на нём никто.
- Только место занимает, - капризно говорит внучка,- всё дедова прихоть.
Хоть и учила её мать и за пятёрки хвалили, только зря всё. Слава богу, хоть с работой. Мать пристроила. В магазине в винном отделе.
И Мишка, бабы Мани внучок, всю свою музыку забросил, в менеджеры подался…
Так и живём…