Мать

Яна Фирсова
Маленькая, полноватая женщина лет под 50 в молодости родила двух детей. Ее первенец, сын, мальчик с задорными голубыми глазами и белокурой шевелюрой, постепенно превратился сначала в никчемного, но чувствительного подростка, писавшего мелким скорым почерком рифмованные строчки в записной книжке, а затем в темно русого мужчину среднего роста 30-ти лет с потухшим взглядом, сверкающего все же неистовой злостью, когда его отвлекали от его нехитрых занятий просьбами о помощи. Теперь он почти не выходил из дома, редко общался с друзьями, и, конечно же, больше не писал стихов. Когда его девушка, первая настоящая любовь, с которой они пробыли вместе 11 лет и от которой у него на руках остались белые нити шрамов, однажды перестала приходить в их дом, сердце матери затрепетало, а одна мысль все навязчивее стала возникать в ее голове. Она гнала ее от себя, пытаясь сосредоточиться на положительных мелочах, но та возвращалась в тишине ночи, чтобы пробудить ее в четыре утра и заставить ворочаться до первых лучей восходящего солнца. Глубоко внутри мать чувствовала, что ее дитя, ее мальчик останется один и что он будет очень несчастен и что он не сделает и шага, чтобы изменить свою участь, предпочитая забыться в вымышленном мире компьютерной игры, в работе, во сне, а позже может в вине.... Она терзала себя мрачными картинами будущего, придуманного ее чересчур пылким воображением для ее ребенка, и задавала себе вопрос - "неужели это я виновата? Это я, я, я не научила его бороться, я не дала ему сил, я не смогла объяснить... я, я, я.... "

Когда боль в сердце за сына становилась совсем невыносимой, перед ее глазами вдруг возникал образ его сестры, ее дочери. На четыре года младше, в детстве она была молчаливой, тихой девочкой с серо-зелеными сияющими глазами. Постепенно она превратилась сначала в такого же незаметного, но проницательного подростка с тонким чувством юмора, а затем в молодую женщину с пытливым, пылающим взглядом и саркастическими усмешками. Она была умна, сообразительна и обладала чуткой и пугающей мудростью не свойственной ее возрасту. Она много читала и иногда писала сама. Ей редко звонили друзья, но она редко бывала дома. Случалось даже так, что она уезжала в другие города, страны, сообщая об этом за два дня до отъезда. Мать думала о ней и украдкой произносила - "о, она совершенно не похожа на своего брата", - а затем словно испугавшись своих слов, умолкала и задумывалась. - "нет-нет, она совсем другая", - снова говорила вслух мать. Жизнь ее дочери на фоне брата казалась той, что принято называть интересной и не бесцельной и при этом гордо поджимать губы и кивать головой, сидя за рюмкой водки во время семейных застолий. Мать ставила ее в пример и о ней говорила со своими коллегами. И все же.... в те дни, когда дочь бывала дома, мать не могла не замечать по утрам синих кругов под ее припухшими от слез глазами, ее замкнутости, молчаливости, нелюдимости. Ее сердце также сжималось от боли и смутной догадки, что ее дитя, ее девочка также безнадежно несчастна в своей неспособности если не справиться с одиночеством, то хотя бы научиться с ним жить.

Однажды, когда дочь пробыла дома чуть больше полугода, закрывшись в своей комнате, отдавшись работе, мать купила ей билет на самолет. Купила для того, чтобы, может, дать ей возможность уйти, снова ощутить удары ветра в лицо и найти забвение в вечном движении.... а может для того, чтобы сохранить свою надежду на то, что кто-то из ее детей рад, что появился на свет, а значит не винит ее за данную жизнь, в которой она, по правде сказать, прожив 19 лет в разводе и не сумев завоевать больше ничьей привязанности, тоже уже не видела смысла....