Иногда стоит пойти на работу ради того,
чтобы провести там целый день.
С обеда и до позднего вечера.
Вдоволь насладится головной болью,
теряя последние иллюзии,
и возбудить свои ясновидящие железы только для того,
чтобы понять, что все ничтожное и хрупкое по-прежнему остается для вас темным и недоступным пониманию.
А еще осознать, что эти часы, напоенные трезвомыслием -
время, очищенное от самого себя,
вышедшее из игры, подвешенное к вашему «я» ушло навсегда.
И как обрести его?
Труд выводит меня из равновесия.
Как и всякое сообщничество с другими.
Участие в поголовном фарсе приводит к тому, что я, совершая те же самые действия, что и они,
не вкладываю в них никакого пыла, пафоса или цеховой убежденности.
Это плутовство, которое, впрочем, позволяет успешно преодолевать приступы трудоголии
или мешать их возвращению.
Отсюда неутешительный вывод, - окончание рабочего дня –
эти терзания коленопреклоненной козявки, пережившей мировую катастрофу:
она испытывает мутации гордыни – своеобразные метаморфозы мании величия,
когда, выходя вечером на улицу, наблюдает рассеянное человеческое стадо,
оставленное наконец без присмотра своим корпоративным пастырем…
Они все смирились с несвободой, которую втайне, может быть обожают,
и теперь, в этот теплый вечер сообщничают в коллективной усталости,
толкаясь и не доверяя никому, даже самим себе...