Нет, голоса еще не приобретали отчетливости и разборчивости, свойственной заурядной речи, но из шума, шипящего вот уже который месяц в голове Кирилла, без всякого сомнения, стали выпадать, выскакивать, вырываться звуки, напоминающие буквы, – их, должно быть, старательно проговаривал невидимый горластый попугай - звуки, после переродившиеся в слова, бессильно оброненные шепелявым дедом, что оставил вставную челюсть на комоде в стакане с водкой.
Кирилл, все еще продолжающий бессмысленные сражения с болезненным гулом шума – используя то поющие, орущие, раздирающие слух наушники, то отвлекающие маневры в виде пяти, а то шести на дню походов по кинотеатрам – стал помимо собственной воли склоняться к убеждению, что шум все же не просто последствие нескольких простуд, случившихся одна за другой, он, вероятно, по замыслу членов секты «Шум – истина», неким образом предназначен для произнесения каких-то особо важных для Кирилла слов.
Сопротивляться этой, вне всякого сомнения, безумной мысли не представлялось никакой возможности – ведь странно бороться с морем, что тянет, манит, засасывает на дно пловца, за спиной у которого месяцы нескончаемой борьбы, - а потому Кирилл, отбросив последние скупые остатки сил, стал опускаться в слепую глубину, стал прислушиваться.
Если выискивать в дымке, размывающей грань горизонта, спасительный силуэт игрушечного кораблика, то рано или поздно желто-черные точки от солнечных лучей соберутся вместе и образуют фигуру, схожую с очертаниями выдуманного парусника, но коль задача сложнее – рассмотреть на дне моря хоть что-то – пусть потерянную ромашку, пусть упавший самолет – рассмотреть, несмотря на темную пустоту, покачивающуюся пред глазами, - в таком случае привидеться может многое – и даже то, что существует на самом деле.
Первое слово, четко расслышанное Кириллом, было, по всей видимости, ежели и ниспосланное кем на его несчастную голову, то всенепременно мастером недоброго сарказма, потому как в ситуации, Кириллом проживаемой, звучало оно весьма зло: «тишина».
Как ни странно, волна породила бурю, и за коротким, нелепым союзом букв полились сочетания слов, нагромождения фраз – ожидая, быть может, нечто подобное, Кирилл внутренне был готов такому развитию, расцвету событий – орудуя руками, глазами, мыслями и догадками, он без задержки справился с буквенным потоком, и вскоре на скромном оборвыше бумаги он карандашом написал:
«Мой корабль потерпел крушение. Я нахожусь на острове Тишины. Мои координаты ZZ северной широты, ZZ восточной долготы. Я одна. Помогите. Мой корабль потерпел крушение. Я нахожусь на острове Тишины...»
Как только удалось по-настоящему расслышать заикающиеся до той поры фразы, они стали выстраиваться именно в том порядке, что соорудил для них Кирилл - о чем-то догадывающийся, что-то додумывающий – и зазвучали уже стройно, четко и громко, своим назойливым и циклическим повторением ввергая в еще более тяжкое испытание, чем невнятное движение шума.
«...Одна. Мой корабль потерпел крушение. Я нахожусь на острове...»
Но вскоре все оборвалось - и слова, и гул, породивший их, – оборвалось настолько скоро, что Кирилл не успел даже воплотить мысль, зародившуюся вместе с появлением фраз об острове, - разыскать сей несчастный кусок суши, и даже... (почему бы и нет?) разведать возможность отправиться на него – решив, возможно, все одним махом. Он не сразу понял, что с исчезновением зациклившихся нелепых фраз, он обрел столь долгожданную тишину – столь нежданным было пришедшее счастье, столь невероятным уже стало оно.
- Тишина...
Вскоре Кирилл при помощи карт и справочного бюро разыскал место, что скрывалось под координатами, обозначенными в стихших сообщениях, – нет, конечно, никакого острова там не было и в помине, так, старенький домик на окраине городка – с приоткрытыми грустными окошками, с игрушечным палисадником, засаженным одними ромашками.
Постояв возле забора, что окружало место, странным образом связанное с его прошедшей болезнью, Кирилл прислушался к тишине внутри себя, гвоздем, спрятавшимся в невысоком заборе, случайно оцарапал руку, сорвал маленькую кривую ромашку, вдохнул ее чуть слышный аромат.