Победить собственные недуги невозможно.
Поэтому приходится их культивировать и даже находить в этом удовольствие.
Такая форма гедонизма вызывала бы отвращение у любого философа античности, за исключением Сократа и Гераклита.
Ведь все они - пифагорейцы, элеаты, стоики, софисты, киники, элейцы, академики ака перипатетики не знали большего наслаждения, чем отсутствие страданий.
И только Геркалит, силу своего царского происхождения и генетически обусловленной мизантропии,
да Сократ, в силу того, что он был просто лучшим из людей, когда-либо живших на этой планете,
ощущали нечто вроде падения - правда восхитительного - в бездну.
Их речи были ядовиты, интонации - бесчеловечны, а то и просто омерзительны.
Наглые и безутешные они никогда не мечтали вываляться в славе,
стремление к которой неотделимо от воли к самоуничтожению.
Жизнь - парад лицемеров, устремляющихся к смутным и мелочным целям.
Они не стали бросать вызов толпе или брать с них пример.
Они просто не переставали удивляться - откуда в этих существах столько бодрости?
Они знали, что эта публика - простое нечто, соревнующееся в своей гусности со своим отражением,
нечто грязное, избитое, обанкротившееся,
нечто, являющееся разменной монетой.
Не желая, подобно слезе слепца отдаваться на милость пространства,
они карабкались по космогонической лестнице откровений все глубже и глубже в эту бездонную пропасть,
понимая, что любая Вселенная начинается и заканчивается с каждым индивидом,
поскольку каждый воспринимает свое достоинство и свое ничтожество внутри абсолюта.
Не даром толпа поспешила избавиться от них,
казнив одного и приговорив к вечному изгнанию другого....